Закатные

Раскаленное докрасна солнце медленно выплывало из беззвучной ровной речной глади, заставляя небо вокруг себя яростно кипеть апельсиново-оранжевым и морковно-красным. Мелкие зеленовато-голубые волны накатывали на берег, выбрасывая на глиняно-карминовый песок скользкие водоросли и ракушки. Деревья в неподвижном молчании заворожённо наблюдали за восходом величественно белого карлика, дарующего им очередной беспечный день. Воздух впитывал сладковатый запах разнообразных цветов и трав, росших вдоль облагороженного пляжа. Игорь сидел на скамейке, сжимая ребра шершавых досок с такой силой, что мышцы рук вытесняли замысловатые нити вен на поверхность. Серые, почти бесцветные глаза, в свете восходящего солнца почти болезненно горящие, не могли оторваться от стройной фигуры, плещущей тренированные ноги в прохладной воде. Он сглотнул и проклял себя за непотребные мысли, муравьями копошившиеся в голове. Проклял за то, что, почти не моргая, неотрывно смотрел на красивые ноги, оголенные белыми шортиками, поедал взглядом плавную линию талии, четкую на фоне карминово-кирпичного солнца, захватывающего будто весь горизонт своим размером. Осознанно или нет, но Лера, упирая руки в бока, приподняв этим края нежно-лиловой бесформенной толстовки, оголила поясницу. Нет, это неправильно. Неправильно было принимать это приглашение, неправильно было держаться за руки, гуляя по незамысловатому лабиринту дач, неправильно позволять себе пялиться на нее, семнадцатилетнюю девочку, такую ослепительную и притягательную. И мысли эти неправильные. И он сам становился не-пра-виль-ным. И все же, он позволял себе дальше следить за плавными кошачьими движениями девушки, пока она приближалась неспешно, и был готов поклясться, что заметил в ее глазах зловещий блеск. Блеск, словно бьющий миллионами молний прицельно в солнечное сплетение, импульсами возбуждающий каждую долбанную клетку и проникающий ядом в кровь. Ядом, что зашедшимся сердцем мигом распространялся по всему организму, по каждому органу. Ядом, что вытравливал из него приличие, мораль и воспитание. Ядом, что закипал под кожей любопытством и безумием. Он устал. Игорь реально устал. Смертельно наскучило быть правильным. Он работает в полиции, защищает граждан от бесчинств и беспорядка, что получает взамен? Мизерную зарплату и вечно недовольного начальника?.. Он старался проводить каждую свободную минуту с детьми, быть для них хорошим отцом, чем ему вернулось это?.. Разводом, сплошной нервотрёпкой и красными от слез глазами дочери и сына. Заслужил ли он право хоть немного побыть неправильным рядом с ней? Сможет ли?.. — Боже, кажется мы находимся в настоящей сказке. Невероятно красиво. Лера, грациозная как пантера и тихая как мышка, села на скамейку, совсем рядом с ним. Он чувствовал обжигающее, словно кровавое солнце, тепло обнаженной кожи бедра девушки. Ощущал ровное дыхание, стройным потоком ласкающее шею. Вдыхал опьяняющий едва различимый запах мяты и малины, сочащийся из плавных движений, мягких изгибов тела. Из нее всей. Мужчина повернул голову в сторону Леры. Ее взгляд напоминал шоколад. Топленый, горький и горячий. Он почти невесомо касался его лица, обволакивая каждую черту, каждую линию. Какой он на вкус? Какая она вся на вкус? Быстрый короткий рывок. Почти отчаянный. Совершенно безумный. Оглушительный взрыв, вызванный облекающим бархатом губ, мягких, податливых, разорвал в клочья остатки мыслей. Разум очистился, наконец позволяя ощущениям беспрепятственно влиться в него и затопить собой все тело. Чувствовал, как девушка выгнулась, послушно подалась ему навстречу, целовал более проникновенно и влажно. Встреча языков, их игра, их танец друг относительно друга, спертое дыхание, приятной вибрацией распространяющееся на губах, ее запах, ее вкус… Он готов вбирать это в себя вечно, впитывать и отправляться этими чертовски неправильными ощущениями. Разве можно быть такой невыносимо крышесносной? Рука сама утонула в блестящем в солнечных лучах раскаленном золоте, пальцы зарывались в локоны, воздушные и мягкие как