Искры на закате

Вы будете продолжать оставаться несчастными до тех пор, пока вы считаете, что счастливыми вас делают другие. Оскар Уайльд

       К ужину Шарль спускался, закутавшись в меховую накидку и содрогаясь от перспективы столкнуться за столом с лордом-наместником. Впрочем, Изабелла чуть успокоила заявлением, что её отец не сторонник компании. Даже с дочерью вместе почти не ел, а уж общество, помноженное тремя мужчинами, — явный перебор. Граф обернулся на витражное окно и словил себя на не очень-то вежливом желании убраться из родительского дома своего благоверного как можно скорее. Тем более что Дарсия невероятно счастливым не выглядел. Да и приём был… холодноват.       — Как видишь, мы исправились, — Ричард княжеским жестом повёл рукой над столом, уставленным сверх меры. Кроме того, младший из лордов переоделся, и смотреть на него стало не так холодно, хотя дублёный колет всё равно был расстёгнут до пупка. Спасибо, что хоть без аккомпанемента с рубахой. — Тебе что больше нравится? Рыба, птица, телятина? Впрочем, телятины как раз и нет. Птицы, кажется, тоже…        Шарль не смог сдержать смешка и даже мех на плечах перестал держать. Упадёт и ладно, в кухне вполне тепло.       — Непривередлив по части еды. Но чего-нибудь горячего выпил бы с удовольствием.        Младший из де`Рэссарэ тут же отвернулся от гостя, чтобы взять кувшин вина, но был остановлен братом. Дарсия кувшин взял сам, да ещё и по широкой дуге отвёл его от Ричарда.       — Спасибо, глинтвейна я ему сам сделаю.        Капитан поморщился одновременно насмешливо и обиженно.       — Зануда несчастный.       — Не страшно. Я его и таким устраиваю, а вот творенье твоих рук я бы и своим оппонентам внутри партии не предложил.        Шарль перекатил по горлу глухой смешок. У человека подобный звук никогда бы не вышел, но связки инарэ ещё и не на такие фокусы были способны.        «Дик так плохо смешивает спиртное?»        «Смешивает? Даю на отсечение левую руку — тебе бы подсунули сдобренный приправами ром. И это в лучшем случае, с моего братца станется шуточка с самогонкой эйвов. От этой дряни можно ноги протянуть, а он только расхохочется».        Лорд отодвинул стул, и Шарлю пришлось сесть, принимая ухаживания. В другой ситуации он бы, может, и возмутился, но Глава Синей партии так осторожничал со своей роднёй, что не связанному с северянами кровными узами графу и вовсе хотелось держаться от них подальше. Он пока не понимал, уберегает ли Дарсия родню от неловкости, которая может случиться, скажи или сделай Шарль что-нибудь не так, или же уберегают тут его.        «Ты как будто ему… м-м-м, не доверяешь».        «Я не могу на него положиться. Ричард и ветер — синонимы. Я никогда не знаю, куда его несёт в конкретный момент. С Изабеллой проще. Не ручаюсь, что она будет вежлива, но кроме как на словах её недовольство больше не выразится».        «Почему-то мне казалось, что вы с Ричардом будете похожи».        «Как видишь, не слишком».       — Фу, как невежливо, — капитан уселся на своё место, но светскую позу тут же поменял на фривольную, закинув одну руку на спинку соседнего стула и положив ногу на ногу так, что почти вытер каблук о бархат обивки сиденья. — Сидим втроём, а вы секретничаете.       — Я всего-то заметил, что вы не похожи, — Шарль притянул к себе блюдо с хлебом, машинально скатал шарик из мякоти и поспешно сам себя ударил по рукам. — По крайней мере, такое складывается впечатление при первом знакомстве.       — О, при втором окажется, что мы вообще не похожи. Мы трое, знаешь ли, дети одного отца, но ощущение, что от трёх разных женщин, а не от двух.        Граф мимолётно поморщился и кинул взгляд на супруга, ожидая, что тот поправит брата, но Дарсия остался беспристрастен.       — Оу, ты не знал? Давай просвещу тебя, дорогой зять. Месяц назад от красной капели умерла моя и Изабеллы мама, в девичестве Эмилия де`Нор. Мама твоего благоверного — Белинд де`Нор, к сожалению, прожила очень недолго и умерла спустя три дня после рождения первенца от послеродовой горячки сам, думаю, сообразишь сколько лет назад.        Шарль забыл о еде и Ричарде. Весь повернулся к мужу, роняя с плеч чернобурку и не замечая этого. Лорд мягко сжал чужие похолодевшие пальцы в ладони.       — Но… У тебя и Изабэ меньше года разницы.       — Ты правда думаешь, что отец носил траур? По северным меркам я поздний ребёнок. Нашему деду очень нужны были наследники и союз с фамилией де`Нор. Если пролистать Книгу Рода, так мы каждые десять поколений с ними браками сочетаемся. Ласточки вообще давно знаются с буревестниками. Единственное, что в этих благих намерениях меня смущает, — зачем отца было женить на старшей из сестёр, с которой они друг друга ненавидели.       — Затем, что вторую девочку в семье не выдашь замуж, пока первая в девках, — Изабелла то ли вошла в кухню на цыпочках, то ли Шарлю было не до инары, и он её сразу не заметил. Теперь девушка без обиняков скинула руку младшего брата со своего стула и быстрым движением дёрнула его за ухо так, что Ричард вскрикнул, но сиденье стула, на который поставил пятку, протёр. — Однако мама своего жениха дождалась. Вот уж кто на нашего батюшку молился денно и нощно.       — Ты её не одобряешь.        Шарль не спрашивал, но Изабелла пожала покатыми плечиками и приняла из рук Ричарда бокал на тонкой ножке. Кажется, в нём плескалось не вино.       — Я папина дочка. Во всех отношениях. У меня его несладкий характер и львиная доля презрения к сантиментам и слову «любовь». Я слишком часто видела, как это понятие превращается в слабость, жалость, зависимость, раболепство или дурость. Мама растворилась в нём до той степени, что, когда Дарсию выгнали в шею, слова поперёк не сказала, а он всегда был у неё в любимчиках. Куда больше, чем я и, уж конечно, чем Ричард.       — Тяжёлая, наверное, жизненная позиция. Безнадёжная.        Голубые глаза инары сверкнули раздражением. Шарль понял, что не нравится Изабелле, и главным образом потому, что не поддерживает её позицию. Девушка, верно, не привыкла к такому отношению.       — Ну и много счастья тебе принесла твоя любовь? Что, мой драгоценный брат чуткий и нежный супруг? Было бы смешно, не будь так грустно.        Дарсия только начал что-то говорить, притом низко, так, что сначала прозвучали неразборчивые, грудные звуки, когда Шарль плашмя хлопнул ладонью по столу. Скрипнул, отодвигаясь, стул, граф встал, опираясь руками на стол.       — Господа родственники, план такой: я забираю тарелку и иду ужинать в столовую, а вы хоть в истинном обличье тут цапайтесь, если не можете говорить нормально, без обвинений и перехода на личности. У вас мама умерла, а всё, на что вас хватает, так это на выяснение, кто кого больше любил, кто и кому теперь что должен и прочее, и прочее. Или это такое проявление родственных чувств?       — Я вот ни от кого и ничего не хочу, — Ричард примирительно поднял руки. — Я вообще всем доволен, и моя жизнь прекрасна и изумительна. Так что, пожалуйста, сядь и поешь. Я пока ещё помню о долге гостеприимства. Если эти белые мышки расшумятся по новой, мы их выгоним. Будут потом давиться холодным жарким.        Дарсия смолчал, а Изабелла дёрнула верхней губой, но и только. В чём-то — воистину отцовская копия, даром что внешне вообще не в его породу.       — Может, расскажите последние столичные новости обитателям южных широт? — Ричард ковырялся в своём куске рыбы без аппетита, словно бы в надежде на замену блюда. — А то пока до меня доходят новости, они успевают стать историей.       — А ты чаще читай письма.        От слов брата капитан отмахнулся вилкой.       — Брось, я мотаюсь по морю двенадцать месяцев в году. Когда же попадаю домой в сезон дождей, там ваших с Бэлль писем на тридцать романов, а я не охотник чтения.       — И теперь ты предлагаешь мне вспомнить последние десять лет жизни?       — А кто тебе сказал, что я то, что было до них, помню? — на кислое выражение лица лорда Ричард расхохотался. Не обидно, но как-то совсем по-мальчишески, отметая всякую важность прошедших событий. — Ну ладно, не дуйся. Можешь начать со второго замужества. Хотя каюсь, с первого. Это брак второй. К слову, абсолютно ужасное обозначение супружеского союза.       — Из какой помойной ямы ты достал язык?       — Возможно, из той, где ты нашёл свой характер?       — Хватит! — Изабелла, в отличие от Шарля, окрик подкрепила действием, от души ударив пяткой по ноге старшего брата и оттянув косу младшему. Дарсия болезненно поморщился, а Ричард взвыл в попытке отобрать у сестры остатки шевелюры.       — О, видит Маан, в следующий раз я появлюсь в этом доме только налысо бритый!       — Краше это тебя не сделает.       — Ты мой нос видела? Что вообще может сделать меня страшнее?        Шарль не мог есть в непрекращающемся балагане и не понимал, надо ли принимать в нём участие.        «Ешь спокойно и не обращай внимания. Ричарду надо перебеситься, а Изабелле выпустить весь накопившийся яд».        «Маан, почему ты самый адекватный?!»        Лорд насмешливо фыркнул, но комплимент оценил и подвинул супругу блюдо с морскими гадами.        «Адекватность и норма — условные понятия, а ко мне ты просто привык».        Шарль покачал головой, накручивая на двузубую вилку щупальце осьминога.

