Искры на закате

      

Дети начинают с любви к родителям. Взрослея, они начинают их судить. Иногда они их прощают. «Портрет Дориана Грея» Оскар Уайльд

      — Я поражаюсь твоему терпению.        Даффин обернулся через плечо и вежливо улыбнулся.        Шарлю было не то чтобы удобно стоять на стремянке, опасно откинувшись назад, но вид на фреску того стоил. Тем более инэ-реставратору было ещё хуже в его скособоченном состоянии под самым потолком.       — Я прихожу к выводу, что это такая черта всех северных народностей. Знаешь, как у лошадей. Те, что выводились на юге или вовсе на Срединном континенте, очень горячие, вспыльчивые и буйные. Тяжеловозы — вот, напротив, спокойные и чинные. Мы какие-то такие же. Нас трудно раззадорить, но, если это удаётся — к чертям сносим всё до самого основания. В истории немало примеров как раз такого толка.        Даффин чуть отодвинулся назад, пристально осмотрел расписанный кусочек, неспешно вытер кисти и заключил:       — На сегодня в этом месте всё. Спускайся, Маан ради, мне смотреть на тебя страшно. Я сейчас тоже слезу.        Шарль беспечно убрал ногу со ступеньки и в прямом смысле соскользнул вниз словно по приставной лестнице. Благополучно, но вздумай подобный фокус в его присутствии провернуть Анри — ходить младшему графу с отпечатком отцовской ладони пониже спины. Двойные стандарты, двойные стандарты…        Письма и телеграмму удалось отправить без проблем. Получив себе сына, лорд-наместник перебесился и корреспонденцию контролировать перестал. Шарль немало удивился, что местное население спустило такой финт своему «владыке», но постепенно всё стало на места. Лорда Тристана порой несло так, что в прямом и переносном смысле летели головы, когда по делу, а когда и без. Все просто привыкли, да и в целом, как однажды заметил Дарсия, революции не устраивают на сытый желудок. К деспотичным и слегка безумным правителям Виест вполне привык и приспособился, так чем хуже целой страны какая-то её часть? Инарэ везде инарэ.       — Ты не против, что я тебя выцепил? Может, у тебя были другие планы?       — Маан избавь, какие планы? Замёрзнуть? — Шарль хмыкнул и уселся за рабочий стол реставратора. Тем более что ему любезно предоставили самый чистый табурет и отодвинули подальше всё то творческое богатство, над которым властвовал Даффин. — Спасибо, не хочу. Да и Дарсия, если я буду ему нужен, здесь найдёт меня без проблем. Я, правда, его не видел со вчерашней ночи, но вы тут каким-то волшебным образом всегда знаете, где, кто и чем занят.        Реставратор фыркнул в нос, болтая кисти в какой-то жутко вонючей жидкости. Шарлю не хотелось думать, что это солярка, керосин или нечто подобное. С другой стороны, неприглядный процесс, связанный с дурно пахнущими субстанциями, грязью и пылью, имел фееричную обложку в виде восстановленных произведений искусства.       — Специфика маленьких городов: никуда не спрячешься. Особенно в самом центре. Это ведь здание былой ратуши. Как приведу в порядок — сюда вернут городские собрания.        Граф огляделся. Даффин заканчивал работу над центральной стеной с мозаичным панно и фреской под потолком. Панно изображало какое-то из многочисленных сражений прошлого, но Шарль не мог не отметить тонкости работы, продуманности композиции и напряжения, что царило в изображаемой сцене.       — Солёный договор. Но если быть точнее, — Даффин повернулся к панно, старательно вытирая замоченные кисти, — битва при канале Форрайса. В центре, кстати, пращур твоего супруга и три его сына. Впрочем, тут уже два. Под ногами у родителя лежит Дирно Уговаривающий Ветер. До последнего пытался решить вопрос миром и самым подлым образом был заколот в спину. Прозвищу не удивляйся, те из «ласточек», что предпочли море, ещё и не так назывались. Хороший был бы правитель.       — Так род идёт от него?       — От Дирно? Нет, увы. У него были дочери. Это, конечно, не проблема, наши девушки наследуют и правят, но обычно столько мороки с вхождением в род… Гордыня позволяет далеко не всем мужчинам брать родовое имя супруги. А вставать под чужие знамёна сами де`Рэссарэ не будут, своих заморочек слишком много.        Шарль рассеянно покатал по столу карандаш и опробовал на подушечке пальца его заточку. Грифелем можно было спокойно проткнуть что-нибудь мягкое. Или кого-нибудь.       — Так Дарсия фактически увёл род с исконных мест?        Даффин пожал плечами.       — Не он первый, не он последний. Ричард тоже обретается не в родной гавани, что ж теперь. Были ласточки правители, стали политики. Тут ведь как смотреть, не сказал бы, что власти у рода стало меньше.       — Дарсия так не думает.       — Он так не думает в отношении себя, а в отношении истории он создал прецедент. Не было в Виесте лордов-северян в Парламенте. Он первый.       — Да, вот только дети по его стопам не идут.       — Вспомни, сколько твоему мужу лет, и переведи дух. Он вполне может подождать внуков, а то и правнуков. Наши де`Рэссарэ слишком властные, чтобы отпустить власть насовсем. Хоть как-то — они в ней будут. Ой, а вот так никогда не делай…        Даффин аккуратно развернул подол килта, любуясь на разводы всех цветов от кистей. Господин реставратор периодически выпускал тряпку и возил кистью прямо по одежде, всецело поглощённый процессом.       — М-м-м… Тут такое дело, ты давно так делаешь, — Шарль не сдержал смешка, хоть и попытался состроить виноватое выражение. — Я просто не стал тебе мешать.        Даффин ругнулся, а потом расправил ткань.       — Да чёрт с ним, просто придётся тут оставить. Уже третий за месяц, разориться можно, — с этими словами Даффин расстегнул пряжку ремня, а Шарль быстро отвернулся. — Ты это чего? А, Маан ради, ну не думаешь же ты, что зимой эта красота носится на голое тело или только на нижнее бельё? Спасибо, я не настолько отбитый и вроде как детей ещё планирую.        Инэ-реставратор выпутался из национальной одежды, порядком повозившись в застёжках и ремнях пояса, и под килтом действительно обнаружились штаны и сапоги выше колена.       — Стоит ли твои слова воспринимать так, что не зимой его таки носят поверх одного нижнего белья?        Даффин поморщился, и до графа не сразу дошло, что реакция была вызвана не самым приятным воспоминанием.       — Ах, если бы… Летом есть придурки, считающие свою филейную часть достаточно симпатичной для демонстрации окружающим… Слава Маан, с каждым годом всё меньше. Спасибо смене климата на более холодный и разрастающемуся дикому чертополоху. Не хочу сказать ничего дурного против, как ты выразился, «юбки»…       — Да я же не специально!       — Да я, может, не про тебя в частности, а про приезжих в целом. Чертовски удобный предмет одежды, особенно если в голове не сидят западные заморочки о должном и не должном виде. Столько тысячелетий тога считалась мужской одеждой, но придумали стремена — и здрасьте: все, включая женщин, влезли в штаны и теперь ни с кого их не снять. К чему я? Ах да. Представления. Не всё, что ныне мы считаем нормой, было таковым всегда, и я решительно не понимаю, почему всё раннее приравнено к плохому, хотя оно просто может быть другим.        На этой фразе Шарль встрепенулся и даже встал. Даффин чужую экспрессивную реакцию растолковал по-своему.       — Да-да, я ещё больший ретроград, чем твой муж.       — Отнюдь. Дарсия, как бы сам то ни маскировал, чертовски прогрессивен. Ему мешают избранные нововведения, а что его устраивает — он перекручивает так, что сами князья не поймут, что это не догмы старины. Уж поверь, я хорошо изучил манеру его законопроектов. Но я не потому встрепенулся. Говоря о прежнем… Что конкретно ты имеешь в виду?        Даффин, видимо, не ожидавший, что разговор пойдёт таким образом, на мгновение замялся и оглядел помещение.       — Ну, видишь ли… Чёрт, так кратко и не объяснишь. Есть у меня и у твоего мужа общая слабость — предания нашей глубокой старины. Дара всегда больше интересовал исторический контекст, а меня, ввиду моей творческой склонности, духовный. Я в реставраторы подался не с пустого места. Мне, конечно, нравится шататься по старым местам, заросшим паутиной, потерявшимся в песках, вмёрзшим во льды, раскапывать их и возвращать им их божий облик, но мне нравится и то, что стоит за ними. Наша культура, история, происхождение.        Шарль чуть не заорал от радости. Возможно, Рауль имел в виду и близко не то, о чём ему, возможно, сейчас расскажут, и всё же Даффин был подлинным сокровищем.       — Я хотел бы послушать твои измышления на этот счёт.       — Любишь конспирологов?       — Люблю тех, кто разбирается в своей теме. Я был, являюсь и умру литературоведом. Если тебе нужны мои измышления о поэзии второго века Алой Луны в Саардии — я к твоим слугам. История — не мой конёк, поэтому я так люблю послушать Дара в этом отношении. Теперь у меня есть шанс поговорить с истинным любителем старины. Неужели ты не поделишься своими мыслями?        Даффин склонил голову к плечу и сузил золотые глаза. Шарль всерьёз опасался, что ему откажут, но мужчина напротив лишь глубоко вздохнул.       — Могу провести тебе занимательную экскурсию по Лир`Арнгаса. Честно скажу, не хочу туда идти, мы в ссоре с Изабэ, но ты интересуешься не просто так, тебя что-то заботит и это видно. Если мои пространные размышления дадут пищу твоему уму — пусть будет так.       — Твои пространные размышления о чём?        В здание бывшей ратуши ввалился Ричард. Иначе появление капитана трёх судов назвать было нельзя, он буквально чуть не влетел в стену, но всё же успел выровнять походку.       — О том, что нужно меньше пить.       — Даффи, я тебя умоляю, кто тут пьян? О, тысяча извинений, я не знал, что эта форма твоего имени занята, — Ричард на кислое выражение лица реставратора так похабно заухмылялся, что не возникло сомнений: форма имени была выбрана намеренно. — Никак не привыкну, что кое-какие ласковые обращения к кое-кому нельзя употреблять. Они захвачены моими ближайшими родственниками.       — О, и ты бесишься, что некому захватывать твоё? Видно, твой длинноухий помощник не так ласков, как тебе бы хотелось.        Ричард в ответ на слова Даффина скрипнул зубами, да так отчётливо, что Шарль здорово опасался, что младший лорд полезет в драку. И, скорее всего, хорошенько отхватит от реставратора, потому как субтильным Даффин никак не выглядел. Но нет. Ричард выдохнул и благодушно улыбнулся. Глава Алой партии такую улыбку всегда считывал как змеиную: повернись к её обладателю не тем местом — она моментально превратится в оскал ядовитых клыков.       — Не трогай мою команду. Особенно моего старпома. Арети, может, и не инарэ, но он любого из наших сделает всухую на знание течений и неба. Я был груб, и я поплатился за свою грубость, но больше не позволяй себе хаять моряков, к какой бы расе они ни принадлежали, — капитан чуть расслабил спину, и Шарля отпустило ощущение напряжения. — Теперь, когда мы обменялись колкостями, давайте пообедаем. Во-первых, холодно, во-вторых, мой дорогой брат оторвёт мне левое ухо за своего непокормленного мужа. Ухо мне дорого. Даффин, хватит оглядывать эти руины, ты уже закончил, я же вижу. Левый верхний угол блестит — значит, всё свежее и, пока не высохнет, ты не продолжишь. Шевелитесь, ради Маан, не желаю дышать керосином.        Ричард тут же развернулся и пошёл к выходу, не дожидаясь реакции собеседников.       — Грубиян и забияка.        Даффин не стал опровергать чужой характеристики, лишь улыбнулся графу самыми уголками губ.       — Морякам так вроде и полагается. К тому же бравада — чертовски удобная маска. За ней почти никогда не видно чего-то другого.

***

       Своих провожатых Шарль оставил на натопленном постоялом дворе. Заказ всё равно надо ждать, шесть блюд на трёх немаленьких мужчин не будут готовы сразу, а он успеет хоть краешком глаза увидеть Дарсию. Тем более что теперь у них, кажется, такая игра — засыпать вместе, а потом искать друг дружку по всей местности.        В храме, к немалому удовольствию Шарля, Дарсию видно сразу. Нет, северян внутри предостаточно и мужчины через одного беловолосы, но, видимо, внутреннее чутьё наловчилось и больше не путается. Как ни смотри на это — отрадно.       — Может, ты не будешь больше убегать от меня с петухами? Буди, что ли. Мне не нравится просыпаться в гордом одиночестве без малейшего понимания, где тебя носит, — несмотря на слова, Шарль не ворчит, говорит вполголоса, и вообще то, что он стал рядом, тут же ухватив чужую ладонь и сжав длинные пальцы, сложно трактовать иначе чем ласку.        Дарсия чуть передёргивает печами и опускает голову. Улыбка тонких губ до того бледная, что кажется, её и нет.        «Маан ради, что они с тобой сделали?»        Шарль совершает не самый учтивый поступок — разворачивается спиной к центральному витражу и тянет руки к лицу супруга. Попытка стереть синяки под синими глазами бессмысленна.        «Маан, Дар, ты вообще спал?»        «Не смог. Не хотелось».        Шарль проглатывает рычание, но не до конца. Отголосок гортанного звука порывается, и его видимо слышно. Как минимум оборачиваются несколько инарэ. Граф в тихом бешенстве.        «Ну ты же не маленький! Неужели сложно толкнуть меня в бок, чтобы я заварил тебе травяного сбора и заговорил его? Я, чёрт возьми, умею, это такая пустяковая вещь, но она так сильно сэкономит мои нервы и твоё здоровье! Дар, не заставляй меня на тебя ругаться!»        «Всё же я предпочту, чтобы из нас двоих только один не высыпался».        «А я предпочту, чтобы ни один не страдал! Что тебе сказали?»        «Пока ничего».        Дарсия повернулся к центру храма, где шествовали Алые жрецы, и Шарлю пришлось стать рядом.        Действо выглядело как насмешка. В Реере в жрецы не допускали до ста лет, а тут пожалуйста — двое пусть мужчин, но слишком молодых для своего титула. Особенно тот, что помладше, рыжеволосый до красноты, так что одеяние почти сливается с длинной причудливой косой. Шарль как-то невольно зацепился глазами за жреца, да так и не смог отвести, пока уже буквально не сцепился с ним взглядами. Разошлись мирно, но «дуэль» не осталась незамеченной, так что даже Дарсия чуть сжал ладонь мужа.        «Что он тебе сказал?»        «Ровным счётом ничего. Просто… он моложе меня. Это дико странно».        «Это Север. Если бы дар проявлялся в подростковом возрасте, уверяю, храм был бы полон детей с перечёркнутыми губами».        «Чудовищно. Он слишком молодой, он сам ещё дитя, чтобы заниматься деятельностью жреца. Со временем у вас, конечно, будет сангиэ, с которым из наших-то мало кто сравнится, но время, время! Отнять всю радость и привилегии молодости ради служения — это слишком для моего понимания».        «К сожалению, не всё и не всегда получается так, как мы хотим. Иди, тебя ждут мой непутёвый брат и мой несчастный несостоявшийся зять. Очень тебя прошу — пообедаете и поезжай в крепость. Для прогулок нынче холодно. Я буду не позже трёх часов дня, обещаю».        Шарлю ничего не оставалось, кроме как пожать чужие пальцы. Спорить бессмысленно, настаивать на своём — чревато. Они поговорят дома, раз иначе никак.       — Твой суп почти остыл, — Ричард, брезгуя всякими приличиями, говорил, не прекращая обгладывать птичью косточку, и стул зятю отодвинул ногой. — Но, судя по лицу, тебя это мало заботит.       — Твой брат почти падает от усталости и нервного напряжения, какой уж тут суп.       — Моего брата никто не шаштавлял штрадашь, — Ричард ожидаемо подавился, закашлялся и от бесславной смерти его спас Даффин, любезно похлопавший соседа по спине. — Уф… Спасибо. О чём я? А! Страдания. Помнишь, что я тебе говорил о трагиках? Кстати, в жизни не поверю, что в отношении тебя Дар не делает так же: сначала обижает, потом мучается, но несколько напоказ. У него это, конечно, поменьше выражено, чем у отца, но сам факт. Ему это нравится.       — А ты жесток к родным тебе инарэ, — Шарль сел на предложенное место, ближе всех к залу, боком к главному камину. — Даже очень.       — Я вообще неприяшная лишность! — капитана недавний инцидент не научил ровно ничему, так что Даффин просто отставил от него блюдо с мясной нарезкой. — Эй!        Шарль тонкий обжаренный кусочек бекона наколол на вилку с чужого блюда с максимальной манерностью.       — А мне кажется, ты просто продолжаешь подростковый бунт. Не безуспешно, ибо твои выходки эксцентричней моих в десятки раз, но безрезультатно. Твоему брату было и будет плохо, пока не разрешится весь этот спектакль, а твой отец будет упиваться ситуацией, пока не получит по зубам, а он получит. Может быть, не сейчас, не в этот раз, но получит. Всем нам всегда воздаётся в той или иной мере.        Бекон был съеден с очень красноречивым прищёлкиванием клыками.       — Маан милосердная, — Ричард выволочке не расстроился и весь подался вперёд, прямо-таки сверкая оскалом и бесятами во взгляде. — Ты-то когда успел сцепиться с моим родителем, что ныне у тебя глаза такие злые?       — Буквально вчера и успел. Пощёчины мне хватило вполне для понимания расстановки сил.       — У-у-у-у, вы с Даром теперь истинный, «битый» тандем.        Капитан было захохотал, да захлебнулся первыми звуками: Даффин впечатал ему шипованным каблуком сапога по пальцам левой ноги и, видно, попал, да хорошенько.       — Из всех детей лорда Тристана тебе поистине досталась львиная доля его злости, — реставратор крутанул пяткой, проворачивая каблук на чужой плюсне. Ричард почти плакал от боли. По крайней мере, глаза у него стали влажные и осатанелые, а спина выпрямилась. Шарль подумать не мог, что боль творит-таки метаморфозы, разом добавив младшему лорду лет, серьёзности и отцовских повадок — скупых, дёрганных и очень неприятных. — Ты так яростно ратуешь за вежливость в отношении близких тебе и так щедро плещешь ядом на окружающих, что впору задуматься.        Даффин убрал каблук. Ричард на какое-то время замолчал, видно, пережидая агонию. Какое-то время трое сидящих за столом инарэ просто ели и перекидывались взглядами разной степени напряжённости. Потом само провидение решило, что выходки капитана трёх судов недостаточно, чтобы окончательно испортить утро.       — Как, однако, интересно.        Трое мужчин в самом дальнем углу на Шарля и компанию посматривали давно, но то ли они поднабрались храбрости, то ли сами себя раззадорили разговором, но после брошенной фразы решили подойти поближе. Ричарду такой поворот не понравился, но куда меньше, чем он не понравился Даффину. Тот сел совсем по-другому и руку убрал чуть за спину — туда, где у пояса был пристёгнут кинжал. Подошедшие спутников Шарля проигнорировали начисто.       — Так наш несостоявшийся наместник решил попрать традиции своей семьи и притащить в дом мужчину?       — Осторожнее со словами, Филиндэ, — Ричард поставил локти на стол и сложил пальцы «домиком». Голубые глаза капитана привычно смеялись, но как будто невесело. — Наш несостоявшийся наместник всё ещё может открутить тебе голову и, поверь мне, сделает это с удовольствием, если ты хоть звуком обидишь его мужа.       — О, а сам муж за себя постоять не может? Родство с княжеской династией расхолаживает?       — Не то слово как, — Шарль и не подумал вставать — из положения сидя по ногам стоящих бить многократно удобнее, но счёл нужным предупредить о своих намерениях. Он сжал кулак, позволяя ногтям проколоть кожу, и «скатал» на ладони кровавый шарик. В плеть он обратится моментально, дай только повод. — Но в Реере хотя бы учат хорошим манерам, и даже с неприятелями сначала здороваются.        Подошедшие инарэ на проявление чужого дара отреагировали странно. Побледнели и замолчали, хоть Шарль и близко не коснулся внутренних сосудов хоть кого-то из троицы.        Немая сцена длилась так долго, что Даффин встал и указал подошедшим на дверь.       — Идите куда шли. И Филиндэ, оборачивайся на улицах. Дарсия однажды уже лишил тебя кисти, что помешает ему из стойки «дурак» чуть-чуть изменить наклон и снять твою пустую голову, м-м-м?        Как только закрылась дверь, Шарль обернулся к реставратору.       — Последнее было лишним.       — Демонстрация таланта кровника — вот что было лишним. А теперь можно говорить всё что угодно. Ты вряд ли представляешь, какое оружие и одновременно защита твой дар тут, на Севере. Дик, пригаси свои взгляды. У окружающих создаётся впечатление, что ты удивлён.       — А я удивлён! — капитан действительно являл собой смесь удивления, восторга и возбуждения. — Я думал, он пир! Он, чёрт возьми, похож!       — А в детстве тебя не научили, что внешность и характер дара никак не взаимосвязаны?        Дальше Шарль не слушал. Вытер руку салфеткой и продолжил есть. Когда к столу поднесли кувшин вина и кувшин крови, наотрез отказавшись брать плату, не удивился, но огорчился. Нет, о демонстрации силы не сожалел, но, если это действительно всё осложнит… Жаль.

