— Наша страна самая обширная на свете. Некоторые из наших штатов по величине равняются Англии и Франции, вместе взятым. — Воображаю, какие у вас там сквозняки. Оскар Уайльд
И раз уж я так хотела в это вернуться То я приказываю сердцу биться Я приказываю сердцу биться Я приказываю сердцу Серебряный лис живи, как сердце велит Но если решишься дождаться меня на краю Не вынимай стрелу — уже не болит Я существую только пока я пою. «Серебряный лис» Немного Нервно
Сталь сверкнула на солнце и серебряной дугой взмыла вверх и вправо. Свист раздался сильно позже взмаха, впрочем, Шарль уже ушёл в сторону и обнажил дагу. От неприятностей это не спасло: промах и открытый для удара бок Дарсия компенсировал вероломством и длинными ногами, попросту поставив противнику подножку. Шарль запнулся и полетел кувырком, но не потерял рапиры, сгруппировался и фактически прыгнул обратно, сбив с ног уже лорда. Неэстетичная и некорректная потасовка завершилась пинком в живот обеими ногами. Шарль охнул и согнулся, но справедливости ради мог получить куда больнее — придись удар в ненапряжённый пресс, кишки можно было бы собирать по округе. Дарсия сделал «смешанное» движение, то ли спрашивая, то ли предлагая остановиться, но Шарль сам поднялся и сделал обманный шаг справа, перехватил за спиной рапиру чудовищным, некорректным и недопустимым обратным хватом и поймал на её клинок чужое стальное жало и дагу. Лорд сделал шаг назад, оборот и только после этого охнул и потёр бок у седьмого ребра. На длинных пальцах осталась кровь. Своей дагой Шарль лишь чуть уколол: недостаточно, чтобы всерьёз ранить, но чувствительно для тела. Пара быстрых шагов вперёд и выпад вверх, так что острый кончик рапиры почти касается синего глаза, но срывается, чертит кровавую царапину на виске и срезает белую прядку. Красиво и опасно, если бы не ответный удар филигранно вошедшей между рёбер стали. Граф отскакивает назад. Кровь бежит по боку, под ирдой, а потом и по ноге. Разумно было бы остановиться, но мало ли что разумно. Рапиры скрещиваются и высекают искры. Шарль больше не позволяет себе ошибаться, Дарсия почти не меняет стойку. Из «дурака» лорда не выбить и с помощью пушки, не то что хлипким стальным прутом. Покружив по площадке ещё минут пятнадцать, граф красиво выбивает дагу из руки лорда. Вряд ли это делает его хоть сколько-нибудь слабее и, уж конечно, не умаляет опасности, но Дарсия мягко улыбается и чертит в воздухе литеру «T». — Туше. — Да где?! Граф готов возмущаться совершенно неоправданной «победе», но Дарсия выпускает из рук рапиру, подходит в упор, берёт чужое лицо в ладони и целует. Со стороны столика под цветущими деревьями раздаётся одобрительное улюлюканье. Шарль опускает руки, не выпуская оружия, и, как только прерывается поцелуй, делает глубокий вдох. — Я научил тебя держать рапиру, но ты никак не хочешь учиться дышать. Шарль бы возразил, да снова вдохнул и чуть опёрся плечом в чужую грудь. Со стороны мелочь, а на деле стоять на ногах выходит с трудом. Во время боя, в состоянии куража и азарта, он и впрямь не всегда дышит и не всегда чувствует своё тело. А вот Дарсия видит. Всё видит, помнит и учитывает. — И давно?.. — Минут пять. Ты хотел выйти на «чечётку»? — Нет, на «обратный ход». — О, — лорд обнимает супруга за талию одной рукой, а другой забирает чужую рапиру и мимоходом вытаскивает из земли свою, — красиво бы я тебя ловил на развороте. — Я мог вдохнуть. — У тебя уже глаза желтели, так что сомнительно. Вероятнее, стал бы выжимать себя до конца. Когда-нибудь мы тебя отучим от этой манеры. За столиком под деревьями пили холодный лимонад Роярн, Китти и Дамиен. Шарль хотел бы видеть ещё и Этелберта, но тот обещал быть только после обеда. — А хорошо целуетесь. Шарль кулаком ударил по плечу своего заместителя и скорчил возмущённое лицо, но Дамиен так бессовестно расхохотался, что вряд ли почувствовал силу и посыл чужого недовольства. — Ты! Тоже мне критик! Мог бы и похвалить! В конце концов, я больше не делаю странных движений кистями. — А толку? Дышать-то ты забываешь. Дарсия с капитаном понятливо переглянулись и зеркально осклабились, так что вконец смущённый граф растерялся в выборе, кого бить первым. — Паразиты… — Ну брось, — Дамиен похлопал приятеля по руке, так и не убранной с плеча. — Ты молодец и работа проделана колоссальная. Но, скажем прямо, лично меня пугают как методы обучения, так и твоя манера. — А с ним не выходит по-другому, — Дарсия