мечта. Мурашки словно пух упали на спину, невесомыми касаниями изучая каждый сантиметр электризованной кожи. Умопомрачительно. Непростительные ощущения. Неправильные. Безумные. Ее рука, покоящаяся на его груди, сжимающая хлопок футболки, мягко спустилась вниз по животу к паху, накрыла его горячей маленькой ладошкой. Да, он уже был возбужден, напряжен как никогда. Безумен. Если она и дальше будет так его целовать, а он будет ей это позволять, то они оба зайдут непростительно далеко. Настолько непростительно далеко, что в глазах Кирилла и Зои неосознанно будут видеть громоздкое, безграничное осуждение, негласный выедающий упрек, справедливый праведный гнев. Поцелуи были долгими, жаркими, мокрыми, накрывали с головой, накатывали волнами безудержных ощущений, дрожью проходили по спине. Но даже их было мало, чертовски недостаточно. Игорю хотелось большего, ему необходимо было трогать ее везде руками, сжимать, вырывая шумные стоны, старательно выцеловывать каждый дюйм разгоряченной кожи, изучать языком, заставляя почти до хруста позвоночника выгибаться его губам навстречу, с нажимом вдалбливаться в хрупкое податливое тело, извивающегося под ним, подчиненного и согласного на все его прихоти. Однако, несдержанно выдохнув, мужчина понимал, кто контролирует ситуацию, кто на самом деле подчиняется, а кто — командует. Ее рука, ловким и быстрым движением справившаяся с пуговицей на грязно-песочных шортах, туго обхватила напряженный член. Игорь ощущал жар, настоящий, почти горячечный. Не от июльского знойного солнца, нескладно и ничтожно низко возвышающегося над водой. Солнце грело его снаружи, пожар же был внутри. Выжигал липкие внутренности, кровеносные сосуды, оставляя только оголенные нервы, тугими струнами натянутыми и чувствительными к любому прикосновению. Пальцы уверенно шевельнулись, проводя вниз по горячей коже. Требовательно, сильно, плотным кольцом обхватив его. Мужчина зажмурился, упираясь вспотевшим лбом о широкий лоб девушки. Шумно вдыхал и выдыхал воздух, пропитанный мятой и малиной. Мята и малина. Какое странное сочетание. Странное и одурманивающее, словно нарзан, словно дорогой хороший наркотик. Она сама странное сочетание. Всё, — ее внешность, ее голос, ее фигура, — будто кремовое напоминание о маленькой девочке, в немом испуге вцепившейся в мягкую игрушку. Но ее мотивы, ее слова, ее действия — это апогея решительности и коварства. Рука пришла в твердое движение, сжимаясь у самого основания, проводя по всей длине пульсирующей горячей кровью плоти, разнося по телу жаркие волны постыдного удовольствия, болезненных мурашек, собирающихся в ногах, щекочущих ступни. Желание двигать бедрами навстречу было невыносимым, ему хотелось двигаться, вжиматься в нее, в ее влажную руку, в нее саму. Игорь плотнее закрыл глаза, чувствуя острые грани каждых бесившихся в нем чувств. Сердце колотится как ненормальное, с силой врезается в грудную клетку, грозя размозжить ребра и грудину, желая вырваться на свободу для передышки. Легкие усиленно и жадно захватывают и качают воздух, насквозь пропитавшейся, густо сочащийся Лерой. Кровь мчится по сосудам, бешено пульсируя в голове. У него сносит крышу, когда горячие влажные губы смыкаются на шее, когда язык скользит по бьющейся в экстазе венке. Поцелуи — клеймо. Каждый оставляет после себя тугой жар, отдающийся мурашками, электричеством под кожей. Игорь впился зубами в собственные костяшки, с рваным выдохом кончая, почти захлебываясь воздухом, вздрагивая, снова и снова, пока рука находится в медленном, но уверенном движении. Мышцы ног и шеи расслабляются, в голове становится восхитительно чисто. И вздрогнув в последний раз, шумно выдохнул, открыл глаза. Она была перед ним. Маленькая, светлая. Широко распахнутые густые карие глаза, не моргая, следили за ним, за его лицом, за его взглядом, за эмоциями, скрытыми там, внутри, где только что было слишком много Леры. Он не был уверен, не осталось ли ее еще где-нибудь в закромах каждой клеточки тела, но сейчас умиротворение и нега вытравили из него все. — Вы у меня в долгу.

