Words That Water Flowers

Гон задыхался. Во рту — металл, а мускулы — в огне. Невыносимое чувство страха, схватившее за горло и не отпускающее ни на секунду, и было тем, что заставляло бежать дальше и быстрее с каждым следующим шагом. Он хватал ртом воздух, но не мог им насытиться. Его легкие горели, когда он слепо ринулся вперед по школьному коридору. — КИЛЛУА! — Он вломился к медсестре в кабинет, громко протопав кроссовками по кафельному полу. Женщина с короткими черными волосами моргнула, удивленно вскинув брови. Но ему было не до нее. Совершенно не до нее. Он примчался сюда с другого конца школы, потому что услышал- «Видели, что случилось с пацаном Золдиков на перерыве? Он просто резко начал задыхаться и кашлять. Серьезно, все подумали, что он прям там и-» И весь воздух одним толчком вышел из Гона. — Где Киллуа?! — Напал он на медсестру. Ее темные глаза метнулись влево, и Гон тут же повернулся. И прямо там, на белых простынях лежал его лучший друг. Гон никогда не видел его кожу настолько побледневшей, практически бесцветной. Но его грудь вздымалась и опускалась в спокойном, даже мирном ритме. Гон проглотил комок в горле, всеми силами сдерживая всхлип. Он опустился на пластиковый стул возле койки Киллуа и потянулся, чтобы ласково взять белую руку в свою. Она была холодной, как и всегда, но он дышал и был жив. И это все, что имело значение. — Что случилось? — тихо спросил Гон, не отводя взгляда от мирного лица. — …ты его друг? — голос медсестры эхом отразился от стен. Гон вцепился в тонкие, хрустальные пальцы. — Да. — Тогда ты уже знаешь, что произошло. Гон заметно напрягся и стрельнул ядовитым взглядом в женщину. Но ее серьезное выражение лица не колыхнулось, и он тут же понял, как глупа и бестолкова была его ярость. Это не ее вина, что Киллуа оказался здесь, но, с другой стороны, он не в настроении быть вежливым пай-мальчиком. — Ну, я все равно хочу узнать, — прогремел он. Женщина тяжело вздохнула. Она подцепила что-то пальцами со стола, прежде чем начать. — У твоего друга был приступ тяжелого кашля во время занятий. Один из его товарищей использовал на нем прием Геймлиха, когда стало очевидно, что случай серьезный. А затем он выкашлял эти- Медсестра передала Гону пластиковый контейнер, и он тут же вцепился в него обеими руками. — …и только после этого смог восстановить дыхание, — закончила она, скрестив руки на груди, — но он потерял сознание. Так что его принесли сюда. Ты понимаешь, что это? Гон нахмурился, изучая пластиковую тару. А затем его сердце ушло в пятки. Сквозь полупрозрачные стенки он разглядел солнечно-золотые и огненно-оранжевые лепестки с пятнышками красного. С пятнами крови Киллуа, его цветок, его смерть смотрела Гону прямо в лицо- — Да. — Тихо ответил он, сжимая контейнер мертвой хваткой. — Знаю. — Тогда ты понимаешь, что происходит. Гон поднял глаза на женщину. Все его тело слабо подчинялось владельцу. Он понимал, но недостаточно. Он знал о болезни так ничтожно мало. И ему было страшно искать информацию, потому что от этого все становилось еще более реальным. А Гон не хотел, чтобы что-то из того, что он нароет, было правдой. Он хотел просыпаться по утрам и отправлять Киллуа напоминалки, чтобы он поднимался с кровати и не пропускал школу. Он хотел выслушивать нытье Киллуа о том, как отстойно вставать так рано и тащиться на скучные уроки. Хотел возвращаться домой с Киллуа плечом к плечу, слегка соприкасаясь руками и толкаясь, промывая косточки учителям. Хотел видеть хитрую ухмылку и чувствовать на себе светящийся взгляд голубых глаз, когда он копается в портфеле в поисках вкусняшек для них двоих. Гон просто хотел вернуться назад к норме. Он не хотел встречаться с реальностью лицом к лицу и понимать, что однажды он проснется один, и не будет того, кому надо написать или с кем