***

      — Не передумал?       — С чего бы.        Даффин откинул поводья, а когда спустился с козел, вручил коня за недоуздок Ричарду.       — Эй!       — Ой, не начинай, ради Маан! Тебе всё равно своего жеребца в стойло ставить. Отведёшь и этого, и распряжёшь заодно. Очень нужна будет наша компания — ты знаешь, где искать. Пойдём, Шарли.        Инарэ пошли вдоль стены Лир`Арнгаса. Шарль эту часть крепости видел впервые, хоть примерно и представлял, что там, впереди, через несколько километров стоят Близнецы.       — Что это за часть здания?       — Это, — Даффин поднял голову, оглядывая крышу, — бывшие владения семьи де`Нор. Альбатросы. Ближайшая родня твоего благоверного.       — А где они живут ныне?       — Смотря кто. Лорд Ингвар с супругой у Тихого мыса. Дочери их ныне обе под крылом Маан, а сыновья уехали. Всё-таки Север — не самое гостеприимное место. Могу понять тех, кто не хочет тут оставаться.       — Если я наведаюсь к Тихому мысу, меня выгонят?       — Нет, конечно, но вряд ли скажут что новое о Дарсии. У нас, как и везде, девушка — отрезанный ломоть. Как она живёт, а тем более её дети после брака — дело мужа и в лучшем случае его родителей.       — Полнейшая дикость.       — Хочешь сказать, в Реере не так?        Шарль открыл рот и тут же его закрыл. Его воспитанием родители матери никогда не занимались. Судьбой тоже. Если вспомнить Анри, то никого со стороны Ивет он бы сам не подпустил к сыну. Они, конечно, и не рвались, но сам факт… Так почему не имеет место быть такая реакция со стороны Изабеллы на собственное потенциальное замужество? Она имеет полное право цепляться за нынешний статус, потому что он какая-никакая, но защита. Прав будущих детей в том числе.        Глава Алой партии так глубоко задумался, что почти проворонил вход. Он неожиданно оказался не там, где раньше были двери, а там, где расползлась стена, да так, что войти внутрь можно было почти не пригибаясь.       — Какая же разруха…       — Я о том же. Пятый год упрашиваю инэ Тристана о восстановлении или хотя бы передаче крепости в собственность города — всё как об стенку горох. Как по мне, он методично уничтожает всё наследие предков. По крайней мере, своё персональное.        Шарль оглядел потолки крепости и подумал, что реставратор не так уж и не прав.        Эта, нежилая, часть здания не сильно отличалась от того крыла, где ныне проживало семейство де`Рэссарэ. Чуть больше грязи и пыли, чуть холодней, но в целом тот же умирающий дом с останками былого величия.       — Что всегда меня поражало — внешняя стена со стороны моря. Понимаю, что это крепость, но в детстве от ширины стен дух захватывало, — Даффин вытянул руку в узкий проём бойницы, но до противоположного края не дотянулся даже кончиками пальцев. — Умели же строить. Лир`Арнгаса не брали ни с моря, ни с суши. Даже истинное обличье не помогало. Впрочем, последнее — заслуга наших бойцов. Что ни говори, а у имеров очень удачное строение тела в этом отношении. Они не летуны на длинные дистанции, но ведь это и не нужно. Сиди себе на стене да головы откусывай неприятелям. Впрочем, я хотел тебе показать совсем не это.        Спускаться на нижние, полуподземные этажи за реставратором было страшновато. Лестница пострадала куда сильнее стен, часть ступеней уходила в непроглядную черноту, а некоторые дыры в полу дышали холодом. Случайно угодить в такое место Шарлю не хотелось, и приходилось идти не поднимая головы.       — Вот тут будет сложно, — Даффин закашлялся от дыма зажжённой спички. У стены в рядок стояли керосиновые переносные фонари. Горящие чадили они нещадно, но реставратор отнёс источник света к другой стене, и окружение вмиг преобразилось. — Мы с тобой в галерее Славы, Памяти и Боли. Может, врут, но ходит слух, что всё это великолепие де`Норы выкладывали собственноручно. У них в роду есть художники и скульпторы, так что я склонен поверить. Только не навернись, пожалуйста, в какую-нибудь дыру. Ниже нас только погреба, но они тут такие глубокие и путанные, что легче будет обвалить здешний пол и вытаскивать тебя тут, чем искать выход там, внизу.        Шарль слушал вполуха, хоть и переступал провалы и подозрительно шатающиеся участки каменного пола. Всё его внимание было поглощено убранством помещения. Стена галереи представляла собой сплошное цветное полотно мелкой-премелкой мозаики. Сначала граф даже не понял, из чего она сделана, но ребристость полотна дала подсказку — ракушечник. Цвет — все градации белого и лишь иногда другие чистые цвета, всё больше голубоватые или коричневые. Сюжет как будто общий, но странный. Море, бои и очень необычные мифические силуэты фоном.       — Я не всё понимаю в этой композиции.       — Не мудрено. Это старая местная легенда. Вот эти щупальца — не осьминог. Это большой белый змей. Он живёт на глубине, пожирает корабли, увлекает на дно мореходов. Вместе с ним приходят крабы-агабы. Они валом валят на чёрные берега и бегут, бегут через весь Север от Лютого моря до Зелёной бухты, под их ногами уничтожаются дома. В горах на островах живут драконы, что сильнее и больше нас. Они летают днём, когда мы наиболее уязвимы. В Срединных землях тоже живёт всякая разная пакость. Я не очень хороший рассказчик, но, если действительно пойдёшь к деду своего мужа, попроси у него «Страшные сказки солёной земли». Там всё это есть.       — Это, бесспорно, красиво, — Шарль самыми кончиками пальцев коснулся живой картины, ощущая прохладу ракушек, — но как связаны изображения этих несчастных моряков с твоими рассуждениями о нашем происхождении, отличном от общепринятого порядка?        Даффин довольно долго смотрел на светло-серые скалы с туманной дымкой и очень мастерски, можно сказать, любовно изображённые реки крови. «Кровь», правда, была чёрной, а красной лишь на «отливе» — видимо, мастерам не хватило ракушек нужного цвета, и всё же состав изображённой жидкости угадывался сразу.       — Мне не нравится общепринятый постулат о нашем превосходстве и исключительности. Как-то… наигранно, я бы сказал. Если уж мы совершенны, то неплохо было бы довести это совершенство до абсолюта. Мы же уязвимы из-за солнца до определённого возраста, в ночное время всё ещё на порядок лучше видим и слышим. Обличье и дар появляются не сразу, что делает наших детей многократно слабее, чем взрослую особь. Мозги, слава Маан, формируются десятикратно быстрее, чем тело, но к ним есть вопросы. Инстинкты в нас просыпаются по щелчку пальца, и, в отличие от людей, у нас они точно есть и во всей красе. Огромная часть нашего ресурса идёт на детей. Маан рассудит, как там по части воспитания и психического давления, но физическую сохранность чад мы обеспечиваем всегда. Даже на примере нелюбимого тобой лорда Тристана. Было время, когда в подростковом возрасте Изабелла и Дарсия сильно цапались. Уже не физически, но словесно. Изабэ как-то позволила себе «загулять» на целые сутки, не уведомив вообще никого. Дарсия был ответственным за её сохранность. Сомнительный метод воспитания ответственности в мальчике, но суть в другом. Изабэ вернулась, ей сделали взыскание, а Дарсию при всём честном народе окунули носом в снег. Окунули, мягко говоря, неласково, лорд Тристан перестарался с манерой хватать сына за волосы на затылке. По итогу твоему будущему мужу разбили о наст лицо. Врать не буду, помню не точно, только про нос и стёсанные губы, но там было слишком много крови. В общем-то, после этого Дарсию никогда не трогали дома. Ему, конечно, сполна досталось в Железных Скалах, как и всем нам, но это другая история.       — А сегодняшний наш знакомец?..       — Филиндэ? Да, он тоже там учился. И, если что, без кисти он остался по собственной глупости. Ничего, отросла. И, дай Маан, добавила ему ума.       — Зачем вообще было нарываться?        Даффин перевёл взгляд на Шарля, а потом и вовсе чуть склонил голову и сузил глаза. Отсвет огонька керосинки причудливо играл в золотой радужке глаз реставратора.       — У Дарсии сейчас много друзей?       — Я не берусь судить…       — Я так понимаю, два. Ты да его заместитель.       — Не сказал бы, что я друг.       — Ну, если в любви нет хоть немного от дружбы — так себе любовь. А с учётом ряда твоих поступков… Мне почему-то кажется, что даже если вы разведётесь, то общаться не перестанете. Но это я к тому, что с ним сложно дружить. Не знаю, как сейчас, конечно, но в детстве Дарсия отличался изрядным высокомерием. Не той его противной разновидностью, что кричит о своём превосходстве, о нет. Он показывал это молча. Смотрел, что-то делал, даже кому-то помогал с видом, что всё-таки он нам неровня. Самая белая кость среди прочих равных. Это не могло не раздражать, если уж мы говорим эвфемизмами. Он и сейчас-то не стал приветливее. Не думаю, что первый тебе сообщу, что на тебя он смотрит по-особенному.        Шарль насмешливо фыркнул.       — Высокомерие и чувство собственного достоинства — этого, пожалуй, не отнять. Другое дело, что, как по мне, это почти всегда оправданные его характеристики. А взгляды… Я всё ещё в списках его драгоценных сокровищ. Как ему ещё смотреть на трофей?       — О как ты не прав!        Восклицание у реставратора вышло крайне эмоциональным. Даже эхо старой крепости удосужилось несколько раз повторить: «прав, прав, прав».       — Ты не прав, Шарли, — Даффин подошёл к стене, взял керосинку и медленно пошёл в глубь галереи, оглядываясь, впрочем, на спутника. — Уж прислушайся к мнению стороннего наблюдателя. У вас могут быть сложные отношения, я даже допускаю, что построены они совсем не как мои. Может даже, все отношения однополых пар строятся как-то иначе, вот уж никогда не было ни опыта, ни желания на такой эксперимент. Но суть-то не в этом. В твоем присутствии, при взгляде на тебя, при обращении — это словно другой мужчина, не тот, что столько лет прожил в Стальных Скалах, и не тот, что ходил по улицам Кэр-Нуаш. Ты для него существо равного значения и статуса.       — Я для него мальчик двадцати четырёх вечных лет. Лёгкий, обаятельный, смешливый и не слишком обременённый мозгами, всё больше чувствительным сердцем.        Даффин издал булькающе-рокочущий звук, и Шарль не сразу распознал в нём смешок.       — Что ж сюда-то приехал не мальчик и не неженка с добрым сердцем? Маан виднее, какое там твоё сердце, но характер… «Тонкие натуры» не начинают разговор с неприятными личностями с демонстрации дара и готовности защищаться, не ставят на место таких субъектов, как наш Ричард, и, уж конечно, не дерзят владыке наших земель.       — «Тонкие натуры» могут быть глупы.       — О, глупость и смелось путают так часто, словно меж ними нет разницы. Но она всегда была, есть и будет. В любом случае, даже если ты со мной не согласен — не мешай мне заблуждаться и очаровываться. В конце концов, я — художник, и это даёт мне некоторое право на лирические фантазии.        С этими словами реставратор повернул заглушку, перекрыл доступ кислорода в лампу, и огонёк погас. Тьма была недолгой. Очень скоро глаза привыкли к полумраку и стала видна дорожка солнечных зайчиков впереди, а там и лестница наверх. Шарль оглянулся на почти невидимую мозаику. Хотелось бы увидеть её ещё раз, но в компании Дарсии. Возможно, под аккомпанемент рассказа о детских приключениях на территории этой части дома.        Наверху, уже в другой части крепости, поистине княжеская разруха: части внешней стены нет, крыши и верхних этажей тоже, лишь остовы поддерживающих колонн, пол, некогда тоже мозаичный, частично во льду, снежные сугробы на месте лестниц, а вместо канделябров — водопады из сосулек. По-своему прекрасное зрелище.       — Даффин? А можно ещё немного о Стальных Скалах? Как вы туда вообще попали?       — Да как все, — реставратор пожал плечами, особенно широкими и эффектными под слоем рыжевато-коричневого меха воротника куртки. — Туда отправляют мальчиков из семей высшей аристократии. Конечно же, с подачи родителей. А так как академия в горах, да ещё и рядом с границей — условия проживания суровы, аскетичны и бессмысленны. Что задевало тогда и чего не понимаю сейчас — почему нас так погано кормили. Да, три раза в день, но порции смешные и скудные. Ни много ни мало тридцать мальчишек, от совсем маленьких до взрослых лбов, хороший такой отряд. В военных условиях так и вовсе миниармия, особенно если мы говорим о нас — почти пограничные войска, элита элит. Самые отбитые и одновременно самые живучие, хитрые и выносливые. В общем-то, этим как раз и приходилось пользоваться, чтобы не урчали животы. Покидать посты, спускаться в деревни, сторожки, охотничьи домики, искать чужие ледники с запасами. Если вдуматься — мародёрство, но сейчас, повзрослев и самолично перетаскав в окрестности нашего оплота не один килограмм снеди, все и всё знали. Вероятно, даже точно так же что-то передавали из жалости. Может, это и полезный навык, да как ни смотри — чертовски странный для детей элиты. Воспитывали как чернорабочих тех, кто, вообще-то, будет стоять во главе, если продолжит военную службу.       — Ну, хоть с какой-то чертой характера Дарсии повезло. Он чудесно обходится малым.       — Поверь мне, там было ещё меньше. К тому же Дарсия перетащил за собой невероятное количество неприятелей. Часть — то, что унаследовал от отца, включая половину наставников, часть — дети тех, кому Тристан де`Рэссарэ прищемил хвост. Если честно — это главная причина, почему все окружающие смотрят на тебя как на чудо. Никто просто понять не может, кем надо быть, чтобы двадцать лет жить с мужчиной с таким непростым характером, как у Дарсии, приехать с ним сюда, иметь дерзость самостоятельно ходить по улицам, флиртовать с телеграфистками…       — Да ни с кем я не флиртовал!       — Может, по твоим столичным меркам это и не флирт, но я тебя уверяю, местные барышни не привыкли к улыбкам и комплиментам от посторонних мужчин.       — Так кто же виноват, что ваши мужчины невоспитанные чурбаны? Может, вас потому и наш брак удивляет. Не пробовали быть с партнёрами понежнее? Это, знаешь ли, невероятно располагает. По крайней мере, я знаю не так много мазохистов, кто получает истинное удовольствие, когда его гладят против шерсти. А что до характера Дарсии, так мой не больно-то лучше. Вся разница в том, что я его не демонстрирую. Разве что ближним. А кого всё же Дар перетащил с собой?       — Из неприятелей? Слишком многих для перечисления, да и что дадут тебе имена. Выделить особо могу разве что одного: Кеган де`Скольца. Ветеран компании под Архо. О чём-то говорит?       — Как минимум я знаю, с кем он там служил.       — Верно, с нашим наместником. Капитан огненной сотни. Всё его вояки, как и он, были олдбрисы. Рыжие, зеленоглазые… Сам капитан Кеган так и не поднялся в должности выше сотника, и это при учёте Семилучной звёзды.       — Ты шутишь.       — Отнюдь.        Двое мужчин медленно побрели дальше, через коридоры и залы, когда разрушенные временем, а когда почти целые.       — Шарли, ты знаешь процедуру получения звезды?       — Не так чтобы точно. Претенденты проходят испытание на навыки фехтования. Их вроде как три.       — В целом да, но не совсем. Против претендента бьются три взрослых мужчины. Хотя бы один должен быть обладателем звезды, но Железным Скалам повезло — у нас было двое таких преподавателей. Испытание проходят всей группой. Обычно можно «слиться» уже после первого, но это тебя касается, только если ты фехтовальщик не очень, но, к примеру, талантливый стрелок. Так было и со мной, но не с Даром. Он стрелок неважный. Голову и задницу бегущего врага не перепутает, но отдельный пёстрый лист с дальнего дерева не собьёт. А вот дерётся он красиво. Это, знаешь, страшная такая красота…       — Воистину, — Шарля даже передёрнуло, и некогда выбитое запястье прострелило болью. — Он прессует просто чудовищно. Жёстко, быстро, невероятно сильно. Про то, как держит меч, и вовсе молчу. Я до него не видел, чтобы хоть кто-то «барьер» менял на «укол».        Даффин на спутника взглянул другими глазами, с оттенком уважения и почти восторга.       — Ты хорошо разбираешься в теории. Спарринговали? Тогда ты очень хорош, раз по времени дотянул до того момента, как он перешёл на уколы.       — Хорош? О, поверь мне, я ужасен. Хорошо я занимаюсь только мордобоем. Дарсия же просто аккуратен. Ценит, бережёт, а соответственно — не делает во мне лишние дыры.       — Я думаю, как-нибудь мы просто пофехтуем. Ты потренируешься, а я вспомню, как вообще это делается. Заодно вынесу вердикт. Устроит?       — Учиться я никогда не против. Рассказывай дальше.       — О чём? А. Ну если, в общем-то, первые две «дуэли» твой благоверный прошёл с успехом, мастер Алистер ему, кажется, даже поддался, да и целом не мучил, то с капитаном Кеганом вышло не очень… м-м-м, красиво. Его успешно ненавидела добрая половина Железных Скал, но то, что творилось в день испытания, было за гранью добра и зла. Во-первых, Дарсии срезали косу. Это довольно унизительный жест, особенно для наследника династии наместников. С момента вступления в должность они волосы не стригут. Есть исключения, но в целом это просто дань традиции. Во-вторых, в середине поединка ему выбили правое плечо, а «дуэль» на бастардах, такую дрянь одним хватом держать — почти верная погибель. Как я тогда понял, Дар затягивал бой, чтобы свести его к минимальным потерям, но просто устал. Как итог: капитана Кегана укоротили на ногу и почти вскрыли грудину. Оба, что ученик, что наставник, в лазарете, только с разницей в полгода, потому как Дарсия всё же быстрее оправился и меньше отхватил. Всё это действо развернулось, когда ему было лет, так, дай вспомнить… — Даффин вспомнил, а Шарль только и смог, что присвистнуть. — С вручением звезды было ещё интереснее. В петлицу её вешал мастер Алистер, Дарсия вытерпел всю процедуру, потом спросил у наставника, в курсе ли он искреннего чувства уважения, которое к нему питают, и не обидится ли он. Мастер, видимо, понял, о чём речь, и подтвердил, дескать, знает и не обидится, и на этой изумительной ноте будущий глава парламентской партии сдёрнул брошь и закинул за добрые двадцать метров за стену. Насколько я знаю — это единственный случай, когда твой супруг разбрасывался золотом и бриллиантами.       — Каков лжец, — Шарль покачал головой, впрочем, с нежной улыбкой на устах. — А ведь обещал мне найти её и показать. Говорил, что она где-то в Реере, дома.        Даффин стрельнул на спутника хитрыми глазами и закашлялся, то ли по правде, то ли проглотив смешинку.       — У тебя всё ещё есть такая возможность. Спроси у Изабеллы. Она бережёт эту брошь, всё надеется, что брат одумается. Всё же вещь ценная и отнюдь не бриллиантами.       — А откуда она у неё? Дарсия всё же раскопал сугробы за стеной?       — Пф. Дарсия пальцем о палец не ударит ради сохранности этой вещички. Я три часа под стеной мёрз — обещал по мере сил присматривать за чьим-то вредным братом.        Поход остановился в небольшой зале с остатками потолка и дефицитом стен — по крайней мере, одной из них явно недоставало, сохранился лишь обглоданный со всех сторон угол. Шарль смотрел на провожатого, который с тоской оглядывал кусочки мозаики у стен, — наследие, которое уже никому и никогда не спасти.       — Ты любишь её всё это время?       — Изабеллу? — Даффин мельком посмотрел на графа, отвернулся и вздохнул. — Ну как люблю… Так ты мог заметить, мы птицы разного полёта, и не только потому, что она дочь наместника. Я иногда ей о картинах, о фресках в Малом подземном собрании, а мне в ответ вопрос, можно ли будет их кому-то показать, наладить пути продвижения и чего-то наподобие туризма, как есть в Ларгу или в старую часть Рееры. Как будто с дельцом говорю. Я прекрасно понимаю, что это наследие её отца, она начала вникать в дела земель, как только Дарсия подался в столицу. Всё как-то так сложилось: лорду Тристану нужен был помощник, а сидеть за пяльцами — это никогда не было про Изабэ. Она всё детство шпыняла городских мальчишек и до сих пор потрясающе стреляет из лука, не говоря уж про владение кинжалом. Возможно, ей действительно было сложнее, чем всем нам: времена великих воительниц давно закончились. Да и войны-то скатились до какой-то мелкопоместной грызни. Что делим — непонятно, народ гибнет сотнями зазря. Никаких тебе подвигов, од о защите Родины и рода, памятников или хотя бы детских сказок. Изабэ росла, как будто ей суждено быть второй Хельдигард, что подстёгивала ветер, вот только в наш нежный век пара все возможные перспективы сомкнулись на доме, быте, удачном замужестве и детях. Меня бы на её месте это тоже страшно бесило.        Шарль улыбнулся со всей возможной добротой.       — Кажется, я знаю, за что она тебя выбрала. В Реере такие рассуждения в принципе невозможны.       — Мы не в Реере, Шарли. Здесь женщин ценят и ещё помнят, что в случае чего они славно накостыляют по шее любому мужчине. У нас в культуре нет традиции защиты женщины, потому что она женщина. Мужчин на войне больше просто потому, что нас в принципе рождается больше. А если почитать хроники, то завоевательниц было ровно столько же, сколько завоевателей. В общем, мне безумно жаль Бэлль, помочь я всё равно не могу, на пост наместника не претендую и в целом наша история, кажется, завершится не начавшись. Вот и всё.       — Ну так тебя же угораздило влюбиться в Дарсию, только в юбке, — Ричард, игнорируя все правила приличия и нормальности, в зал решил войти через бывшее окно. Из-за столь неожиданного образа и момента появления Шарль даже вздрогнул. — Что, глаза твои не видели, что брали? Или именно в юбке дело? Так сказать, родственная ду…        Капитану трёх судов в лицо прилетел снежок, да, видимо, брошенный с такой силой, что ещё до конца не залезший внутрь инарэ свалился и разразился бранью откуда-то снизу, дай Маан, чтобы не со скал.       — Вечная проблема Дика — грязный язык и пустота в мозгах, — Дарсия отряхивал кожаные перчатки от снега. Вместе с тем лорд отходил от дверного проёма, в котором, видимо, уже стоял какое-то время.       — Внутри снежка лёд?       — Конечно, Даффи, что же ещё?        Лорд совершенно привычным и, кажется, даже бессознательным жестом заправил Шарлю за ухо прядку и поправил на нём шапку.       — Ты ему не навредил? — Шарль за неполные тридцать секунд успел ласково тирануться щекой о мужнину руку и мазнуть большими пальцами у Дарсии под глазами, убирая синяки. Общее ощущение усталости и помятости у лорда в любом случае не получилось бы забрать, но хоть выглядеть это стало не так страшно.       — Там кусты внизу и двухметровые сугробы. А кости у Ричарда крепкие. Они почему-то всегда крепкие, если мозгов в голове немного.       — Ты бессовестная скотина! — Ричард не изменил прошлому решению войти через окно и теперь, сердитый и всклокоченный, подтягивался через каменный проём. — Я — твой родной брат!       — Так и я твой. Что ж теперь, не учить тебя уму-разуму и тому, что ты совершенно безобразно общаешься с другими инарэ? Вы посмотрели всё, что хотели? — последний вопрос уже был адресован Даффину. Тот осмотрелся и кивнул.       — Всё. И, как мне думается, прочие местные красоты ты продемонстрируешь самостоятельно. Всё лучше, чем бесцельно травить себе душу в храме. Проститься тебя не пустят, поезд ушёл. Сдавай билет и попытайся получить удовольствие от пребывания на данной станции.        Мужчины попрощались и разошлись в разные стороны: Даффин домой, а Шарль, Дарсия и Ричард вниз, по крепостным коридорам.       — Есть подвижки?       — Какие там могут быть подвижки, Шарло…       — Ну так послушай Даффи, — Ричард отломал сосульку, здорово напоминающую видом и размером восточную саблю, и пересчитал все «сталактиты и сталагмиты» из замёрзшей воды, что встретил по дороге. — Он же у нас глас разума, ерунды не скажет. Только сделает. Хотя влюбляться в холодных и чёрствых циников придурь всех романтических натур, так ведь, Шарло? Или вы по другим признакам их выбираете?       — Ты что-то сегодня разошёлся, — Шарль, опирающийся на руку Дарсии и пытающийся не сделать незапланированный шпагат на обледенелом полу, обернулся к собеседнику через плечо. — Не заставляй меня повторять сегодняшний жест Даффина. Каблуки у меня выше и тоньше, следственно — давление в них больше, и, несмотря на разницу в росте, я тяжелее, чем он, так что если я наступлю на ногу, то ходить тебе с переломом.       — У-у-у, какая ты злюка, если начать дёргать за усы…       — Неожиданно, да?        На этой сакраментальной фразе Дарсия споткнулся, и Шарль и думать забыл о Ричарде. Впрочем, тот тоже забыл о споре и понятливо пристроился брату под второй бок.       — Какой ты сейчас красавец. Хоть в некрополь неси. Правда, сначала придётся позвать гримёра — цвет лица такой, что даже закопанные и воскресшие выглядят симпатичнее.       — Слова поддержки — твой конёк, да, Дик?       — Ну, если ты ещё плюешься ядом, мой милый брат, значит — жив.        Капитан трёх судов закинул руку Дарсии на плечо и поволок фактически на себе таким быстрым и широким шагом, что Шарлю оставалось только бежать рядом и изображать посильную помощь.

