Засланная

*** Признаться честно, Аните даже нравилась эта лечебница. Конечно, нельзя радоваться, что твой ребенок заперт в психушке, но последние несколько месяцев Кэтрин превратилась в слабое, дрожащее растение. Она даже перестала разговаривать сама с собой. Белки глаз медленно желтеют, как сказал врач, постепенно отказывают почки и печень. Ее несчастная дочь никак не может справиться с последствиями того страшного дня. Дня, который перечеркнул ей жизнь. И без того напряженная жизнь, стала невыносимой. Все чаще Анита задумывалась, что ей сейчас гораздо легче, и все реже приезжала в клинику. Раз в неделю, оправдывая себя боязнью того, во что превратилась ее некогда жизнелюбивая девочка. Каждый раз так сложно было собраться и так тяжело доехать, почти невыносимо смотреть на нее. Облегчение наступало только, когда узорные ворота закрывались за ее машиной, а белое здание лечебницы удалялось в зеркале заднего вида. Это все так неправильно. Это один большой кошмар. -Добрый день, миссис Стоун, - поприветствовала ее женщина средних лет, вырвав из тяжелых раздумий. Анита улыбнулась ей механически, как принято улыбаться в ее стране, когда улыбка уже ничего не значит, кроме как «я вежлив». -Добрый день, доктор…- она на секунду замялась, выискивая в памяти сложную фамилию. -Чаквас, - подсказала ее собеседница, пожимая протянутую руку. -Да извините, у меня такие проблемы с запоминанием имен, - смущенно проговорила Анита. Доктор отмахнулась, сказав что-то про вечную путаницу с ее фамилией. Отказавшись от предложенного кофе, Стоун попросила проводить ее к дочери. На лице доктора тут же нарисовалась приличествующая случаю сочувствующая улыбка. Вдвоем они вышли в прибольничный парк и медленно двинулись по выложенной светлым камнем дорожке в сторону тщательно огороженных прудов. В парке было красиво, чисто и правильно, так как это бывает только в больницах и домах престарелых. Ни бумажек, ни примятой травы. Все пациенты чинно восседают на скамейках или в креслах, смотря в одну точку, не делая даже попыток встать и пройтись между деревьями. Стараясь не смотреть на больных, Анита помялась, не зная как спросить, но пересилив себя, осторожно начала: -Доктор, мне сообщили, что Кэтрин серьезно заболела. Я.. я хотела бы узнать, что именно с ней происходит. Чаквас бросила на нее мимолетный взгляд, улыбнулась еще сочувственней и, взяв под руку, повела к ближайшей скамейке. Стряхнув невидимые пылинки со снежно-белой поверхности, она аккуратно присела, стараясь не помять юбку, и похлопала ладонью рядом с собой. Анита присела и тут же нервно начала мять край носового платка. С каждой секундой ей становилось все более неловко здесь находится. Все казалось неестественно правильным. Все давило. Доктор доверительно взяла ее ладонь в свои, и Анита внутренне содрогнулась от холода ее рук. -Миссис Стоун, Кэтрин стало становиться хуже около месяца назад. Пропал аппетит, началось нервное расстройство. Она стала агрессивнее, несколько раз порывалась вырваться из палаты. Нам пришлось даже принимать меры, чтобы успокоить ее. А потом проявилась мышечная слабость. Вся ее сила ушла, она не могла даже встать с постели. На вопросы что болит, показывает на грудь. Анита оживилась и перебила собеседницу обрадованным вскриком: -Она отвечает на вопросы? Вам удалось с ней поговорить? Недовольная тем, что ее перебили доктор едва заметно поджала губы: -Нет, она по прежнему не идет на контакт, просто иногда она как бы просыпается, нам удалось поймать такой момент. Раньше она злилась, могла начать метаться, даже попытаться повредить себе, но сейчас только плачет. Такие просветления не длятся долго, основное время она молчит. Анита тяжело вздохнула, к