Substandard Motels (между Бродвеем и Карнеги-холлом)

Для Кенсу, история после конца отношений развивалась в жалком застывшем образе «утопи-свое-горе-в-работе». Однако в этот раз история развивалась иначе, ведь, он даже составил список (тупым зеленым карандашиком для бровей на обратной стороне аптечного рецепта), во-первых, посещение показов только увеличивало шансы встретить Кая; во-вторых, они вроде как еще не закончили отношения; и в-третьих, на самом-то деле не было что и заканчивать. Кай доказал последнее за кулисами Вивьен Вествуд, когда, спустя тридцать шесть дней, начался показ 'Осень 2013'. Все тот же роман лежал на его коленях, открытый на все той же странице. Стеклянный взгляд и большой палец замерли на все тех же словах, и казалось, время остановилось для него. Белый свет окрашивал керамические остроконечные грани его лица и погружал все остальное в безобидные оттенки графитного цемента. Даже если каким-то образом можно было бы переместить его из корейского Гэтсби двадцать первого века (возможного современного романтизма) в безумный прообраз парня эпохи барокко (в старых языческих окрасках) со всеми цветущими красками золотого, красного и фиолетового, разведенными на его щеках, словно чай с акварелью, щуплость по-прежнему была щуплостью, а изможденность навсегда оставалась изможденностью. Кай изменился настолько незначительно, что Кенсу показалось, будто бы тридцать шесть дней в Сеуле в реальности длились не дольше, чем вдох. Ураган из смеси французского и английского языка вырвался из громкоговорителя, перетекая в ритм современного рока (у Вествуд всегда была только лучшая музыка), погрузив Кенсу и Кая в самое сердце шторма, где все оставалось неподвижным. Кенсу думал, что в этом месте он мог расслышать, как хрупкие пальцы Кая скользили по рядам темных чернил на пожелтевших страницах, а также шорох своего карандаша, когда он подводил им внутренние веки Кая. С чувством, которое граничило между скукой и утекающей интригой, и которое подсказывало просто завязать разговор, несмотря на исход, Кай слегка коснулся нахмуренных бровей Кенсу. - Почему ты сменил номер? - Я не думал, что ты захочешь позвонить мне, - пробормотал Кенсу, смягчая слоги, пока звездная пыль оседала в расщелинах переливающейся пудры, - мы были одноразовой сделкой, которая затянулась. Кай поймал взгляд Кенсу, шевельнул ртом, но внезапно в гримерку ворвался закулисный журналист и сердце шторма куда-то сместилось. Кай закрыл рот, а Кенсу стремительно утонул в пронзительной болтовне. Бездыханно и беспомощно. Но, наверное, все в порядке. Он представил, как эта женщина, повернувшись к ним, сунет микрофон Каю в лицо, лишь бы услышать поток энтузиазма, и как Кай с легкостью будет уклоняться, чтобы скрыть правду. Никто из них не стал бы сопротивляться, ведь они оба знали, что эта ситуация не возместит их стараний в сочинении лжи. Одноразовое столкновение во времени лучше стереть кистью, чем пытаться его истолковать. Однако Кай не особо пытался его стереть, он просто продолжал разговор, будто бы никогда не слышал, о чем говорил Кенсу, - У моего агента есть два лишних билета на представление в Бродвее, после недели моды в Нью-Йорке... - Ты меня приглашаешь? - Я всего лишь помогаю тебе столкнуться со мной, - улыбнулся Кай, но он не шутил, и никто из них не смеялся. Никакой иронии, решил Кенсу, когда двое притворялись, будто наблюдают за игрой в притворство, не той, что в Бродвее, а за своей собственной. Он согласно кивнул, может потому что небольшая частичка Кая втерлась в него. Может, он тоже хотел предаться небольшому страданию. Уголек в его руке был достаточно тонким, чтобы