Words That Water Flowers

В машине стояла тишина. Дедушка полностью был поглощен дорогой, смотря лишь вперед незамутненным взглядом, даже не обращая внимания на сильнейший дождь, бьющий по стеклу. Киллуа нервно ерзал рядом на пассажирском сидении: они уже десять минут как ехали в абсолютной тишине, но он скорее выбросился бы из машины, чем завел разговор. Вообще-то, лучше бы они и не начинали общаться. Не хотелось объяснять, почему посреди урока он начал задыхаться, при том, что все, чем он занимался — это предвкушал послеобеденный поход на пляж с Го- — Киллуа, — неожиданно подал голос дедушка, и младший Золдик дернулся. — Д-да? — Запнулся он и сразу же осыпал себя проклятиями. Здорово, он уже замешкался! Шикарное начало. Но дед не обратил внимания на запинку и продолжил низким, гремящим голосом: — Медсестра сказала, ты кашлял сегодня. У Киллуа сердце ушло в пятки — нельзя чтобы дедушка узнал правду, не сейчас. Точно не после сотен подавленных, разрывающих приступов кашля и десятка тайком проглоченных лепестков. — Все, что она сказала — ложь, — коряво соврал Киллуа. — Она просто школьная медсестра. Знаешь же, они всего лишь кучка озлобленных старух, весь день выслушивающих нытье малолеток, у них всегда с головой не в пор- — Киллуа. От сильного голоса электричество пробежало вдоль позвоночника, и он тут же закрыл рот. Дед все еще не смотрел на него. — Как долго у тебя это заболевание? — Напрямую спросил мужчина. Киллуа вязко сглотнул. Черт, видимо, поспорить не получится. Дед не ходит вокруг да около и не расставляет словесные ловушки как мать или Иллуми, поведением он больше походит на отца. Мужчина все еще терпеливо ждал. — … некоторое время, — наконец признался Киллуа. И тут же внутренне поблагодарил себя за то, что сдержал дрожь в голосе и не выдал ежесекундно накатывающие на него волны разнообразных эмоций. — И ты молчал все это время. На это у Киллуа не нашлось оправдания, так что он просто кивнул и сохранил непробиваемое выражение лица. — Почему? — Почему? — Недоверчиво повторил парень. Он все уже давно понял, но все равно задает подобный вопрос?! — Потому что я знаю, что вы заставили бы меня сделать, расскажи я вам! Я не позволю вам стереть все мои эмоции и сделать из меня какого-то смиренного болванчика! Машина замедлила ход у светофора. Дед посмотрел на него стальным взглядом серых глаз. — Ты умираешь, — заявил он, и у Киллуа кровь застыла в жилах. — Не думаешь, что сейчас не самое лучшее время, чтобы цепляться за старые обиды? Киллуа возмущенно раздул ноздри. — Дело не в этом, — прорычал он. — Дело во мне, не желающем вашего постоянного контроля! — Думаешь, если дашь цветку задушить себя, то освободишься? Киллуа вжал кулаки в сидение: — Ты не поймешь. Никто из вас не поймёт. — Тогда объясни мне. Киллуа ненавидел непоколебимый ритм его голоса. Ненавидел давящее чувство, когда на него направлены эти два стальных глаза; прямолинейные вопросы, и как он не мог ускользнуть от них, не выдать себя с головой. У деда не было ни материнских рыданий, ни безэмоционального монолога Иллуми; в его голосе не было ни капли тяжелых отцовских ожиданий или издевательств Миллуки — он был прям, как стрела, и всегда смотрел только в глаза, не оставляя возможности отвести взгляд. И Киллуа ненавидел все это. Ровно как и все остальное, что касалось его семьи. Он отвернулся и уставился в свое окно. Дождь спускался тонкими свежими дорожками по темному стеклу. — Зачем мне пытаться что-то объяснять тебе? Ничего не изменится. Все равно слишком поздно — медсестра уже разболтала про мое состояние, верно? В этот раз замолчал мужчина. Киллуа уловил яркий зеленый блеск, и почувствовал как машина мягко дернулась вперед. Тяжелая мрачная атмосфера между ними все равно претила Киллуа меньше их диалога. Разговоры в их семье всегда так или иначе заканчивались спорами, и это еще одна причина, почему Киллуа так активно избегал дома. Хотя Аллука отличалась, а после встречи с Гоном эти удушающие беседы и вовсе стали казаться не такими плохими. Гон. Киллуа впился ногтями в ладони. Он мечтал оказаться сейчас с ним, чем в этой до смешного дорогой машине с кожаной обивкой и сверкающими, новейшими техническими примочками. Лицо Гона всплыло в памяти. Он был рядом, когда Киллуа очнулся в кабинете медсестры, но вел себя как-то странно, и Киллуа так и не понял, что не так, но его хватка... Она