глазам подступили слезы. Не сколько из-за дочери, сколько из-за собственных обманутых надежд. -Что с ней теперь будет? Доктор помолчала, разглядывая ухоженные кустарники, словно подбирала слова помягче. -Мы сделали ей обследование. На месте старого ранения обнаружена опухоль. Из-за общей слабости организма - не оперируемая. А так же кисты в печени. Я сожалею, но мы ничего не можем сделать. Анита прерывисто вздохнула, утирая слезы тыльной стороной ладони. К горлу подступила тошнота, сглатывая тяжелый комок, она спросила охрипшим голосом: -Сколько? Доктор Чаквас погладила ее по спине. -При самых благоприятных условиях - месяц. Старшая Стоун кивнула, задумалась, ковыряя носком туфли ухоженный газон. -Я хочу ее увидеть. Доктор поднялась со скамейки и молча указала куда-то за спину Аниты. -Я вас оставлю. Женщина обернулась. У самого края искусственного пруда, в инвалидном кресле сидела ее дочь. Вернее то, что от нее осталось. Сухая сгорбленная фигурка, неловко опустившая голову на правое плечо, словно не было сил держать ее прямо. Она не шевелилась, только ветер игрался с полами пледа, укрывавшего ее ноги. Во рту у Стоун пересохло, она с трудом сглотнула и медленно стала приближаться к дочери, словно та могла накинуться на нее. Обойдя фигурку, женщина заглянула в лицо дочери и в ужасе прижала ладонь к губам, стараясь сдержать крик. Ее девочка всегда была красивой, с нежной кожей, изогнутыми линиями бровей, пухлыми губами, густыми волосами до талии. В кресле же сидел ее труп – желтушная кожа, покрылась красными воспалениями, волосы обрезаны почти под корень, губы сжаты в тонкую линию. Тонкие руки безвольно лежат на коленях. Только лихорадочный блеск глаз показывал, что Кэтрин еще жива. Анита опустилась на колени рядом с коляской, сжав вспотевшими ладонями слабую руку дочери. Она никак не отреагировала на прикосновение. Давясь рвущимися наружу слезами, мать тихо позвала ее, прижимая к губам сухую ладонь девушки. С внезапно проснувшимся желанием увидеть в ее глазах хотя бы отблеск прежней Кэтти, она просила ее отозваться. Когда слезы было невозможно сдержать, она заплакала, но без звука, удивившись сама себе. Видимо почувствовав на коже воду, девушка слабо дернула ладонь, а потом медленно повернула к матери лицо. Анита замерла, так страшно было видеть, что некогда активная девочка, теперь двигается, как марионетка на шарнирах. В глазах Кэтрин что-то мелькнуло, а затем девушка слабо пожала ладонь матери и захрипела, пытаясь что-то сказать. Морщась от боли она с трудом, еле слышно, но все же промычала свое первое слово спустя почти 4 месяца молчания. -Мааыаа… Анита улыбнулась ей сквозь слезы, целуя слабую ладонь. -Я здесь, моя милая. На лбу Кэтрин пролегла складка, она корчила рот, но сказать что-то внятное не получалось. Она потянулась к матери, перевалившись на другую сторону коляски. Анита поспешно подхватила ее, боясь что от резкого движения девушка выпадет на траву. В материнских объятиях напряженное тело расслабилось, Стоун почувствовала как мелко затряслись ставшие угловатыми плечи. Кожей почувствовав влагу, Анита успокаивающе погладила дочь по бритой голове, бормоча что-то ласковое. -Мааыааа…- донеслось от ее груди. Анита аккуратно подняла лицо дочери к себе, вытирая большим пальцем слезы со щеки девушки. В желтоватых белках полопались капилляры, делая ее вид совсем болезненным. -Что милая?