***

      — День открытий.       — Неприятных?       — Неожиданных.        Граф откинулся на спинку медной ванны, звякнув о неё костяной заколкой в волосах, и закинул ноги на один край. Во-первых, разница температур между водой и помещением уже почти не ощущалась, а во-вторых, раз уж лорду так захотелось влезть в ту же тару, надо тесниться.       — Право слово, давай я натаскаю тебе кипятка, чем сейчас заниматься пародией на сельдь в банке.       — Не надо ничего таскать, — Дарсия в воду опустился плавно, почти не всколыхнув, и аккуратно вернул чужие ступни в воду, себе под бок, — и пятками сверкать тоже не надо. Не лето, а мы не на берегу Красного песка. Единственное — могу убраться из ванны, домоешься в одиночестве.       — О да, именно ради этого ты сюда и влезал. Сиди уж. Тем более ты единственный источник тепла в этой комнате.        Шарль лениво щёлкнул пальцами по воде. В другое время жест вышел бы игривым, а теперь просто усталым. Маленькая печка в углу комнаты еле горела. Через незакрытую решётку были видны перегорающие угли. Свечи на стене немилосердно чадили, а за окном ревело море. Маленькая ванная комната совсем не ощущалась умиротворяющим местом. Граф чуть поёрзал — ни теплее, ни удобнее не стало, но вылезать из пусть полутёплой, но пока ещё греющей воды на холодный камень пола было слишком лень. Пришлось вставать и усесться обратно, только с другого края, прижав Дарсию к бортику. Тот не возражал и позволил на себе устроиться, вытерпев все пихания локтями.       — Подумать не мог, что я настолько разбалованное благами цивилизации существо. Таскать нагретую воду вёдрами, с ума сойти… И даже огненных камней нет, положить под днище, всё теплее было бы…       — Ты сетуешь на отсутствие благ, чтобы не ругаться на моё семейство?        Шарль вздохнул и отвернул голову от супруга. Правда, и не подумав её с чужого плеча убрать. Дарсия плавно поднял руку из воды, подождал, пока с пальцев перестанет капать, и заправил чёрную и без того влажную прядь мужу за ухо, а потом мягко прошёлся пальцами тому по скуле.       — Не злись, Шарло.       — Я не злюсь, но немного обижен степенью твоей скрытности.       — А как бы я тебе сказал? Очень сложно как-то между прочим сообщить, что у тебя две матери, но они совершенно равноправны по части места в сердце и участия в судьбе.       — Сказал бы не между прочим. Не двадцать лет назад, но вчера в поезде, позавчера в дороге, позапозавчера дома. Возможностей было хоть отбавляй. Я не хочу узнавать важные вещи о тебе от чужих, я хочу слышать их от тебя. Ладно, опустим. Сегодня все устали и не готовы ни к серьёзным разговорам, ни к разборкам.        Шарль поднялся и закутался в махровое полотенце до самых пят. От холода это всё равно не спасло, стопы обжигал ледяной камень пола, и, даже перейдя в комнату и нырнув под заботливо нагретое одеяло, так и не удалось вернуть ощущение комфорта.        Когда ночь перевалила на другой бок, стало ещё хуже: к низкой температуре добавился обещанный рёв старой крепости. Ветер стонал в расщелинах так, словно бы где-то в горах не первое столетие пытали великана: он охрип, осип и измучился, но признаки жизни ещё подавал.       — Маан милосердная, под это правда можно спать?        Шарль спросил шёпотом, потому как Дарсия как раз таки спал, но, видимо, неглубоко. Лорд сонно зашевелился и вылез из-под одеяла.       — Ты куда?       — За теплом и успокоительным, — Дарсия поправил одеяло, подоткнув его Шарлю под ноги. — И перину завтра поменяем, я на этих гвоздях спать больше не хочу, в юности хватило.        Вернулся лорд в компании, но прежде, чем Шарль успел сказать хоть слово, его перетянули в центр кровати, закутали в крылья, придавили новым, толстым одеялом, а потом на кровать запрыгнули волкодавы.       — Собак в кровать?!       — Ты для замерзающего слишком брезгливый.       — Да я не брезгливый, просто, — Лу, единственная девочка в стае, уткнулась носом графу в щёку, облизнула и улеглась под лопатки, Барго, самый старый, белый пёс упал в ногах и больше не шелохнулся, и только Уголь крутился, выбирая место, оттоптав своими лапищами всё, до чего смог дотянуться. — Им вообще можно?       — Их ради этого и держат. Блох у них нет, если тебя это волнует.       — Я удивился бы, будь они.        Под лопатками от горячего собачьего бока стало хорошенько припекать. Одеяло прогрелось, и жизнь вмиг стала чуть прекраснее. От воя тоже нашлось спасение. Всего-то и нужно было выпустить собственные крылья, куполом смыкая их над головой. Мерный шум крови в венах перебивал любые стоны самых древних чудовищ.

***

       Проснулся Шарль от того, что сам же себе отлежал левое крыло. С учётом того, что спал он, свернувшись в клубочек, поджав колени к груди и зарывшись в подушки, как в импровизированное гнездо, придавленная конечность была вполне ожидаемым происшествием.        Дарсии в комнате не обнаружилось, зато в камине трещал огонь, и помещение наконец-то протопилось. Море под окнами рокотало мерно и не сердито, и даже шум ломающихся льдин оказался приглушён и почти приятен.        Граф оделся, взбодрился (умывание в холодной воде сложно было назвать как-то иначе) и пошёл искать хозяев дома и завтрак. Под дверью комнаты обнаружились Лу и Уголь. Собаки потёрлись о ноги, облизали руки и пошли следом.       — Ну и хорош же ты спать.        Ричард развалился на кушетке внизу, но, увидев зятя, отбросил читаемую книгу и взял в руку серебряный колокольчик, ребячьим жестом вскинув его над головой и трезвоня на весь дом.       — Ты на пожар собираешь?       — Что? А, нет. Я прошу подать тебе подогретый завтрак. Поешь здесь, м? Мне так лень тащиться в кухню.        Пока Шарль сходил вниз по лестнице, капитан трёх судов потягивался на разные лады и зевал. Подошедших к нему волкодавов потрепал по загривку, но не обиделся, когда те вернулись обратно к Шарлю и улеглись у него в ногах с двух сторон. Младший из лордов на это только хмыкнул.       — Охраняют… Вообще удивительно, его тут столько не было, щенки этого помёта не застали даже тех собак, что с ним играли, но ведь слушаются с первого раза.       — К слову, о Дарсии. Очень хотелось бы его увидеть.        В этот момент со стороны кухни примчался мальчишка с подносом, и на стол перед Шарлем поставили завтрак из трёх блюд и тут же умчались. Граф подвинул к себе кашу, а на остальные подношения посмотрел с сожалением, понимая, что не станет даже пробовать. Желудок не бездонный и в него просто не влезет.       — О, это только кажется. Одна прогулка по территории — и замёрзший организм потребует чего-нибудь посущественнее, чем чистый морской воздух, — Ричард без обиняков придвинул себе порцию мяса и вылил из турки половину кофе в кружку Шарля, а сам отпил прямо с горлышка. — Тьфу, гуща. Сразу видно, Камила готовила гостю — кофе крепкий, как самогонка. Ты ешь, остынет. А цирк в моём лице никуда не денется ещё ближайшие три недели, но я не думаю, что вы тут так надолго. Твой драгоценный муж будет к вечеру: поехал в город бодаться со жрецами. У него, ясное дело, ничего не выйдет, но головы у кровников поболят — не каждый день сталкиваются с кем-то настолько твердолобым. Меня оставили тебе в няньки, что, по-моему, немилосердно в высшей степени. Заткнуть меня нереально, а вытерпеть невозможно.        Шарль с горем пополам жевал кашу и пытался слушать. Ричард не говорил — тарахтел, не меняя интонации и не делая перерыва на вдох между предложениями.       — Разве ему не предоставят право последнего свидания?       — А с какой радости? За него разве кто-то просил? Изабелла могла бы, но она была обижена, отец в принципе теперь будет шантажировать Дара его «безобразным сыновним отношением» и тянуть из него по живому сердце, а меня не посвящали в то, что его вообще позвали. Я самозабвенно рыдал, не зная забот и интриг, а теперь пожалуйста — в эпицентре драмы, которой уже полстолетия и у которой нынче новый виток.        Шарль отодвинул тарелку, Ричард придвинул её обратно, вместе с десертом.       — Ешь, ради Маан. Тебя втянули в низкопробную пьеску с самых низов театральных помостов. На главных ролях твой суженый и наш папенька, но раз уж ты на стороне Дарсии, действие придётся отыграть от начала до конца и голодовка тебе не поможет. Ешь всё, что дают, на войне никто не разбрасывается физическими и психическими силами, а они тебе и нам всем ой как нужны.       — Я окончательно перестал что-либо понимать. Ты на какой стороне в этом спектакле?        Ричард откинулся на спинку дивана и в первый раз за время знакомства посерьёзнел. Резко, так что разом стал очень похож на брата. В ту же жёсткую линию сложились губы, и из-за сжатых зубов стала «тяжёлой» нижняя челюсть.       — Видишь ли… — голубые глаза больше не смеялись при каждом слове, а из жестов пропала вся суета и быстрота. — Мы тут все за себя. Изначально я был за Дара. Свинством было бы обратное, слишком долго он брал удар на себя так, что меня не замечали. Не будь его, условно скажем, бегства, не было бы у меня моря. Но это событие породило целый ряд других — маленьких, но важных. Видит Маан, ты мне нравишься, Шарль. Ещё больше мне нравится, как смотрит на тебя Дарсия и что он перестал метаться запертым волком по клетке собственных сил, амбиций и желаний. А вот отцу его счастье стоит поперёк горла, потому что портит все планы. Этот хрупкий, так мучительно выстроенный баланс теперь начнут шатать и рушить. А когда рубят лес, летят не только щепки. Мы трое выросли, и каждый теперь сам за себя. То, что было между Изабеллой и Даром, рухнуло, они не смогли этого сохранить. И теперь я не очень переживаю за Дарсию, его костяк не иначе как отливали из стали, но это не значит, что его нельзя сломать. Что ему нельзя сделать больно. Наш родитель в этом практиковался долгие годы, так что теперь в «единственного наследника» вцепятся намертво и не отпустят, пока кому-то станет совсем уж невыносимо.       — Маан, зачем? За что?        Ричард пожал плечами и стал складывать из салфетки кораблик, больше не поднимая глаз на Шарля.       — Зло в большинстве своём бессмысленная штука. Мужчины из нашего рода, не все, но энная часть — трагики, каких поискать. Ни в одной семье я не слышал большего количества слов о долге, предназначении, осознании своего места. Эта династия так долго играет святых мучеников, что желание перестать жить мучением воспринимается как предательство. Я так понимаю, что нашему отцу не хватило силы на то, что сделал Дар. У отца разорвать порочный круг не вышло, а Дарсии жить по накатанной колее не понравилось больше, чем жить, разорвав все семейные узы. Ужасный процесс, окончившийся язвой и незаживающей раной. Он мог бы и не приезжать теперь. На кого на кого, а вот на него мама бы не обиделась. Она вообще бы ни на кого не обиделась. Но то, что приехал, увы, ожидаемо. Такие вещи он никогда не может оставить просто так.       — Но ваш дед…        Ричард надрывно вздохнул и осуждающе посмотрел на Шарля исподлобья, а потом смял в кулак маленький трехмачтовый фрегат.       — Наш дед не один век тиранил отца. Он сделал вообще всё, что мог, чтобы только лишить его радости в любой другой сфере, кроме продолжения семейного дела, и он успешно с этим справился. По итогу Дарсии прилетело за всё: за чужую разбитую жизнь, за то, что он первенец, за то, что должен, за то, что нет вершины, которую допустимо не взять. Сдохни, а ползи и покоряй. Но в большей степени, конечно, за то, что дед, всё это наблюдая со стороны, в какой-то момент прозрел и вмешался. Сделал только хуже, потому что силы уже были не равны. Он собственными руками вырастил из родного ребёнка силу, которую не смог переломить, как состарился. Я понимаю, что внешне мы, возможно, не самые темпераментные мужчины из твоих знакомых, но оттого страшнее наша мстительность. Она, чёрт возьми, рациональна! Так что в сухом остатке у нас есть несколько недоломанных скреп, которые сейчас расшатают. Варианта исхода будет два, в обоих мой дорогой брат будет несчастен, а вот меру этого несчастья ему, видимо, отмеришь ты.       — Я-то каким образом?       — А ты что же, останешься здесь?        Шарль нахмурился и затряс головой. Одновременно как недоумевающая лошадь и как сердитый ребёнок, не понимающий задачу.       — С кем? Зачем? Дарсия нигде не остаётся…       — Пока. Лично я тоже склоняюсь к мысли, что всё дойдёт просто до того, что он действительно больше никогда тут не появится и асфодели нашему батюшке на грудь положить будет некому. Но вариант шантажа я бы всё же не списывал со счетов. А значит, может и остаться на этой Маан забытой, морями просоленной, нормальными инарэ проклятой земле.       — Этого не будет, Ричард. Ничего не имею против Севера как такового, но, насколько я знаю своего супруга, он действительно сделает всё, только чтобы не быть здесь.       — Я думаю примерно в том же ключе, но, зная коварство нашего родителя, он как минимум устроит фееричное прощание, от которого кровью умоются и правые, и виноватые. Ты позавтракал?        Граф смутился от резкой перемены темы, но кофе покорно допил и поднялся.       — Какие планы?       — Хочу дойти до города.       — Нужна моя помощь?       — Не думаю. Дарсия говорил, тут недалеко, а ориентируюсь я сносно даже в незнакомой местности.        Ричард небрежно отмахнулся от наскучившего собеседника странным жестом (позже выяснилось, что это было своеобразное пожелание удачи) и уткнулся обратно в книгу. Шарль без труда нашёл свои вещи, намотал шарф чуть ли не до бровей и вышел на улицу в компании двух волкодавов.       — Да отвяжитесь вы от меня. Фу! Уходите.        На слова и отгоняющие жесты собаки смотрели по-разному, но не так, как рассчитывал граф. Углю было откровенно всё равно, а Лу восприняла всё как игру, завиляла хвостом и стала скакать вокруг.       — О Маан, послала же наказание. Чёрт с вами, идём.        Граф успешно прошёл двор и преодолел первые холмы. Дорога в гору из крепости Лир`Арнгаса, а не к ней, оказалась куда труднее и круче. Шарль никак не ожидал таких острых углов и отъёмов на местности. С ориентирами в фактически поле тоже возникли трудности. Дорога «проваливалась» в низины холмов, в них же фактически прятались рощицы, а иногда и дома знати, не пожелавшей жить в городе. То, что это не фермы, было понятно и по размеру строений, и по логике расположения — только состоятельные и заносчивые инарэ могли позволить себе жить чёрт-те где и протапливать такие территории.        Собаки, сначала трусившие у самых ног, постепенно осмелели, стали отбегать от графа, но всегда оглядывались и не теряли его из вида. Только однажды Лу убежала далеко за холм, но на второй окрик тут же примчалась обратно и какое-то время шла рядом.        Совершенно не весенние ветер и мороз трепали графу одежду и выжимали из глаз слёзы. Не помогали ни шарф, ни капюшон, ни переход на быстрый шаг. После получасовой «прогулки» Шарль уже готов был сдаться и повернуть обратно, а потом сделал то, о чём его не раз предупредили вчера — сошёл с дороги. Земля ушла из-под ног моментально и насовсем. Нашёл её Глава Алой партии, будучи уже по грудь в сугробе. В короткие сапоги набрал снега, а уж про холодные, пока не растаявшие комья в районе поясницы и думать не хотелось. Коварные холмы всё же сделали гостю с юга неприятный подарок.        Пытаясь ухватиться хоть за что-то и вылезти на дорогу, инарэ сообразил, почему ландшафт имеет такие бешеные очертания. Некоторые горы в пределах видимости слегка дымились. Сначала графу показалось, что это облака, но, когда небо очистилось, несколько вершин так и не потеряли дымового шлейфа.        «Ледяной рубеж» Виеста раз в три-четыре столетия просыпался, и его вулканы начинали плеваться огненными сгустками и реками лавы. Они обычно не вредили поселениям, попросту застывая на пути вниз в чёрную корку, но, видимо, когда-то обладали нравом более горячим, а может, просто большей силой. Огненные реки причудливо изрезали землю горной долины, породив холмы и скалы с одновременно пологими и почти вертикальными подъёмами и спусками. В щели между ними, как в морщины шахтёров пыль, забивался снег, пушистый и нетронутый, с готовностью проглатывающий неосторожных путников.        Промокнув и замёрзнув, Шарль плюнул на приличия и сменил личину. Холмы тут же превратились в кочки, а глаза ослепли от отражённого в снегу солнца, но хуже всего была боль в правой… Руке? Лапе? После инцидента на заводе граф не рисковал напрягать кости и мышцы сменой обличья и теперь наслаждался судорогами. Кости были уже целы, срослись добротно и крепко, а вот злосчастные ногти, уже вырванные однажды, выкинули подлянку. Керамбитовидные роговые образования посерели и выглядели ломкими, против привычной их формы.        Граф перенёс вес на покалеченную конечность, лёд вклинился между подушечками пальцев, а ногти тут же сломались. Больно не было, но отросли они такой же серо-хрупкой дрянью, никак не оружием.        Заворчав от досады, Шарль перекинулся обратно и пошёл к крепости. Гулять дальше не представлялось возможным. Обещанный Кэр-Нуаш так и не появился, а графу не хотелось потеряться в снегах в голодно-холодном состоянии. Волкодавы всё так же трусили рядом, видимо, не впечатлившись истинным обличьем.       — Ей, милостивый государь, вас куда несёт?        Шарль сначала не понял, что обращаются к нему, потом долго не мог понять, кто и откуда.        Сани и серая кобыла абсолютно сливались с рощей, у которой стояли, а их хозяин и подавно терялся. Но вот лошадь потянула свою ношу и неожиданно быстро и легко оказалась рядом.       — Так вас подвезти или променад в неподходящей обуви — это привычное вам развлечение?        Граф смотрел на возницу во все глаза и ловил себя на ужасной мысли: северяне в большинстве своём были невероятно похожи. Насколько легко всегда было найти Дарсию глазами в разношёрстной столичной толпе — настолько же все беловолосые мужчины и женщины терялись в родных широтах, сливаясь с местностью. А вот он, видимо, смотрелся чернильным пятном на белоснежной странице.       — Мы знакомы?       — Лично — нет. А вот со слов Камилы я вас знаю чуть ли не лучше, чем родного сына. Роберт, — инарэ протянул руку для пожатия, и, когда Шарль вложил в неё свою, его тут же втянули на козлы. — Кузнец на службе нашего дорогого ласточкиного семейства, частью которого вы теперь тоже являетесь.       — Ну, мужские браки — это не очень про часть семьи. Скорее, про союз двух разных, которые так и остаются разными.       — Ха! Может, в Реере, но не в нашей глуши. Тут и через три поколения могут припомнить связь с нечестивым семейством. Впрочем, это, конечно, не про де`Рэссарэ. Эти летают на таких высотах, что не доплюнуть. Да и порочат они себя сами, и куда лучше, чем сомнительные связи. А уж брак с представителем одной из десяти влиятельных фамилий нашего государства к таковым и вовсе не причислить.        Роберт щёлкнул кнутом над крупом кобылы, и та резвой рысью пошла в горку, словно не ощущая груза, помноженного на ещё одного взрослого мужчину.        Шарль ощутимо продрог и стиснул зубы, чтобы не стучать клыками. Но что-то, видно, проскользнуло в его скованных движениях, потому что кузнец отпустил вожжи и вытянул откуда-то из глубины саней медвежью шкуру.       — Накиньте на ноги, инэ. Простуда, а тем более воспаление — не лучшее развлечение из возможных. А если судить по вашему виду, то Ричард или потерял всякий страх перед братом, или невзлюбил конкретно вас.       — А он-то при чём, если я не рассчитал, какую одежду стоило сюда захватить?       — Возможно, при том, что де`Рэссарэ не бедный род и зятю могли бы подарить шубу и сапоги по погоде. Зная мальчика, он, скорее всего, этим и займётся, как только сегодня набодается всласть со жрецами, — граф сначала не понял, что под «мальчиком» кузнец подразумевает Дарсию и что чужие ворчливые интонации не просто так потеплели и приобрели почти отеческое звучание. — Но, так же зная его, могу руку дать на отсечение, что Ричарда попросили за вами присмотреть. Поездка из столицы сюда — это не прогулка до Замшевых гор. Роскошь щеголять тут полураздетыми могут себе позволить только коренные жители, и то раз в полгода кто-нибудь да прибегает к лекарю с обморожением. И, так как я думаю, что прав, это значит, что наш младший хозяин будет щеголять с красными и оттянутыми ушами.       — Полно. Ничего ужасного не случилось, а брата Дарсия любит.        Кузнец скосил на спутника насмешливые голубые глаза, а после не выдержал и рассмеялся.       — О Маан, в какое семейство вас занесло, инэ… Конечно Дарсия любит брата, но что-то мне подсказывает, что вас он любит больше, с учётом того, что за санями трусят два волкодава и что вас оставили в крепости, подальше от трагикомедии в храме. Хотя тут не знаешь, где лучше. Мальчику достанется меньше боли, не будь его отца постоянно рядом, но раз уж Тристан де`Рэссарэ решил испортить кому-то жизнь, то, надо полагать, испортит.        Шарль рассеянно пригладил медвежий мех на коленях. Осведомлённость слуг о жизни господ не могла не пугать, но ведь её не могло и не быть. Те же дворецкие в домах знати были неотделимы от хозяев, жили их жизнью и желаниями. Возможно ли было, что они не в курсе семейных дрязг?        Глава Алой партии с некоторым дискомфортом осознал, что задумывается он об этом только теперь. И что, кому и в каком виде рассказывают о его жизни те, кто служат в доме в районе Изумрудного дола.       — И со многими вы говорите на эту тему?        Вопрос вышел сухим и жёстким, но реакции на него не последовало, то есть она была, но не та, которую Шарль ожидал. Голубые глаза смерили его со смехом и мудростью, которая бывает только у тысячелетних чудовищ.       — Инэ, я живу с этой семьёй уже четвёртое поколение, помню мальчишкой ныне покойного деда вашего супруга. Как думаете, я в курсе того, что у них происходит за дверьми? Да и Маан ради, какие там двери, в Лир`Арнгаса? Не крепость, а старые промороженные кости некогда великого дома. Жить в таком безобразии могут только ретрограды. Кроме того, если бы вы видели себя со стороны, то поняли бы, насколько потерянным выглядите. Зачем приехали? Поддержать супруга? Так он справится. Он же вырос здесь. Может, чуть поотвык от здешнего давления, — гортанный смешок, намекающий, что речь отнюдь не об атмосферном давлении, — но да привыкнет обратно.       — Если только оно его не раздавит.       — Дарсию-то? Пф… Ни за что не поверю, что вы это серьёзно. Так зачем приехали конкретно вы?       — Как бы вы ни отрицали, но прежде всего — поддержать. Ещё, возможно, посмотреть и познакомиться с его родственниками.       — Ну и как? Посмотрели и познакомились?        Кузнец издевался так неприкрыто, что Шарль сжал челюсти и губы, чтобы не сказать резкости, но не мог поручиться, что не оскалится на мгновение.       — Ну полно, что вы. Я же просто вас дразню, а не как наш наместник. С ним поаккуратнее, там ваши бурные реакции будут играть против вас. Опомниться не успеете, а из вас уже будут жилы тянуть и на кулак наматывать. Что до остального… Вполне естественное желание знать родню близкого тебе существа. Но мой вам совет: лучше познакомьтесь со здравствующим дедом вашего благоверного по матушкиной линии. Мальчик куда больше в ту породу. От ласточек в нём разве что внешность да их хвалёные мозги. А вот всё остальное… Впрочем, сами смотрите.        Шарль над словами кузнеца задумался так глубоко, что очнулся уже у крепости, когда кобылка остановилась у ступеней. Кузнец насмешливо фыркнул над чужой задумчивостью и не очень ласково отдёрнул с ног попутчика шкуру, тем самым предлагая убраться по своим делам.        Шарль сошёл в сугроб, и серая кобыла тут же потрусила прочь, увозя груз и возницу. Граф бы ещё долго смотрел вслед странному провожатому, но в ладонь уткнулся чей-то нос, и Глава Алой партии обернулся к собакам. К потомкам присоединился Барго. Он графу вильнул хвостом еле-еле, больше обозначая своё присутствие, чем выказывая уважение.       — Какие же у вас на голову отбитые хозяева, друзья мои.        Волкодавы эту реплику никак не прокомментировали.