была настолько внушительной, что до сих пор отдавалась тяжестью в руке. Самого факта их переплетенных рук хватило для того, чтобы отправить Киллуа опять в забытье. Даже сейчас, двадцать минут спустя, у Киллуа от одной мысли забилось сердце. Рука Гона была такая теплая, а согревающее рукопожатие таким крепким, словно он не хотел отпускать… А еще были и другие интересные особенности: пунцовые щеки друга и влажно блестящие глаза. Гон откровенно впивался в него взглядом, из-за чего Киллуа пришлось покинуть комнату, ощущая какую-то странную неловкость. Киллуа скривился, когда тупая боль пронзила виски — не хватало еще мигрени, черт возьми! У него и так сейчас достаточно проблем, с которыми надо разбираться. — Твой друг знает? Вопрос выбил Киллуа из колеи, и пару секунд он пустым взглядом буравил деда. — А это важно? — Осторожно спросил он. Но мужчина на это не клюнул: — Что он об этом думает? Киллуа помнил как побледнел его друг, когда он впервые при нем выкашлял лепестки на стол всего несколько недель назад. Он помнил опустошающую боль в его голосе и уверенность во взгляде. — По мелочи, — ответил Киллуа, и его дед тихо фыркнул. — И, опять же, это неважно! — Внезапно выпалил он. — Ничье мнение не важно — это мое тело и мой выбор! Конец разговора. — Боюсь, ты ошибаешься. Киллуа замер. Что, черт возьми, это вообще должно значить? — О чем ты? Дед на мгновение взглянул на него своим нечитаемым взглядом и вернулся назад к созерцанию дороги. Из-за напряженного молчания в воздухе машина стала казаться непропорционально маленькой и душной. Киллуа почувствовал себя птичкой в клетке, которой просто некуда деться. Он прикусил себя за внутреннюю сторону щеки и дал железному привкусу наполнить свой рот. Хотелось кричать, лишь бы разбить звенящую тишину. Как много бы он отдал, чтобы вернуться в школу прямо сейчас! Когда он с Гоном, не остается ни следа подобного давления, наоборот, ему легко и комфортно. Гон более родной, чем его мрачный семейный особняк. Спустя пару минут давящей тишины Киллуа процедил сквозь зубы: — Томить молчанием уже давно не круто, дед. Ты скажешь мне, что имел в виду, или мне начинать перечислять варианты? Пожилой мужчина тяжело выдохнул. — Да что?! — Взорвался парень. — Что такое, почему ты молч- — Ты глава, Киллуа, — сказал дед, и Киллуа, испустив мучительный стон, откинул голову на спинку сидения. — Боже, только не опять об этом. — Он оттянул щеки вниз в усталой гримасе. Нарастающая боль от этого и рядом не стояла с тем, сколько мучений ему приносил весь этот диалог. — Мы уже говорили об этом, разве нет? Я не собираюсь руководить какой-то долбанной работой, которая меня ни капли не интересует, и мне плевать, сколько заплатят. Не буду. — … а также ты мой внук, — подытожил дедушка. Киллуа моргнул и уронил руки на коленки. Вот это было неожиданно. К чему это старик вел? Он осторожно наблюдал, как мужчина свернул на длинную, петляющую дорогу. Ее окаймляли мощные деревья с пышными кронами, которые, казалось, тянулись бесконечно. Ну, по крайней мере, в детстве он думал именно так. Но теперь он знал как никогда, что дорога вела прямиком к воротам их семейного особняка, и подступающий к горлу, тошнотворный комок нервов никуда не исчезает с каждым пролетающим мимо окон деревом. Так отстойно было осознавать, насколько это ужасно — возвращаться сюда каждый раз. Спасало только знание того, что с наступлением утра он сбежит в школу. Сбежит назад к Гону. Тяжелые, кованые ворота мгновенно открылись, стоило только машине показаться из-за деревьев. Всего минута - и дедушка уже останавливается на полукруглой подъездной дорожке у парадного входа. Киллуа подождал, пока мужчина заглушит мотор и отстегнет свой ремень безопасности. Он не знал, к чему дед хотел повести диалог, поэтому предпочел молчать. Некоторое время все, что он мог слышать, был дождь, барабанящий по стальной крыше. Затем дедушка сказал: — Невозможно закрыть глаза на состояние будущего главы семьи и моего собственного внука, Киллуа. Однажды ты шагнешь вперед и займешь место своего отца, но этого не произойдет если ты будешь мертв. Дрожь, бившая Киллуа до этого, усилилась в десятикратном объеме. Она заползла в глотку и перекрыла дыхание. Удивительно, но это произошло и без участия бархатцев в его груди. — О чем ты? — Спросил Киллуа. — Ты же не пытаешься сказать, что… Мужчина взглянул на него, и слова