стянул тонкие чёрные перчатки, сливавшиеся с рукавами ирды, и, налив до краёв бокал, протянул его супругу, уже с тонкой ледяной кромочкой на поверхности. — Начинаешь мягко наращивать темп — он ошибается. Бережёшь его — не может собраться. А вот уколешь или ударишь — и он сразу включается. Хотя, как и раньше, я просто думаю, что не больно-то умею учить. — Ты исправил ему постановку руки. Да и темп… Сразу видно обладателя Звезды. Лорд от последнего замечания брезгливо скривил губы, но смолчал. — Забавно, что во время тренировки вы такие нарядные, во всём чёрном. А мне?.. — Роярн сиротливо протянул приятелю бокал, но то ли лорду испортили настроение, то ли он не рассчитал силы, лимонад полностью заледенел. — Оу. Намекаешь, что можно погрызть? — Намекаю, что ты очень рано стал «упариваться». Ещё комфортная погода. — Кому как, — сердобольная Китти подсела к баронету поближе и развернула свой страусиный веер так, чтобы обмахивать и его тоже. — Кстати, интересно, это тебе должно было бы быть душно. Северная кровь, все дела… — Моя северная кровь играет в полную силу. Оглянись — сплошная зелень, буйство цветов и красок. Сад стоит больше, чем особняк, и я молчу про теплицу. А температура… Что ж, не всем быть столичными неженками. Роярн недовольно стукнул друга по руке, но тут же сменил гнев на милость, стоило Дарсии ласково дотронуться до его щеки и взъерошить волосы. — А в Землях Отцов основателей прохладнее. — Шарли, не начинай… — Что значит не начинай? Я для того их всех и позвал. Кто составит нам компанию? — Нам? О, поздравляю, Шарль, ты уломал этого несносного домоседа. Ау! — За «несносного», Рори, можно и в глаз получить. Как будто у меня был выбор — жужжали в оба уха вдвоём: «езжай да езжай». — А плохо разве? Но я не поеду точно. И так в разъездах: у отца начались полевые испытания, составлю ему компанию. Да и полезно знать, что ещё выдумают наши военные, чтобы поэффективнее стирать с лица земли наш же вид. Чудны помыслы твои, Прародительница, право слово… — Поехали вместе, — Дамиен чокнулся с бокалом баронета и сделал маленький глоток. — Всё равно я в увольнении. — А поехать со мной? Шарль сделал донельзя жалобные глаза и грустную мину, отчего капитан Княжеской сотни тут же принялся оправдываться, но в разговор вмешалась Китти. — Я поеду. Не была нигде дальше Архона. Но что-то мне подсказывает — твой супруг не очень доволен. Дарсия действительно чуть изломил линию губ, то ли с оттенком презрения, то ли сожаления. — Против меня сейчас все ополчатся, даже мой сотоварищ, но я страшно не люблю путешествовать в компании беременных девиц на раннем сроке. Ничего не имею против желания увидеть мир, когда в перспективе следующие лет пять никуда не выехать, потому что жаль детиночку, но, Маан ради, бери в охапку мужа да поезжай. А валить с больной головы на здоровую — дурной тон. Что с тобой случись — виноваты будем мы оба. С тебя никакого спроса. Остальная компания синхронно переглянулась. Китти, на удивление, не зарделась и в глаза лорда смотрела прямо и спокойно. — Я поэтому никому и не говорила. Срок очень маленький, а Альдо меня, конечно, любит, но близко не позволит куда-то выехать. Мужчины — страшно неудобные собеседники в вопросе детей. Вы когда чего-то боитесь или не знаете — предпочитаете запрещать и контролировать. Даже в своей любви умудряетесь душить. — И что, мы не правы в желании сберечь? — Сберечь через методику тюремного заключения? Я же не на Срединный континент собираюсь, а в мягкие по климату и не очень далёкие Земли Отцов основателей. На пароходе, без полётов, перепадов давления, в родственную языковую среду. И, уж конечно, не прошу меня «пасти». — Это не вопрос просьбы или выбора, — Дарсия, на удивление, смягчил тон и поменял выражение лица. — Видишь ли, мы живём в антропоцентричном мире, поклоняемся Прародительнице, меньше ценим мужскую жизнь, нежели женскую, в целом наделяем вас рядом привилегий, но нас, мужчин, всё ещё несоизмеримо больше. Мы у власти. Мы на производствах. Нам легче понять радости и горести нам подобных, и вместе с тем мы несём ответственность за каждую женщину из нашего окружения. Ты обязан, если ты отец, брат, муж. Да чёрт возьми, в глазах народа они оба, — лорд указал на Шарля и Дамиена, — обязаны заботиться о твоих благополучии и комфорте, потому что ты с ними работаешь. Мужские и женские отношения никогда, слышишь, Китти, никогда не станут полностью равноправными, равноценными