- прошептала Стоун, целуя дочь в покрытый липким холодным потом лоб. Девушка вцепилась в ее плечо слабой ладонью, стремясь прижаться к ней плотнее, как делала в далеком детстве, будучи сильно расстроенной и обиженной кем-то. -Меээ аык оойоо… - слабо простонала она, слезы застилали ей глаза, она попыталась смахнуть их, но слабые руки не слушались. Не сразу поняв, что она имеет ввиду, Анита закусила губу до крови, прижав к себе хрупкое тело дочери, ее сердце разрывалось, в горле стоял комок. Гладя бритый затылок Кэтрин, она прижалась к ней лицом, стараясь обнять и защитить, как могла когда-то очень давно. Чувствуя себя бессильной, она только и могла что шептать на ухо своей умирающей дочери, что все будет хорошо, что мама рядом, что скоро все закончится. Осталось потерпеть совсем немножечко. Она говорила и сама не верила в свою ложь, давясь словами и в первые в жизни всей душой желая Кэтрин снова заснуть, уйти в себя, чтобы не чувствовать, не видеть во что превратилась ее жизнь, не знать что до конца остались считанные дни. -Меээ оойоо, мааыаа.. -Все скоро закончится, милая. Потерпи еще немного. Помнишь, как в детстве я говорила тебе, что если заснуть, то время пролетит быстрее? Помнишь? - шептала Анита, осторожно усаживая дочь обратно в кресло, девушка доверчиво смотрела ей в глаза, едва слышно шмыгая распухшим носом, женщина прижала ее ладонь к губам. -Давай ты сейчас постараешься заснуть, как в детстве, а когда проснешься, все уже кончится. И я буду рядом, - прерывающимся от сдерживаемых рыданий голосом просипела Стоун, видя как тускнеют глаза ее дочери, ее Кэтти. Как медленно она отворачивает лицо, не чувствуя слез, не чувствуя прикосновения матери, снова становясь закрытым в себе призраком ее теперь уже наверняка мертвой дочки. -Поспи. Я буду рядом, когда все кончится. Я всегда буду рядом, - шептала Анита, плотнее укрывая ноги дочери пледом. Убедившись, что коляска стоит прочно и не скатится в пруд, женщина подхватила сумочку и не говоря больше ни слова выбежала из парка, мимо стоящей белым изваянием Чаквас, мимо других пациентов, мимо охраны. Запрыгнув в машину, она тут же дала по газам, едва не снеся красивые узорные ворота. Нарушая все мыслимые правила, она неслась домой не разбирая дороги из-за слез застилающих глаза. Только дома, сбросив тесные туфли, она первым делом достала початую бутылку виски, взяла сигареты, хотя обещала себе бросить, и упала на диван. В этот вечер, она не открывала никому дверь и не отвечала на звонки, она сидела в темном пустом доме, пока выпитый алкоголь не затуманил разум настолько, что она смогла слабыми пальцами вбить в поисковик короткий запрос, и не свалиться прямо на стол, забывшись тяжелым, удушливым сном. За эту ночь она сильно поседела, но больше никогда не закрашивала седину. *** Я проснулась собранной. Мне снова снился кошмар, но проснулась я спокойной, как удав. Я видела маму и почему-то твердо была уверена, что в последний раз. Взяв чистую форму и смену белья, я отправилась в душевую, и даже еще вчера обидное зубоскальство не трогало меня. Я была абсолютно спокойна, как приговоренный к смерти, докуривающий последнюю сигарету. Я была равнодушна. Это было странно и одновременно легко, я чувствовала себя свободной. Правда это чувство продлилось недолго. Вскоре Чаквас завалила меня работой по самые уши, заставив побегать по кораблю разнося медикаменты, укомплектовать аптечку в шаттле и снабдить капитана сотоварищи новыми ампулами панацелина. С первыми поручениями я справилась играючи, а вот поиски начальства затянулись. Пробегав по кораблю с полчаса и догадавшись наконец спуститься к докам челноков, я мысленно выдала себе орден за идиотство, увидев как капитан неспешно перебирая детали пистолета разговаривает о чем-то со среднего роста девушкой в фиолетовом костюме. Придав своему лицу вежливое выражение, я подошла к капитану, невольно прервав беседу. -Тали в этом нет нужды,- неожиданно мягко говорил Шепард, любовно прилаживая какую загогулину к своему оружию.