утонули в горле. — Я запланировал тебе встречу с Иллуми, — тихо прохрипел дед. Болезненный холод облизал спину блондина. — Ты не мог. — Но я сделал, — торжественно ответил мужчина. — Других вариантов нет. Ты должен доверять своему доктору, когда дело доходит до подобного- — Да всегда есть другие варианты! — Ядовито выплюнул Киллуа — ярость, вперемешку со страхом ослепили его и проглотили целиком. — Ты знаешь, какой Иллуми! Он- Он убьет меня. Дедушка снова тяжело вздохнул. — Не будь таким драматичным. Твой брат никогда тебе не навредит. — Но он на это способен, дед! Иллуми вырвет все мои эмоции, если будет проводить операцию, и ты знаешь это! Разъяренные крики звонко разносились по небольшой машине. Его грудь горела, будто он пробежал марафон, и дикая животная паника разгоралась в утомленном разуме. Из всей его не-от-мира-сего семьи именно Иллуми был тот, кого он ненавидел — и боялся — больше всех. Один вид мертвых глаз и чернильно-черных волос заставлял сердце бешено биться в ужасе. Иллуми пытался контролировать каждую часть его жизни, начиная с появления Киллуа на свет. Ему не было дела до того, чего хотел сам блондин и чего он добился — для него единственными вещами, имеющими значение, были способы использовать Киллуа для своих собственных целей. Так что факт того, что Иллуми будет доктором, наблюдающим и удаляющим цветок, был далек от успокаивающего. Киллуа сцепил руки в жалкой попытке унять дрожь. Он должен сохранять спокойствие. Растеряв остатки самоконтроля далеко не продвинешься. Киллуа услышал отстраненный голос: — Я знаю про твое к нему отношение, поэтому устроил встречу анонимной. Парень резко вздернул голову. В глазах у дедушки плескались теплые огоньки сочувствия: — Если ты на момент встречи все еще будешь болен, то твой брат займется этим. Как твой лечащий врач и член семьи, он незамедлительно удалит растение, а твои родители примут любой метод, который покажется ему необходимым для твоего выживания. И тогда у тебя не будет выбора. Он остановился, когда заметил Киллуа, вперившегося в него немигающими глазами, и тут же продолжил: — Я могу понять, почему ты прятал правду от нас, но не буду стоять в стороне, когда ты умираешь. Это было решение, которое я принял ради твоего спасения. И я не буду извиняться, сколько бы ты ни настаивал. Он обернулся, чтобы еще раз взглянуть на Киллуа, и у того истерично зашлось сердце. — Встреча на этой неделе. Понимаешь, что это значит? Киллуа испуганно вытаращил глаза. Неделя. Дед дал ему неделю, чтобы… что? Может, спасти себя до того, как к этому приложит руку Иллуми? Или глотать каждую секунду и прочувствовать жизнь, пока не поздно? Дедушка тряхнул головой. — Хорошо, пора выбираться отсюда. В моем возрасте так долго в одном положении сидеть не полезно… Гото слишком церемонно, в своей привычной манере открыл им двери, выпуская их на уличную прохладу. Он слегка склонил голову, когда они поднимались по парадной лестнице, и почтительно сказал: — Мастер Зено, Мастер Киллуа. Желаете что-нибудь по возвращении домой? Киллуа скривил нос при упоминании этого слова, но пожилой мужчина не обратил внимания. Он лишь сказал приготовить ему чашку горячего супа. Гото вопросительно взглянул на Киллуа, но подросток отмахнулся. Все что ему сейчас нужно — тишина и покой. Стоило только дедушке отвернуться, как Киллуа дал деру. Он взлетел по лестнице и добрался до спальни за абсурдно рекордное время. Киллуа как раз только вцепился в ручку двери, как почувствовал громкую вибрацию в кармане. Вжжжжж! Парень испуганно подпрыгнул и яростно выругался под нос. Скорее всего Гон что-то написал. Он опустил руку в карман и- — Киллуа? Он моргнул и только сейчас заметил Канари в паре метрах от него: на ее губах играла легкая улыбка, пока она не заметила выражение его лица. — Киллуа, что случилось? — Спросила она медленно. — Ты в порядке? Ох, ну как же. Он и забыл, насколько Канари бывает внимательной, ведь, вне зависимости от причины, она всегда могла определить, когда ему плохо. Он отвел взгляд, пока его щеки покрывались теплом. Он был тронут ее отзывчивостью, только вот… — Нет, — тихо признался парень и сжал холодный металл ручки, пока пальцы не побелели. — Я чувствую себя немного... На самом деле больным. — Ох. — Ее голос сочился тонким пониманием. — Ясно. Могу я чем-либо помочь? Киллуа потряс головой. Ему просто нужно немного одиночества. На