и хоть сколько-нибудь сопоставимыми, потому что вы можете рожать. И, уж конечно, на моём веку мы не застанем уравнивание прав. Борьбу застанем, уже её видим. «Спасибо» рабочему классу, что выкосили войны прошлых столетий, и женщинам, что встали в освободившиеся ниши, но вас с них выбьют обратно. И, если ты думаешь, что мужчинам будет легче, сними с их плеч бремя постоянного долга, я очень горько рассмеюсь твоей наивности. Нас этот долг приучали любить, хвастаться тем камнем, что висит у нас на шее, а ещё манипулировать другими с его помощью. Потому что разве не посочувствуют кормильцу, что тянет бремя защиты и обеспечение семьи? Разве спросят с него по той же таксе, по которой спрашивают матерей относительно их вклада в родительство? Когда у тебя ярмо на шее, никто не предъявит тебе претензий за дурной характер и отсутствие эмпатии. Так что… попроси супруга. — Отвлечёмся на минутку от поездки, — Шарль сжал руку супруга и повернулся к Китти. — Когда ты забеременеть успела? Почему не сказала? А если не хотела, так давай мы дружно сделаем вид, что не слышали. Так-то это некрасиво — узнавать такие новости раньше, чем второй родитель. Инара игриво улыбнулась. — Ну, во-первых, тебе бы я сказала всяко. Во-вторых, Альдо в курсе, а если он прослушал, так надо чистить уши… — Нет, просто не надо говорить эвфемизмами, а чётко, по делу и на общедоступном языке, не загадками, как вы, девушки, любите, — не удержался от шпильки Дарсия, но Китти только иронично сморщила нос. — Зануда и моралист. — Я консерватор. У меня работа такая, быть точным и взывать к морали прошлых лет. — …ну, и в-третьих, — инара всё же не отчаивалась дорассказать свою мысль, — я предполагала такую реакцию. Так видно моё нынешнее состояние? Дарсия пожал плечами, но остальные мужчины так настойчиво смотрели, что лорд раздражённо цокнул языком. — Да Маан ради, собрались все бездетные или малоопытные, — последнее замечание, конечно же, относилось к Шарлю, — и игнорируете очевидные намёки. Вино она не пьёт, а вот ещё пару-тройку новых доноров явно в семью прикупили, особенно учитывая аппетит нашей барышни относительно крови. Плюс нетерпимость к запахам, сбитый температурный режим… Потому что хоть убейте — сегодня не жарко. Разве что Рори, но это систематические страдания ради страданий. — Хорошего же ты обо мне мнения, — баронет хотел было обидеться, но его уже порядком разморило, да и общее благодушие из Роярна было выбить сложно. — Но это ладно. А тебе правда не нравятся запахи? — Я просто острее их чувствую. Какие-то сильно бьют по носу. Меня больше поражает, что кое-кто всё это видит и помнит. — Пф. Он вообще много видит и помнит. И признаем честно — это полезное умение. Я бы в жизни не додумался. — Вот мы тебя женим… — тут же оживился Шарль. — О, Шарли! Я тебя заклинаю, пощади, не надо! — Ладно, ладно, — всё ещё посмеиваясь, Шарль вновь повернулся к инаре. — Так ты едешь с нами? Ну и хорошо. — Шарль! Возмущённый возглас получился сдвоенным, Дамиен и Дарсия идею не оценили на пару, но граф только отмахнулся. — На ранних сроках даже личину менять не возбраняется. Я «за» относительно идеи спросить Альдо и заодно позвать с нами, люблю большие компании, но в целом… Простите меня, конечно, господа критики, но Китти сама решит, чего она хочет и как поступать. Это я вытаскивал её из-под нежеланного венца и я был другом на свадьбе со стороны невесты на свадьбе долгожданной. Один из вас просто бухтел у себя дома с трубкой в зубах, другой всячески поддерживает идею самостоятельно распоряжаться своей судьбой, но, как дело касается женщин, оказывается в абсолютно непреодолимом тупике. И я это вижу годы и годы подряд. А уж относительно Изабеллы и подавно. — И что же ты видишь относительно Изабеллы, можно узнать? Шарль даже чуть стул отодвинул от стола, чтобы смотреть на супруга как можно полнее. — О! Много. Тебе её назначение рыбной костью поперёк горла: ни проглотить, ни выплюнуть. Север без наместника оставлять было нельзя, я предложил кандидатуру. Погруженную в среду, умную, дотошную, проницательную. Вы порадовались полгода и вернулись к привычному формату грызни. — Мы грызёмся, потому что ей страшно, и я понимаю этот страх. У неё за спиной никого. Отец чёрт-те где и вряд ли уже вернётся домой. Даффин чрезмерно мягок. Это сильная черта характера в том смысле, что его так просто не вывести, но Север — сложный район. Для управления им нужна сталь характера и