***

      — Оставил же тебя на брата, и ради чего? Чтобы вернуться, а ты замёрзший, голодный и чуть не сгинул в снегах?        Шарль не успел и слова сказать, только голову повернуть, когда по щеке мазнули сухие губы, а на плечи упало нечто тяжёлое, впоследствии оказавшееся шубой.       — Надеюсь, угадал с размером. Сапоги ждут в прихожей, и они-то точно по ноге, благо у нас разница в полразмера.       — В снегах я, справедливости ради, не пропадал. Дар, Маан ради, что они успели с тобой сделать? — Шарль отставил кружку горячего кофе, уронил шубу с плеч и пересел на софу к супругу, любовно погладив его по щеке. — Ты же натурально серый… Жрецы не имеют права…       — Да при чём тут жрецы, — Дарсия с досады пристукнул ребром ладони о подлокотник и тут же сцепил пальцы, белые не то с холода, не то от напряжения. — Не успел я толком ни с кем поговорить, сегодня День Имени у младшей дочери лорда Ингара, храмовникам вообще не до меня. Погавкались немного и всё. Я-то потреплю им ещё нервы какое-то время, но мне всё равно не дадут попрощаться. У нас всего два жреца, оба в ранге служителей средней ступени, так что технически глава храма на данный момент — это лорд земель. Чувствуешь, к чему всё идёт?        Шарль вздохнул и повернулся к окну, рассеянно поглаживая мужа по шее и короткому пушку на затылке. Ситуация складывалась патовая: жрецы средней ступени подчинялись только главе храма и никому более (особенно не обладающему даром кровника), здесь, на Севере, где сангиэ в принципе дефицит — пожалуйста, в ранге настоятеля уравняли лорда-наместника. А уж он-то сделает всё возможное, чтобы ужалить родного сына побольнее.       — …за что?        Вопрос граф задал бессознательно и в пустоту, не ожидая ответа, но Дарсия мягко отстранился от ласкающей руки и встал. Порядком измученный, осунувшийся всего за несколько часов, прошедших с рассвета и до обеда, но всё ещё статный и гневный.       — За то, что я есть. За то, что не желаю играть по правилам тысячелетней давности, единственный резон которых — мучение. И, наконец, за то, что не хочу это мучение ни у кого забирать, взваливать на себя и делать вид, что я доволен. Я не доволен, я в тихой ярости и не считаю нужным это скрывать хоть от кого-то на этом клятом промёрзшем кусочке земли.       — Мы тут не останемся? — Шарль догадывался об ответе и всё же хотел его услышать.        У лорда вырвался странный горловой звук. Не рычание, но нечто невероятно похожее, уже предупредившее ответ.       — Ты живёшь со мной столько лет и, как по мне, лучше многих представляешь степень моего упрямства. Любого можно заставить сделать то, что ему не хочется, но раз уж в этом доме бросаются громкими фразами — я приложу все силы, только бы мои кости не легли в эту землю. Не желаю кормить море, огонь мне более по душе. Кроме того… Если только предположить, что мне придётся задержаться, ты не остаёшься здесь.       — Да конечно!       — Шарль, это не вопрос дискуссии…       — Именно! Я поехал с тобой не ради твоих назидательных замашек. Своим телом я пока располагаю сам и предпочитаю держать его там, где нужен. А теперь расскажи мне, что я приехал из-за своей придури.        Дарсия примирительно поднял руки.       — Нет, Шарли. Видит Маан, я ценю твой поступок. И делать ты будешь, что сочтёшь нужным, но здесь ты попросту замёрзнешь и, что хуже, — затоскуешь. Здесь не столица, из всех занятий высшей знати — только управление и то на примитивном, бытовом уровне. Нам тут негде развернуться и не к чему себя приложить. Север хорош для тех, кто горит идеей его благополучия, и невыносимая дыра для всех остальных. А теперь, если у тебя есть время и силы, я хочу показать, куда вообще тебя завёз и объяснить правила выживания. У меня нет надежды на брата, возраст никак не влияет на его умственные способности, но сам ты всяко разберёшься.        Шарль поднялся и прихватил с собой новую шубу. Та оттягивала плечи и обещала погрести обладателя в снегах под своим весом, но действительно грела и не продувалась.        Из прихожей за мужчинами увязались собаки. Дарсия рассеянно потрепал Угля по голове и не обратил никакого внимания на то, что волкодавы дружно потрусили за ними к конюшне.       — Мы поедем в Кэр-Нуаш? Не пойдём?       — Идти сейчас трудно, снег стал рыхлым. Ты имеешь полное право брать любую лошадь, сани и спокойно ехать куда надо. Если в город, то ими можно даже не править: дорогу эти лентяи помнят.        С этими словами лорд открыл ближайший денник и ухватил за недоуздок серого в яблоках коня. Тот дремал, но за инарэ пошёл без сопротивления, высоко поднимая мохнатые ноги.       — Мы его что, сами запряжём? Я умею и не брезгую, но мне казалось, конюших держат для того, чтобы этого не делать.       — В Реере — да. А здесь самому обычно быстрее и лучше. Разница менталитетов: всё, что можно делать степенно и медленно, в этих краях предпочитают делать именно так.        Конь спокойно ждал, пока его впрягут в четыре руки, и потянул к воротам ещё до того, как их открыли. Шарль с опаской глядел на копыта жеребца, каждое размером с малый чайный поднос. Раньше он видел подобных лошадей на лесоповале, тянувших повальные многовековые деревья, и никак не рассчитывал такое впрягать.        На улице поднялся лёгкий ветер и периодически взметал вверх снежные вихры. Конь шёл легко и быстро, но вот в рысь поднимался неохотно, и то больше трусил.       — Позади тебя есть шкура, набрось на ноги.       — Да Маан ради, что вы все думаете, что я неженка столичный?        Дарсия на замечание даже голову не повернул, лишь бровь поднял, а после попустил поводья и щёлкнул кнутом над лошадиным крупом так, что конь живо устремился вперёд резкими рывками. Снега в лицо стало кидать вдвое больше, но и пейзаж стал меняться стремительнее. С холмов в низины сани летели со свистом, вверх по инерции залетали до половины, а дальше вытягивал тяжеловоз, взрывающий грудью сугробы, что океанский лайнер, разбивающий морские валы.        Кэр-Нуаш показался из-за поворота неожиданно, буквально прорезав крышами и стенами пелену снега. Сначала у Шарля перехватило дыхание, а после он повис на локте у Дарсии, весь подавшись вперёд и кашляя, потому как смеяться мешал холодный ветер. Город острых крыш, монолитный, любовно выстроенный из белого и серого камня так, что один цвет гармонично перетекал в другой, Кэр-Нуаш подпирал горы, шпилями пронзал небо и вообще всячески демонстрировал истинно северный неуступчивый характер. Западную его стену почти завалило, но по её верху тянулась цепочка разноцветных огоньков, и такой же свет заливал улицы, несмотря на полуденный час.       — Вы вообще не гасите огонь?       — Конечно нет. Мы ради этого каждые полгода приглашаем делегацию пиров, а если выезжаем на другие территории, привозим огонёк с собой. Северный город без огня — мёртвый город. Это, если угодно, аспект этики. Даже в те времена, когда местные народы делили территории и захватывали крепости, осаждённым всегда предоставлялось право на огонь. У тебя немного… шальные глаза.       — Я в жизни такого не видел и пока что в состоянии перманентного восторга. Ой, мы собак потеряли.       — Они отстали на Чёрной речке.       — А когда мы реку проехали?        Вместо ответа лорд хохотнул, впервые за день, и ещё раз щёлкнул кнутом. По накатанной дороге сани наконец пошли ровно, и конь поднялся в широкую, резвую рысь.       — Я хочу, чтобы ты хоть примерно ориентировался в городе. Он небольшой, но однотипный, так что если не узнаёшь улицу, смотри на окна. Рамы каждый хозяин делал самостоятельно, и, как видишь, каждый выделялся как мог.        Резные рамы окон действительно не походили одна на другую. Цветы соседствовали с узорами, а те — с чудовищами со старых гобеленов, а где-то и вовсе иллюстрировали легенды. Рамы постоянно заботливо подкрашивали, а арки часто украшали цветной мозаикой, пусть и в сдержанных красках.       — Маан ради, почему я никогда не слышал, что у вас так красиво?       — Ну а кто по доброй воле сюда приедет? Вспомни, как мы добирались с пересадками и препятствиями. По морю не лучше: скалы огораживают берег слишком частым рядом. Пройти можно, но необходимо постоянно лавировать, чтобы потом не напороться на камни днищем. Плюс Лютое море носит название оправдано: оно черно от сажи и штормит по полгода. Всё, что здесь делали, — делали для себя, себе же на радость.       — Ты покажешь мне город?       — Так в этом и был смысл поездки, — Дарсия натянул поводья, и конь плавно затормозил и понятливо прошагал до ближайшей коновязи, где сразу же сунул морду в мешок с овсом. — Можешь идти к началу улицы, вон туда — наверх. Пристрою животину и нагоню тебя.        Шарль слез с козел. Не так изящно, как мог бы спрыгнуть в столице, но натуральная шерсть чудовищно давила к земле. Граф мог поклясться: овчины на нём по весу было не меньше, чем своей шерсти в истинном обличье.        Впрочем, улица, плавно забирающая вверх, оказалась не так уж и непреодолима. Глава Алой партии не заметил, как добрался до самого верха и даже выше, фактически за город, за последние дома, где скала обрывалась. Из-за снежного заноса обрыв сгладился, казался горкой для санок, но предупредительные горожане обнесли его невысокой изгородью и повесили крашеные канаты.        Внизу было видно почти всё побережье. Граф разглядел дорогу, по которой только что приехал, отдельные далёкие поместья, чёрное море, скалы и нескончаемую змею — крепость Лир`Арнгаса. Конечно, не жилой флигель, где «царствовало» семейство де’ Рэссарэ, тот всё-таки прятался за холмами в низине, но достаточно, чтобы прикинуть масштаб и место нынешнего проживания.       — Пытаешься любоваться?        В другой ситуации Шарль бы, вероятно, двинул локтем в живот неожиданно подошедшему мужчине, но Дарсия только что голову ему на плечо не положил и смотрел в том же направлении, так что бить лорда всё-таки было жаль.       — Нет. Любуюсь по-настоящему. Кэр-Нуаш меньше, чем я думал.       — Да, невелик. Всего шесть улиц, две главные параллельные и четыре перпендикулярные. Но есть несколько площадей, да и из-за того, что построено на скале, улицы Славы и Ветра делают пьяные зигзаги вверх и вбок. При желании потеряться можно.       — Как хорошо, что у меня его нет. Покажи мне, пожалуйста, ратушу или Дом Советов и храм, — Дарсия тяжело вздохнул, но Шарль предупредил возражения. — Я не собираюсь с порога ругаться с местными жрецами. Мне просто интересно.        Ратуша, где заседал совет города, на удивление, оказалась на отшибе, в противоположной части города, а не в его центре, а вот храм Шарль мог найти и сам. Белое здание тянулось шпилями к горным вершинам, хлопало алыми стягами и штандартами, и даже в заснеженную погоду в условиях снегопада к нему шла дорожка из алого песка.       — У вас чтят Алых жрецов…       — Ещё бы. Это направление веры на Север принесли мои пращуры. У касарцев и олдбрисов культ Маан долгое время был потемнее, с кровью людей, подношением сердца и всем тем, что ты у меня так не любишь. Имеры переняли манеру служения у родичей с Континента, там, где ныне земли Основателей, и потом насильственно навязали по всей территории. Сейчас всё, конечно, смешалось меж собой. Что-то ушло, что-то осталось, но Маан средь равных и всеблагих мучеников здесь почитают почти фанатично. Почему тебя это удивляет?       — Ты должен был обратить внимание — в Реере нет стягов. И дорожки к храму. Прародительницу можно просто попросить, ей не надо жертвовать.        Дарсия пожал плечами.       — По-моему, дело в том, что столица «ближе к небу». Она и так сердце Виеста, а если уж Маан и из центра мира нужно кричать, на что надеяться периферии?       — Но это не так.       — Шарло, это Север. Здесь готовы молиться даже на кровников. Если кто узнает, что ты сангиэ, тебе не будет отказа. А мы беседуем о таких мелочах, как разновидность культа… Всё намного проще — инарэ везде одинаковые. Здесь они, равно как и в столице, хотят подбежать к соседнему дому, чтобы их ребёнку остановили кровотечение, нормализовали регенерацию или помогли чьей-нибудь дочери родить. Вот только бежать иногда приходится в соседний город, и вернуться успевают не все.        С этими словами лорд ступил под арку храма. Шарлю ничего оставалось, кроме как последовать за ним.        Здание, столь величественное снаружи, внутри оказалось торжественно-праздничным даже в своей тишине и пустоте. День Имени или закончился, или перешёл в нижние, подземные покои, и внутри главного зала не было никого. Простая белая плитка пола вся лучилась светом и цветом, отражая витражи. Главный свод подпирали колонны, и два долгих ряда статуй в нишах вели к главной — раскинувшей руки и крылья Маан. Но куда больше прародительницы Шарля поразили святые. В Реере почему-то редко уделяли им внимание в оформлении, и уж точно никогда раньше он не видел всех, да ещё и в белом мраморе, в полный рост. Многие стояли парами, отчасти из-за того простого факта, что были супругами. Среди двенадцати два союза мужских.       — И почему я решил, что у вас против мужских браков?..       — Потому, наверное, что растянул точку зрения моей семьи на весь народ. А это не так. Тебя впечатляют Хранители Детей?       — Меня впечатляет всё, но да, они особенно. Кажется, что сейчас заплачут. Невероятное мастерство работы. И витражи… Мне очень по душе оформление. Столичная архитектурная традиция скромнее.        Лорд фыркнул, осматривая храм и, видимо, оценивая его по-новому.       — Ты не жалеешь, что наш брак был не в подобном месте?..       — С чего ты взял? Но я должен признаться: я не помню убранства храма у Тихого Моста. Я не был там до нашей свадьбы и, каюсь, не заглядывал позже. А во время церемонии мне было вообще не до того. Меня внутренне трясло от злости и смущения — какая уж тут архитектура.        Дарсия чуть склонил голову, посмотрел выжидающе внимательно и вместе с тем без напора.       — Сейчас это тоже актуальные эмоции?        Шарль на супруга смотрел долго, а потом стал расстёгивать манжет рубашки, понимая, что коротко объяснить не способен. Правую руку поднял высоко над головой, чтобы широкий рукав соскользнул ниже по предплечью, и позволил ильвэ поменять цвет.       — Я научился делать это без помощи мази. Ты только учти, пожалуйста, у меня не хватит сил и терпения на «второй шанс», который, строго говоря, будет для тебя уже третьим. Так что если ты в какой-то момент решишь вернуть наши отношения в тот ад, где они были на третий год замужества, предупреди меня заранее, чтобы мы отделались малой кровью и я тебя натурально не убил. А я могу. Особенно сгоряча. Особенно от боли. И я, поверь, не вспомню в тот миг, что обожаю твоих детей.        Граф не был уверен, что Дарсия услышал хоть слово. Он в немом изумлении смотрел на золото брачной вязи, сверкающее и лучистое в разноцветных витражных бликах света.       — Я могу считать это прощением?       — Я простил тебя чёрт-те когда. Принять не мог. Но я надеюсь, что ты меня у…        Шарль от души двинул локтем поднятой руки мужу по уху, но не специально, а по инерции. Не успел сгруппироваться, когда его в секунду стиснули и почти сбили с ног, и, уж конечно, не сразу понял, что его обнимают и целуют.       — Ты это чего?       — Тебя поцеловать нельзя?       — Можно. Просто это было неожиданно. Тебя так радует золото? Так оно там и было.       — Его не было в чистом виде. Его не было с условием, что ныне — это моя заслуга и моя ответственность, оно шло в комплекте с моей виной. Да, оно радует меня, и радует безмерно, — лорд прошёлся пальцами по чёрным кудрям супруга, зарылся в них у затылка и мягко притянул чужую голову себе на плечо. Всё дальнейшее он говорил почему-то шёпотом, столь тихим, что Шарлю пришлось напрячь слух. — Я бы даже подарил тебе что-то или пообещал, да ты обидишься. А я воистину сейчас рад, и ты — причина этой радости, только самого тебя это почему-то не трогает. Я, может, и мразь, да только не дурак. Я не склонен просто так терять шансы, особенно в ситуациях, когда больше этих шансов может не быть. Мне всё ещё хочется где-нибудь тебя спрятать и чахнуть над тобой, как над сокровищем, а если и показывать миру, то, что называется, «с рук»: смотри, да не трогай. Но этого не будет, как бы мне того ни хотелось. Ты не поёшь в неволе и за подрезанные крылья мстишь страшно. Теперь я это понимаю.       — Раньше я был не такой страшный и кусачий, а как стал вредным, так с моим мнением стали считаться?       — Иногда ты ужасно противный, мон риайя.        Шарль хотел ответить, но его отпустили столь же стремительно, как до того обняли. Дарсия оказался на пороге храма буквально в три шага и даже успел шагнуть в начинающуюся на улице метель, а граф напоследок обернулся к витражам. Всё же чего у Севера было никак не отнять — красота царствовала повсеместно. Даже там, где её совсем не ждёшь.