самом деле от этого мало пользы, но он мог хотя бы развалиться на части без посторонних глаз. — Все в порядке. Он не смог заставить себя отреагировать на мягкий звук ее приближения и прикосновение ее пальцев, когда Канари успокаивающе дотронулась до его руки. — Если тебе что-нибудь понадобится, — сказала она, — я всегда рядом. Просто позови. Киллуа проглотил дрожащий вздох. — Хорошо. Спасибо. Потом он толкнул дверь и исчез в темноте своей комнаты. Свет он оставил выключенным, и, по памяти добравшись до кровати, залез поверх одеял. Одна из горничных заправляла его кровать утром, после того как он убежал в школу, но ей, слава богу, хватило ума оставить шторы плотно задернутыми. Киллуа так сейчас не хотел видеть дождливый, унылый мир вокруг, что так ярко отражал его самочувствие. Облокотившись на спинку кровати, Киллуа вытащил телефон из кармана. Он скривился от резкого яркого света, когда имя Гона засияло на весь экран. Он сощурился, разглядывая маленькие буквы: Как ты? Сообщение прочитано. Тебе лучше? Юноша тихо фыркнул — оптимизм Гона был как всегда поразителен. Киллуа никогда не становилось лучше после общения с родственниками, только хуже. А сам как думаешь? — Настрочил он в ответ. Телефон ответно зажужжал спустя лишь тридцать секунд. Мне так жаль… Зато, смотри, тебе удалось пораньше домой уйти! Что твой дедушка сказал? Киллуа рассеянно сканировал это короткое предложение. Щекочущий, ледяной страх, который родился после беседы с дедом, снова вернулся к нему с осознанием того, что скоро может с ним случиться. И что он вообще должен сказать Гону? Что дедушка все знал, и что вечно все контролирующий «засранец-его-брат» на неделе будет проверять его на Ханахаки? Что скоро все его эмоции сотрут подчистую ради его же блага? Весь воздух словно пропал из легких. Никаких больше чувств. Его никогда больше не захлестнет тепло от фотографий, что шлет ему Аллука. Больше никогда он не будет сдерживать рвущийся наружу смех от шутки Икалго или делить улыбки с Канари, когда они пересекаются в коридорах. Его сердце не будет пропускать удары при виде солнечных зайчиков, играющихся в глазах Гона, или когда Гон обхватывает его и обнимает так крепко, словно каждый раз — последний. Все это уйдет. Навсегда. Киллуа сжал зубы. Последствия операции, последствия удаления цветка — обо всем этом Киллуа читал, когда только начал исследовать Ханахаки. Когда хирург работает над мозгом пациента, стирает неразделенную влюбленность, он или она должны избавиться и от всего остального комплекта эмоций и чувств, пока пациент не поймет что произошло, но будет уже поздно. Как только неразделенная влюбленность — то, что и вызывает активный рост цветка в груди у пациента — будет удалена, то операцию можно считать удавшейся. Все прочие эмоции и чувства играют второстепенную роль, когда дело доходит до спасения чьей-то жизни. И Киллуа знал, что Иллуми воспользуется возможностью избавиться от той части, что связывала его с кем-то еще, о ком он мог заботиться. Сообщение Гона размылось перед глазами, и Киллуа крепко зажмурился в попытке остановить горячие капельки слез. Он старался стабилизировать дыхание, несмотря на ноющую боль в груди и пылающую глотку. Почему его жизнь решила стать настолько болезненной? Серьезно, это просто нечестно. Принять то, что он умрет — уже было достаточно тяжело, но теперь осознавать, что он никогда больше не сможет любить, было еще хуже. Он трясущимися пальцами смог набрать: Расскажу позже. Постараюсь уснуть. Он быстро выключил телефон и бросил куда-то на пол, пока Гон не успел настрочить что-то в ответ. Казалось, еще одно воспоминание о друге - и Киллуа опять окажется у туалета, выкашливая лепестки, а ему уже хватило бархатцев для одного дня. Повернувшись на бок и подтянув одеяло к лицу, Киллуа прислушивался к легкому стуку дождя об окна его спальни. Медленно, но верно он проваливался в забытье. Будучи в секунде от сна он, вздрогнув всем телом, вспомнил кое-что: в школе, когда он выкашливал лепестки, среди них были и небольшие зеленые листики. Никто не заметил, кроме Киллуа. Тут же грудь пронзила острая боль, и Киллуа спрятал лицо поглубже в подушку, игнорируя горячую влагу на щеках и мягкой ткани. Может, будь он счастливчиком, чертов цветок убьет его во сне, и тогда Иллуми не сможет до него добраться. Киллуа наконец сможет любить так сильно, как ему необходимо.