сердца. А теперь давай вспомним, как скоро Пернасс решил, что может отделиться от Севера, когда править стала Изабелла. Через два года. Отец держал этих лисиц у ногтя столетиями. Да, ценой жизней и крови. Изабелле пришлось сделать ровно то же, и заметь, она лишила головы только одного смутьяна. Да, наиболее отчаянного, но одного. Я бы на её месте вырезал десятерых, а наш родитель разнёс бы Нижнюю Ярру, как уже сделал в начале своего правления. Олдбрисы ненавидят имеров. Поговорка про волка, кусающего хвост лисы, пошла с Севера. Это наш исконный конфликт, который, вероятно, не кончится никогда. А с твоей лёгкой руки в том числе управлять этим бедламом осталась Изабэ. А теперь к вопросу моих реакций и помощи — она отказывается от поддержки. Наместника, которому помогает прошлый правитель, у нас засмеют. Отец мог бы «помочь» и годик-другой порычать из-за Беллиного плеча на лордов-владельцев земель. Принесло бы это покой Изабелле? Нет. Её бы просто перестали уважать и бояться, а наместницу нужно именно уважать и бояться. — В тебе говорит насмотренность на правление твоего отца. Не вся политика строится на страхе. Лорд тяжело вздохнул и поднялся из-за стола. — На маленького ребёнка легче наорать и шлёпнуть, чем объяснить, почему нельзя. Взращивание куска территории от взращивания живой души отличается тем, что если ребёнок сделает глупость, это будет иметь последствия относительно его здоровья или твоего покоя. А жители территории, дорвавшись до демократии, могут сотворить нечто, что подорвёт авторитет страны, разрушит целостность державы, приведёт к распаду, восстанию и ещё чёрт-те чему. Так было в Варгосе, было на Кашских островах. Территории нужен пастырь, послушные овцы и грозные волкодавы, готовые задавить ради хозяина и росомаху, и медведя. Вот где правит Изабелла. И когда-нибудь ты это поймёшь. С этими словами лорд пошёл к дому, а Шарль почти подскочил следом, но был удержан Роярном. — Погоди, мон дирэ. Он сердит, но, честное слово, не в обиде. Сам потом убедишься. А пока посиди с нами. — Я не хотел его задеть… — Не переживай, — баронет подвинул свой стул ближе к графу и мягко похлопал его по руке. — Мы дружим, конечно, меньше, чем вы с Этом, но кое-что я в поведении Дара понимаю. Он болезненно воспринимает тему демократии и прав. Справедливо опасается, что эта тенденция может прийти в Виест, но если не сменится княжеская ветка — этого не будет. Эрцгерцог — не копия отца, но всё же его сын и какие-то черты всяко перенял. — А если всё же вернуться к поездке, — Китти мягко тронула Шарля за плечо, переключая внимание на себя, — я точно не помешаю? — Точно-точно. По этой части я спокоен. Конкретно этот выпад со стороны Дара был рычанием ради рычания. — Не скажи, — Дамиен задумчиво крутил бокал и смотрел куда-то вдаль, то ли на лес, то ли вовсе поверх крон. — Он во многом прав и относительно гендерных ролей, и относительно своей сестры. Не пойми превратно, Шарло, я тебя обожаю, идеи твои ценю и вообще на твоей харизме держалась львиная доля нашего политического успеха, но некоторые твои мысли слишком свободные, широкие и далёкие. Как будто заигрывание с бездной. — Это женские-то права заигрывания с бездной? — Не горячись. Но давай выберем одно направление. Наше дело — люди и тысячелетний межвидовой конфликт. Мы с ним-то не поборолись. Права женщин давай оставим женщинам. Наши барышни вполне самостоятельны, активны и решительны. Захотят — начнут действовать сами, без нашей поддержки. Шарль с Китти переглянулись, одинаково скривили губы и покачали головами. — Не убедил. — Да я и не старался. И вообще, вас двое, а я один. Счастливой вам поездки. А мы, думается мне, уже засиделись и пора бы домой, — капитан поднялся, пожал обоим мужчинам руки и едва-едва коснулся щеки Шарля щекой, изображая поцелуй и прощаясь. — Спасибо за завтрак и беседу. И, Маан ради, начинай уже дышать во время атаки. Не дай прародительница, спарринговать придётся не с мужем. Кто тогда будет тебя ловить?***