***

Мокро. Душно. Жарко. Простыня, невесомое одеяло, подушка, спальные майка и шорты, она сама — всё вымокло, безбожно сочась влагой. Девушка чувствовала, как раскаленный воздух тяжело входит в легкие, беспощадно обжигает нежные альвеолы, как растворяется жаром в тканях организма. Когда беспомощно тонула в сером тумане глаз Непочатова, пока сосредоточенно работала рукой, она еще не знала, что настолько в нем заблудится. Непроглядный густой серый туман обволакивал ее сознание, проникал все глубже, селился в ней без разрешения, заполнял ее без остатка, без права выбраться. Девушка раздраженно перевернулась на другой бок. Шесть утра. А она не сомкнула глаз всю ночь, не проспала ни секунды, напряженная, разгоряченная и возбужденная лежала в мокрой кровати, изнывая. Мысли лихорадили, судорожно, царапая, сжимали дрожащими сильными руками горло, лишали необходимого кислорода. Неуверенный скрип половицы внизу, в коридоре, привлек внимание. Девушка села в кровати, неотрывно глядя на периллы лестницы, купающиеся в янтарном свете почти выпрямившегося за окном солнца. Валерия надеялась и ждала, застыла в немом напряжении. — Ты не спишь? Шепот прорезал густой воздух комнаты, разлетаясь низкими звуками по пыльным углам. Игорь, залитый теплым шафранным светом, стоял на предпоследней ступеньке, виновато пряча глаза и почесывая затылок. Все в нем — от бегающего взгляда до отрывистых движений рук — сочилось напряжением, вязкой массой стекающим на пол и затапливающим второй этаж. — Нет, а вы? Она усмехнулась, не в силах выдавить из себя что-то более оригинальное. Обхватила острые колени руками. Не знала, куда себя деть. — Я хотел поговорить… — запнулся и поджал губы, будто сказал что-то запрещенное. — Нам нужно обсудить то, что произошло сегодня ночью. Это, по меньшей мере, неправильно. И я бы хотел, чтобы об этом никто не узнал. Прости, что позволил… — И все же вы мне кое-что должны. Притупленное сопрано зазвенело в воздухе, оглушило мужчину, трелью забравшись в уши и мозг. Разум жадно зацепился за брошенную, словно кусок кровоточащего мяса в бассейн с акулами, мысль, разрывая ее на части и пережёвывая, истолковывая во всех приличных и не очень смыслах. В голове, где беспокойно плескалась вода, болезненной пульсацией отдаваясь в висках, циркулировали одни и те же образы. Мужчина сглотнул. — Что? Скрип собственного голоса показался ему оглушительным. — Оргазм. Короткий и лаконичный ответ пронесся острыми мурашками по спине. Почти услышал, как внутри что-то с грохотом оборвалось, упало и разбилось, рассыпалось многочисленными осколками, впивающимися в ткани, ранящими, заставляющими кровь, беспощадно обжигающую внутренности, шкворчать под грудной клеткой. Он подошел к настежь раскрытому окну и прикрыл глаза, выдыхая. Ветра не было, поэтому выдуть воспаленные мысли не получалось. Где, куда, черт возьми, провалился тот Игорь, который решил быть неправильным буквально несколько часов назад? Для которого было неважно, кто она, сколько ей лет, чьей дочерью она является? Которого одурманивал один только вид ее стройных ног, который жадно впитывал запах мяты и малины, растворялся в поцелуях, в ласках? Правильно, он растворился. Бесповоротно. Бездумно. Непочатов скорее почувствовал, чем услышал, как девушка изящным кошачьим движением поднялась с кровати, подошла к нему на расстояние вытянутой руки. Он ощущал ее дыхание, порывистое и затрудненное из-за пробирающей духоты комнаты, ее взгляд, рассыпающийся в районе лопаток искрами, припекающими и шипящими на коже. И ей бы стоило так и стоять, не трогать и не отвлекать, пока он бессильно барахтается в желчи мыслей. Стоило ли оно того? Почему ему хватило безрассудства и наглости воспользоваться подходящими обстоятельствами и временем там, на берегу? А сейчас рискнет воспользоваться, когда буквально под ними спит вся ее семья? — Никто не узнает, — ладонь легла на спину, электризуя под собой слегла вспотевшую кожу. Мужчина шумно выдохнул, когда ее руки стали перемещаться по телу. Непроизвольно напрягся под ее прикосновениями, нежными и отдающие жаром даже через хлопковую ткань футболки. Было ли в них что-то особенное? Нет. Но что-то особенное было в ней, что не отпускало, вцепившись слишком глубоко в кожу, не выходило из него, укоренившись внутри, что не давало покоя, не давало уснуть, буквально сводило с ума. Нужно вытрахать ее из эфемерных мыслей, из головы, из всего себя. Игорь развернулся и впился в чуть приоткрытые