***

       «Дети в полном порядке. Ваши друзья — идиоты».        Телеграмма от Дамиена поражала эмоциональностью, зажатой в рамки лаконичности. Попросить заместителя приглядеть не только за делами партии, но и за сыновьями посетила графа в последний момент, но капитан был слишком исполнителен, чтобы проигнорировать просьбу.        Письмо от Роярна запоздало лишь на час, но Шарль после всех прогулок получил корреспонденцию одномоментно и теперь всё это разбирал, старясь не смеяться и не будить Дарсию. Лорд «на минуточку» упал на диван розовой гостиной, да так и не смог подняться. Шарль отдельно этому поспособствовал, забрав даже ниточки дурных сновидений, но Глава Синей партии так устал, что не видел никаких снов. Собаки всей стаей устроились рядом, и только Барго прыгнул сверху, умостившись наполовину между лордом и спинкой дивана, а наполовину у Дарсии на груди.        Друзья писали коллективно о всём и ни о чём разом. Больше просто переживали и изнывали от неведения. Ответные телеграммы и письма должны были их успокоить и приободрить.        Детям Шарль писал особенно аккуратно. Сыну — всё больше про чувство любви и грусти от расставания, Альфреду — всю суть ситуации, но взвешивая каждое слово. Старшего из мальчиков не хотелось ни запугивать, ни держать в неведении. Если они с Даром сейчас разрушат семейные отношения среди «ласточек» — младшее поколение де`Рэссарэ вряд ли побывает на Севере. Может, они и не стремятся, но не иметь возможности и не хотеть — две очень разные ситуации.        Граф посидел за письмами часа два, написал свои, полистал книги, на шипящем шёпоте поругался с Ричардом, норовившим пошастать туда-сюда, кинул и попал в капитана чернильницей, но глубоким вечером, когда уже высыпали первые звёзды, не без удивления принял поднос с едой.        «Ну что ты, право слово? Если я веду себя как дурак, это же не означает, что я дурак. Поешь, а то, не ровен час, будешь выглядеть не лучше. И прекращай охранять его покой и сон — ты не собака».        «Я его супруг. Это тоже обязывает».        «Ну, точно не к голодовке».        Ричард жестом фокусника сдёрнул полотенце с подноса и удалился. Шарль сунул любопытный нос под железные крышки, закрыл обратно и решил, что Дарсию можно и разбудить. Теоретически лорд должен был выспаться, а практически точно не обедал и вопрос — завтракал ли.       — Дар.        От поглаживания по щеке и шее Дарсия сначала старательно отворачивался, но вот глаза открыл резко и, верно, тут же бы сел, но почти половина от собственного веса в виде собаки внесла свои коррективы. Лорд, против ожиданий Шарля, пса не согнал, а аккуратно вылез боком, придерживая волкодаву лапы, а после укрыл так и не проснувшегося Барго одеялом.       — Ну что, что? Он же старик уже, половины зубов нет и суставы больные, — Дарсия приподнял собачьи брыли. Пёс не проснулся, только облизнулся и продемонстрировал полупустые розовые челюсти. — Не могу же я ему пинка под хвост дать? Это Уголь молодой и глупый, его можно гонять, если очень хочется.        Шарль только улыбался и качал головой.       — Меня поражают две вещи. Первая — твои гибкость и изворотливость, а я понять не мог, как ты так тихо уходишь в ночи. И вторая — ваша любовь к собакам. Вы их только что в нос не целуете, что ты, что твой отец. Беречь суставы или давать сырое мясо со своей тарелки — пожалуйста. Ничего не имею против, но нянчись вы так со своими детьми — вашу семью никто и ничто бы не могло разобщить.       — Я не воспитывал детей как мой отец.        Шарль склонил голову к плечу, не переставая улыбаться, только грустно.       — О Маан, ну что, что я говорю не так?! Если бы ты знал, как я не люблю эти твои взгляды. Я не гадалка, Шарли, я не считываю намерения по глазам. Есть что сказать — скажи прямо.       — Тебе не понравится.       — По-моему, мы как раз вышли на тот момент отношений, когда можно говорить о том, что не нравится.        Шарль вздохнул и сел за стол.       — Давай поедим и прогуляемся на сон грядущий. А потом поговорим. Мне в любом случае нужно с тобой побеседовать, а делать это на пустой желудок, да ещё и в стенах этого дома я не хочу.