- Мы справимся сами, а ты можешь координировать наши действия отсюда. Девушка встала в позу и приглушенным маской голосом ответила: -А двери вам наверное святой дух откроет? Не удержавшись я хихикнула, чем сразу выдала себя с головой, ибо еще секунду назад добрый капитан уставился на меня своим фирменным взглядом рентгена. Хихиканье как-то само собой сошло на нет, застряв кашлем в горле, я вытянулась по стройке смирно и протянула капсулы с новым панацелином коммандеру. -Капитан, доктор Чаквас просила передать. Он кивнул, приняв ампулу, деловито вставил ее в разъем, и вернулся к сбору пистолета. Я замялась на месте, по идее ампулы должны быть вручены всем членам десантной группы, но где остальные я не видела, а спросить боялась. Выручила меня девушка в фиолетовом, наклонившись к Шепарду она кашлянула, привлекая его внимание. Капитан перевел взгляд с нее на меня и обратно, вздохнул и бесцветным голосом произнес: -Тали, это Кэтрин Стоун, наш штурмовой медик. Кэтрин, это Адмирал Тали’ Зора нар Райя вас Нима, инженер и старый товарищ. Девушка снова кашлянула, Шепард вздохнул и уступил. Подумать только. Шепард уступил. Ну и дамочка. Я протянула ей капсулу и отступила к челноку. Что дальше стала втолковывать кварианка (а это была именно она, если верить фотографиям в экстранете) капитану я слушать не стала. Осталось дело за малым, вручить последнюю капсулу третьему товарищу и пойти заниматься своими делами. Первое что я увидела в челноке - были четыре янтарных глаза, с легким прищуром смотрящих прямо на меня. Застыв на мгновение, я шагнула внутрь, злобно зашипев на насекомое: -Ты что творишь? У тебя кости еще не срослись до конца, шов еще не снят. Ты о последствиях подумал? Явик тихо засмеялся, но с места не сдвинулся. Первым желанием было выпихнуть его из челнока, вторым наябедничать Шепарду. Ни то, ни другое не осуществимо. Сдвинуть с места эту тушу я при всем желании не смогу, а капитану жаловаться бессмысленно. Он же его позвал. Потерев переносицу, я кинула ему ампулу и, махнув рукой, собралась уходить. В конце концов, я ему не мать и не жена, хочет сдохнуть его дело. Уже на пороге, он окликнул меня, едва слышно. Разворачиваться я не стала, много чести, бросила через плечо, все еще злясь на него: -Чего тебе? Он подошел совсем близко, в нос ударил терпкий запах смолы, склонившись ближе к моему уху, он произнес едва слышно: -Все будет хорошо. Я дернула плечом и не оглядываясь пошла к капитану. Он уже закончил свои приготовления и, застегнув последнее крепление брони, собирался погружаться в челнок. -Оставайтесь на борту, мисс Стоун. Я и бровью не повела, хотя раньше бы разозлилась. -Так точно, капитан. И отдав честь отправилась к лифтам, думая о том, что если самодовольное насекомое вздумает склеить ласты, то я его спасать не буду. И тут же призналась себе, что буду. В любом случае буду. Десантная группа отсутствовала не меньше 3 часов, а я все это время прождала их на 4 палубе глядя на док челноков через стекло, каждые полчаса обещая себе, что вот сейчас точно уйду. Когда палуба открылась и на борт залетел челнок больше похожий на муравья, чем на корабль, я почувствовала неладное, и едва герметизация отсека была восстановлена, бросилась внутрь. Так я увидела первого в своей жизни настоящего гета. Эта удивительная машина с дырой в груди вылезла с места пилота и помогла выбраться остальным. От удивления я даже забыла зачем собственно прибежала, а через секунду вообще пожалела о своем приходе. Я знаю каков Шепард в гневе, но таким разъяренным я его еще ни разу не видела. Он пулей выскочил из отсека чуть ли не паром из ушей не свистя, за ним причитая бросилась Тали и следом этот странный робот. В уме