переломиться надвое, но он все равно был толще, чем та невидимая линия, которая соединяла его душу с безупречными губами Кая. - Советую тебе почитать это, - многозначительно предложил Кай. - Все равно слова никуда не денутся. Я прочитаю, когда... - Сейчас книги печатаются исчезающими чернилами, знаешь ли. Вспышка, и кто-то сфотографировал их: блестящий провокационный луч Кая, прищуренный взгляд Кенсу (и дрожащая рука), и книга с чернилами, которые возможно исчезнут (но они никогда об этом не узнают, ведь Кай никогда не увидит концовку). -- (Секс похож на очищение.) Они не пошли в Бродвей. Они направились в низкосортный мотель убивать время и частички друг друга, пачкая отпечатками рук душевые кабинки и впечатываясь в белые фарфоровые плитки. Кенсу вдыхал влагу, непристойности, выдыхал жару и искры на кончиках пальцев, выдыхал обрывочные стоны и размельченные вздохи. Руки скользили вниз по изгибу позвоночника; губы и пробиравшие до мозга костей вздохи сливались с дрожащими хрящами под упругой кожей Кая. А когда имя застряло у Кенсу в горле, он осознал, что на самом-то деле не знает, как назвать этот человеческий образ. (Но очищение не имеет ничего общего с сексом.) -- Цзытао, юный визажист-практикант из Циндао с полным набором удобного корейского мата, присоединился к Кенсу после показа, пока персонал прибирался в зале. Полночь наступила несколько часов назад, смахнув красивых людей в замки из шампанского и канделябров. Осталось лишь пустое сочетание из стульев, тянущихся вдоль фонтанных полов, закулисный хаос, по-прежнему звенящий в ушах, и туман зеленого блеска, который проявлялся после каждого моргания. Диван прилипал к руке Кенсу. Он подсознательно считал уходящие минуты, уносясь вдаль вместе с ними. Они бормотали о более темных оттенках на носу, и, черт, кто-нибудь видел эту слипшуюся тушь на ресницах, я же говорил им не моргать, так что, мы в полном дерьме или как, и они тыкали пальцами в маленький монитор переносного телевизора, пока на экране не появился Кай. В этот момент Цзытао перестал рыться в своей пачке чипсов и задрожал в бессвязном дыхании, - Боже. Прошло немало времени, прежде чем Цзытао смог сказать нечто более вразумительное. – Взгляни на него. Он в буквальном смысле безупречен. Не только пропорции и лицо, но, словно... - Воздух, - подсказал Кенсу. Это несложно угадать. Кай надевает его на лицо словно неоновую маску, все его жестокие и смелые страдания, поверх угасающих губ и под тлеющим хмурым видом: пожалуйста, помогите мне, но засуньте в задницу свое милосердие. Кенсу вспомнил что-то о парне, запертом в белой кабинке, сблевывающий жидкое мясо и прозрачную душу, и смывающий все это прочь. Он отпустил эти мысли. - Да уж, воздух вокруг него, - Цзытао рассматривал снимок, - есть в нем нечто ужасно правильное в самом неправильном смысле, словно он вымотан, прячась за чувственностью, но это по-своему привлекательно и немного жутко. Ты видел его глаза? Словно... он... пустой... что-то в этом роде. Значит, он пустой, подумал Кенсу. Очень, очень умно. Может, если он приложит достаточно усилий, то Кай сможет стать чистейшей сущностью пустоты. Буквальный смысл пустого. Может Кай такой привлекательный, потому что он смыл прочь все свои недостатки в унитаз, и такой пустой, потому что вместе с недостатками ушла и его личность. Стало быть, настоящий Кай – это живая фотография, снятая за несколько секунд до того, как Чонин исчез, и она не подвержена времени и месту. В какой-то момент Кенсу уснул, вытаскивая кирпичи из стены совершенства и пустоты, и задумываясь, возможно ли оставить один кирпич и выкинуть другой. Какая прекрасная, желанная надежда.