***

       Море, буйное днём, вечером оказалось кротким, как котёнок. Его тёмная вода стала совсем уж обсидиановой и глянцевой, но графа не смущала невозможность увидеть дно.       — Разбуди меня завтра. Поеду с тобой.       — Зачем? Я встаю до рассвета, а ты в жизни так не поднимался. Абсолютно бессмысленная идея.       — Я о том же.        Дарсия вздохнул, выдохнул облачко пара и поднял глаза к небу. Шарль остановился рядом и посмотрел на супруга. Говорить без зрительного контакта не слишком удобно, тем более с подобным собеседником.       — Я встаю к утренней службе. Можно выхватить кого-то из жрецов. Зачем тебе подниматься в такую рань?       — Мне всё равно, где спать. Встанем, проедемся, и, поверь мне, я чудесно усну на лавке у стены, пока жрецы соизволят обратить на нас свои взоры.       — И всё же завтра я тебя не разбужу.       — Есть основания полагать, что завтра ты добьёшься успеха?        Ещё один вздох.       — Есть надежда. Надежда и гордость, Шарло. Вот всё, что у меня осталось.       — Ладно. Но в случае неудачи послезавтра ты меня всё же поднимешь и поедем вместе.       — Ты надеешься повлиять на жрецов?       — Я кровник, дорогой мой. И этим многое сказано, а ещё большее объясняется.        Вздох и согласное кивание. Лорду не нравится уступать, но, к его чести, обещания Дарсия держит, так что можно не сомневаться в скорой побудке до первых солнечных лучей.       — А теперь поясни мне свои снисходительные улыбки, Шарли, — с изменением темы разговора меняется и вид Дарсии, и даже его осанка. Ни дать ни взять Глава парламентской партии и аргументы ему нужны соответствующего уровня.       — Это не насмешка над тобой. Может, частично, но это ещё и самоирония. И, чтобы её понять до конца, придётся идти очень издалека, — Шарль отвернулся от моря, полностью оборачиваясь к супругу и приподнимая шапку, чтобы было видно лицо. — Вот кого ты видишь, глядя на меня?        Вопрос поставил лорда в тупик. По крайней мере, удивился он вполне искренне.       — В каком смысле? Кого кроме тебя я могу в тебе видеть? Анри на тебя не похож внешне, если ты об этом.       — Нет-нет, пока разговор не о детях, хотя и до этого дойдёт. Но если бы ты видел моего отца, ты бы знал, что внешне я его точная копия. За вычетом носа, но это не так бросается в глаза, как кажется. Это его вечные тридцать шесть и грива до поясницы — тоже его. Я в какой-то момент потому и вернул себе своё условное каре, чтобы нас не путали. Мне не хотелось сходства. Сегодня я бы так уже не поступил, — Шарль невольно перевёл дух и убрал со лба непослушную завитушку. Тема давалась куда сложнее, чем хотелось. — Я тебе сейчас рассказываю то, что вообще никому и никогда не говорил. Когда я только пришёл в парламент, инэ Моррис мне тут же попенял за обманчивую отцовскую наружность и змеиные черты дедовского характера. Ты же в курсе, что они дружат?       — Кто? Твой дед и наш чёрный лорд? Так я эту «дружбу» видел: дар тьмы против дара огня. Изумительная дружба, очень хочу больше в ней не участвовать.       — Тем не менее. Это так, шуточная размолвка была. Инэ Моррис всё дуется на бывшего дипломата из-за оставленного поста, но всерьёз они, поверь, никогда не будут стремиться друг другу навредить. Так вот, моё семейное наследие: я в отца куда сильнее, чем хоть в кого-то ещё. Даже хвалёной маминой сострадательности во мне меньше, чем лёгкости, весёлого характера, умения и стремления дружить с другими инарэ. Умения прощать, ценить и любить один раз и насовсем. Ты очень неправильно выбрал кандидатуру для брака по расчёту. Мужчины де`Кавени влюбчивы попервости, но про каждого можно сказать, кого они на самом деле любили в течение жизни. Мой отец не был лучшей кандидатурой на руку матери, но сошлись два романтика, так что даже Княжеская воля ничего не могла решить, а маму на полном серьёзе прочили в жёны младшего сына Князя соседней Заархи. Повезло, что на нас не обиделись. Мой дед умудрился выхватить чрезвычайно воинственную титулованную пиратку Красных скал. Лишился из-за этого места дипломата, потому что не стал влезать в гражданскую войну на востоке страны, когда Красные скалы решили отделиться в республику. Мой прадед отвоевал своему любимому мужчине всю Вельшскую косу от Шприбольда до Ласка. И подобной чувственной ерунды в моём роду нескончаемое множество. Я рассказываю тебе всё это для понимания: возможно, то, что тебе во мне нравится, — наследие целой семьи, а не столько мои личные качества. Теперь что до тебя. Ты можешь сопротивляться своему родству сколько угодно, ты можешь отрицать методы воспитания своего родителя, но, если ты их в себе не видишь и не признаёшь — ты никогда не отринешь их в полной мере. Тебя задевает, когда я говорю об общей жестокости вашего рода к своим детям, но вы в той или иной мере это проявляете. Мы воплощаем во взрослой жизни те конструкции, что были для нас нормальными в детстве. Меня, мне кажется, не наказывали вообще. Я как минимум не помню ничего такого. Осаждали, да. Но не били, не игнорировали, не пресекали мои слова. Ты не трогал детей физически, но ты бываешь к ним жесток, и твоя жестокость изощрённее, чем у твоего отца. Потому что ты молчишь. Я это не раз видел, уже будучи с тобой в браке. Альфред и Эрнест уже очень выдрессированы, они, поверь мне, с точностью прогнозируют, как долго ты не будешь с ними говорить за тот или иной проступок, и, так как младший твой сын мягче, он всё ещё расстраивается, а Альфред абсолютно твоими жестами поджимает губы, сужает глаза и поднимает голову. Вы все одинаково вскидываете голову — что он, что ты, что твой отец и, я думаю, дед. Вот про это наш с тобой разговор. Не подумай, что я тебя осуждаю, — ты справлялся с воспитанием как мог и как умел. И себя я выше не ставлю — мои достоинства сполна окупаются провалами в других областях. Просто с недавнего времени я понимаю, что невозможно так просто вынуть из себя то, чем ты являешься. Семейное наследие в том числе. Я сам непозволительно долго от него бегал, чтобы по итогу просто пройтись по всем граблям, на которых так давно и радостно танцует весь мой род.        Дарсия молчал долго, но, кажется, не обижаясь. Да и в ходе монолога графа он как-то остро не реагировал, хотя и хмурился по итогу.       — Ты думаешь, моя жестокость сопоставима с жестокостью отца?       — Я думаю, что она в тебе есть. Несколько завышенные ожидания относительно собственных детей — тоже, хотя и куда мягче. Альфред всё ещё при наследстве, несмотря на выверт со своим инженерным образованием. Впрочем, ты тоже был при деньгах. Тебе поставили ряд условий, но не лишили полностью всякого достатка, хоть это и выглядело таковым со стороны.       — Почти два десятка лет под худым потолком чердачной каморки… Извини, но я всё же лучше своего родителя. Мои дети не знают, что такое финансовый недостаток.       — Я и не говорю, что ты хуже. Твои мальчики всегда были сыты и в тепле, и это — истинная правда. Проблема только в том, что ты несколько удержал тот же ресурс, что недополучил сам, — любовь.       — Ну, зато ты на моём фоне реализовался по полной.       — Я не хочу реализовываться на твоём фоне. Я хочу, чтобы твои дети были уверены в твоей абсолютной любви. Деньги — не всесильный показатель. Благосостояние никак не окупает то, что можно прийти в родительский дом, уткнуться кому-нибудь в подмышку и разныться. Тебя пожалеют, погладят по голове, скажут, что ты молодец и умница, а все остальные законченные подлецы. В подавляющем большинстве случаев этого достаточно. Даже не надо решать проблемы своих детей, они все трое их уже умудряются решать самостоятельно. Беда только в одном, Дар: Эрнест может поплакаться брату. Твоему старшему сыну кому плакаться? Он, может, поэтому так на тебя и похож. Его тоже некому жалеть, а ему, ей-ей, этого иногда да хочется. Ты помнишь, когда ты последний раз обнимал детей?       — Они не тактильные.       — Они непривыкшие. И вздрагивают через раз, когда я их трогаю. Альфред по сей день на меня волком смотрит, когда я его по голове глажу. Ты делаешь так же. При любом моём касании первое, что происходит, — ты напрягаешься. Потом да, замок спадает, но я тебе клянусь, я уже наизусть выучил рельефы твоих спинных мышц. Ты абсолютно не ослабляемая пружина. Кто так тебя сжал, что ты никак не разогнёшься обратно?       — Мы вроде выяснили ответ.       — Так не пора ли применить на практике решение? Разве у твоего отца осталась над тобой власть? Он её ищет. А вот имеет ли на деле — определяешь ты. Мы, конечно, подождём, пока ты попрощаешься с мамой, этот вопрос не стоит. Но если что — я правда не думаю, что она бы обиделась на тебя хоть на мгновение, что ты не приехал. Это целиком и полностью не твоя вина. Пойдём обратно. Нам обоим есть над чем подумать.

***

       Очередное пробуждение в холодной постели не удивило, но и не сказать чтобы обрадовало. Великая сила привычки — как привыкнешь спать на ком-нибудь живом, так и обычная подушка после не в радость.        За завтраком удалось застать обоих младших детей де`Рэссарэ, и маленькое помещение былой кухни наконец протопили достаточно, чтобы Шарль не щёлкал зубами попусту.       — Ну-с, куда тебя сегодня понесут твои лёгкие ноги? — Ричард подкрепил вопрос знаком вопроса вилкой, почти раскидав по столу нанизанную на неё морскую капусту. — На север, на запад, к чёрту в пасть?       — Куда бы ни понесли, сделай одолжение — сдержи слово, данное брату, и сопроводи его, — Изабелла промокнула губы салфеткой и поднялась. Шарля в который раз передёрнуло от вида платья инары: бесспорно красивого, белого, с кроваво-алой вышивкой на груди, но так неудачно реалистичной по цвету, что казалось, миледи кто-то разорвал грудную клетку и хорошенько выпотрошил содержимое.       — Да ну, он и сам справляется.       — Признайся, тебе нравятся тумаки от брата?       — Мне нравится, что мой брат бегает за мужем, а не сидит в храме и дышит ладаном. Где, чёрт возьми, наша хвалёная родовая гордость?       — Тебе легко говорить, — Шарль зачерпнул ножом мягкое белое масло и размазал по хлебу, создавая волнистой кромкой рисунок пахот. — Ты сам попрощался. Когда нет возможности постоять у тела, отпустить любимое существо десятикратно сложнее.        Ричард фыркнул. Неуместно весело для темы разговора.       — А то тебе есть с чем сравнить.        Шарль отложил нож и хлеб и поднялся из-за стола.       — Если ты не знал, а я не поверю, что ты не знал, — мои родители умерли вне дома. Ты думаешь, после крушения теплохода нам передали тела? Дали устроить хоть символичный обряд прощания? Нет. Но у меня было на чьём смертном ложе порыдать, и да, я смею судить, что легче. А ты, ей-ей, за два дня исчерпал чашу моего терпения.        Стул Шарль задвинул без экспрессии, да и дверь прикрыл культурно, но Изабелла долго смотрела вслед зятю, а потом прищёлкнула языком.       — Браво, Дик. Святых ты ещё не доканывал.

***

       Неожиданно для себя Шарль понял, что ему есть за что благодарить лорда Тристана. Не так чтобы простить его выходки, но всё же.        Кроме некоторых качеств характера, которые графу импонировали что в муже, что в его отце, наподобие аккуратности, педантичности и бытовой простоты, была ещё склонность де`Рэссарэ к творчеству. Дарсия иногда рисовал на полях черновиков законодательных актов, на взгляд Шарля, очень правдоподобно. Настолько, что шаржи на себя инэ Моррису лучше было бы никогда не видеть: лорд-канцлер вполне мог обидеться. Эрнест детально передавал на бумаге птиц, Альфред схватывал образы целых архитектурных массивов. Лорд-наместник, возможно, не имел ни одного из перечисленных талантов, но вот карты воссоздавал потрясающе. Граф уже успел сравнить летящие линии наместника Севера и типографские образцы и не мог не признать, что при всей неточности и вольности изображения лорд Тристан выхватывает из местности главные ориентиры и его указания куда понятнее тех, что так бережно и любовно вымеряли типографы.        Шарль с совершенно чистым сердцем позаимствовал из крепости «почеркушку», изображавшую маршрут от Кэр-Нуаш до Тихого мыса, и теперь вполне уверенно брёл по снежной долине, преодолев в полёте должные километры. Бумажка предназначалась какому-то посыльному, но тут уж кто первый взял.        У Тихого мыса были разбросаны маленькие домики и особняки знати. Улочки, невероятно широкие, оказались неожиданно оживлёнными после Кэр-Нуаша, и больше всего радовали и удивляли дети.        Щебечущими стайками будущие иррэ бегали между сугробами, скользили по накатанным ледяным дорожкам и перебрасывались снежками. В отличие от столицы, за девочками не следовали няньки, и юные леди с нескрываемым наслаждением таскали за косы братьев и партнёров по играм. Мальчишки отвечали соперницам полной взаимностью, но видимо бережно. По крайней мере, дружный хохот не прерывался, а всхлипы обиды были редки и быстро стихали.       — Берегись!        Нагнуться Шарль успел. Поймать хохочущую девочку, поскользнувшуюся на накатанном леднике, — тоже. Правда, самому пришлось упасть на задницу, ну да сугроб и шуба сильно смягчили последствия встречи копчика с промёрзшей землёй.       — Маан! Солнышко, ты цела?        Графу пришлось поднять чужой меховой капюшон, чтобы обнаружить улыбчивую мордашку девочки с недостатком коренных зубов. Та щурила голубые глаза и попеременно растягивала губы в улыбках разной степени широты и солнечности.       — Я — да. Мы вас уронили, инэ?       — Что ты, солнце. Я сам упал.       — Да? Вы такой неуклюжий? Взрослые обычно куда собраннее.       — Ну должны же быть исключения.        Шарль поставил девочку на ноги, встал и отряхнулся сам. Пошёл бы дальше, да что-то в чужом ребёнке смутило. Смутно неуловимое и нехорошее. Девочка, повторяя чужой жест, тоже склонила голову.       — Вы Красный Жрец?       — Нет, моя леди, но близко, — Шарль присел на корточки, заглядывая маленькой инаре в глаза. — Как ты поняла?       — Они тоже так на меня смотрят. И за руки держат. Хотите?        Не дожидаясь ответа, девочка хлопнула ладонью по открытой ладони графа, и того как током ударило. Чужая болезнь имела ужасный цвет, запах и вкус, но до физического контакта не считывалась так ясно.       — О Маан…       — А вы побелели, — проницательный ребёнок склонил голову, и белые кудряшки выпали из-под шапки. — Я вас расстроила?       — Что ты, — Шарль сглотнул горькую слюну и, сняв перчатки, протянул девочке обе ладони. — Ты любишь ладушки?        Лисёнок в девичьем обличье заулыбался. Будущей кокетке отчаянно не хватало зубов, но коренные клыки — дело наживное, а вот здоровая кровь, увы, нет.       — А вы умеете быстро? Я обыгрываю всех наших.       — Как славно. Потратишь на меня минутку своего драгоценного времени?        Девочка кивнула и задала невероятно бойкий темп. Призывать дар и отвечать на хлопки одновременно было непросто, но выручала не самая чёткая координация противницы и многолетняя практика игр с Анри, когда тот был поменьше и ему ещё не наскучили подобные забавы.        Детей на улицах было много. Больных из них тоже. Каждому Шарль отщипнул кусочек своей силы. Немного да поможет, тем более что его и так вели через толпу — сострадательная юная леди держала графа за два пальца и отважно шествовала к особняку де`Нор вверх по склону, к самому Тихому мысу. Уходя с улиц, заходя за калитку, Шарль оборачивался и ужасался. Север погибал без сангиэ, и погибал самым чудовищным образом, начиная с детей.

***

       В Реере гостя бы сначала вежливо спросили, по какому он делу и назначена ли встреча с хозяином дома. Одновременно к владыке дома послали бы служку, чтобы уж наверняка знать: выпроводить посетителя или препроводить в гостиную. Но на Севере этикет работал по своему особому порядку. Пришедшего обогревали, а то и кормили сразу, и потом, дай Маан, спрашивали хозяина дома, ждёт ли он аудиенции. В особняке де`Нор произошло примерно то же, разве что удалось уболтать дворецкого на чай, а не на полноценный обед. Впрочем, кухарка его, кажется, проигнорировала, и к чаю подали тарелку дымящейся мясной и рыбной нарезки.       — Так чем обязан? — Шарль подскочил бы, но на плечи легли удивительно сильные, хотя и изящные мужские руки. Ключицы под тонкими длинными пальцами тут же заболели. — Никогда не вставай во время еды, если ты на Севере. Даже если войдёт Князь. Его проблема, что отвлёк. И не вздрагивай — здесь не бьют в спину внутри дома. В поле могут, но и то не гостя наместника. Пытаться опереться на воздух, пока шею нежно обвивает пеньковая верёвка, — мало удовольствия.        Лорд Ингвар скользнул вправо и вперёд. Несмотря на тяжёлый даже на вид плащ с меховым подбоем, инарэ двигался очень легко и быстро, а в кресло напротив гостя опустился и того быстрее. Шарль на деда благоверного смотрел со смесью непонимания и узнавания разом. Дарсия не то чтобы был похож на второго пращура, но общих черт в скуластых лицах у него и деда было поболее, чем у Главы Синей партии и его отца. Глаза, неожиданно карие, а не голубые или хотя бы льдисто-зелёные, обрамляли паутинки морщинок и очень контрастные пушистые белые ресницы. В целом лорд Ингвар напоминал птицу с герба своего рода: такой же белый, чуть угловатый, неуловимо порывистый и местами «тонкий». Старость у вечно молодых детей Маан всегда проглядывает забавно, и глава де`Нор не был исключением из правила. Слишком мудрые глаза и старческие руки: красивые, но уже немного узловатые, с проглядывающими синими венами и ногтями, окончательно превратившимися в когти.       — Я мог не застать вас дома?       — Порадуемся, что застал. Мои дела не так неотложны, чтобы не уделить мужу внука час-другой.       — Звучит несколько… Не скажу, что оскорбительно, но так, словно я пристаю к чужим инэ по несущественным причинам.       — А ты пристаёшь по существенным? Впрочем, конечно, — лорд Ингвар хлопнул себя по колену и поднялся, — это звучит невежливо, а выглядит чудовищно. Нам отбили хорошие манеры, а я со своим зятем хоть и похож, но всё же не слишком, что немало радует мою старую чёрную душонку. Своё наказание за грехи я буду переживать отдельно от него.        Шарль сложил салфетку, промокнул губы и поднялся.       — У меня нет намерений задерживать вас долго. Всё больше просто собрать деталей для своей картины происходящего. Я верно понимаю — о Дарсии вас можно не спрашивать? Вы знать не знаете о жизни вашего внука.       — Нынешней? Да разве её знает Изабелла, что раньше была у брата хвостиком? Или прошлой? Так она неотличима от жизни всех прочих мальчишек. Его родословная не делает его особенным. Инарэ и инарэ. Такой же, как тысяча до и тысяча после. Горд, заносчив, избалован, злопамятен. В общем-то, весь в мою дочь.        Последнее слово выбило графа из колеи, и он забыл всю свою гневную тираду, что крепла с каждым чужим словом.       — Ч-что?.. Я, кажется, ослышался.       — Да полно, всё ты слышал правильно. Пойдём.        Подзывающий жест у лорда Ингвара был такой же унизительный, как и слова, но Шарль не стал обращать внимания. Пока что излишняя трепетность боком выходила только ему самому.        Коридоры белого неуютного особняка забирали чуть-чуть вверх и в лестницы переходили не сразу. Удивительно, как дом, такой скрюченно-наклонный внутри, не съехал снаружи вниз по склону. За провожатым граф еле поспевал, несмотря на совершенно одинаковый рост. И на стены смотреть успевал еле-еле, хотя те заполняли картины, фрески и мозаики. Удивительная приверженность красоте от совершенно недружелюбных инарэ.       — Вот. Одна из лучших картин в доме. Как по мне, так портрет вернее оригинала.        Очередную порцию негодования пришлось молча проглотить и просто смотреть. В чём-то лорд Ингвар был прав: тройной портрет был хорош, если не сказать изумителен. Белинд и Эмилия, несмотря на то что были близняшками, разнились, как сталь и масло. Шарль не без удивления узнавал в стоящей за софой, на которой полулежала сестра, девушке осанку и поворот головы мужа. А уж взгляд… Такой же невероятно синий, не виданный ни у кого из де`Рэссарэ, а главное — пронзительный, всегда немного вопрошающий и при этом жёсткий. Как много, оказывается, могла передать картина.        Младшая из сестёр, Эмилия, совершенно что пуховое облако. Казалось бы, то же лицо и фигура, и даже глаза такие же синие, только вот жесты рук мягки, а улыбка нежна, белые волосы подхвачены ниткой жемчуга, а не стальной шпилькой, как у сестры, чья рука в сестринской ладони не мягка, а решительна. Скажи не так хоть слово — тонкая кисть выпорхнет и хорошо если отвесит пощёчину, а не схватится за кинжал.        Молодой мужчина на заднем фоне — бледная тень от старшей из сестёр-близняшек. Вроде и глаза горят, и голова вскинута, но, видимо, Белинд де`Нор в своей семье из «выводка» выбивалась так же, как теперь выбивался её сын. И смешно, и грустно, хоть по большому счёту — трагедия чистой воды, разве что приправленная издёвками судьбы, чтобы совсем уж разбить сердце стороннему наблюдателю неуместной иронией.       — Зачем было отдавать её за вашего нынешнего зятя? Я знать не знаю вашей дочери, но с кем ни поговорю — все единодушно стонут от вашей глупости.       — Моей? — лорд так возмущённо фыркнул в нос, словно бы его и впрямь задела чужая критика. — А за кого её было отдавать? Святые на моём веку перевелись, а её и дьявол брать не хотел. Ничего, заставили обоих. Алан мог бы насесть на сына и пораньше, чтобы не женить его так поздно и так «неудачно», — ещё одно не то фырканье, не то хмыканье, но оно жутко самодовольное, будто неудачный брак старшей дочери лорда искренне радует.       — Вы дружно испортили жизнь своим детям.       — Да, Маан ради, что там было портить? Жизнь мальчишки, который сох по своему другу и напоследок получил от него бастардом по носу, и судьбу своевольной дуры, которая вообще не собиралась замуж? Это портить? Кого жалко, так это Эми. Так бездарно потратить свой потенциал на мужчину, не стоившую её ногтя, — вот трагедия. А нынешняя ситуация — фарс и не более. Дарсии тут делать нечего. Потенциал ровно так же спущенный в трубу, как и у поколения до него. Наш несчастный мир скатился дальше некуда: мужчины, видите ли, стали чувствительны и тонки. Нет на вас старого Князя.       — О, я так понимаю нашего прошлого Князя, что так любезно довёл страну до грани междоусобной войны и так испугавшегося горстки мятежников, что перебили половину Дома Советов? Этого Князя нам не хватает ныне?        Шарль мог бы поклясться: лорду Ингвару, против всех правил, достался талант пира — так полыхнули тёмные карие глаза. Но то ли он всё же не был пиром, то ли, что вероятнее, владел собой куда лучше, чтобы его могло действительно рассердить высказывание юного оппонента.       — Придёт время, не сейчас, но много позже, когда твоя чаша жизни будет испита почти до конца, мальчик. И ты посмотришь на всё совсем другими глазами. Легко быть максималистом и отстаивать всё вечное и доброе, когда тебе сто. А вот в восемьсот хочется выть от того развала, что происходит вокруг. Иди, больше мне тебе ни показать, ни рассказать нечего.        Шарль послушался и пошёл. Вышел по итогу не на улицы, а вниз, к морю. Ещё раз видеть больных детей было невыносимо. Да и видеть хоть кого-нибудь.