***

       На постоялом дворе, чуть ли не напротив храма, жарко и душно. Впрочем, после улицы с её ненастьем Шарль не возражает.       — Мне кажется, на меня смотрят.        Дарсия, придерживающий шубу, а заодно и мужа под локоть, лениво окидывает взглядом зал и говорит ровным тоном, ни капли его не приглушая:       — Тебе не кажется. На тебя смотрят и, по-моему, все.       — Вот ты сейчас не помогаешь.       — Извини.        Граф фыркнул и уселся лицом к залу, спиной к стене, так качественно обитой деревянными панелями, что камень за ними не угадывался и близко. Взглядов стало поменьше: прямую дуэль, да ещё и ироничную (Шарль сознательно вздёрнул бровь, одним взглядом спрашивая: «что угодно?») никто не вытерпел — но они и не исчезли совсем.        «Маан ради, я что, диковинная зверушка?»        «Тебе честно ответить или мягко?»        «А ты умеешь мягко?»        Граф фыркнул, но табличку меню к себе развернул. До одури хотелось чего-нибудь жидкого, горячего и крови. Глава Алой партии предпочитал думать, что «жидкое и горячее» — это всё же про суп или соус и в меньшей степени про девочку или мальчика со вскрытым горлом. Впрочем, вопрос с кровью Дарсия закрыл самостоятельно целым кувшином подогретой первой положительной, а граф не стал возражать.        Где-то в середине обеда, когда двое обогревшихся мужчин стали подобрее и повеселее, к столу подошли.       — Я сначала даже не поверил Изабелле, а теперь не верю собственным глазам. Ты всё же приехал.       — У меня не было выбора.        К удивлению Шарля, Дарсия пожал протянутую ладонь и пригласил подошедшего за стол напротив себя, только после обернулся к мужу.       — Позволь тебе представить жениха Изабэ — Даффин ре`Фирра. В прошлом мой коллега по несчастью — имел удовольствие учиться в Железных Скалах. Моего мужа представлять надо?       — Брось, — Даффин, который подошёл к столу буквально с порога и теперь снимал меховой плащ и отряхивал одежду и волосы от снега, насмешливо фыркнул и обернулся к Шарлю, изобразив нечто, очень напоминающее поклон. — Даже будь я необразован, в городе только и разговоров, что о наследнике фамилии де`Кавени.       — Технически — нет. У меня сын есть.        Даффин скривился и широким жестом обвёл зал.       — Тут-то ты зачем это сказал? Постоялый двор, главное преимущество которого обеденный зал, — не лучшее место для разглашения тайн. Пусть и таких пустяковых. Чем меньше здешние любители перемыть косточки правящей династии знают — тем лучше.        Завершая фразу, Даффин отряхнул подол длинной юбки, и Шарлю стоило больших усилий отвести взгляд.       — Да смотри, ради Маан! Что я, не понимаю, что в столице килт — не самая распространённая мужская одежда?       — Да ты и здесь-то в меньшинстве… — граф натурально не знал, куда себя деть от смущения. Интересно было безумно, но как это было показать, чтобы никого не смутить?        Даффин фыркнул в нос, сел и расстелил одну из складок полотнища по лавке.       — Во избежание новых неловких ситуаций. Килт — традиционная одежда касарцев, соответственно, и носим его тоже мы. Нас в городе куда больше, чем ты думаешь, просто «Привал» держит семья имеров, то есть вот эти вот все личности, — инарэ широким жестом обвёл зал, начав с Дарсии. — И не все горцы сюда заглядывают. В общем, эта цветная тряпочка тебе расскажет, откуда твой новый знакомец, из какого он рода и какой ребёнок в семье. За первые два показателя отвечает основной цвет полотнища, за всё остальное — рисунок. Это всегда будет клетка, но кто-то её носит прямо, кто-то под углом, так что выходит рисунок ромбами. Те, у кого полотнище зелёное в тёмно-жёлтую клетку с одиночной красной строчкой, как у меня, — адекватные представители народа, и, если нужно, обращайся за помощью, они не будут делать тебе мозги. Те, у кого основной цвет синий — даже не дыши в их сторону, они ещё с семьёй твоего благоверного не разобрались за право на «глубокий сапфировый». Ещё недалеко живут Суффо, у них фиолетовый цвет, и Каааф, эти песочно-жёлтые. Ни рыба ни мясо, но пакостить специально не будут. Ты вообще понимаешь, о чём я?       — О, я с первых мгновений знакомства похож на идиота?       — Ты похож на мужа мужчины, не склонного хоть кому-то и хоть что-то объяснять, так что я не удивлюсь, не просвети он тебя относительно расстановки сил на данный момент. Молчу про наши традиции и обычаи.       — Как видишь, Шарли, тут плохо думают только обо мне.        Дарсия поднёс к губам кружку, и если Даффин и хотел продолжить с ним диалог, то физически не смог. Впрочем, его это, кажется, не расстроило.       — Я бы, конечно, спросил, как ты умудряешься его любить с таким-то характером, но сюрприз-сюрприз — Изабелла представляет собой его точную копию, разве что в юбке.        В завершение фразы Даффин вздохнул, и Шарль как-то сразу ему поверил, хотя сам пока особой схожести не заметил.       — Изабэ уже очень давно не то что я. Совсем уж похожей никогда и не была. Странно, что ты этого не понимаешь, столько лет нас зная.       — Ну да, там, где ты предпочитаешь умом, Изабэ берёт силой. Что не прям характерно для девушек, ну да Маан с этой её особенностью…       — Ты что, до сих пор не можешь ей простить свой разбитый лоб? — Дарсия еле слышно хохотнул. — Не знал, что ты злопамятен, зятёк.        От обращения Даффин передёрнулся и тряхнул головой, рассыпав каштановые кудри по плечам и сверкнув глазами.       — Не считаю это хорошей шуткой, Дар. Над твоими мечтами я никогда не насмехался.        Лорд примирительно склонил голову и прижал руку к сердцу.       — Извини. Шарль свидетель — я стал до безобразия язвительным. Но разве ваша свадьба не решённый вопрос? Отец, конечно, не в восторге, что ты не самого знатного рода, но лордство-то есть, а против любви единственной дочери он не пойдёт.       — Ах если бы дело было в лорде Тристане… дело в Изабелле.       — Неожиданно.       — А уж для меня-то как… Хотя кого я обманываю, звоночки были давно, просто я не замечал… Ты уже в курсе дела или посланником дурных вестей буду я? Мне не видеть руки твоей сестры, пока на Севере не будет наместника из де`Рэссарэ. Твой отец покидает этот пост через неделю, преемника у него нет. Скажи на милость, кого они мечтают посадить на это место?        Дарсия не донёс кружку до рта и поставил её обратно на стол. Он смотрел на бывшего сослуживца бесконечно долго, потом поднялся. Шарль встал было следом, но глава Синей партии накрыл руку графа на столе своей и сжал.        «Ты помнишь, где мы оставили коня?»        «Дар, я!..»        «Нет. Пожалуйста. Я не хочу, чтобы ты это видел, а мне и Изабэ надо поговорить. Не исключено, что говорить мы будем безобразно, потому что если то, что мы услышали, правда — она не сообщила о смерти мамы целенаправленно. Ты чувствуешь степень низости этого поступка? Он простителен отцу, я и не ждал другого, но не Изабелле. Не ей. Потому что если это правда, я не понимаю, как мы можем делить общую кровь в жилах».        Шарль остался сидеть, позволяя супругу пойти одному. Граф почему-то не сомневался, что там, за дверьми, в небо стрелой рванул серый мыш. Возможно, «разговор» брата и сестры пройдёт также в истинном обличье и действительно не в самой мягкой форме.       — Что ж, ладно. Спасибо за знакомство, Даффин, я правда рад был нашей беседе.       — Не подвезёшь меня до дома?        Инарэ поднялся быстрее, чем граф успел сказать хоть слово, и тут же накинул плащ.       — …я-то не против, знать бы дорогу.       — Так же, как вы ехали сюда. На нужном повороте сам сойду, там уже будет напрямки.        Шарль противиться не стал. Может, и хотел бы оказаться побыстрее подле мужа, но компания местного жителя ему пока всяко не повредит.        Сани и жеребец, припорошенные снегом, нашлись на улице. Конь повода послушался охотно и домой потрусил самостоятельно, больше прислушиваясь к командам, нежели выполняя их. Так что как только улицы города остались позади, граф почти опустил поводья и повернулся к собеседнику.       — А если без дураков, зачем напросился?       — Интересно, Шарли. Уж это-то Дар должен был объяснить тебе. Его семья — главная новость наших мест. В такой глубокой провинции слишком редко разворачиваются драмы подобного масштаба. Приехал законный наследник, да ещё и с супругом. До того про тебя были лишь слухи, а теперь народ будет норовить посмотреть вживую.       — Ну вот ты посмотрел. Как ощущения?        Даффин засмеялся, но как-то не обидно, очень уж искренне и просто.       — Красив, прямолинеен, но осторожен. И, насколько я теперь могу знать, более чем оправдываешь страхи Изабэ: ты, о ужас, взаправду любишь Дарсию и, о кошмар, обладаешь добрым сердцем.        Видимо, озадаченный вид Шарля позабавил Даффина. По крайней мере, он хохотнул ещё раз.       — Извини, я, верно, должен объясниться и рассказать всё с самого начала. В романтическом плане мы встречаемся с Изабеллой около тридцати лет. Я всё ещё лелею надежду, что она рассматривает меня как мужчину, с которым свяжет свою судьбу браком, хоть последнее время уверенность и гаснет. Так вот, я в курсе братско-сестринской переписки. Я помню, как Изабэ впервые вспылила, что ты смеешь оказывать на Дарсию влияние, а он, ей-ей, поменялся, и это видно даже в ходе нашей мимолётной встречи. Я более или менее осведомлён о твоих политических взглядах и деяниях, хоть ради того, чтобы следить за светской жизнью Рееры, и приходится втридорога закупать столичные газеты. Изабэ не нравится, что Дарсии есть за что держаться в столице. Главным образом ей не нравишься ты, что всё же странно — уезжал Дар ради карьеры, карьеру эту себе сделал и, я уверен, держится за неё железной хваткой. Ты бесспорно важная часть его жизни, но отнюдь не ты первопричина его отъезда и не из-за тебя он не задержится на Севере. Он не будет наместником по многим причинам, и нынешняя игра краплёными картами с подтасовками — не больше, чем неприятное жульничество, потому что по итогу Дарсия просто перевернёт стол с пасьянсом этих шулеров и не будет никакой игры по навязанным правилам. Он никогда так не играл и вряд ли соберётся теперь. Изабэ добьётся только ссоры, лорд Тристан, при всём моём уважении к нему как к управленцу, окончательно потеряет сына. Вот и все итоги, что нас ждут. Но до того, как это случится, наши ласточки ещё попортят друг другу нервы и попускают кровь. Публика будет в восторге, потому что публике нравятся подобные сцены. Я, вероятно, останусь ни с чем, но это вина не твоя и не Дарсии. Просто кто ж знал, что мои чувства оказались не такой дорогой монетой, как титул.        Шарль окончательно опустил поводья и обернулся к собеседнику. Ну к дьяволу этого коня, куда-нибудь да вывезет, а там разберутся.       — Прости, я вынужден задать нетактичный вопрос. Почему ты говоришь, что твоя женитьба решила бы вопрос?       — Она не то чтобы решила… Ох, давай просто откровенно. Изабелла не хочет быть на вторых ролях. Сейчас она дочь наместника Севера. А выйдет за меня — будет просто леди. Пока её отец или брат у власти — она на голову выше всех местных женщин, и ей это откровенно нравится. По той же причине она не поехала в столицу, когда Дарсия отучился и вошёл в право наследования, то есть был уже при состоянии и мог позволить себе полностью обеспечить сестру, и так же отвергла моё предложение о переезде за границу.       — Маан ради, а положение жены наместника Севера её устроит?       — Думаю, да, но это в любом случае не я. Хоть у меня первое военное образование, университет я закончил по направлению реставрации, реставратором же и работаю. О, ты так удивляешься, я не похож? — Даффин смущённо потёр шею и улыбнулся. Шарль впервые за время встречи заметил приятные, мягкие черты лица собеседника, искристые золотые глаза, «романтичные» каштановые вихры и улыбку с ямочками. Даффин более чем походил на художника или любую другую творческую личность, но вот никак не на управленца. — Я понимаю, как забавно тебе кажется моё военное образование. В Железных Скалах было два действительно чуждых этому месту ученика: я и Дарсия. Я слишком «белоручка и романтик», а твой супруг, как бы странно ни было это со стороны, — убеждённый пацифист. Я вообще не знаю никого, кому бы так противна была военная тематика, как ему. Такая вот интересная история у нас получается.       — И что же, Изабэ раньше не выказывала таких притязаний на власть? Я не могу судить, хорошо это или плохо — желать карьеры и власти. В Дарсии меня эти его убеждённость и побуждения скорее восхищают, но мне самому не то чтобы свойственны.       — Я не думаю, что у неё был веский повод задумываться до последних лет пяти. У неё с Дарсией расстроились отношения, да и лорд Тристан стал сдавать…        Шарль невольно присвистнул.       — Сдавать? Ты давно его видел? Князья такой силой не хвастают.       — Первое впечатление не всегда верное, тебе ли не знать.        Граф присвистнул повторно.       — О да, пощёчину родному сыну со всей силы я явно истолковал предвзято. Ты меня, конечно, извини, но в тот момент, когда он ударил Дара, он с той же силой ударил меня. Если хоть какие-то отношения и были меж нами возможны — до любезных им теперь не достать никогда.        Даффин вздохнул и на какое-то время отвернулся.       — Я, наверное, сойду вот у той излучины. Прости, пришлось немного наврать — дом у меня в городе, но уж очень хотелось пообщаться. Доберусь сам, не вздумай разворачивать коня, у тебя уже губы синие. А по части лорда Тристана… Не оправдываю, и отношения, любые, что дурные, что благостные, вам строить самостоятельно, но он правда слабеет. Ледяная рука рода наконец настигла и его, не иначе.       — Что? Сердце?       — Не могу сказать, не знаю. До встречи, Шарли, спасибо за беседу.        До Лир`Арнгаса Шарль добрался как в тумане. Коня конюшему всучил не глядя и в дом вошёл на цыпочках. Присутствия супруга не уловил, а вот блеск серебряного меха, мелькнувший на втором этаже, — явственно. Идти говорить со свёкром не хотелось совершенно, но если уж не узнать из первых рук, то кто вообще скажет истину?        Лорд Тристан, видно, спустился из кабинета на кухню за блюдом с мясом. Шарль сначала подумал, что мясная нарезка полита кровью, и лишь после сообразил, что мясо просто не прожарено до конца.        Лорд-наместник писал левой, искалеченной рукой, а правой подцеплял кусочки жаркого и что-то ел сам, а что-то кидал под стол, прямо в собачью пасть. Барго лежал на ногах хозяина и неспешно глотал подачки, слизывая капельки крови и жира с паркета. На Шарля волкодав посмотрел мельком и приветственно побил хвостом своего владыку по ноге. Только тогда старший инарэ соизволил поднять глаза от стола.       — Овечка заблудилась?       — О, нет. Пришла справиться о вашем самочувствии.        Одна бровь лорда вопросительно приподнялась, а жесты, особенно у блюда с мясом, стали медленнее.       — С чего такая забота?       — Не переживайте, не ради вас, — Шарль улыбнулся, но редкой, неприятной формой улыбки. — Просто интересно, что конкретно у вас так вдруг разболелось, что вы экстренно решили покинуть свою должность.       — Рано. Слишком рано… — сказано это было явно не в ответ на реплику Шарля, лорд просто констатировал факт. — Какая птичка напела?       — Не всё ли равно? Что куда интересней — ничего у вас не болит, не ноет, не мешает спать. Не так ли?        Лорд Тристан поднялся и вышел из-за стола. В этих простых движениях сквозило столько угрозы, что Шарль невольно напрягся. Отец супруга не напоминал Рауля, хоть, наверное, ему и Господину Рееры было равное количество лет. Он вообще не походил ни на кого из мужчин своего возраста. В нём чувствовалась сила, но не древность с оттенком мудрости. Разве что зрелость с очень яркой нотой ярости и превосходства.       — Мальчик, кто дал тебе право судить? Шрамы? Так я их на тебе не вижу. Годы? Так, позволь заметить, ты ещё мышонок. Жизненный опыт? И сколько же военных кампаний ты прошёл? Сколько пережил революций? Скольких близких потерял? Насчитаешь десяток? Золотое, избалованное чадо, а туда же — судить. Единственное, что сейчас заслуживает моего уважения, — ты, видно, защищаешь интересы моего непутёвого сына. Удивительное дело, как вообще он смог создать хоть сколько-то полноценный союз.       — Ну уж явно не на вашем примере. Использовать смерть матери как предлог плюнуть в чужое сердце — редкостное…       — Она прежде всего была моей женой! — Шарль не ожидал чужого рыка. Гневного, яростного, пропитанного болью. И жеста на картину, которую в кабинете наместника сначала даже не заметил, он тоже не ожидал. — Эмилия была моей душой, собеседником, соратником и другом дольше, чем кто бы то ни был на этой прогнившей земле. Как смеешь ты попрекать меня смертью единственной женщины, от которой я получал поддержку и любовь? Было бы это в моих силах, я положил бы на жертвенный алтарь собственного ребёнка, только бы она жила дальше. Может, за вычетом Изабеллы. Единственный толковый щенок в моём помёте. Единственная, что стоит хоть чего-то.        Шарль задохнулся от ярости и непонимания.       — Как можете вы так говорить? — голос графа сел до еле слышного шёпота. — Как можете?.. Вы приравняли родных детей к собакам, вы цените их не больше, чем расходный материал… Сердце у вас в груди или камень? Может, кусок льдины? Как поворачивается ваш язык?.. Я могу понять нелюбовь к собственным детям, но я не понимаю ненависти. Что сделали они вам? Разве они свели эту женщину в могилу? Разве они повинны в ваших личных неудачах? Дарсия так вовсе сын совершенно другой инары, пресвятая Маан, он-то в чём повинен перед другой женщиной? Другая заплатила своей жизнью за его жизнь. Если вы ныне говорите о потере — платите из собственных резервов, собственной жизнью. При чём тут ваши сыновья, что вы так щедро ими жертвуете?       — При чём? Может быть, при том, что неплохо бы вернуть долги?        Шарль замотал головой, отказываясь осознавать услышанное.       — Дети ничего не должны своим родителям.       — Чушь!       — Нет. Если уж решаетесь приводить в мир живую душу, будьте готовы, что этой душе может здесь не понравиться. Мы не животные, мы куда сложнее. Не живём инстинктами, не живём заданными конструкциями. Дети — не легальная возможность поиграть в бога. Это ответственность и боль, и только потом, если Маан позволит, счастье. Как можете вы ожидать от постороннего существа привязанности, любви, чувства долга? Всё это вначале нужно заслужить любовью для чужого расположения. Всё это даётся детям с момента рождения, и, может, тогда, в сознательном возрасте, они отплатят любовью за любовь. А может, не отплатят. Может, уйдут из вашей жизни, не привнеся в неё ничего тёплого, и этот их выбор можно только принять. Должны?.. Жизнь не даётся взаймы, её не занимают.       — Инфантильные рассуждения эгоиста и не более. Когда появятся дети…       — Они у меня есть! — Шарль и сам не ожидал от себя такого крика, а ещё не ожидал того, что совершенно перестал бояться мужчины напротив. У него самого есть бесценное сокровище чужой привязанности, есть ли такое, было ли хоть когда-то у лорда Тристана? — У меня их трое и все они мои. Это самые талантливые и замечательные мальчики из всех, что есть на свете. Лучшие из возможных, и мне не жаль будет умереть за каждого из этих детей. У вас хватает совести вешать на детей такие категории, как ответственность за смерть, но берёте ли вы на себя ответственность за всё то зло, что причиняете им самостоятельно?        Голова зазвенела и почти оторвалась от шеи. У Шарля не было мужниной реакции и готовности получить пощёчину, он не напряг мышцы шеи, не был готов к совершенно сокрушительному удару. Лорд Тристан вполне сознательно не бил кулаком. Ладонью было унизительнее. Правда, в исполнении лорда-наместника от такого удара можно было умереть с тем же успехом.        Возвращая голову в изначальное положение, граф не решился прищёлкнуть зубами. Вполне вероятно, по выходе из кабинета он некоторое количество сплюнет на пол.       — Вы можете меня заткнуть. И даже навсегда, — Шарль вытянул руку, указательным и средним пальцем касаясь грудины так стремительно оказавшегося рядом лорда. — А то, что у вас тут, вы тоже можете заставить замолчать?       — Вон.        Слово не было обидным. И даже сказано было ровным тоном, но граф всем телом ощутил, что ещё хоть слово — и его растерзают. Дарсия потере мужа расстроится, но сам Шарль того уже не увидит.        В холле холодно, как на улице, но Шарль этому даже рад. Зубы, чудом, не иначе, на месте. Если верить зеркалу, по скуле от трёх царапин разливается краснота, обещающая перерасти в синяк. Что ж, часик придётся походить «красивым», с опухшей моськой, но кости целы, это ли не радость?        После схлынувшего адреналина собственная смелость кажется безумием. В своё время лорда Тристана не стал трогать даже дед Шарля, а он никогда не слыл трусом. А вот изрядным здравомыслием славился всегда. Почему эта черта не досталась ему, внуку? И ведь легко отделался, правда легко. Что такое пощёчина в сравнении со свёрнутой шеей? Бывшему военному такое не составит труда. Шарль перед ним натурально что щенок перед волкодавом — на один укус.        Из размышлений выдернули холодный нос и тёплый язык, прикоснувшиеся к ладони. Барго пошёл за гостем и теперь стоял вплотную к ноге. Пёс не стал защищать хозяина, не вмешался в конфликт, почему-то вообще не посчитал разборку за разборку, что не свойственно было собакам.       — Они охраняют дом от чужих, но по большей части от чужих зверей, и очень редко когда агрессивны к инарэ. Они нас любят, и за это мы так любим их.        Изабелла всходила по лестнице неспешно, придерживая длинную юбку и одновременно разворачивая платок. Шарль сначала не понял, для чего, а потом инара уронила в него пару кубиков льда из пустой ладони и приложила холодную ткань зятю к щеке.       — А ещё он, видимо, чувствует, кому тут досталось.       — Ещё скажи, что за дело.        Инара плавно покачала головой, чуть прикрыв глаза золотыми ресницами. Ошеломляющая красота, неземная. Даже удивительно, что ныне она не трогала, разве что в эстетическом ключе.       — Не скажу. Дарсии нет в доме, найдёшь ориентировочно рядом с Близнецами. Это две сторожевые башни вон там, — Изабелла указала куда-то за окно. — Не советовала бы тебе идти к нему с синяком, но вы сейчас два сапога пара, так что, может, и не заметит. Да и ты всё равно пойдёшь.        С этими словами дочка наместника Севера отпустила платок, предоставив Шарлю самому решать, держать его или нет, и стала подниматься ещё выше — видимо, к себе.       — Вы поссорились?        Изабелла обернулась у самого проёма верхней галереи и чуть склонила голову.       — Думаю, и сам поймёшь.