Шарль неспешно вылез из воды, накинул себе на плечи мягкое махровое полотенце и промокнул затылок. Волосы, как их ни закалывай, отросли до середины груди и намокали. Граф пока не возвращал непослушные пряди до привычной длины по плечи, но и не решался отпустить ниже. Годы с «конским хвостом» имели свой особый флёр воспоминаний. Приятных и не очень, связанных с Раулем и не только с ним. Франтить в отсутствие Парламента стало особо не перед кем, а значит, и взбивать кудри до состояния элегантной небрежности оказалось незачем. Лорду его нынешняя длина всяко нравилась больше: удобнее было запускать в неё пальцы и накручивать если не на кулак, то хоть на пол-ладони. После утренней тренировки ещё были дела, поездки, согласования, заказ билетов и переписка через телеграф с коллегами из зарубежья. Так что домой граф попал уже под вечер и к ужину решил спуститься, заранее вымывшись и заодно подумав в спокойной обстановке. — Я наверняка тебя спрашивал, но не помню, — Дарсия придирчиво перебирал бутылки в погребе, в который Шарль заглянул только потому, что удивился открытой двери, — ты ледяное вино любишь? — Не помню, когда последний раз пробовал, поэтому не могу сказать. А есть выбор? — Да. Белое, чёрное и розовое. Я бы предпочёл первое или второе. Они самые сладкие, особенно чёрное. — Давай, — Шарль спустился к супругу, скользнул глазами по этикетке и, положив руку на сгиб чужого локтя, склонил голову к плечу мужа. — Я сегодня тебя обидел? — Что ты, нет. Так, поддел моё чувство осознания мира, но это полезно. Может, поговорим за столом? Я бесконечно поддерживаю твою близость в полутьме, но, наверное, всё же не в погребе. Тут пыль и хрупкие предметы. — Пошляк. — Увы, такова моя натура. Ужин господам организовали на веранде, предварительно закрыв стеклянные двери и оставив открытыми только окна. Свечи Шарль зажёг сам, и даже не из соображений экономии или подобного, просто соскучившись по живому огню. — Мы что-то празднуем? — А нужен повод выпить хорошего вина? Тем более раз мы собираемся ехать чёрт-те куда, где неизвестно, будет ли приличная кровь, не говоря уж о спиртном. — Присутствие Китти тебя больше не раздражает, или ты всё ещё против? — Против, но толку-то? — Дарсия выдернул пробку из бутылки и перелил тёмно-алую, действительно почти чёрную жидкость в декантер. — Но я очень хорошо тебя знаю и не хочу нашей размолвки по такой ерунде. А она будет, потому что исхода два. Первый — я настаиваю, ты соглашаешься и какое-то время ходишь смурной. Второй — я упрямлюсь, ты упрямишься в ответ и вскипаешь, в меня летит подсвечник, дай Маан, без горящих свечей, Китти едет, но остаток времени мы шипим друг на друга. Обе альтернативы так себе. — Ну не надо, когда я в тебя кидал подсвечниками? — О, тебе напомнить? Для меня это событие из разряда незабываемого, мне почти грудину вскрыли. Как не помнить. — Ах, это… Ладно. В общем, ты не против. — Я не сопротивляюсь, вот более точная характеристика. Шарль чуть недовольно поморщился, сетуя на вредность супруга, но быстро сменил выражение лица. Больно благодушным было настроение и надежда на почти романтический и вкусный ужин. Гратен, при всей незамысловатости готовки, и впрямь был хорош, а штрудель с мороженым с корицей и вином — и того лучше. Граф сделал маленький глоток вина и задумался на какое-то время. — Оно даже не холодное, не говоря уж о ледяном. — Ледяное потому, что виноград, из которого его делают, замерзает на лозе. Но, если ты хочешь чего-то холодного, могу найти тебе… — Нет-нет. Это так, мысли вслух. Чтобы не говорить о важном, но неприятном. — А разговор обещает быть неприятным? — М-м-м… сложным. — К сложным разговорам нам не привыкать. Начинай. Шарль отставил бокал и тарелку и сцепил пальцы. Неосознанный защитный жест, но, пока они вне Парламента, можно. — Тебе совсем не нравится идея перенимания опыта? — Как сказать, если это будет касаться только твоей сферы — Маан ради. Земли Отцов основателей прогрессивнее нас в отношении общения с людьми. Другой тип ферм, по-другому налажено производство вина с кровью и поставок в уличные киоски чистого продукта. Законодательство, опять же. Но в этой поездке наверняка будут и сомнительные стороны. Земли поделены на штаты, в каждом свои законы и своя власть, но целой страной управляет не Князь, а фактически Парламент, в котором даже нет консервативной партии. Хвалёная демократия — это власть плебеев. Из аристократии единицы. Власть Виеста — власть привилегированной верхушки общества. Мне и так не нравится тенденция сближения народа и аристократии Крови, но допускать работяг во власть… Ничем хорошим эта идея не кончится. — Так я и не планировал перенимать эти идеи. И заодно покажешься вместе со мной, я уверен, у окружающих будут к тебе вопросы, в том числе о том, как существует консервативная партия в стране при главенствующем монархе. — Кому там сдался мой опыт? Парламент