пойти домой. Он не хотел просыпаться и осознавать, что Киллуа ушел навсегда. — Как… — его голос задрожал и пришлось прочистить горло, прежде чем начать заново. — Как долго он продержится, как вы думаете? Женщина сжала губы в тонкую бледную линию. После минутной паузы она медленно сказала: — Я не эксперт в болезни Ханахаки. Стоит сходить к настоящему профессионалу в этой области. Но по лепесткам видно, что растение уже расцвело. Значит, это только вопрос времени, когда он начнет подниматься по горлу твоего друга. Я думаю, ты знаешь, что будет после этого. У Гона похолодела кровь. Он знал. Это значит, он будет стоять у холмика из свежей, еще не осевшей земли и узнавать имя своего лучшего друга, выгравированное на мраморной плите. — Так… Не много, значит. — Отозвался Гон и в этот раз даже не попытался скрыть дрожь в теле и голосе. — Верно. — Ответила медсестра. Ее тон слегка смягчился, когда она продолжила. — Его шансом может стать операция. Но, опять же, я не эксперт. Она замолчала. Гон не стал расспрашивать дальше. Смысла в этом он больше не видел. Все, что она сказала, выбило его окончательно, и не было ничего, что он мог бы сделать. Потому что Киллуа не даст ему что-либо сделать. — Даю вам немного времени наедине. — Тихо проговорила женщина, но Гон услышал лишь обрывки слов, полностью сосредоточившись на лепестках в своих руках. — Я скоро вернусь, так что ничего не натвори. Дай своему другу отдохнуть. Дверь с глухим клацаньем закрылась. Комната наполнилась тиканьем часов на стене у стола медсестры и тяжелым дыханием Гона. Он молчал пару минут, впиваясь взглядом в каждый сантиметр чужого тела. Он все еще держал Киллуа за руку и поглаживал ее большим пальцем, будто тот мог почувствовать успокаивающий жест. Киллуа выглядел таким маленьким и иссушенным среди этих белых простыней, в этой белой комнате с белыми стенами и белым полом. Он не вписывался — Киллуа всегда был живее всех живых для Гона, вечно вгоняемый в краску. — Не вписываешься ты, Киллуа, — озвучил мысль Гон, и его голос звонко отразился от стен. Его друг никак не отреагировал на звук. Все еще неподвижно лежал. У Гона скрутилось все внутри — вот как будет выглядеть Киллуа после того, как болезнь отберет у него последнее? Гон не хотел знать. — Почему ты так поступаешь? — прошептал он. Если бы он заговорил громче, голос бы дрогнул. — Ты… ты видишь эти лепестки, выпадающие из твоего рта, и цветок, растущий в груди… Разве тебя не ранит это? Я… я не- Он неровно вздохнул и попытался унять дрожь в голосе. — Я не понимаю, почему ты позволил этому случиться с собой. — Признался Гон. — Не понимаю, разве стоит оно твоей жизни? В тебе так много… света, Киллуа. Так много того, чем ты можешь поделиться с миром. Ты невероятно умный. Ты же умеешь делать абсолютно все! Смотри, ты можешь адвокатом стать, если захочешь. Или даже астронавтом, ведь ты так любишь звезды! Но ты в-все упустишь, если позволишь болезни дальше изводить тебя. Он, не моргая, наблюдал за бледным парнем перед собой. Лицо Киллуа полностью расслабленное, какое Гон видел только на их совместных ночевках. Он будил Киллуа с утра, поворачивался и видел, что тот все еще спит рядом с ним. Иногда Гон вставал и помогал тете Мито готовить завтрак. Но обычно он оставался на месте и разглядывал мирное спящее лицо друга. Он всегда думал, что есть нечто необыкновенно прекрасное и редкое в его лице, когда он вот так расслаблялся — Киллуа всегда, всегда волновался по поводу чего-нибудь. Его семья, Аллука, его будущее. И только рядом с Гоном он мог скинуть все с плеч и свободно дышать. Гон считал это своего рода личной победой, что именно он был тем, кто привносил в жизнь друга некое подобие мира. Ведь так все и было, верно? То, что он мог сделать кого-то, о ком бережно заботился, счастливым и спокойным. Гон