***

       Вновь выходить на улицу радости было мало, спускаться к чёрным волнам — и того хуже, но иначе граф Близнецов не видел.        Лютое море оправдывало название и гневалось на всё разом: на ветер, на холод, на чёрный песок, на который обрушивалось волнами и, как ребёнок, жадными пальцами пыталось загрести весь берег в свою пучину. В какой-то момент Шарль даже сменил личину. Стало на порядок теплее, и море удивительным образом оказалось не таким грозным.        Шквалистый ветер оказал услугу, любезно надувая перепонки крыльев и фактически самостоятельно неся в сторону гор над извивающимся хребтом полуразрушенной крепости. Лир`Арнгаса, такая величественная, такая добротная, с континента со стороны моря оказалась изрядно подъеденной молью-временем. Где-то не хватало черепицы, где-то обвалился ряд стен и колонн. Умирающая красота былого дракона.        Дарсию отыскать было нетрудно: мало что может оставить в заснеженном лесу такой чёткий след, как гласир в состоянии ярости. Ну, или расстройства. Десятки и десятки вековых елей, запечатанные в лёд от макушки до земли, могли с равной вероятностью появиться от обоих чувств. Поближе к сдвоенным башням дорожка из замороженных деревьев пропала, но граф отыскал тропинку и понадеялся на инарэ, её когда-то протоптавших.        Глава Синей партии сидел на обломке стены. Тот от пережитых зим покосился и сгладился, где-то оброс диким виноградом, теперь проглядывающим за ледяной коркой, но всё ещё стоял. Подниматься к супругу Шарлю пришлось по импровизированной лестнице — каменным остаткам от лестницы реальной.       — Только не садись на голый камень.       — А сам-то?       — Так я и не сижу.        Лорд любезно подвинулся, освобождая нагретый край мехового плаща. У Дарсии от беседы с сестрой остались синяк на шее и несколько царапин на скулах. Наливающуюся фиолетово-алым гематому у мужа на скуле глава Синей парии тоже заметил. Синие глаза при этом недобро сверкнули.       — Больше он тебя не коснётся даже пальцем.       — Брось, я сам сглупил. Не оправдываю твоего батюшку, но дразнить и без того разъярённого тигра — откровенно самоубийственная затея. За что тебе досталось и насколько оправданно? Из того, что известно мне на данный момент, — ты вправе яриться.        Дарсия вздохнул и отвернулся от собеседника. Вечернее небо, уже начинающее темнеть и синеть, рассыпало первые звёзды. Удивительно маленькие, но яркие относительно столичных.       — Я хотел показать тебе это место. Но не при таких обстоятельствах. Близнецы — место знаковое. Вон на той башне, что ближе к морю, погиб один из моих прапрапрапрадедов. Оборона, героизм, все дела… Если полистать семейную хронику, диву дашься, как мой род не сгинул в веках с такой любовью к военным конфликтам. У нас было всего двое мужчин, придерживающихся политики мира. Я всем сердцем уповаю, что Эрнест как раз в них. Просто от кого ещё тогда у него настолько золотой характер — я не представляю.        Шарль хмыкнул и привалился к чужому плечу.       — Как по мне, Альфред тоже золото. И он, как и брат, совсем не воинственный.       — Ты плохо его знаешь. Альф, к сожалению, характером и мозгами в меня. Он прекрасно осведомлён и о своей силе, и о пределах её распространения. Отсюда все беды с преподавателями. Подавай ему честность, непредвзятость, оценивай по достоинству… Я в своё время хотел ровно того же, вот только от оценки моих педагогов зависело моё материальное положение, а он в этом отношении вольная птица.       — Разве плохо добиваться честной оценки?       — По моему субъективному ощущению, самые счастливые не те, кто честные, а те, кто ценят простые радости. Где-то привирают, где-то лебезят, где-то просто молчат. По итогу время всё расставляет по местам, а вот со своей честностью и честью можно запросто остаться в одиночестве.        Разговор сам собой оборвался. Мужчины посидели немного в тишине, посмотрели на небо и рокочущее море, распластавшееся далеко внизу.       — Мы остаёмся, да?       — Нет, но мы задерживаемся. К сожалению, Даффин сказал правду: отец снимает с себя обязательства, и поиск преемника — моя забота. По документам это ведь всё моё, — Дарсия сделал широкий жест, но как-то горько-иронично. — Жизнь — презабавная штука. В определённые моменты без гроша в кармане кажется, что вот там, дома — богатства, сокровища, которые ты променял на гранит науки и сомнительные перспективы, а теперь у меня земли столько, что впору отделаться и своё княжество осваивать, а радости от того нет никакой. Хочется просто в море утопиться. Эх… ладно. Пока я всё равно не могу об этом думать: я ещё не простился, и это меня тяготит куда сильнее.        Шарль нащупал руку мужа и, разжав чужую ладонь, переплёл свои и чужие пальцы, хорошенько их сжав. Дарсия обернулся к нему, верно истолковав жест как предложение, и не удивился хитрому блеску карих глаз.       — Доверишь это мне?       — Поиск наместника?       — Да. Не переживай, я не буду торопиться и хорошенько вникну в ситуацию. Чертовски хорошо. Но, чур, уговор — ты соглашаешься на любую выбранную мной кандидатуру и просто подписываешь бумаги.       — Без претензий и недоверия, но, Шарло, ты отдаёшь себе отчёт, что это вопрос уровня государства? От твоего выбора будет зависеть, какой инарэ будет распоряжаться судьбами почти трети населения страны, основными залежами соли и двумя серебряными рудниками. Ты понимаешь это?       — Как никто другой. И повторяю — я не буду спешить. А теперь расскажи мне, до чего вы договорились с Изабеллой.        Ещё один вздох, тяжелее всех прежних.       — Тебе не понравится…        Дарсия по приходе домой не стал искать отца, а сразу поднялся в кабинет сестры. Изабелла сидела за бумагами и от одного взгляда на брата поняла, что что-то не так.       — Только, пожалуйста, по существу. Кто и что тебе сказал?       — Скажи мне только одно. В какой момент ты уже знала, что отец снимает полномочия наместника?        Инара поджала губы, поднялась и вышла из-за стола. По итогу брат с сестрой просто стояли друг против друга с одинаково нечитаемыми выражениями, но с огоньком, а вернее, явственной холодинкой во взгляде.       — Ты не можешь меня осуждать.       — Осуждать за что? За враньё? За намеренное сокрытие? За что? — лорд нервно перекатился с пятки на нос и сцепил пальцы. — Так ты ответишь мне? Маан ради, Изабэ, ты не имела права. Только не ты. Что сделал я тебе плохого? Что я сотворил касающееся тебя такого, что ты так жестоко мне отплатила? За что?        Чужого взгляда, одновременно печального и разочарованного, инара не выдержала и сорвалась на крик.       — Что? Да ничего, ничего, Дар! И в этом-то проблема! Скажи мне, сколько мы с Ричардом сделали ради тебя? Кто присылал тебе деньги? Кто продал украшения и подарки? Кто день и ночь твердил отцу, что у тебя большое будущее в столице?       — Я знаю об этом и я благода…       — Ни черта! — миледи сорвала с волос заколку так, что тугая коса стала стремительно расплетаться и золото волос упало до пят, и отшвырнула украшение в гору таких же сокровищ у зеркала. — Вот! Вот вся моя награда! Горстка золота и драгоценных камней! Что есть у тебя? Статус, должность, состояние, положение… Власть. Что ты подарил Ричарду? Мечту и свободу. Так что же досталось мне? Побрякушки? Да, я в ярости и я в гневе. Я не глупее тебя, Дар, а в чём-то и получше. Я не рядовая инара из сотни и сотни таких же. Я не хочу быть просто чьей-то дочерью, сестрой или женой. Хотя ладно, с этим я почти смирилась в нашем чудесном мире, загнавшем весь женский пол под ковёр, но теперь вы хотите отнять у меня последнее. Таашэ — право наследования, статус младшей, но наместницы. Теперь вы хотите оставить мне только мой род. Какой мне от него прок, если я женщина? Что вы мне можете предложить равноценного? Замужество? На ком? В Виесте остались неженатые наместники? Может, у нас тут очередь из достойных мужей на должность наместника? Ах, нет, мы каждый раз со скрипом находим претендентов.       — Я тебя не понимаю. Даффина ты уже не любишь, просто потому что его нельзя посадить на это место?       — Даффин… — Изабелла опёрлась о стол позади и опустила руки. Тонкие красивые брови над голубыми глазами болезненно изломились. — Даффин не политик. Не интриган, не управленец и не карьерист. Он счастлив своим делом и мастерской. Ты сейчас правда предлагаешь мне всё вот это, — жест в сторону стеллажей, заполненных сверху донизу папками с отчётами, — поменять на штат слуг? Я столько лет работаю вместе с отцом, я расписываюсь его почерком, я знаю, сколько мы добыли соли в прошлом квартале, сколько выловили рыбы и что мы за всё это выручили. Теперь стать прилежной хозяйкой дома? Ты это серьёзно?       — Маан ради, что мешало тебе перебраться ко мне? Не говори мне, что я не звал тебя и не просил. Три княжича, включая эрцгерцога, ходят холостыми. Выше просто некуда — и это может быть твоим, только…        Изабелла захохотала, но как-то совсем безрадостно.       — О Маан, ты правда не понимаешь… Как же ты не понимаешь…       — По-моему, не понимаешь ты, — Дарсия отошёл от первого неприятного открытия и диалог продолжил совсем другим тоном, куда более холодным и жёстким. — Ты, верно, думаешь, что отцу удастся привязать меня к Северу намертво? Этого не будет, Бэлль, как ни старайся. Я не буду здесь наместником, и никакие серебряные рудники меня не удержат. В своё время я выбор сделал, и чисто субъективно — у меня куда меньше власти, чем у любого наместника земель. Парламент многолик, там считаются не с единым мнением, а с массой. Над парламентом Князь, который захочет — и отнимет все полномочия, что дал. Но меня устраивает, потому что это мой вариант свободы. Ничего не меняется в твоей жизни со сменой наместника. Все и так помнят, кто ты и что ты сделала для этой земли. А если тебе нужна твоя власть, монолитная, единоличная, то у меня плохие новости, сестрёнка. Начинать придётся с самого низа. Всегда. Каждый раз, как оступаешься. Каждый раз. Ты ввязалась в заведомо проигранную войну.       — У меня хотя бы хватает духу в неё ввязываться, а не бежать пождав хвост от ответственности.        Дарсия, уже развернувшийся к дверям, голову повернул к сестре неохотно и почти ленно.       — Мы оба знаем, что я бежал отнюдь не от ответственности. Но ты, конечно, можешь так считать. Я надеюсь только на то, что ты действительно мне написала, когда мама умерла. Не могу, к сожалению, этого проверить, но если ты решила на этом сыграть… Ниже падать некуда, Изабэ. От отца это было ожидаемо, но если ты последовала его примеру… Ты не меня предала, а её.       — Я-то написала. Да какая разница? Ты всё равно систематически бросаешь тех, кто в тебя верит.       — А синяки откуда? — Шарль аккуратно прошёлся пальцами по мужниной шее. — Сцепились языками?       — Не без того. Но это так, ласковая родственная трёпка. Какая-то дьявольская поездка из разряда потеряй всю семью махом. Кажется, это я успешно и сделал.       — А Ричард?        Дарсия долго не отвечал и ёжился не то от холода, не то от собственных мыслей.       — Ричард всегда играет сам за себя. Он, может, потому так весел и безразличен к нашим дрязгам, что всегда был словно бы отдельно от всего семейства. Он очень любил деда — и это-то при поганом характере моего пращура. Вполне возможно, что, когда больше некого любить, мы привязываемся к тем, кому хоть немного небезразличны. Ладно, пойдём спать. Завтра новый день. Возможно, такой же нескончаемо гадкий, как сегодняшний, возможно, чуть более мирный и радостный.

***

       Текст телеграммы друзьям Шарль составил с вечера. Завтра нужно будет прогуляться с ним до города, полюбезничать с телеграфисткой, а если успеет, то и отправить вдогонку пару писем с более подробным объяснением краткой надписи: «Задерживаемся по семейным обстоятельствам».