распущен. — Парламент столько лет работал на благо страны! Твой опыт бесценен, что относительно твоей жизни, что относительно нашей временной вехи. — Ты очень сильно мне льстишь и подбадриваешь, и я за это благодарен, но, Шарли, я реалист. Дела Виеста плачевны и будут таковы ещё какое-то время. Вот наши реалии, родной. — Это изречение к реализму не имеет никакого отношения. Виест — сильная держава, его внутреннее устройство не может быть неинтересным, а я не намерен о том распространяться, так что у желающих не будет выбора, как спросить тебя. — Такие уступки… — Маан ради! Какие уступки! Я банально не знаю, что говорить, чтобы не сказать лишнего. — Но план по налаживанию мостов придумал и заодно меня в него впряг. — Я внук дипломата, чего ты от меня хочешь? К тому же это привычный мне способ решение вопроса — сбор всех заинтересованных личностей в одном месте. Дарсия какое-то время молчал, а после хмыкнул и поднял руки ладонями вверх. — Чёрт с тобой. Уломал. А чем, с позволения сказать, будет заниматься Китти? — А мы с тобой? Отдыхать, развлекаться, узнавать новое. Политическая подоплёка мероприятия — это так, повода ради. Я, конечно, послушаю пригласившую сторону, может, сам что ценное подскажу, но задачи подготовить себе в Землях почву, чтобы махнуть туда жить и развивать свою партию, у меня нет. Я слишком люблю столицу и в политике заинтересован лишь чуть сильнее, чем в театре. Хотя вру, театр — моя радость. Со всеми его управляющими и директорами, которых пришлось нанимать, со всеми расходами и проблемами. — В этом твоя главная проблема, Шарли. Ты всё пытаешься делать от сердца. И даже ваша партия держится на абсолютно утопичной идее, которой место в среде волонтёров, но никак не в высокой политике. — М-м-м… Есть вариант, что ты просто никогда этого не поймёшь. — А я и не скрываю. Но пока этот аспект не мешает нашей жизни — пускай. Вероятно, ты тоже не все мои идеи и поступки одобряешь. Граф склонил голову и задумчиво очертил пальцем кромку бокала. — Чаще всего я ловлю себя на мысли, что ты очень цепляешься за свою кровь, права рода, происхождение… Что ты ставишь себя выше других. Но потом ты раз за разом доказываешь, что где-то действительно умнее, где-то многократно лучше, а на гордости происхождением я ловлю уже самого себя, и ничего с этим не поделать. Лорд отзеркалил чужое движение со склонённой головой и через стол протянул мужу руки. Шарль охотно потянулся навстречу и сжал чужие ладони в ответ. — Если тебя это тревожит, позволь подсказать тебе неочевидный, но важный факт. Ты лучше очень многих. Даже в кругу аристократии. И лучше не потому, что дорог мне, а по ряду объективных причин. Как минимум вспомни, сколько ты учился и как. Ты знаешь четыре иностранных языка из разных языковых групп, за счет этого кое-как понимаешь ещё около шести. С переменным успехом, но в целом быстро их освоишь, если будет надо. Ты беспрестанно читаешь, и не только художественную литературу, хоть и она ценна. Раньше я предвзято к ней относился, как к источнику хоть какого-то знания, но ты выбираешь бесконечно разные темы и направления. Так что да, ты объективно превосходишь бо́льшую часть окружающих тебя индивидов. Если уж и это не повод хоть для малейшей гордости собой — так за что вообще себя хвалить? Шарль улыбнулся и встал из-за стола. Страстно-эксцентрично требовать объятий не хотелось. Не та ситуация, расклад и настроение, но подойти, мягко обнять и трижды кратко поцеловать — почему нет? — Как я упустил момент, когда ты стал таким внимательным и бережным? Не сказать что раньше не был… — Не был, — Дарсия кончиками пальцев погладил мужа по щеке, но Шарль носом уткнулся в чужую ладонь и по-кошачьи тиранулся всей щекой, вызывая у лорда нежную улыбку. — Но ты хорошо умеешь учить тому, как надо обращаться с теми, кто тебе дорог. Я так часто предлагал тебе готовые решения там, где тебе просто нужна была поддержка. Неудивительно, что это считывалось как давление. Шарль, не размыкая объятий, чуть прогнул спину, выпустил крылья и подался вперёд, встав на цыпочки. Иногда разница в росте казалась ужасающе большой, а собственное тело несоразмерно маленьким. Иначе почему оно не сдерживает то бескрайнее чувство, что в прямом и переносном смысле дарит ощущение полёта? — Не разбивай мне сердце, ты слишком хороший. Я и так люблю тебя бесконечно сильно, дальше просто некуда. Что буду я делать, случись хоть что-то? Не выдержу… Я