всегда хотел для Киллуа только этого. Он откинул контейнер с лепестками на пол, а затем потянулся и свободной рукой нежно коснулся серебряных локонов. Волосы Киллуа, как и всегда, были мягкими и шелковыми. Гон продолжил ласкать их и раскладывать вокруг бледного лица. — Иногда я смотрю на тебя — и ты сияешь, знаешь? Например, когда смеешься, а солнце освещает твои волосы и создает что-то вроде нимба. Или когда в первый раз откусываешь шоколадку и жмуришься от удовольствия. У Гона потяжелело в груди. Было слишком тяжело выдавливать из себя слова. Он больше не знал, почему все еще говорит. Киллуа все равно его не услышит. Но ему всегда становилось легче после разговора с другом, и он не смог придумать ничего лучше. — Я все еще не понимаю, как кто-то может тебя не любить. — Задумчиво признался он, сжимая руку Киллуа в своей. — Он, наверное, слепой раз не замечает, насколько ты невероятен. Я уже говорил про твой ум, но ты еще и очень заботливый. Никогда не видел, чтобы кто-то так часто звонил или писал своей сестре. Ты всегда готов помочь мне со всем, даже с математикой. Гон устало посмеялся — формулы всегда были его ахиллесовой пятой. Но даже они начинали иметь смысл, когда за дело брался Киллуа. Вообще-то все становилось осмысленным рядом с Киллуа. И только когда он отдалялся — Гон опять начинал путаться. Не то чтобы он не был в состоянии разобраться самостоятельно. У него бы вышло, приложи он побольше усилий. Но с Киллуа было в сотни тысяч раз легче и веселее. Ничего дельного Гон в одиночку не сваял бы. После секундного колебания Гон сбивчиво продолжил: — Ты умный и заботливый. А еще забавный. Всегда заставляешь меня с-смеяться от всей души. Эм... Вот же черт, глаза снова начало жечь. Плохо дело. Гон шмыгнул и потер красный нос. Он не хотел расклеиваться, когда из них двоих Киллуа был в беде. — Т-твои волосы очень красиво блестят, и у тебя веснушки на носу. Но никто не замечает, потому что надо подойти очень близко. У тебя всегда такая нежная кожа, и твои руки такие тонкие и элегантные. Не понимаю, почему ты всегда в карманы их прячешь, когда они настолько прекрасные. И… и ты всегда так грациозно двигаешься. Не могу описать, насколько. Сколько бы Гон ни пытался, он не смог сдержать горячих слез, прочертивших влажные дорожки по щекам. Он яростно заморгал, пытаясь избавиться от них, и после сломанным голосом продолжил: — Твой смех — это самый лучший звук в мире. От него в груди так тепло и уютно. А от того, как сверкают твои глаза, когда ты в восторге от чего-нибудь, у меня дыхание останавливается. Иногда при виде твоей улыбки сердце начинает биться слишком сильно, и я теряю нить разговора. И чем больше я на тебя смотрю — тем сильнее понимаю, как сильно не х-хочу терять тебя. Он глубоко вздохнул и постарался унять разбушевавшееся сердце. — Я... Киллуа, я хочу быть рядом и иметь шанс наблюдать за твоим сиянием, и ростом, и жизнью. Я хочу быть тем, кто заставляет тебя смеяться. Тем, кто зажигает свет в твоих глазах, и тем, кому ты улыбаешься. Потому что ты заслужил быть счастливым. Ты так дорог мне, а я волнуюсь о тебе так, так, так сильно. Сильнее, чем ты можешь себе представить! Иногда начинает казаться, что сердце вот-вот выскочит из груди от того, насколько я лю- Гон оборвал себя. Люблю? Он только что сказал «люблю»?! В ушах гремел бешеный пульс, а щеки тут же залило краской. Мысль выбила его из колеи, словно кто-то прошелся по нему мешком с кирпичами. Во рту пересохло. Он не понимал, что с ним происходит. Он любит Киллуа? Ну конечно. Это далеко не новость — Киллуа был его лучшим другом с двенадцати лет. Они делают все вместе, делят все между собой. И то, что он сказал ранее, было правдой — он хотел заставлять Киллуа улыбаться. Хотел быть вместе с Киллуа хоть до самой старости. Но… определенно было