губы, властно и грубо. Сминал их, безжалостно покусывал, облизывал, играл. Вторгся языком в ее рот, такой тугой и мокрый. Глубоко. Жарко. Влажно. Не позволяет отстраниться, вдохнуть, пискнуть, кладет руки на пылающее лицо, прижимая к себе, почти вдавливая в себя. Так нельзя. Нельзя быть таким грубым. Нельзя с ней здесь и сейчас. Но желание, жгучее и острое, которое она сама старательно раздувала, словно угли, почти болезненно пульсировало по кровеносным сосудам, нервам и, казалось, прямо под кожей. Он чувствовал это бурление, чувствовал, настолько был твердый только от мыслей о том, чтобы ее трахнуть, только от ее запаха вокруг, только от ее присутствия здесь. Только потому, что она, блин, этого сама хочет. Лера порывисто застонала и прижалась к нему. Жар от ее груди и живота, стук сердца под грудиной — такие отчетливые и частые, кажется, будто она сама — сердце, которое неистово пульсирует у него в руках в такт с ним. Лера вцепилась в сильные руки, чувствуя под прикосновениями натянутые струны вен, напряженные бугрящееся мышцы, маленькие волоски. Выгнулась, чтобы быть ближе, чтобы быть почти в нем. Острые чувствительные соски щипало от трения, внизу живота налилась кровь, отягощая и причиняя ощутимую боль. От нетерпения, что густой вязкой массой растекалось под кожей. — У нас не так много времени. Схватив в кулак тонкую ткань футболки, прошелестела Валерия сквозь поцелуй. И ей хватило секундного замешательства мужчины, чтобы, вырвавшись из железных рук, повести его к узкой пружинистой кровати. Он не сопротивлялся, не возражал и когда Лера неожиданно сильно толкнула его на хлопковые простыни, только, неудачно приземлившись и стукнувшись локтем о шершавую деревянную стенку, избавился от футболки, завороженно наблюдая за каждым ее движением. Девушка неспешно сняла майку, с наслаждением неотрывно наблюдая за грязно-серыми глазами с расширившимися зрачками. Пускай смотрит, шумно сглатывая, так же изнывает от желания, глядя на аккуратную грудь с маленькими острыми сосками, как и она, глядя на красивое широкое тело с напряженными буграми мышц. Она развернулась и нарочито медленно стягивала шорты, нагибаясь все ниже по мере их скольжения по ногам. Он запутался. В себе, своих мыслях и чувствах, разрывающими уверенными рывками его изнутри. Когда она стянула последние предметы одежды и предстала перед ним обнаженная, дико упрямая и с сочащейся из шоколадных глаз обжигающей страстью, он перестал контролировать что-либо. Сердце отчаянно билось в груди, мощными ударами тараня грудную клетку, чтобы вырваться и наконец вдохнуть воздуха. Ведь он не дышал. Словно заворожённый наблюдал как она приближается, покорно помогал стащить с себя шорты вместе с боксерами. Обнимал, целовал и кусал как изголодавшийся иступленный зверь, напрочь лишенный совести и морали. Разве можно сохранить хоть частичку разума, когда бархат ее кожи касается его, даря наслаждение, переполняя хлестким возбуждением? Когда чувственные пухлые губы гуляют по его телу, оставляя после себя влажные следы и мурашки, тараканами расползающимися дальше? Когда руки мягкими кошачьими движениями, плавно скользя по торсу, рукам, шее, зарываются в волосы, сжимают пряди в кулаках и тянут. Тянут вниз, глубоко в бездну почти агональной лихорадочной страсти. Боже, сколько ее в нем? Бесконечность? Или все-таки больше? Когда он резко насадил расслабленное податливое тело на себя, задавал темп и, впившись руками в ягодицы, а зубами в плечо, вырывал шумные вздохи, почти стоны, музыкой ласкающие уши, он уже не думал ни о чем. Все, что было вокруг, закрывало собой эту комнату, этот мир, вообще все — это Лера, мягкая послушная и урчащая под его ласками, грубыми жадными прикосновениями, беспорядочными фрикциями. Он закрывал глаза, безостановочно вдыхая ее запах. Глубоко. Почти заполняя легкие. Пьяно. Лера сдерживалась, задушено мыча в плечо мужчины, чтобы не закричать от удовольствия, когда тело сводило в судорогах, а кончики пальцев покалывало от наслаждения. Оргазм накатил быстро и тихо, но зато так ярко и жарко, невыносимо и неистово. Смел мысли на затворки разума. Разлился теплом и спокойствием по телу. Она крепче вцепилась в его волосы, прильнула вплотную к Игорю, когда, резко подняв ее тело, он кончил на внутреннюю сторону ее бедра. — Кажется, я вернул то, что должен был? — охрипший тихий голос обжигал влажную кожу на шее. Девушка усмехнулась, бессильно падая на кровать и зарываясь в ворохе одеяла: — С процентами.