же тебя обожал, даже когда ты делал мне больно… Так как же теперь, когда всё так, эту любовь в себе умещать? Дарсия склонился ещё ниже, ресницами щекоча Шарлю скулу и обжигая дыханием губы, но не целуя, хотя граф как только не подавался вперёд. — Не умещай. Ты и так постоянно ею делишься. Если и так никак — отдавай мне излишки, я, в отличие от тебя, скряга, все эти богатства храню и делаю постоянный переучёт. А поменяться могу, опять же, только с тобой, вплоть до последней крошки, до самой маленькой частички тепла и света, и это будет честно, даже если ты по итогу заберёшь всё, что у меня было и будет. В эту секунду вряд ли есть существо богаче меня. Шарль бы хотел склонить голову к чужой груди и услышать стук сердца, но теперь с такими знаками внимания приходилось быть осмотрительным. Невозможно было раз за разом переживать давящее чувство бессилия и отчаянья.***
«Насколько было бы легче, подумай вы об этом раньше». В западной башне храма, под шпилем, под самым небом, даром что в кабинете, в полстены которого витражное окно, прохладно, светло и тревожно. Лорд дышит уже почти нормально, и сердце его всё тише и тише, как и положено природному насосу, рассчитанному на века. Десять лет назад. Они только вернулись с Севера. Дарсия более или менее отошёл от имры и долгой лихорадки, и они решили заглянуть в храм. Заглянули. Заглянули так, что пошатнувшегося и почти упавшего замертво мужа Шарль поймал чудом. Красный жрец тот же, что в некрополе, тот, что пускал проститься с Раулем. И вот теперь. Высокий, внешне спокойный, но явно клокочущий внутри, в самой потрясающей мантии из всех, которые Шарлю вообще доводилось видеть. «Когда провели обряд? Где?» Граф не видел смысла лгать, а что хуже того — боялся. Дарсии не должно было быть так плохо в храме, но ведь стало же. Жрец спрашивает ещё что-то. Про даты рождения, фазы Луны, про потенциал силы. Долго и вдумчиво слушает сердцебиение Дарсии, высчитывает пульс. Берёт крохотную каплю крови и поочерёдно опускает в шесть горсточек соли у себя на столе. Впрочем, «соль» — это для Шарля. А капля, как живая, дрожит на ногте жреца и не желает впитываться ни в одну рассыпчатую горку, за исключением предпоследней. Потом разворачивает карту, как позже дошло до графа — звёздную, со всеми фазами, сменившимися за последние годы, считает, вымеряет и качает головой. И всё это два часа кряду. «Вы сделали очень большую глупость. Молчу, что это было опасно, молчу, что у вас ни знаний, ни опыта, но как вы не подумали о противодействии? Такие вещи не просто так проводят только над кровниками». Дарсия разговор слышит, у жреца хватает сил держать ментальную сеть над двумя собеседниками, но разговор лорду не нравится. Он всё больше подбирается и теснит Шарля, перетягивая внимание на себя. Защищает. Пока только позой, не словом, но долго ли до того? «Вам нельзя было шагать за грань. Не с таким талантом». — Я всего лишь гласир. «Всего лишь? Сильных гласиров, действительно сильных, не так много на свете, а ещё меньше живых. Ваш дар действует против вас, выстуживает сердце. Организм бьётся против самого себя, забирает и забирает из окружающей среды силу, энергию и тепло. Разве у вас много друзей? Вас сложно выдержать». — У меня характер сложный. «Бесспорно. А ещё рядом с вами больно. Не физически, а нематериально. И запала хватает только у таких вот, чья сила и радость бьют через край». Жрец указывает на Шарля, и лорд невольно оборачивается и долго смотрит. Синий взгляд неприятен: расчётлив, холоден, проницателен. Но что-то меняется, и граф понимает, что чужая холодная ярость адресована не ему. — Я люблю его не потому, что он призовой олень на пиру. «Разве я что-то такое сказал? Это не имеет никакого отношения к любви, кроме того, что она была счастливым стечением обстоятельств. Всегда неплохо, когда достоинства и недостатки разумно уравновешивают союз. Никто никого не душит. Но вы оба сделали глупость, глупость роковую и страшную. Та сторона не выпускает без жертвы. Она взяла пролитой кровью и возьмёт временем. Но хуже того — она уже взяла вашу предрасположенность. Столько лет баюкать чужую силу своей, сдерживать, унимать и направлять в мирное русло — и всё прахом. Унимать боль вы ещё сможете, призывать кровь к покою — тоже. Но чужая сила вам больше неподвластна. А раз так, я не стал бы прогнозировать больше пятисот лет». — Пятисот лет чего? — не выдержал Дарсия. «Жизни. Вашей жизни. Может, немного