***

       «Ваше ожидание бессмысленно».        Первое, что увидел Дарсия, — нескончаемо алый цвет. Потом до воспалённых мозгов дошло — это шёлк накидки близко стоящего жреца. Сам жрец тот мальчишка, что так впечатлил Шарля. Рыжий до красноты, молодой до неприличия. Красивый, но словно бы сахарный, слишком уж прилизанно нарядный, чтобы за этим ничего не скрывалось.        «Почему это?»        Гулкая речь — не самая вежливая форма диалога со жрецом. Такое ещё позволительно кровникам, но дурацкая черта характера — сжигать последние мосты в патовых ситуациях — не позволяет поступить иначе.        Жрец вздыхает, но, на удивление, не сердито.        «За вас не просили о последнем свидании. Сейчас нет даже пепла. Не предлагаете же вы нам ловить огоньки с болот и обманывать вас, что это частички плоти и духа вашей матушки?»        «Я и не прошу об этом».        «Тем хуже. Потому что вы просите о совершенно невозможной вещи».        Жрец сел рядом. Тоже нарушение этикета, но, Маан ради, кому какое дело, если в храме из свидетелей только статуи святых?        «Чего вы хотите, инэ?»        «Попрощаться».        «Бросьте. Давайте примем за аксиому, что мы взрослые, мудрые и проницательные и что нам не надо друг друга обманывать, чтобы быть понятыми. Так чего вы хотите? Справедливости? Благословения? Прощения?»        Лорд откинулся на спинку скамьи и посмотрел на витраж и выше, на расписной потолок. Словно насмешка, на потолке раскинула крылья деревенская ласточка с золотой лентой в клюве. «Приносящие весну». Де`Рэссарэ приносили Северу много чего, но вряд ли хоть раз за историю — весну и надежду на тепло.        «Справедливости нет. Благословлять меня не требуется, я слишком горд для этого. А прощение… Я хочу попрощаться, инэ. Выразить сожаление и поблагодарить. Маленькое прощальное слово — и я уеду со спокойной душой, что сделал всё возможное».        «Вы сделали».        «Нет».        Ещё один вздох.        Жрец поднялся и не пошёл, поплыл прочь, обернувшись у самых колонн противоположной галереи.        «Идите к супругу, инэ. Глупо искать кровника сильнее, когда лучший у вас под боком. Его и спрашивайте о вашей беде».        Дарсия поднялся и какое-то время стоял, опираясь на стену позади себя. Догнать, спросить? А о чём? Не лучше ли правда расспросить Шарля, и уж если он не поймёт, о чём речь, можно попытаться вдвоём выведать у жреца. Вариантов всё равно не так чтобы много. Настаивать бесполезно, он своим присутствием и так доконал кого можно и кого нельзя.        На улице было привычно холодно и мерзко. Впрочем, если неуёмная натура графа где-нибудь в тепле — это мелочи жизни. Сам Дарсия холод ощущал специфично. Не то чтобы вообще не чувствовал, но терпел поболее многих.        Здание былой ратуши встретило насыщенным запахом масляной краски и керосина.       — Если ты пришёл любоваться, то будь другом, загляни сюда через полгода. А если за Шарлем: увы-увы, со вчерашнего дня не видел, — Даффин на гостя даже не обернулся, сосредоточенно работая под потолком, но, не дождавшись ответа, всё же посмотрел вниз. — Тебе всегда шла коса. Решил вернуть старые привычки?       — Не то чтобы, — лорд непроизвольно дёрнул головой, и коса серебристым маятником хлестанула по плечам. — Машинально вышло. Мускульная память и прочее, прочее, прочее… Так Шарля ты не видел? Жаль.       — Так он, кажется, под присмотром Ричарда.       — Под присмотром Ричарда нельзя оставлять даже неодушевлённые предметы, не то что живых инарэ. Была надежда на Бэллу, но, видно, зря.        Господин реставратор соизволил спрыгнуть со своего вороньего гнезда, вполне привычно вытирая кисти килтом вместо тряпочки.       — Тебе помочь в поисках? Я почти закончил.       — Не утруждайся.        Даффин пожал плечами.       — Ну и напрасно. Твой муж мне искренне нравится. Почти полная твоя противоположность, но, кроме того, Шарли сам по себе славный, и что особенно изумительно — даже тебе не под силу это испортить.       — Как сильно ты заблуждаешься. Я уже испортил всё, что мог.        Дарсия пошёл к выходу. Даффин какое-то время ещё повытирал кисти, посмотрел на подол одежды, совершенно его не видя, и, сняв и отбросив фартук, пошёл следом.       — Это ты зря. Мы сложные механизмы. Не всё, что в нас ломается, действительно поломка. Порой мы так просто маскируем свой прогресс, — реставратор хлопнул Главу Синей партии по плечу и улыбнулся со всей обворожительной мягкостью, на которую был способен. — Ну что, тебе побережье или лес?

***

       Шарль упал на скалу и какое-то время просто лежал на холодном камне, о который бились волны. В истинном обличье мороз не тревожил, ветер со скалы не сдувал. То ли был не так силён, то ли не справлялся с когтями опорных пальцев.        Чёрный мыш лениво вывернул негибкую шею и уронил тяжёлую голову боком, шикарными баками правой щеки протерев ледяной нарост скалы.        Узнал ли что-то новое? Как сказать. Разве что приятный факт схожести благоверного с его настоящей матушкой. Леди Эмилия, может, и была славной, но, видно, ей не хватило навыков или сердечного огня отогреть племянника. Так и остался чужим ребёнком в родной семье. А если по совести: все де`Рэссарэ себе на уме и поодиночке. Что братья, что отец с дочерью, несмотря на явное предпочтение лорда Тристана, отданное Изабелле. Если верить лорду Ингвару — забавный факт для того, кто не особо жалует женщин в своей постели. Может оказаться, что у наместника Севера и его старшего сына общего чуть больше, чем им кажется. Но относительно Изабэ всё, конечно, не так печально. Отцы часто любят дочек куда больше, чем сами себе признают, и, уж конечно, куда сильнее, чем транслируют в общество, вечно требующее «наследников».        Тень, мелькнувшая в поле зрения, сначала не насторожила — Шарль списал её на чайку, а вот от свиста ветра граф невольно перекатился по скале. Как раз вовремя, чтобы оказаться подмятым грудиной и брюхом серого мыша к камню.        «Маан ради, Дар! Ты не ястреб так падать с небес!»        «А ты не девушка с картины Жана Деборри, чтобы томно лежать на скалах и смотреть на волны. Я, знаешь ли, испугался, что тебе плохо стало в полёте».        Серый мыш с сердитым ворчанием слез с собрата и не очень уверенно зацепился когтями за щербины скалы. Дарсии непропорционально большие крылья на земле мешали, а лишённые достойных когтей опорные пальцы не позволяли использовать эту пару конечностей как опору.        «Я почти добрался».        «До чего ты добрался, свет мой? До маяка Последней Песни?»        «Да. За ним ещё километров двадцать — и Лир`Арнгаса».        «То есть крюк тебя не смущает?»        «Какой ты, право слово, интересный! Я похож на местного жителя? Полети я напрямую — потерялся бы в полях, лесах, снегах, горах и ещё черт-те где, и вот тогда ищи меня с собаками — не найдёшь. А крюк вдоль побережья, зато точно до места — не худшая перспектива. Как ты вообще меня нашёл?»        Серый мыш осуждающе покачал головой, а после сжал в кулак некогда правую руку. Кровь закапала на лёд, но постепенно от общей массы отделилась аккуратная красная стрелка-сосулька, что зависла над чёрными подушечками пальцев мыша.        «Частичка твоей крови плюс дар. Сбоит, конечно, но в целом работает. Вообще к крови обращаться многократно легче, чем пытаться преобразовать совсем уж чужой дар под себя. Я ещё об этом не читал, времени не было, но немного порепетировал. Да и инцидент с твоим дедом показал, что это возможно. Вообще странно, не слышал раньше, что мы вообще так умеем».        «Доживём до пятисот — ещё и не то сможем. К слову, о дедах. Скажу ужасную вещь: как хорошо, что я лично познакомился только с одним из твоих старших родственников. Второго такого я бы не выдержал. И не пойми превратно — нет у меня чёткой аргументации, почему логика старших так ужасна, но она и впрямь чудовищна. А уж что иной раз у моего деда проскальзывает — и вовсе тьме подобно».        «О Маан, ты поэтому так расстроился? Шарли, оно того не стоит. Но, если позволишь, давай не здесь, а в тепле. Я тебе объясню, как это тут работает, и, поверь, ты воспрянешь духом. Уговор?»        Шарль вздохнул-выдохнул, выпустил густое облако пара и упал грудью на воздушный поток, позволив ветру снести себя вниз и тут же вверх. Дарсии пришлось прыгать и работать крыльями, но по итогу его воздушный поток вынес даже выше.        Чёрный мыш не пререкаясь лёг на крыло и последовал куда сказали — через белый туман и водную взвесь разбившихся вдребезги волн.

***

      — Не напасёшься на вас.        Ворчал Ричард очаровательно — с двумя подносами еды, ударяя по рукам что сестру, что брата и отдавая самые горячие блюда Шарлю и Даффину. Реставратора супруги прихватили с собой по пути к крепости и сюда притащили почти волоком. Во-первых, Даффин вызвался помогать в поисках блудного графа, а во-вторых и в главных — замёрз.        Изабелла на жениха подчёркнуто не смотрела, и Шарль очень старался насмешливо не фыркать. Когда бы ещё выпала возможность со стороны посмотреть на обижающегося Дарсию, пусть и в девичьей, чуть гиперболизированной форме.       — Вот не надо, — лорд в сотый раз заправил мужу за ухо кудряшку и понизил и без того тихий тон голоса, — не похоже.       — О Маан, ты теперь будешь мои мысли читать без гулкой речи?       — Да больно надо. Просто я знаю, что значит этот твой хитрый прищур.       — Да всех богов ради! Вы меня забодали шептаться! — Ричард грохнул кувшином о стол, почти его разбив. — Поназаводили мужей и любовников, не заткнёшь! Когда вы все наговоритесь или найдёте темы для общего обсуждения? Разослать бы вас всех по комнатам, намилуетесь — вернётесь, а то невозможно! Притон какой-то, а не столовая.       — Эк тебя угнетают чужие любовные дела…       — Меня не угнетает чужая любовь, Даффи. Меня угнетает невозможность общей беседы.       — То есть той, где ты — главное действующее лицо?       — Да!        Капитан и реставратор ещё долго пререкались, но в суть Шарль не вникал. Потому что в чём-то Ричард был абсолютно прав: было то, что гложило графа и о чём он очень хотел пошептаться с мужем. И желательно наедине.        Как только основные блюда закончились, а десерт ещё не принесли, Дарсия мягко увлёк супруга за собой в тёмный коридор и дальше в пустую белую залу, всю заставленную мебелью в чехлах от пыли.       — Говори. Ты периодами сам не свой, невозможно на это смотреть.        Шарль упал в кресло. Белая простынь хрустнула под весом его тела, затвердев то ли от пыли, то ли от влажности и холода.       — Ох, Дар… Я, если честно, в ужасе. У тебя всегда были такие отношения с родными?       — Какие? — Дарсия кресло напротив супруга сначала передвинул, а потом отогнул край простыни. Обивка всё равно немилосердно захрустела, но не так эффектно. — Никакие? Не знаю, что тебе наговорил второй мой дед, но давай так: он никогда не имел никакого касательства к моей жизни. Или ты об уровне сочувствия и поддержки? — лорд хмыкнул и сделал круговой жест рукой, как бы показывая весь дом целиком и его уникальную атмосферу. — Ты знаешь меня уже столько лет, что право слово, Шарли. Я не про «вследствие», я про «вопреки». Чем гаже внешние условия, тем больше я прилагаю внутренних усилий, чтобы это перебороть. Это не твоя стратегия. Возможно, и к лучшему. Но у меня никогда и не было такого крепкого изначально фундамента из родных, друзей и соратников. Так что окружающие могут говорить что угодно. Цитируя твоего любимого классика: «За моей спиной они даже могут меня бить». А теперь скажи, много ли смельчаков ты знаешь для открытой конфронтации со мной?       — О Маан, а я кто?        Дарсия рассмеялся. На фоне его общей непроходящей усталости вышло не очень весело, но хотя бы искренне. Лорд протянул руки и крепко сжал чужие ладони в своих, когда ему их протянули в ответ. Для взгляда глаза в глаза Дарсии пришлось чуть нагнуться вперёд и склонить голову.       — А ты всегда был очень большим исключением в моей жизни. Без шуток, Шарло, я сделал много не самых приятных вещей и не раз втыкал шпильки в уязвимые места окружающих. К твоей чести, ты один из очень немногих, кто вскинулся и продемонстрировал, что с тобой так нельзя. Мой огромный недостаток, который я превратил в чистую неприкрытую силу: я не считаюсь с теми, кто не может мне сопротивляться. Подавляю, отбрасываю и забываю. Я, может, это больше всего в тебе и ценю — волю. Заметь, это куда больше, чем сила в любом из её проявлений, потому что сила имеет предел. Она рано или поздно иссякает, на неё находится управа, а вот волю иных не всегда так просто подавить, как кажется. Самые талантливые из Князей Виеста не были безупречны. Они ошибались, просчитывались, проигрывали битвы, но по итогу так или иначе получали то, ради чего всё затевалось. Вспомни наши заседания в Парламенте. Мы банка скорпионов, и всё же у нас есть свой своеобразный кодекс и уважение что к амбициям, что к достижениям друг друга. Твой дед, на которого так уповает инэ Моррис, не имеет никакого реального отношения к твоим свершениям. Не знаю, как насчёт отца, но в день сватовства ты всё же отличался от дяди: ты ерепенился. Бесит ли меня это иной раз? Да. Возможно ли игнорировать этот факт? Нет, если, конечно, не причислять себя к идиотам. А я себя не причислял. Так что, Шарли, что бы тебе там ни говорили окружающие — у меня было неплохое детство, не блистательная, но интересная юность, долгий и поганый период учёбы в Реере, но и восхождение по итогу вышло совсем недурственным. Я ничего не хочу от этой земли, только попрощаться. О Маан, я тебя расстроил?..        Шарль сначала не понял, почему лорд резко огорчился, а потом на пол упала чёрно-алая капля. Граф рассеянно провёл пальцами по щеке, скатывая кровавую дорожку в комочки.       — Извини, это нервное.       — Иди сюда.        Утопать в чужих объятиях чертовски приятно. Даже в скрюченном сидячем положении, на пыльном кресле, среди разрухи и старой мебели. Дарсия скользит пальцами по шее графа и аккуратно зарывается ими в тугие кудри, прижимая чужую голову к своему плечу ещё крепче.       — Всё скоро закончится, Шарли. Ещё два дня…       — Скорее три. Я ещё не очень много сделал для назначения нового наместника.       — Кандидатуры есть?       — Да. Непонятно только, как отнесётся население.       — Циничный ответ прожжённого интригана, но это уже не наше дело. Невозможно отвечать за чужие ожидания, а тем более постоянно им соответствовать.       — Я тебе уже сказал, как тебе хорошо с косой?       — Вот только что.       — Носи так в Реере. Твою северную кровь всё равно не спрятать, а так я хоть не буду первым франтом Парламента.       — Неужели тебе надоела эта твоя маска? Мне казалось, ты её любишь.       — Люблю. Но что-то я устал для неиссякаемого праздника.        Шарль поменял положение тела и обнял мужа за шею. Карие глаза напротив синих вдруг оказались такими же измождёнными и неяркими.       — Мы все устаём, моё сердце. Вопрос только в том, умеем ли возрождаться. Ты точно в этом преуспел.