что-то еще. Больше, чем невинное желание принести другу все счастье в мире. Гон отчетливо помнил: когда Киллуа рассказал ему про Ханахаки, казалось, что солнце погасло, и Земля остановила ход. Холодный ужас осознания того, что Киллуа больше не будет ходить с ним плечом к плечу каждый день. Он помнил, как тело друга прижималось к его, когда Киллуа кричал на него в своей спальне. Кожа горела в местах соприкосновения, а его лицо осталось красным на всю ночь. Помнил, как Рейзор сообщил ему, что болезнь Киллуа означает, что тот любит кого-то сильнее Гона, так как он готов отдать свою жизнь ради этого человека. Гон был так зол и сконфужен — Киллуа дороже ему любого другого человека и было так грустно думать, что он не чувствует то же самое и предпочел бы кого-то еще. А еще он помнил, как… Как чертовски хорошо выглядел Киллуа у водопада. Как блестела нежная кожа, купаясь в солнечных лучах, за секунду до того, как они прыгнули с обрыва. Помнил, как глазел на удивленное лицо друга после того, как они выползли на песок. Помнил непреодолимое желание узнать, насколько мягкие у Киллуа губы. Помнил, как приблизился и склонил вбок голову еще до того, как понял, что собрался сделать. Помнил, как лежал позже вечером в постели, без сна, прокручивая момент снова, и снова, и снова, пока пульс не начинал зашкаливать, и приходилось отвлекаться, а позже начинать сначала. Так… Что это все значит? «Есть разные типы любви, Гон, » — прозвенело в голове, — «влюбленность отличается от простой любви к кому-нибудь.» Гон зажмурился и глубоко задышал, пока от излишка кислорода не начала кружиться голова. Он тогда не понял, что имел в виду Киллуа, но сейчас все стало ясно. Потому что Гон был влюблен в своего лучшего друга. «Влюблен» — романтически заинтересован в Киллуа Золдике, парне, о котором знает больше, чем о ком-либо еще. Гон был влюблен уже долгое время, если подумать, но только сейчас он понял, что крутит и буйствует у него внутри. Гон медленно открыл глаза. Он все еще держал руку Киллуа, и его сердце забилось еще сильнее от осознания. Он перекинул взгляд на чужие тонкие черты, упиваясь видами серебра, и мрамора, и звездного сияния, исходящего от него. Киллуа был невообразимо прекрасен, подумал он, и щеки снова тронул румянец. Гон прикусил себя за внутреннюю часть щеки, когда на губах расцвела улыбка. Вау. Сейчас, когда он собрался с мыслями, стало довольно очевидно, как сильно ему нравился Киллуа! Все, что касалось парня, наполняло грудь Гона странным, головокружительным чувством. Как он вообще мог быть таким слепым?! Но… Но что насчет Киллуа? Улыбка испарилась с губ. Ледяной страх мгновенно сковал тело, наполнив разум черной пустотой. Он совершенно не подумал об этом, слишком увлеченный собой и своими чувствами. Очевидно, Киллуа уже влюблен в кого-то. Но вот в кого? В памяти вспыхнул список. Гон прокручивал имена: Зуши, Икалго, и… Что еще? Он оставил еще одно пустое место по какой-то причине. В то время он думал, что должен быть третий человек, но не мог понять, кто. Но сейчас имя с легкостью раздалось в голове — Гон Фрикс. Это вполне вероятно, верно? Киллуа мог бы любить его. Может быть. Но разве Киллуа не сообщил бы тогда? Нет — подумал Гон и перестал дышать. Нет. Киллуа не сказал бы, ведь он слишком стеснительный, когда дело касается чувств и эмоций. Киллуа редко думал о себе — черта, которую привила ему семья — и верил, что не достоин всех хороших вещей, которые жизнь ему подкидывала, даже несмотря на то, что это не так. Киллуа заслужил все и даже больше. Так что… Может быть, Киллуа был влюблен в него, но и предположить не мог, что Гон чувствует то же самое к нему, и именно из-за этого по нему ударила Ханахаки. Или, может быть, Гон просто напридумывал из эгоистичного желания быть любимым в ответ так же сильно, как