сделав пометку не подходить к Шепарду ближайшие несколько часов, я подошла поближе к странному челноку. Такого чуда техники мне видеть еще не доводилось. Даже интересно, как машины могли такое построить. Муравей в этой конструкции угадывался сразу, но откуда геты знают про муравьев, если когда они строили свои корабли, люди еще не вошли в пространство Цитадели? Или может это не муравей, а какое-нибудь насекомое с их родной планеты? Подумав про насекомых, я вспомнила про Явика и поняла, что не видела как он выходил. Не на шутку испугавшись, я обежала челнок с другой стороны и увидела его. Протеанин стоял, прислонившись спиной к выпуклому боку челнока-муравья, и держался за плечо. За то самое, поврежденное плечо. Подавив в себе все злые выражения, я молча подошла к нему и тут же учуяла терпкий запах смолы. Так пахла его кровь. Шумно выдохнув через нос, я заставила его опустится на пол, и принялась расстегивать крепления наплечника. Наружных повреждений брони заметно не было, значит его не ранили, ну по крайней мере пока я ранений не вижу. Нижняя одежда пропиталась кровью, пальцы тут же покрылась вязкой желтоватой жидкостью, стоило мне прикоснуться к его плечу. Лезвием омнитула осторожно разрезала одежду. Ну вот все как я и предупреждала. Аккуратная линяя шва лопнула от перегрузки, быстрое сканирование показало, что кость цела. И на том спасибо. Приподняв пальцами край отошедших скоб, я не сдержала ругательства – мясо просто разорвало. -Блядь, Явик. Я же говорила. Он молчал, глядя на меня краем нижнего глаза, верхний был закрыт от усталости. Спорить у него явно не было желания, да и боль в лопнувшем шве явно не способствовала к пререканиям. Но мне было этого мало. Мне хотелось чтобы он признал, что я была права. Ведь я предупреждала, я говорила, что так и будет. Я волновалась, черт его дери! -Я предупреждала. Ты не послушал. Вот теперь наслаждайся. Герой, блядь. Просто так я тебя зашивала в прошлый раз. Он молчал, а я начинала злиться. Рану надо обработать и зашить, но если он не сможет идти, что тогда делать? У меня нет с собой необходимых медикаментов. Блядь. Думай, Кэтрин Стоун, мать твою, думай! -Ты можешь идти? – уже подуспокоившись спросила его. Он приоткрыл верхние глаза, кивнул. Язык ему что ли отрезали. -Отлично, поднимаемся и топаем в медблок. Как символично, до этого он меня тащил, теперь я его. Правда, у него получалось лучше. У лифтов насекомое заупрямилось, дескать не хочу в ваш медблок, нас и дома хорошо кормят. Поняв, что ругаться с ним бесполезно я дала согласие, желая спасти его хитиновую шкурку больше, чем доказать всем, что меня не переупрямить ценой его жизни. Уже в его каюте я забегала в поисках ветоши, которую стоило бы приложить к ране и не найдя таковой застыла. Он истекает кровью, надо же как то помочь, что-то придумать. Думай, Стоун, думай! Ругнувшись сквозь зубы, повернулась к мужчине спиной и стала спешно расстегивать униформу. Под официальной одеждой поверх белья я носила простую майку, для удобства, потому что швы формы неприятно вгрызались в бока и спину. Именно ее я сейчас и надумала отдать. Спешно застегнувшись обратно, повернулась к протеанину, с интересом следящему за моими телодвижениями. Его эта ситуация явно забавляла. В конце концов, умом то я понимала, что ранен он не смертельно, но эта, черт возьми, дурацкая привязанность делала свое грязное дело. Прижав майку к ране, от чего она сразу окрасилась в желтоватый цвет. Я вскочила и побежала в медотсек за сумкой. Так быстро я по кораблю еще не перемещалась. Уложившись в рекордные 10 минут, я никак не могла отдышаться, все таки долгие и нежные отношения с сигаретами сказывались. Бросив сумку на пол рядом с