***

       Утро началось ещё ночью. Шарля разбудили весьма нежно, но это не сильно спасло от сонливости. Граф неохотно поднял голову с чужой груди и отвалился в сторону, позволяя лорду встать.       — Как ты вообще поднимался раньше?       — Хитростью, родной. Хитростью. Как иначе, если ты ещё и ногами норовишь обнять?        Шарль, клацая клыками от холода, ушёл в ванную, но даже там, несмотря на озноб, почти умудрился заснуть прямо над раковиной.       — Если будет нужно встать ещё и завтра — я не буду тебя будить, — Дарсия накинул супругу на плечи махровое полотенце, будучи уже одетым и даже заплетённым. — Не могу на это смотреть без содрогания. Ты совершенно не ночное существо.       — Я ночное, — Шарль зевал не переставая и руками в рукава рубашки попадал не иначе как чудом. — Просто я невыспавшееся существо и живущее по другому распорядку. Ты бы меня на званый ужин какой в Реере пригласил — и я тебя уверяю: всю ночь напролёт там не будет более отчаянного кутилы. В студенческие годы я спать ложился хорошо если в восемь утра.       — И, надо полагать, просыпал все пары.       — Почему все? Две вечерние как раз заставал.        В санях граф, не мудрствуя, привалился к лорду и, закутавшись в шубу, уснул ещё на полчаса, пока его не поцеловали в лоб.        Кэр-Нуаш в предрассветных сумерках походил на город из снежного шара: такой же ирреалистично сказочный, бело-лилово-синий, с медленно-медленно кружащимися снежинками.        Шарль долго смотрел сначала на чудо вокруг, потом на Дарсию, тоже заснеженного, утопающего в мехах и одновременно с этим царственного, и почему-то у него начинало ныть сердце, словно вся красота сосредоточилась в одном мгновении — в этом, и сейчас безнадёжно разобьётся навсегда.       — Я сейчас тебе кое-что скажу, это будет искренне и от сердца, и ты, пожалуйста, запомни это навсегда, потому что если и буду повторять, то не скоро. Иначе ты страшно зазнаешься, а я и так подчас твоему самомнению завидую, — Шарль выпрямился, сел чинно и важно. — Ты подлинное сокровище. Не без недостатков, но золото тоже не идеальный металл, кто бы что ни говорил. Я рад, что судьба меня с тобой свела. Я невозможно тебя люблю, так, что самому иногда страшно. В подавляющем большинстве случаев всё, что мне о тебе наговорили, ложь, потому что по факту ты куда больше, чем все те характеристики, что так щедро дают тебе другие.        Дарсию признание не порадовало, только встревожило.       — Я люблю тебя многократно больше, всей душой и всем сердцем, но зачем ты это мне сейчас говоришь, да ещё и таким образом? Мы сейчас не прощаемся, Шарли, не идём на войну, там не дуэль, не яма копий, там храм. Что случилось?        Шарль отвернулся и ещё раз осмотрел шпили.       — Я не знаю, Дар. Может, это просто усталость.        Лорд бережно сжал чужую руку и за подбородок повернул лицо Шарля обратно к себе.       — Поедем домой?       — А прощение? А новый наместник?       — Да к чёрту, если тебе плохо. Если Реера меня чему и научила, так тому, что не всякая цель стоит жертв ради её осуществления. Отец может десять раз сложить полномочия, да только никто его так просто не отпустит. Что до прощания… Мама действительно не обидится.       — Нет, Дар. Ты не любишь незавершённые дела, а моя временная слабость не стоит того, чтобы столько усилий пошли прахом. Пойдём.        В храме после улицы жарко и светло. И жрецы, как ни странно, уже на ногах и в ожидании посетителей. Шарль даже не ожидал, что их будут встречать.        «Вы у него спросили?»        «Нет. Но он и так скажет».        Шарля ожгло по спине. Он не ожидал услышать гулкую речь так. Фактически чужой разговор, никак не связанный с ним напрямую.        «Граф, я вас очень прошу, подхватите сетку, я её долго не удержу, а говорить отдельно с каждым из вас — мы до ночи не договоримся».        Глава Алой партии не совсем понял, что от него хотели, но, во-первых, подошёл ближе, а во-вторых, открыл разум. Вся тяжесть ментального полотна легла на мозги разом, но сбрасывать было уже невежливо. Гулкая речь с одним-то собеседником имела свои недостатки, а втроём была почти невыносима. Второй жрец в диалоге не участвовал, лишь поддерживал рыжеволосого коллегу, белого лицом не от природы, а от напряжения и усилий.        «Зачем я вам в диалоге?»        «Затем, что на данный момент вы сильнее и искуснее меня. И затем, что вы, видимо, ожидали, что я предложу вашему супругу обряд круга, а я не предложу. У меня нет ни умения, ни права. А теперь обсудите это, и, я надеюсь, вы придёте к соглашению и перестанете коллективно мучить себя, нас и население, которое упивается неразрешимой дилеммой».        После такой эмоциональной речи жрец пошатнулся и остался на ногах только благодаря коллеге, удержавшему его за талию и увлёкшему к стене, к скамьям. Ментальная сеть опала.        «Ты можешь мне внятно объяснить, что всё это было?»        Шарль повернулся к супругу и покачал головой.        «Обряд круга — не самая хорошая и надежная вещь на свете. О нём преимущественно знают кровники и то не все. Видишь ли… Было время, когда со своими родными не могли должно попрощаться даже Князья. Война Трех Стран, ты не можешь не знать. В общем, тогда ещё неповенчанный на царство эрцгерцог остался без отца, домой вернулся поздно, одним словом — не успел. Не знаю, как они с супругой додумались до того, до чего додумались, но она остановила ему сердце на ложе в некрополе, а потом запустила, где-то через минуту. Маленькая контролируемая смерть. Эрцгерцог остался доволен, хотя толком так и не описал, что видел, если вообще видел. Давай мы не будем проделывать то же с тобой. Князья сами по себе кровники. Как минимум те, что участвовали в обряде. И то они не всегда выживали. Варрен Верное Сердце ушёл за грань за любимым, но не вернулся, хотя сердце его забилось. Так что да, история не врёт, Князь телом прожил ещё год, полностью отсутствуя душой и разумом. Ты думаешь, этого я тебе желаю?»        Дарсия молчал очень долго, а когда было потянулся к Шарлю, тот понял его без слов и ответил хлёстким ударом по руке.        «Ты нормальный?! О Маан… Я тебя люблю! Люблю, понимаешь ты?! Это не про то, чтобы уложить тебя в гроб!»        «Шарло…»        «Нет! Нет, нет и нет! О Маан! Маан!»        Дарсия получил ещё один удар по рукам и мечущегося по храму супруга. Шарль никуда не собирался выходить, просто не знал, как успокоиться. По итогу его просто «поймали» и прижали спиной к груди. Выворачивать лорду руки можно было бы, но тот прижал ещё крепче и жёстко зафиксировал графу плечи.       — Тише. Тише, Шарли. Не надо бить меня по рукам и беситься.       — У тебя нет права на этот риск, ясно тебе? У тебя двое сыновей, на кого ты их оставишь?       — Ты меня, кажется, похоронил уже.       — Ты осознаёшь риски? Хоть чуточку, хоть немного?       — Ты однажды уже остановил мне сердце.       — Разорвал! Это разные вещи. Оно билось и бьётся, а я постоянно смотрю, всё ли с тобой хорошо, потому что ты сердечник, более того, это у вас в роду, это не приобретённое, и ты ещё просишь о таком!       — Я прошу любимого мужчину, который контролирует себя.       — Я ни черта себя не контролирую!       — Сейчас — бесспорно.        Шарль сердито заворчал и попробовал вырваться. Не вышло ни черта.        «Мы не знаем, как обряд проходит с теми, кто не кровник, Дар. Ты можешь подвергнуть свою жизнь опасности просто так».        «Извини, я но сильно сомневаюсь, что вообще подвергаю её опасности».        «Ты совершенно преступным образом игнорируешь факт моей неопытности».        «Брось. Даже жрецы в столице признают твой потенциал».        «Повторяю ещё раз, ты…»        «Давай так. Ты попробуешь. Совсем не сможешь — я не буду настаивать. Получится, но не выдержишь минуты — прекращай. Если в целом никакого эффекта после не будет — и ладно, поедем домой. Мне всё равно больше ничего не осталось».        Шарль вздохнул и отвернул голову, как совсем недавно в ванной. Ощущать Дарсию за спиной было приятно. Вникать в его речи — ужасно.        «Придурок».        «Лаконичное у тебя «да», родной, спору нет».        Дарсия разомкнул объятия и пошёл к жрецам. Шарль не стал вникать в разговор. Те в любом случае помогут, он-то не имеет сана, а смотреть в глаза посторонних мужчин, созерцавших такую изумительную сцену разборок, — увольте.        После храма супруги заявились к Даффину. Инэ реставратор был ошарашен не то визитом, не то заявлением, что господа аристократы изволят спать до одиннадцати утра и всех, кто хочет разбудить раньше, можно слать дальней дорогой к Белому океану. Было ли у хозяина дома желание послать гостей — никто так и не узнал, потому что Шарль задремал, сидя уже в коридоре, и до кровати в гостиной его просто молча донесли.

***

      — Духи и боги, ты же от природы кудрявый.       — Не от природы, а от папы, и к объёму моя кудрявость отношения не имеет ровно никакого.        Шарль набрал очередную порцию косметического воска, раскатал между пальцами и прошёлся растопыренной пятернёй себе от затылка до лба. Даффин на чужую церемонию приведения себя в порядок смотрел с истинным непониманием, а Дарсия только что не хохотал, полулежа в кресле и потягивая кофе с молоком, постоянно подливая себе последнее.       — Я не понимаю, что между вами случилось, но, Дар, как насчет вразумить супруга и пойти по своим делам? Я с вами уже не могу, вы какие-то… бешеные.       — Очень точная характеристика, — Дарсия отсалютовал сослуживцу кружкой. — Сейчас ты наблюдаешь уникальную картину — Шарля в стадии тихой ярости. Он себя сейчас чем угодно занимает, лишь бы не съездить мне по лицу, а ему, поверь, очень хочется.       — А ты не пробовал извиниться?       — О, это не поможет. Я попросил у него кое-что, а ему очень не хочется делать, но и отказать кажется неправильным. И нет, попросить не делать я тоже не могу. В общем, не лезь в это, Даффин. Допиваем кофе и уходим.       — Да разве я вас гоню?       — Эм… Господа, может, я чего не знаю, — Шарль как-то боком выглянул в окно и тут же нырнул за штору, не очень вежливо указывая пальцем за стекло, — но вот такое в порядке вещей?        Даффин и Дарсия к окну подошли куда смелее и даже тюлевую занавесь чуть отдёрнули.       — Как сказать, Шарли. Моя профессия не предполагает восторженных толп поклонников. Так что народ по ваши души.       — Час от часу не легче.        Шарль бросил косметические процедуры и попытки вернуть себе столичный лоск и засобирался. Для убыстрения процесса пришлось допить содержимое кружки лорда, но к моменту сборов в ней осталось одно молоко.        На улице перед домом реставратора и впрямь импровизированный митинг: два десятка мужчин, семеро женщин и несколько детей. У самых ступеней знакомая Шарлю девочка в компании отца, так недавно советовавшего Шарлю самостоятельно за себя постоять. Филиндэ.        Граф бы отступил назад, да куда?       — Цель собрания узнать можно?        Дарсия ступил на ступень ниже, и Шарлю невольно пришлось повторить чужое движение. Тирануться с мужем плечами на глазах такого количества народа — такая себе идея.       — Она проста, как серебряная монета, — Филиндэ, видимо, взявший на себя роль изъявителя общественного мнения, обвёл собрание рукой. — Нас интересует, остаёшься ли ты наместником. Скажу даже предметнее: остаётся ли здесь твой супруг.        Дарсия вместе со всеми собравшимися обернулся к Шарлю, а тот не придумал ничего лучше, чем пожать плечами и ответить предметно Филиндэ.       — Я знать не знал, что она твоя дочь.       — Разумеется. Иначе бы не помог. Это я по…       — Идите со своим пониманием к дьяволу.        Шарль спустился с лестницы вниз и оглядел северян. С порога было удобнее, но он и так чувствовал себя выше всех на голову.       — Мне всё равно, чьи были дети, которым я так опрометчиво поправил кровеносную систему. Опрометчиво потому, что, во-первых, у вас свои кровники есть. Замечательные. Тот, что помладше, лет через тридцать сравняется со столичным Верховным Жрецом. Почему вы не идёте к ним? И, во-вторых, вы не могли спросить со своего наместника? Мне кажется, он для того над вами и главенствует, чтобы обеспечить процветание. Ах да, часть собравшихся Тристана де`Рэссарэ боится до колик. Что до меня — я не жрец и не врач. Нет, здесь никто не останется, ни я, ни супруг, которого, надо отметить, тоже не встречали овациями. Тем не менее у вас будет наместник и достойного происхождения, и склада ума. Так что без кровников вас не оставят, пока ваши собственные не войдут в силу. Ещё есть вопросы, достойные внимания?       — Если и есть — задавать стоило раньше.        Дарсия встал рядом, мягко взял графа под локоть и повёл за собой через толпу, не встречая сопротивления.        «Доигрался с демонстрацией дара?»        «А ты предлагаешь всё бросить на самотёк?»        «Нет, Шарло. Но маленькая историческая справка для размышления: двести лет назад родившихся на Севере кровников не выпускали за пределы Низкой гряды даже на похороны родных. Двести, Шарли, не тысячу. Будь тут эпидемия — я бы с Золотой Княжеской сотней тебя бы не отбил. И не надо мне говорить, что кровники разбивают чужие сердца движением брови, — ошейник, сдерживающий дар, надевали и не на таких упрямцев. А уговорить сотрудничать, увы-увы, можно всегда. Шантаж, подкуп, пытка, растерзанная родня. Продолжать ассоциативный ряд?»        Дарсия немного преувеличил, и Шарль, нахохлившись замёрзшим воробьём, отвернулся от него. Проблема была только одна — Дарсия преувеличивал именно что немного.

***

      — Неужели ты больше не хочешь ничем заняться?        Ричард книги на полке потрогал так аккуратно и почти брезгливо, словно бы они сделали ему что дурное. Шарль даже читаемый том прикрыл, любуясь на такую интересную смесь чужих чувств.       — Да есть чем. А плохо, что я читаю? Сейчас ещё до вашего кузнеца прогуляюсь.       — До мастера Роберта? Ну это я ещё понимаю, он сказочник каких поискать, одно удовольствие слушать. Но что не в компании Дара? Он вон дома, отношения выясняет с Изабеллой.       — Не поверишь — супруги друг от друга иногда устают.        Шарль открыл книгу вновь, но Ричард оказался подле так быстро, да ещё и бесцеремонно придавил ладонями страницы фолианта, так что граф был вынужден поднять голову и столкнуться с голубым и очень проницательным взглядом.       — Вы поссорились?       — Мы не сошлись во взглядах.       — Но вы не в ссоре?       — Почему тебя это так беспокоит?       — Наверное, потому, что день ото дня в нашем доме становится всё поганее. А я, видишь ли, не могу ничем и никому помочь, я априори маленький, глупый и несерьёзный.       — А разве это не любимая твоя личина?       — А разве у дурака может быть личная торговая компания? Строго говоря, может, я даже лично таких знаю, но они рано или поздно разоряются, а мои владения пока только растут.       — Так зачем ты играешь шута?       — Видимо, затем же, зачем ты позёра. Ну так как?       — Мы не в ссоре. И тот, кто обидит твоего старшего дурного брата, всё ещё может от меня отхватить. Ещё вопросы?       — Вам нужна помощь? Вы же хотите что-то провернуть сегодня, хоть и не пойму — что.       — Пищевой порошковый алый краситель найдёшь?       — Хоть сотню. Какой тебе оттенок?       — Да не суть важно, но за трёхсотый буду особенно благодарен.       — Значит, к трём часам дня он у тебя будет.        Всё. Больше никаких вопросов и уточнений. Капитан трёх судов расправил смятые книжные страницы, мотнул головой, перекидывая свою своеобразную причёску на одну сторону, и вышел из библиотеки. Шарль почему-то не сомневался, что младший лорд действительно принесёт желаемое. Удивительное сочетание привычки держать слово и нежелания выполнять поручения, данные другими. Очень в духе всех де`Рэссарэ.        В гости к кузнецу Шарль тоже наведался, вытерпел положенную меру насмешек и расспросов, но ответы получил.       — Вы друг друга не бесите общей чертой?        Шарль, уже стоя в дверях, обернулся к собеседнику.       — Какой?       — Желанием перехитрить всех и вся?       — О, мы однажды уже так схитрили, что сами себя переиграли. Вышло забавно, хотя и стоило немало денег и времени. Но в целом… нет. Не бесим. Просто имеем это в виду.       — Славно. Потому что не всегда общие черты в мужских взаимоотношениях — хорошая тенденция.        Граф ещё раз отвернулся к дверям и вновь обернулся, решаясь на вопрос.       — Если вы о том, о чём я думаю… Почему ничего не вышло? Характер…       — О, характер никогда не проблема, инэ. Любят даже законченных подлецов, леди Эмилия тому пример. К тому же в то время и характер был не таков. Главным образом всё не сложилось из-за невзаимности чувств и из-за того, что кто-то захотел себе кусок пирога, который просто не смог проглотить. Есть в мире настолько честолюбивые мужчины, что не выдерживают на вторых ролях даже при условии, что у них будет вся власть. А когда честолюбие напарывается на разбитое сердце — случаются дуэли с летальными исходами. И кого-то уносят с поля боя, а кому-то навечно остаётся метина посередине лица. Но я очень не рекомендую вам поднимать эту историю, инэ. Когда долго носишь в сердце сталь, она обрастет мясом. Попытка её изъять будет приравнена к попытке убить. Не трогайте, просто поезжайте домой. Дарсия не отец. Мальчик умет отпускать, пусть и не сразу.        Шарль имел своё мнение на данный счёт, но мудрые советы всё же лучше слушать и слышать, будучи живым. А силы, чтобы его придушить в случае чего, у действующего наместника Севера хватит с избытком.