любит сам. Гон тихо застонал. Замечательно, ничего не скажешь. Сам себе он ни капли не помог! Признайся он Киллуа и окажись его чувства безответными, он заставил бы друга чувствовать себя виноватым. А это последнее, чего бы он хотел. Но с другой стороны, если Гон действительно тот самый человек, то Ханахаки исчезнет навсегда, верно? Киллуа будет исцелен. С гудящей головой он снова осмотрел чужую неподвижную фигуру. Его лучший друг мирно спал и был не в курсе гоновской головоломки. — Если бы ты только был в сознании. — Прошептал он и, нагнувшись над койкой, заботливо погладил белую щеку. Кожа, как и всегда, словно из хрусталя. Гон так же шепотом продолжил: — Ты бы точно знал, что делать. Никогда не ошибаешься. Но, кажись, здесь придется разбираться самому, хах? И ему стоило бы поторопиться. Если верить тому, что рассказала медсестра, у Киллуа не много времени в запасе. Пока Гон разбирается в себе, цветок продолжает расти. Будет ждать слишком долго — Киллуа погибнет. Гон рвано вздохнул. Киллуа скоро умрет. А Гон останется один, навсегда влюбленный в призрака. Он до тупой боли сжал зубы. Не хотелось представлять, каково это будет — жить без Киллуа. А если он не признается, так и будет всю жизнь гадать, ведь, вероятно, он был близок, чтобы спасти жизнь самого дорого человека. Он будет жалеть всю свою жизнь. Значит, Гону необходимо быть честным с Киллуа. Но… Но, что, если он не ответит взаимностью на чувства Гона? Тогда Киллуа будет ненавидеть себя до самого конца за то, что заставляет влюбленного в себя человека наблюдать за своей кончиной. А Гон не хотел прибавлять к постоянной боли друга еще и это. Разве это не самое важное? У него есть шанс спасти друга, разве он не должен использовать его? Перед глазами кружилось марево. Он не знал. И времени, чтобы подумать не бы- Гон уловил движение лишь краем глаза, и вот он уже тонет в голубой глубине глаз. Прежде, чем Гон успел подумать, он уже нервно одернул руку от чужой щеки. Киллуа остолбенело моргнул и еле слышимым голосом прошептал: — Гон..? Уголки губ тут же поползли вверх, а сердце ожидаемо пропустило удар при виде еще слегка сонного выражения на прекрасном лице. Он все еще не мог поверить, каким тупым был, раз не мог раньше понять все. — С пробуждением, Киллуа. Как ты? — тихо сказал Гон. Киллуа состроил гримасу. В его голосе — хрипотца. — Дерьмово, вот так. Эх, — он попробовал прочистить горло, но тут же сдался, издав вместо этого болезненный стон. Похоже, его горло еще не отошло от недавнего приступа. — Не напрягайся, — Гон многозначительно сжал его ладонь в своей. — Сейчас все в порядке, ты у медсестры. Взгляд Киллуа проскользнул по их переплетенным пальцам. Румянец тронул бледные щеки, и у Гона в груди воскресла надежда. Киллуа смочил губы. — Г-Гон. Эм. — Да? — Он снова сжал их руки, и улыбка тут же расцвела на красном сонном лице Киллуа. Киллуа принялся жевать нижнюю губу, а Гон все терпеливо ждал. А затем Киллуа посмотрел на него прямо и решительно. Гон завороженно смотрел, пока внутри него бушевала буря, и ожидание разрывало изнутри. Киллуа открыл рот- КЛАЦ! Они оба подскочили от громкого звука. Гон рефлекторно отпустил Киллуа и тут же пожалел об этом — рука встретила холодную пустоту. Но затем он увидел, кто стоял в дверях, и все мысли одновременно покинули его. — Мистер Золдик, — с кислым лицом отчеканила медсестра, показавшись из-за спины гостя, — Вы можете идти домой. Ваш родственник подписал необходимые документы, так что вы освобождены от занятий на весь оставшийся день. Гон спохватился и повернул голову к шокированному лицу Киллуа. Тот испуганно смотрел на низкого, морщинистого мужчину в дверном проеме. — Дед? — прошептал он. Пожилой мужчина покачал головой. — Здравствуй, Киллуа. Думаю, пришло время нам поговорить. Собирай вещи — мы уходим.