пациентом, я опустилась на колени и отняла свою майку от раны. Ругнувшись на отсутствие света в этом подвале, вытащила фонарик и стала детально осматривать ранение. В принципе не смертельно, но поторопиться стоит, кто знает, как давно у него этот шов разошелся. -Держи,- всунула ему в свободную руку фонарик. – Не хочешь в медотсек, так помогай. Его как подменили на этом задании, даже фонарик взял безропотно, светит послушно куда надо. Куда вы, как говориться, сволочи, дели нашего Язвика? Положите откуда взяли. Подцепив пинцетом край скоб, стала осторожно их отдирать от поврежденной кожи. Закончив с остатками шва, достала обеззараживатель - попшикала, медигель - помазала. Ну и дальше по списку. Уже заканчивая доделывать шов и закрепляя эффект ударной дозой панацелина и закрепителя, я нарушила молчание воцарившееся в каюте после начала операции. -Зачем? Он нехотя разомкнул тонкие губы: -Что зачем? -Зачем пошел? Догадывался же, чем может кончиться. Явик посмотрел на меня пронзительным взглядом ярких глаз, как на дурочку. -Капитан приказал. -Капитану можно было сказать, что ты не оправился от ранения, - упрямилась я, в тайне завидуя его способности говорить Шепарду все что угодно, не рискуя получить пулю в лоб и сапог в задницу. -Солдат не оспаривает приказов командира,- устало ответил он. -Ты мог умереть. -Я могу умереть каждый раз, когда иду в бой. Я солдат, Стоун, - упрямо твердил он. -Меня не было рядом. Я бы спасла, -не менее упрямо говорила я, делая уколы закрепителя. -Или глупо умерла, - покачал головой он. -Я могу умереть каждый раз, когда лечу с десантной группой. Я штурмовой медик, Явик, - улыбаясь повторила его слова. Мы оба замолчали. Я натирала свежий шов медигелем, хотя всего того, что я уже ему вколола хватило бы, чтобы убить средних размеров собаку. Трудно признать, что мне просто хотелось побыть рядом. В единственном месте на корабле, где я чувствовала себя спокойно. Особенно, когда желание не взаимно и тот, кто дарит ощущение спокойствия, на деле язвительно старое насекомое, желающее побыть в одиночестве. Эх, судьба–шутница. Я понимала, что задерживаться не стоит. Что ему надо отдохнуть. С мне одной слышимым хрустом в суставах я поднялась, подобрала испачканную майку, небрежно сунув ее утилизатор стоявший у дверей. Явик медленно поднялся на ноги и подошел к бассейну, начав привычными движениями баламутить воду. На мускулистой спине глянцево поблескивали крылья, я вздохнула и вышла, заперев за собой дверь. Облокотившись на нее спиной, задумалась над чем-то, но не смогла поймать за хвост ускользавшую мысль. Из инженерного отсека вышли матросы и, увидев меня, засмеялись, негромко, но это все же вывело меня из задумчивости. Один из них выдал очередную шутку про ксенофилию, вызвав довольные похрюкивания товарищей, но я не обратила внимания, размышляя над тем, что сказать капитану, чтобы он не брал с собой Явика. Отлепившись от дверей, я уже хотела уйти, когда готовый схохмить в очередной раз матрос вдруг побледнел, проглотил свою остроту и поспешил скрыться в лифте вместе с товарищами. Я приподняла бровь в немом удивлении, а секундой позже учуяла густой запах смолы. Обернувшись увидела Явика, молча сверлившего двери лифта своим фирменным взглядом. Не говоря ни слова, он шагнул мне навстречу и, приподняв мое лицо за подбородок, едва коснулся сухими губами моего рта. И так же неожиданно ушел, заблокировав свою дверь. Я выпала в осадок. Слепо пялясь в потолок, я простояла минут пять, пока назойливо не запищавший инструментон не вырвал меня из ступора. Это доктор Чаквас срочно требовала моего присутствия, пообещав себе разобраться во всем потом, когда-нибудь, я немедленно отправилась в медблок.