***

       Шарль пытался сжать зубы, но выходило не очень. Клыки стучали так, что граф опасался эха под потолком некрополя.       — Злишься?       — А то ты не знаешь.        Несмотря на еле сдерживаемый рык в ответ на вопрос, Дарсия мягко улыбнулся.       — Знаю. У тебя даже зубы стучат от прилива адреналина. Это не дрожь страха, это перевозбуждение. Но совершенно напрасно.       — Ещё бы! Я всего-то могу тебя убить!        Шарль порывисто отшатнулся от ритуального стола, на который опирался, и заходил по комнате.        Они приехали чуть раньше жрецов. Солнце уже село, и небо потемнело, но не настолько, чтобы зажигать свечи и керосиновые горелки. Дарсия казался совершенно спокойным и невозмутимым, а Шарль кипел смесью злости, отчаяния и мандража. Ирда, единственное чёрное одеяние, прихваченное с собой, немилосердно сжимала горло, хотя горловина из в принципе тянущейся материи никак не могла душить. Лорд где-то нашёл чёрную рубаху и даже нужного кроя, со шнуровкой на груди. Впрочем, сейчас шнуровки не было, а полутьма создавала обманчивое впечатление очень длинной шеи и незащищённой грудины. Хочешь — бей.        С улицы раздался колокольчик — жрецы соизволили-таки подъехать, и Шарль пантерой метнулся к столу. Ричард достал обещанный оттенок, но зачем-то пересыпал порошок в железную коробочку, которую граф никак не мог открыть — соскальзывали пальцы.        Дарсия отобрал коробочку, открыл с первого раза и протянул мужу.       — Это для чего?       — Рот закрой.        Вышло ужасно грубо, но Шарль погрузил указательный и средний палец в краситель, а потом одним движением перечеркнул супругу губы до подбородка наподобие жреческой татуировки.       — Не говори, пока не закончим.        Шарль хотел было убрать руку, но Дарсия её перехватил, провёл чужой ладонью себе по шее и до центра груди, сжал руку, не отпуская. Шарль задёргался и даже оскалился, но точно так же был схвачен и прижат к сердцу без малейшего шанса пошевелиться.        «Ты можешь злиться, сколько тебе угодно. Во-первых, ты не выведешь этим меня. Во-вторых, если тебе так легче не бояться — да ради Маан».        «Ты не понимаешь. Я не боюсь, я в ужасе. Я в таком страхе, что сердце давным-давно в земле».        «Не обманывай меня, мон риайя. Я знаю не так много инарэ со смелостью, равной твоей. И ещё я знаю, что ты справишься».        «Легко тебе говорить!»        «Верить в других всегда легче, чем верить в себя самого. Правда, у меня, как ни странно, всегда получалось наоборот. Исключая тебя».        Дарсия ослабил объятия и, приподняв Шарлю голову, поцеловал его в лоб. Следа от красителя не осталось, и он на удивление не смазался.        «И всё же ты не понимаешь».        «Мне так часто говорят это последнее время, что ещё немного — и я поверю. Но только не сегодня».        Когда в некрополь зашли жрецы, пришлось перейти в Последний покой. Шарль невольно вздрогнул, проходя между колонн. Такое же, всё такое же, как в Реере, и неважен разделяющий километраж. Храмы смерти всегда одинаковы, будь они хоть из гранита, хоть из речной гальки.        Дарсию уложили на постамент. Совсем не как покойника, а на шёлк и с бархатной подушкой под шею, и хорошенько расправили ему рубашку на груди. Её вовсе не обязательно было оголять, но инарэ слишком инарэ, чтобы отойти хоть от буквицы ритуала. Да и правды ради — так спокойнее. Они успокаивают, а в большинстве случаев как раз в этом и суть.        Шарль встал по левую сторону постамента, на запад. Рыжий жрец вложил ему в руку костяной нож с серебряной рукоятью. В другой ситуации граф бы рассмотрел такое интересное ритуальное оружие из рога нарвала, но ныне было не до того. В потолке, в круглом отверстии призмы, через которое должен был бы литься солнечный свет, почти полностью появилась луна. Можно было бы проводить действо и не в полнолуние, но Шарль предпочёл подстраховаться максимально: если верить Книге Крови, ночью дух крепче держится за тело. У людей, конечно же, был свой взгляд, но инарэ и не люди. Солнце их жжёт всё детство и часть юности, а ночь… О, ночь дарит радость просто фактом того, что опускается на землю.        Глава Алой партии положил раскрытую ладонь мужу над сердцем.        «Закрывай глаза и думай о маме. Не могу сказать, будет ли тебе больно, не знаю, насколько вообще это работает. Я сделаю всё, чтобы вытащить тебя обратно, но помоги мне, пожалуйста. У тебя тут столько дел, не надо уходить за грань».        С этими словами Шарль одновременно сжал кулак и пробил его себе костяным ножом. Боли не почувствовал, только тишину. Тишина была материальная и густая, вязкая. Она заполняла всё пространство, и даже грохни взрыв в Последнем покое — он не смог бы её перебить.        Шарль считал и содрогался от каждой новой цифры. После десяти похолодели руки. После двадцати — всё тело. На тридцати секундах тишины граф понял, что у него самого внутри что-то дрожит и бьётся. Смотреть на спокойного, чуть ли не умиротворённого Дарсию, не дышавшего и совершенно неживого, было подобно собственной смерти.        Шарль считал и не смел моргать, даже когда холодный пот стал щипать глаза. Казалось бы — минута, какая малость. Какая на деле непреодолимая бесконечность. Инарэ убить не так просто, мозг живёт двадцать минут после остановки сердцебиения, а завести сердце реально. Всегда куда сложнее с головой, и всё же при всей живучести дети Маан не бессмертны. Медленное сердцебиение не сравнится с чечёткой человеческого сердца, и всё же, всё же…        На пятьдесят пятой секунде Шарль выдернул нож из собственного кулака и, резко выпрямив пальцы, провёл ладонью ниже, размазывая потоки собственной крови по чужим рёбрам и животу. Было тихо так долго, что граф почти, почти закричал от отчаяния, но чужое покорное сердце забилось столь же охотно, как до того остановилось. Грудь под ладонью выгнуло луком от глубокого вдоха, и Шарль непроизвольно рассмеялся. Звук вышел надтреснутым, истеричным, как и следовало смеху сквозь слёзы, но потрясающе живым.        Дарсия рвано вдохнул ртом, а тихо простонать смог попытки с пятой, всё так же жадно хватая кислород.        Жрецы пытались помогать: забирать боль, перевязывать ладонь. Их старания не слишком заметили. Шарль ещё слишком был «в процессе», и ток чужой крови заменял ему все звуки мира, а лорд отходил ни много ни мало от смерти и тоже вряд ли хотел общения с посторонними.        Служители Маан ушли, когда Шарль чуть пришёл в себя и попытался вытереть пот. Руки дрожали просто страшно и не желали слушаться.        «Закончите — оставьте как есть и поезжайте в крепость. А после можно и домой».        Шарль попытался проститься, но смог только кивнуть и обернуться к мужу, чтобы больше уже не отворачиваться.        Дарсия кое-как сел, склонив голову и закрыв глаза, немного покачиваясь из стороны в сторону.       — Дар? — Шарль сам вздрогнул от своего голоса и сел рядом на каменное ложе, мягко придерживая мужа за плечи. — Ты как? Дар?..       — Подожди минутку…        Минуты не хватило. Шарль обнял мужа поперёк груди и позволил фактически завалиться на себя. Лорд, конечно, пытался опираться на руки и не заваливаться совсем уж сильно, но выходило не ахти. По итогу супруги несколько часов просто просидели, полуобнявшись и периодически чуть меняя положение тела. Встать и сходить хотя бы за шубой, когда уже клык на клык не попадал от дрожи, не было никакой возможности.       — Беру часть своих слов обратно — это дико страшно и повторять мне не хочется.        Шарль в ответ на реплику погладил мужа по спине, а после и по голове, запутавшись пальцами в плетении мелких косичек и отдельных прядок. Дарсия был слишком измождён и чтобы противиться, и чтобы строить из себя нечто непоколебимое.       — Ты очень оптимистичен, если думаешь, что я согласился бы повторять. У меня всё ещё звенит в ушах и руки трясутся.       — От холода.       — Давай мы не будем хотя бы сейчас играть на публику, её тут нет. Это от страха. Кровники больше, чем кто-либо, взаимодействуют с гранью небытия, и какое счастье, что я не жрец.       — То есть ты знал, что там так тонко?..       — Где?        Шарль даже позволил себе чуть отсесть и вглядеться в лицо Дарсии, благо выглядел тот уже лучше.       — Дар, в каком смысле тонко? Где?        Лорд сделал неопределённый жест рукой.       — Я не понимаю.       — А как ты хочешь, чтобы я тебе объяснил, если я сам не понимаю? Это… сложно для понимания. Потому что это не совсем визуальная величина.       — Ладно… — Шарль потёр лицо, пытаясь себя взбодрить и собрать. — Ладно. Ты получил желаемое?        Дарсия вопроса сначала не понял. Было видно, как он поставил его в тупик, но в какой-то момент лорд всё же отмер.       — Я бы сказал, что опыт превосходит все ожидания. Да, я попрощался, если ты это имеешь в виду. Из важных вещей, о которых я тебе скажу, ты запомнишь и мы в жизни больше к ним не вернёмся — там не страшно. Умирать с точки зрения души тоже не страшно, но мы страшно материальны, как бы это ни звучало. Я теперь всем сердцем понимаю, почему мы как вид пришли к ритуалу кремации. А теперь давай отсюда уйдём.        Больше Шарль не спрашивал. Они действительно собрались и побрели к крепости. Конь, впряжённый в сани, даже не схваченный за недоуздок понятливо шёл за мужчинами и иногда толкал Шарля в спину головой, видимо, желая оказаться в тепле как можно скорее.        В комнате мужья даже верхнюю одежду снимать не стали — упали на кровать поверх покрывала без сил, но и без сна хоть в одном глазу.       — Если что — я признаю свой идиотизм.       — Да что мне твоё извинение, если я сам не лучше. Не надо было соглашаться. Покоя тебе это не добавило…       — Кто тебе сказал? Мне правда лучше, только отойти теперь надо от этого «лучше». Ты сам-то как себя чувствуешь? Потому как меня немного пугают твои зрачки во всю радужку. У тебя, конечно, тёмные глаза, но всё же тёплые и никак не чёрные.       — Я не очень понимаю, как это переживают жрецы.       — Опыт.       — Думаешь? Как по мне, нельзя привыкнуть к нырянию в ледяную прорубь, сколько бы ты ни проворачивал этот трюк.       — Не совсем корректное сравнение. После купания в проруби, как ни странно, согреваешься, в какой-то момент становится даже жарко. Впрочем, я понял твою аллегорию. Попробуешь поспать?       — Попробую вернуть себе душевное равновесие для начала.        Шарль подтянулся на руках и положил голову супругу на грудь. Тот охнул.       — Повозмущайся мне ещё. От тебя моей кровью пахнет.       — Её бы смыть. Но явно не сегодня.       — Сегодня уже завтра. Третий час ночи. Не смей вставать! — граф прижал лорда обратно, когда тот собрался подняться. — Лежи и компенсируй мне мои нервы.       — Эм… Тебя приласкать?       — Тебе в глаз дать? Фиолетово-алый чудесно подойдёт к твоим синим глазам. Лежи и дыши. Можешь спать, мне вполне достаточно факта твоей жизни. А что до приласкать — могу полежать и потерпеть, если тебе нужно. А шевелиться у меня сил нет.       — Потряс-с-сающе… — Дарсия притянул мужа повыше, смирившись с ролью живой подушки. — Что значит потерплю? Что вообще за контекст? Когда было, чтобы я в постели тебя обижал? Весь смысл процесса во взаимном удовольствии. Я сейчас обижусь и…       — Ты очаровательно ворчишь.        Шарль боднул мужа под подбородок, закрыл глаза, и Дарсия при всём желании больше не мог возразить.

***

      — Зачем же сразу было бить? Я же просто заволновался.        Ричард сидел за столом, одновременно нахохлившись и обидевшись, придерживая совершенно красную щёку. Капитана трёх судов можно было понять: он действительно забеспокоился, не увидев ни брата, ни его мужа до самого обеда, и решил проверить, всё ли в порядке. На свою беду, нашёл, но не учёл, что из трёх инстинктивных реакций на раздражение «замри, беги, бей» у его брата будет последняя и буквально выдернутый из сна Дарсия хорошенько припечатает родственника ладонью.       — Я десять раз уже извинился, — Дарсия в тысячный раз провёл рукой по животу, хотя давным-давно смыл с себя кровь, и даже фантомное ощущение стянутости должно было пройти. — Что ещё сделать? В щёчку поцеловать и боль на собачку да кошечку перекинуть?       — Чудесная идея!        Ричард моментально забыл, что у него что-то там болит, и почти навернулся со стула, всем телом повернувшись к брату и подставив щёку. Дарсия долго и выразительно смотрел на потолок, ища там предел своего терпения и гримасничанья Ричарда, но в щёку младшего сиблинга поцеловал и оставил в протянутых руках горсточку льдинок для пострадавшего места. Младший лорд обиженно надул губы, напрашиваясь на ещё какую-нибудь ласку, и получил щелчок по носу.       — Дожили! Обижает родной брат! А главное — пожаловаться некому. Нет на тебя деда.       — Можно подумать, он хоть сколько-нибудь тебя защищал, — Изабелла в творящемся бедламе пыталась писать ответ на срочную корреспонденцию из порта и, кажется, преуспевала. — Но можешь пойти к отцу. Если есть желание послушать про «ничтожных червей», «выродившуюся породу» и прочее.       — Какие милые эпитеты, но не в мою сторону. Я у нас совершенно невидим в глазах что общества, что родителя. Как я, такой «нематериальный», столько проблем доставляю окружающим — вот загадка столетия. Шарли, у тебя есть мысли на этот счёт?       — Иди в наместники.        Ричард скис, вздохнул и поднялся из-за стола.       — Ну зачем сразу меня так грубо посылать?        Шарль хохотнул горлом, проводил капитана глазами и повернулся к мужу.        «Иди оформлять документы. Ты мне обещал».        «Ричард — ужасная кандидатура».        «Кто сказал, что я хочу испортить жизнь твоему брату?»        «А кому?»        Шарль не ответил, предпочитая смотреть хитрыми глазами и улыбаться той трикстерской своей улыбкой, которую Дарсия у мужа здесь, на Севере, ещё ни разу не наблюдал.        «Не всё ли равно? Иди. Да оставь пустое место для имени. И постарайся писать повычурнее — я хочу вписать его собственной рукой, а почерки наши немного разнятся».        «Я в жизни не осилю все твои завитушки».        «Да куда ты денешься. Иди».        Изабелла ещё одного внезапно ушедшего брата проводила странным взглядом, но быстро отвлеклась.        Шарль остаток дня провёл с пользой: посидел в библиотеке, прогулялся до города, поговорил с общественностью и жрецами (им как минимум нужно было сказать «спасибо»). На десерт заглянул к Даффину и выхватил его ровно по пути к дому.       — Ты всё ещё уверен в своём намерении?       — Более чем, — Шарль взвесил на ладони клинок, подбросил и перехватил за рукоять. — Ты, надеюсь, не собираешься делать из меня мясную нарезку? Это тренировочный бой и не поединок. Я не выстою против тебя и близко.       — По-моему, ты прибедняешься.        Реставратор пальцем проверил наточку национального оружия и встал в стойку. Шарлю чужой палаш не нравился совершенно, но выбирать не приходилось. Даффин не Дарсия, на поблажки не уломаешь. Да и лорд чем дальше, тем меньше соглашался. Просёк чужой предел и не желал уступать, не позволял лениться.        Место для тренировки выбрали не лучшее, но тут уж что было. Небольшая полянка в лесополосе недалеко от города сильно утопала в снегу. Теоретически под ним было всё что угодно, вплоть до корней, о которые запнёшься и полетишь шеей на клинок противника. Впрочем, все пообещали быть вежливыми и оппонентов щадить…        То, что Даффин вообще-то лжец, граф понял на первом же размене ударами. Кисти заболели страшно, а ноги увязали в сугробах. Бывший рекрут Стальных Скал не растерял навыков и оппонента теснил страшно. Впрочем, по не всегда закрытым рёбрам не бил, в ноги не колол и вёл себя вполне привычно, так что через десять минут Шарль согрелся и чуть расправил плечи, позволяя стойкам стать куда свободнее.       — Ну что, убедился в моей беспомощности?       — Отнюдь. У тебя нечасто встречающееся умение — чем больше ты устаешь, тем меньше делаешь ошибок и лучше держишься. Кто тебя учил? Стиль больно заковыристый, как из позапрошлого тысячелетия.       — В этой характеристике ты чертовски прав.        Шарль сделал несколько шагов назад, удачно отпарировал три выпада и потерял клинок на четвёртом. Увернулся было, подставляя под удар руку, но Даффин феерично поскользнулся, упал навзничь и чудом не получил своё же оружие в глаз.       — Дарсия!       — Не надо орать, я бережно.        Лорд отлип от облюбованной сосны, с которой сливался прямо-таки небывало, и шагнул к разозлённому вмешательством супругу.       — Что мешало тебе постоять там ещё пять минут, как ты стоял до того?       — Тот факт, что тебе отрубят руку.       — О, глаза будущего зятя не жалко, такая логика?       — Даффин!        Шарль впервые в жизни видел, чтобы девушка, да ещё и такая родовитая, не сходит, а слетает с седла, бежит и падает подле любимого мужчины, марая и разрывая вышивку на бархатном платье.        Даффин тонкие руки леди убирал с себя как мог, шутил и заверял, что цел, здоров и вообще в детстве на ледянках падал куда как больнее, но кто бы его слушал. Граф сцену наблюдал с дикой смесью умиления и злорадства, и второе по итогу победило.       — Как забавно видеть ту, что пыталась убедить меня в глупости и беспочвенности моих чувств, на коленях и в слезах из-за любви.        Изабелла поменялась лицом моментально, и гневная гримаса с оскаленными клыками почему-то понравилась графу многократно сильнее, чем обычное, невозмутимо-прекрасное выражение золовки. Он мягко хмыкнул и накинул на плечи шубу, поданную Дарсией.       — Запомни, пожалуйста, это чувство. Запомни раз и навсегда и больше не пытайся уколоть других там, где у самой больно. Уязвимые места — они такие: если ткнуть — кровь потечёт.        Шарль развернулся и пошёл прочь. Дарсия сестре говорить ничего не стал и очень быстро нагнал мужа.        «Жестоко».        «Жёстко. Это разные понятия, и, поверь мне, — разницу я прочувствовал на собственной шкуре. Мне в своё время здорово помогло. Изабэ поможет тем более. Женщины — существа куда как сообразительнее мужчин и лишены нашей твердолобости, переходящей в слабоумие».