дольше, всё зависит от того, как долго вы сможете сопротивляться собственному дару, который по итогу всё равно сведёт вас в могилу. Без шуток и злорадства — мне искренне жаль». В какой-то момент в кабинете стало оглушающе тихо. Так тихо, что было слышно, как кружатся пылинки в солнечных лучах. — Это можно было предотвратить? Шарль долго смотрел в глаза Жреца, пока тот не покачал головой. «Не делать». Шарль проснулся от собственного судорожного вздоха и тут же хлопнул ладонью по простыне рядом. Попал Дарсии по бедру, но, к счастью, лорда не разбудил. Тот поморщился во сне, фыркнул, но глаз не открыл. Тихо-тихо граф поднялся с кровати и выскользнул из комнаты, прихватив халат. Внизу, в кухне (прислуга так устала от придури господ самостоятельно варить кофе, что даже выделила угол печи и полку с турками, мельницей и кофейными зёрнами) Шарль сварил себе немного бодрящего напитка и перешёл с ним на веранду. Заря только обещала заняться, и небо было тёмным и звёздным. Граф почти допил и оборвал все розовые соцветия вокруг своего плетёного кресла, когда его мягко обняли за плечи. — О Маан! — граф вздрогнул и ненаигранно схватился за грудь. — Ну ты рассчитывай, что тебя с твоей кошачьей походкой не слышно ни черта! Заработаю инфаркт, а два сердечника на семью — многовато. — Ну что ты, мне казалось, ты меня и так чувствуешь. — Ну не на уровне же своей полноправной части! Уф, ладно. Я просто испугался. — Прости. Лорд подвинул второе кресло поближе и, усевшись рядом, смотрел на небо, пока оно наконец не стало нежно-розовым с зеленцой. — Преломление… Сейчас его нечасто увидишь. — Ещё лет пять — и небо Рееры совсем потемнеет. Никогда не думал, что доживу до дня, когда столицу станет мучить смог, — Шарль отставил пустую чашку, перевернув её в блюдце донышком вверх. — Не обязательно. Сейчас на производстве начинают вводить фильтры. Затратно, но куда дешевле, чем невозможность разглядеть звёзды. Супруги помолчали, дождались, пока солнце покажет свой раскалённый добела бок из-за леса, и Дарсия закрыл стеклянную дверь, тут же затемнившуюся и спасшую глаза от рези. — Прекращай. — Что? — Терзаться. Это я тебя попросил. — О чём ты? Лорд чуть склонил голову набок и дёрнул уголком губ, всем видом заявляя, что не повёлся на невинный вопрос и вообще не дурак. — Ну правда… — Ох, Шарли… — лорд шагнул вперёд и склонился, беря в ладони чужое лицо. Белые волосы, ещё не схваченные невидимками, не сплетённые в косы, упали Шарлю на плечи и лишили возможности смотреть хоть куда-то, кроме как в синие, безжалостно-нежные глаза. — Ну как ты не поймёшь? Я знаю эти твои глаза телёнка, который сам ляжет под нож. И волнением ты не страдаешь. По крайней мере, это ты не из-за поездки подскакиваешь в ночи. Сколько раз ещё тебе сказать? Давай просто жить. Не надо заранее убиваться. В моём роду никто не жил долго. И ещё меньше умерло в постели, в основном на поле брани ради чьих-нибудь интересов. И вообще, может, я так тебе надоем за следующие века, что ты сам меня и прибьёшь. — Ну какую чушь ты несёшь… — А что? Это почти романтично, если ты снесёшь мне голову или вырвешь сердце. Рука у тебя лёгкая. Пощёчину Шарль мужу отвесил такой силы, что сам же перепугался и подскочил. — О, Маан… Маан… сейчас, я сейчас… Дарсия попросту схватил чужие руки за запястья и зафиксировал, прекратив бесполезные метания графа. Карие глаза от испуга, шока и раскаянья у Шарля и так уже были в пол-лица. — Неприятно, но заслуженно. Извини, я неудачно пошутил. Не подумал, что это настолько болезненно в тебе отзовётся. Совершенно красная от удара скула лорда краску отпускала медленно и неохотно. Хорошо, что не «переродилась» в синяк. Вот была бы красота. Шарля попустило не сразу, а когда всё же спазм мышц прошёл, его пришлось ловить и прижимать к себе, кутая в крылья. — Не подумал он… Я бьюсь за тебя смертным боем, а он «не подумал»… ох… Я сам с тобой ни до чего так не доживу… Детей только жаль. Им всё же нужны родители. Даже взрослым и самостоятельным. Пусть и ради того, чтобы на них, старых, раздражаться. Лорд запустил пальцы в тугие чёрные волны и вздохнул. — Ничего. Мы всё это переживём. Пообещать тебе дожить до семисот? Я же упрямый и исполнительный. — Обещай. И только попробуй не выполнить. — Хорошо, моё солнце. Как тебе угодно. Позабытую кружку с веранды забирали слуги. Кофейная гуща на её донышке как будто сложилась в клубок рассерженных змей. Но толковать это было некому.