***

       Имя будущего наместника Шарль вписал уже утром, предварительно удостоверившись в наличии билетов на поезд и даже собрав часть вещей. Дарсия сначала долго смотрел на документ, потом ещё дольше на мужа.       — Скажи честно, когда вы успели так поссориться, что, не желая портить жизнь моему брату или ещё какому бедолаге, ты решил испортить её моей сестре?       — Брось, никому и ничего это решение не испортит. Только принесёт благо. Твоя сестра уже очень давно ни много ни мало соправитель твоего отца. Лорд Тристан опять же не обидит дочку. Нарычит, но не обидит.       — Да-да-да-да, а на мнение народа мы за…       — Отнюдь, — Шарль откинулся на спинку стула и сцепил пальцы. — Я чем, по-твоему, занимался с момента нашей договорённости? Я беседовал, говорил, спрашивал и уламывал. Впрочем, последнее постольку-поскольку. У вас удивительно лояльная аудитория, что к вашей семье, что к женщинам во власти, что непосредственно к Изабелле. Я тебе больше скажу. Когда я говорил с Филиндэ…       — О Маан!       — Да перестань. Нормальный у тебя бывший сослуживец. Не без загонов, но вы тут все, знаешь ли, интересные. Тем более я уже влез с помощью его дочке и глупо было отматывать назад. О чём я?.. Ах да. Я поставил его перед фактом, что наместника выбрали, и он задумался буквально на пять секунд, пожал плечами и согласился с мудростью выбора. Забавно то, что так же реагировали и многие, многие другие, вне зависимости от принадлежности к определённой народности. Под железной пятой твоего батюшки Север немного так подустал, и народу хочется покоя без резких перепадов в немилость. Изабэ мягче, корректнее, гибче. Я не сомневаюсь ни единой секунды, что она справится. Тем более при поддержке мужа. Ой, Маан ради, не надо закатывать глаза. Ты знаешь Даффина многократно дольше меня. Что, он не инарэ слова? Он не порвёт в клочки за любимую женщину?       — Он не хозяйственник.       — Ему и не надо. Более того, я, что ли, хозяйственник?       — Ты — да. Экономист не очень, но, если тебя освободить от финансового вопроса, ты налаживаешь дела только так.       — Дорогие слова из твоих уст, но маленькая ремарка. Я пальцем о палец не ударил, пока дядя не проиграл имение и не довёл земли до черты бедности. Всё, о чём мы говорим, не так сложно, сколько муторно. Этими навыками вполне можно овладеть.       — У Изабеллы нет опыта управления.       — Смешная шутка. Ты отчёты своего батюшки давно читал? А я вчера. Больше половины подписей отнюдь не его. У тебя и твоего отца одинаковая литера «Ru», а у Изабеллы она с хвостиком. У вас похожие почерки, но всё же не идентичные. Твоя сестра в делах Севера как в шелках. Выйди она завтра замуж и сядь дома — у вас рухнет всё соледобывающее производство. Не знаю, какую девушку ты оставлял тут, уезжая учиться, но сейчас она молодая и амбициозная леди. Впрочем, — Шарль плавно поднялся, перетряхнул документы и аккуратно сложил их в папку уголок к уголку, — это же не навсегда. Не потянет — отречётся. Это не твоя головная боль.       — Не осознаёшь ты специфики наших отношений. Я люблю Бэлль. Факт нашей размолвки никак этого не меняет. Она отдала самый дорогой и самый любимый подарок ради моей учёбы, и я никогда этого не забуду.       — Я и не прошу тебя забывать. Помни только ещё, пожалуйста, про своего брата. Потому что, если в один непрекрасный момент ты попросишь помощи, он-то к тебе примчится, ломая ноги и не размениваясь на паясничество, а вот Изабелла ещё подумает, и не потому что она так плоха, а потому что вы очень и очень похожи. Так вот, соберёшься помогать Изабэ — вперёд. Но только пусть сначала она поработает лапками в молоке, вдруг получится масло.        Шарль взял папку и пошёл к дверям. Документы на стол лорда Тристана положил лично и долго вглядывался тому в глаза. В висках здорово шумела кровь, а Рауль справедливо дал бы ремнём по заднице за желание подёргать смерть за усы, но он ничего не мог с собой поделать.       — Как вам со сложенными полномочиями, инэ?       — А как тебе, мальчик, будет без головы? Хочешь попробовать?       — Пока не очень, но, чтобы не злить вас своей персоной, я уйду, — в дверях Шарль не удержался, обернулся и улыбнулся с чётким пониманием, что, если лорд-наместник дочитает документы прежде, чем они с Дарсией покинут крепость, голову ему не отрежут — оторвут. — Когда будете читать, присмотритесь к деталям. Я надеюсь, вы запомните, кто всё это закончил. Равно как и фарс с погребением, и многое, многое другое. Ваша власть кончилась, и не скажу, что не злорадствую.        Шарль закрыл дверь и вышел. На переход под витражом чуть ли не бежал и, только увидев Дарсию, выдохнул.       — Дар, поехали, ради Маан.       — А «до свидания» сказать?       — Ещё немного — и мы ни с кем не сможем попрощаться. Я самую малось отдавил твоему отцу больное место.       — О Маан, Шарль, ты что…        Наверху грохнула дверь, и Шарль даже понял где.       — Если что, я люблю тебя безмерно. Сходишь за чемоданами?       — Никуда я не пойду.        Дарсия шагнул было вперёд, но Шарль что было сил толкнул супруга в грудь, оставляя его там, где он стоял. За свои поступки нужно отвечать самостоятельно.       — Маленький, смелый паршивец…        Лорд Тристан галерею проходил неспешно, и с каждым его шагом, сокращающим расстояние до лестницы и перехода, Шарль отчетливо понимал, как этот мужчина прошёл военную кампанию. Легко и почти танцующе, под несмолкаемые стоны посмевших встать у него на пути. Все, все де`Кавени предпочли уступить, и только он, несчастный придурок, решил показать гонор. Допоказывался.       — А вы читаете быстрее, чем я думал.       — Во-первых, я знаю, где и что читать, а во-вторых, думать — явно не твоё, мальчик. Но мы сейчас это исправим. Сердце или голову? Ах да, ты же у нас романтичная натура, какая, к чёрту, голова…        Дарсия, к сожалению, не остался стоять в стороне и мужа себе за спину только что не затолкал. И без того осатаневшего, просто иррационально спокойного внешне лорда Тристана жест не то позабавил, не то натолкнул на очередную гадостную мысль.       — Какие сантименты. Но я бы не волновался на твоём месте, кровинка моя. Как только разделаюсь с твоим мужем, с тебя я тоже шкуру сниму. Может, Маан остановит мою руку и я тебя проучу не до смерти, но даже не думай, что я о тебе забуду.       — Ты не тронешь его ни жестом, ни словом.        Шарль повис на руке супруга, пытаясь сделать сам не зная что. Оттащить? От чего? От лавины в мужском обличье, что всяко их накроет? Почему, почему, почему он решил, что укол по самолюбию ему простят? Это не Реера, за спиной нет деда, да и нравы Севера не сильно миролюбивы. Князь далеко, а справедливый посмертный суд ещё дальше.       — Смелые слова. Очень. Непонятно только, как при таких многообещающих качествах из тебя выросло такое ничтожество.       — О, я могу тебе ответить. Всё по образу и подобию того, кто воспитал.        Помолиться Шарль не успел. Взрыв, иначе не сказать, произошёл моментально. Граф сделал было пас руками, да куда там, съехал по ледяной дорожке прямиком к лестнице, к началу перехода. Два гласира сцепились намертво, так, что страшно стало сразу и насовсем. Лёд, искристо-белый, вгрызался в светло-голубой, плиты, осколки и сосульки с чудовищным треском сшибались друг с другом и разостлались вверх и вширь. Ледяные пики пробили витражное стекло, и то со звоном обрушилось внутрь дома. Огромную хрустальную люстру пошатнуло несколько ледяных стрел, так и застрявших в потолке и поколебавших подвески.       — Что вы делаете? Прекратите оба!        Изабелла влетела в дом с улицы, судя по накидке, только из города, возможно, даже только с седла. Инара сунулась было на лестницу со стороны брата, чуть не попала под град ледяных осколков и с совершенно мышиным визжанием вскинула руки.        Шарль зажал уши и пригнулся к полу. Ультразвук на полную громкость — слишком даже для инарэ. Тем более такой отчаянный, умоляющий о благоразумии. Кто бы ещё его послушался…        Ровно посередине нарастающей стены выбился клином третий ледяной валун. У единственной девушки нынешнего поколения «ласточек» лёд был бутылочно-зелёный, без спецэффектов вроде крошки и стрел, зато с завидной целеустремлённостью, разбивающий две борющиеся стихии отца и сына.       — Идиотизм, право слово.        Никто бы не поручился, откуда к действу присоединился Ричард, но он не стал никому мешать. Ураганный порыв просто врезался в строенный ледяной столб и разбил его на миллион осколков разной степени смертоносности. Часть из них пробила цепь люстры, и та рухнула прямо на Изабеллу, которую спасла только братская рука, выдернувшая из-под сияющего града хрусталя, часть окончательно добила витраж, часть хорошенько приложила участников сцены на переходе.        Шарлю осколком прилетело по виску, так, что на несколько мгновений даже в глазах потемнело, и граф опомнился, почти уткнувшись носом в ковёр. Дарсию потрепало сильнее, плюс лорд выпустил крылья, частично прикрыл ими себя и супруга, и теперь они здорово напоминали решето.       — Дар…       — Оставь, это царапины, — Глава Синей партии сделал пару взмахов, ссыпал с себя все ледяные крошки и убрал крылья, хорошенько окропив всё окружающее пространство кровью. — У тебя лицо разбито. Дай я…        Шарль не дал коснуться лица, но руку мужа принял и позволил поднять себя на ноги.       — У тебя бок дырявый, Дар.       — Зарастёт. Ты как?       — Раз стою — значит, живой.        Именно в этот момент Шарль пошатнулся и остался стоять просто потому, что удержали. Казалось, невозможно далеко внизу зашумели Ричард и Изабелла. Они что-то спросили у Дарсии, тот что-то ответил. Шарль как мог хватался за реальность, хотя та и ускользала. Потом мимо промчалась Изабелла, почему-то по очень широкой дуге, если учесть, что нужен ей был совсем не брат. Граф сильно позже сообразил, что сначала девушка коснулась-таки Дарсии, но тот отмахнулся и от вопроса, и от помощи.       — Папа!        Крик перешёл в вой, а потом во всхлипы, очень тихие и оттого, наверное, такие надрывные.        Ричард по лестнице всходил медленнее и как бы невзначай взъерошил Шарлю волосы, не руками, но ветром, очень нежным в сравнении с недавним яростным порывом. Вкупе с прохладой от рук Дарсии графа наконец стало отпускать. Капитан трёх кораблей улыбнулся краешком губ и, больше не оборачиваясь, широко зашагал к сестре в порядком заляпанном кровью платье.        Супруги смотрели на противоположную часть перехода не двигаясь, пока Шарль не шагнул было прочь.        «Посмотри, что с ним».        «Чёрта с два! У твоего отца завидной крепости кости, и это не говоря о том, что он первый напал!»        «Посмотри, Шарло. Ты же сам себе потом не простишь».        Шарль натурально прорычал что-то невнятное, вырвал руку из чужой хватки, но пошёл куда сказали.        Лорду Тристану досталось больше, чем всем его детям вместе взятым. И если мелкие порезы льдом выглядели кроваво, но несерьёзно, то разбитая голова и поразительной красоты сложносплетённая белая коса, наполовину ставшая алой, — ужасали. Голову отцу бережно придерживала Изабелла, стараясь не заляпать слезами и без того испорченное кровью окружающее пространство. Шарль опустился рядом и закатал рукава. Ричард, посерьёзневший, собранный, похожий на брата, как никогда ранее, аккуратно остановил протянутые руки графа.       — Ты уверен? Это не сомнение в твоих силах, не подумай, но… это ужасно…       — Ужасно разорвать сердце любимому мужчине. А это… крови больше, чем проблем. Действительно страшно было бы, не будь её снаружи.        Граф самыми кончиками пальцев коснулся некогда белых прядей и постепенно, потихоньку, ниточка за ниточкой стал разбирать кровавую пряжу.        Возиться пришлось долго, лорд-наместник голову разбил на совесть, но окончательно поправиться ему помогут жрецы, а умереть… Что ж, Шарль сделает так, чтобы до этого не дошло. Тем более если Дарсии от того будет спокойнее. Кровоизлияние в мозг — штука опасная, но старшему лорду везло и на опыт «лекаря», и на его «сострадание». Напоследок Шарль задержал руку над чужой, неспокойно вздымающейся грудью и нахмурился, а после поднял глаза на Изабеллу.       — Я так понимаю, халатность — семейная черта. Когда твой родитель оправится, вышлите его жить куда-нибудь, где потеплее и где кровников, как во всём мире, через каждого третьего, а не по одному на сто километров. В противном случае вы очень скоро останетесь вообще без родителей. Ледяную шпильку я ему из сердца вытаскивать не буду. Можешь так и передать, какая я законченная сволочь и насколько мелочна моя злопамятность, раз я ставлю пощёчину сыну при встрече и жизнь вашего отца на одну меру веса. И пощёчина, знаешь ли, перетягивает.        Граф поднялся, отряхнул колени и ушёл собирать чемодан. Дел на Севере больше не было.

***

       Уход вышел стремительным. Очень похожим на бегство. Шарль даже хотел пошутить на эту тему, но посмотрел на мужа и в прямом смысле прикусил себе язык.        На улице стоял невероятный птичий гвалт. Граф долго пытался понять, откуда он, а потом заметил чёрные пятна у стены крепости.       — Какого…       — Чего ожидать? Мы почти развалили здание, — лорд оглядел старые стены совершенно больными глазами, и Шарль понял, что, вообще-то, при всех дурных воспоминаниях, после всей пережитой боли, Дарсии жалко родительский дом. А крепость и впрямь чуть поехала крышей и словно бы скособочилась. — От карниза ничего не осталось, опорные балки накренились. Ласточки хорошо строят гнёзда, но глина — не тот материал, что переживает лютые бури.       — Но там же птенцы… Сейчас весна.        Лорд пожал плечами, развернулся к дороге и больше ни разу не обернулся.       — Всякие гнёзда рушатся, Шарли. Порой безвозвратно.        До вокзала дошли молча. Чтобы хоть как-то себя занять, граф пошёл ругаться с проводником из-за благоустройства людей, но то ли слух о даре кровника разлетелся шире, чем хотелось, то ли Дарсия в прошлый раз слишком хорошо развесил всем тумаков — реакции не последовало. Людей разместили как должно, багаж господ тоже, так что на перрон в ожидании отправления граф спускался почти с разочарованием.       — Какие вы быстрые! Я прям… не могу… Уф!.. — Ричард, в прямом смысле вбежавший в зал ожидания, повис у брата на плече, пытаясь отдышаться. — Кажется, загнал коня, да чёрт с ним. Сдохнет и сдохнет.       — Провожать не обязательно.        На тон брата Ричард вскинулся, и впервые на памяти Шарля хоть кто-то решился отвесить его мужу подзатыльник.       — Совсем дурак, что ли? Провожать его не обязательно! Кому ты вообще нужен, льдина несчастная, ты…        Дарсия молча обнял брата. Куда крепче и искреннее, чем при встрече. Ричард вцепился в ответ, да, кажется, с такой силой, что хоть одна трещина в рёбрах Главы Синей партии да должна была пойти. Потом братья постояли рядом, соприкасаясь лбами и прикрыв глаза, и Шарль словил себя на откровенном любовании. Не такими уж и разными были молодые лорды. А сейчас и вовсе одинаково замученными и серьёзными. Совсем как и полагалось вершителям своих судеб.        Ричард отступился от брата, поцеловав на прощание его в щёку и тиранувшись лбом о чужой лоб, по-собачьи и вместе с тем совсем так же, как это регулярно проделывал Шарль.        «Я рад был с тобой познакомиться, Шарли».        Капитан трёх судов легонько щёлкнул графа по носу и улыбнулся белыми губами.        «Не вешай носа, он у тебя для этого неподходящей формы».        «Я, кажется, прикончил вашу семью».        «Ха! Ты устроил нам встряску, но я тебя уверяю — ласточки переживали катаклизмы и посильнее. Порой штормы полезны — обнажают гнилые доски в суднах, и только идиот не обновит их из сентиментальных соображений».        «Н-да, Изабелла обновит мне кожный покров, когда узнает, на что я её подписал».        «Изабэ — сильная девочка. Она сдюжит и не такое, поверь. Ладно, вам пора».        Шарля обняли. За все дни пребывания на Севере это были одни из немногих «правильных» объятий, тёплых, искренних и дружеских.        «Напиши как-нибудь Даффи, ты ему понравился, и весточка его обрадует. Береги себя. И этого гордого придурка береги тоже, я его всё-таки люблю».        Мужья зашли на ступеньки, но не спешили проходить в вагон. Ричард провожал молча и, уже теряя поезд из вида, вскинул сжатый кулак, как истинный моряк, желая попутного ветра.

***

       В особняке в районе Изумрудного дола было по-летнему солнечно, просторно и радостно. Шарль в десятитысячный раз провёл руками по шее, взбивая кудри и сам ветер Рееры втирая себе в кожу. Граф готов был перецеловать все шторы и погладить, как друга, каждый предмет мебели. А когда-то не верил, что сможет воспринять дом мужа как свой собственный. Ещё как смог и невероятно по нему скучал.       — Я не понимаю… Лихорадка? Алая капель? У него же совершенно железное здоровье…        Шарль забрал у взволнованного Роярна полотенце, вновь смочил его в ледяной воде и, бережно убрав белые пряди со лба мужа, вытер испарину непросыпающемуся Дарсии. Лорд в прямом смысле слёг ещё в поезде, даже не доехав до Низкой гряды, да так и не проснулся больше. Шарль понятливо телеграфировал друзьям, и Дамиен с Этелбертом явились ещё на станции дирижаблей. Роярна оставили в столице для порядка, но скорее больше для того, чтобы баронет слишком уж не волновался.       — Ни то, ни другое, Рори. Это всего-то имра. А зная твоего друга, он оправится от неё куда быстрее меня.        Этелберт отложил письма и подошёл к друзьям, недоверчиво глядя на Шарля.       — Ты уверен? У твоего драгоценного не было сильных переживаний.       — О, чего-чего, а сильных переживаний нам обоим хватило с горкой. Но давайте я расскажу об этом за ужином. И позовите детей. Пока будут собираться, я перескажу вам все страсти и ужасы, а мягкую версию послушаете повторно и сделаете свои выводы. Только чур не обижаться, я буду бегать сюда каждый час, да и вообще, пока он не проснётся, решать хозяйственные и политические дела я не хочу. Разве что совсем уж неотложные.

***

      — Сказал бы, что могло быть хуже, но куда уж хуже?       — Не преувеличивай. Тридцать восемь и сорок два — невелика разница.        Лорд проспал неделю, четыре дня из которой его лихорадило вплоть до бреда. Теперь Дарсия отвернулся от зеркала и повернулся к мужу острым горделивым профилем так, что у того сжало сердце.        История — самая большая шутница. Она ленива и норовит повторить сама себя, но делает это всегда неожиданно, с новыми деталями и нюансами, так что к повтору вечно никто не готов.        Сорок два… Слишком очевидный намёк, чтобы не заметить.        Граф встал с кровати, подошёл к мужу, погладил его по щеке, всё ещё прохладной и нездорово белой после горячки, и заглянул в глаза. Привычно глубоко-синие, вместившие разом ночное небо и морские глубины. Мелкие морщинки добавили взгляду Главы Синей партии мудрости и резкости, и без того тонкие губы обзавелись горькой складкой; впрочем, Шарль ни секунды не сомневался: пройдет не так много времени — и эти уста вспомнят, как улыбаться. Ошеломляющая северная красота тоже никуда не ушла. Изменилась, ну так есть ли хоть что-то вечное под невечными светилами? Звёзды тоже гаснут, что уж говорить об инарэ.       — Если тебе это важно, этого тебя я тоже люблю. Ничуть не меньше, чем прошлого. К тому же ты лишь чуточку не угадал со своим возрастом, в отличие от меня. Будем надеяться, быстрее освоишься.       — Как вообще к этому можно привыкнуть?       — О, уверяю тебя, моё сердце, привыкаешь ко всему. Да и ты справлялся с задачами посложнее. А ярость, боль и обида… Всё уйдёт, всё притупится. Старая шкурка порой жмёт, а новую разнашивать мучительно, но поверь, она тебе как раз по плечу.        Шарль поднялся на цыпочки, припадая к чужим губам. Поцелуй вышел жестковатым, с ранками от клыков, но граф не роптал.        Весна двадцать третьего года замужества началась непросто. Зато летний сезон обещал быть великолепным.

Конец второй части