Substandard Motels (между Бродвеем и Карнеги-холлом)

Удушающий, спертый туман обременил Рим в конце весны. Облака сжимали остатки голубых оттенков, оставляя за собой серое небо, которое давило на город сквозь невидимую стеклянную пропасть. Добавив немного конфетти, получился бы огромный снежный шар в стиле постмодерн. Кенсу, облокотившись на ржавые перила пожарной лестницы, подчеркивал сигаретным пеплом фразочки в журнале. «Очень изящный и элегантный концепт», собственно, это подошло бы и ко всем другим концептам. «Античное золото на веках, загадочно-порочные карие глаза, мерцающие скулы; это старомодный подход к гламуру», скорее, тоска в переработанном гранже, «все выглядит очень захватывающе». - Очень захватывающе, - он повторил с усмешкой. В двух шагах позади него разворачивался всеобщий беспредел - обычная безумная фотосъемка с щепоткой паники. Втянув в легкие дозу никотина, Кенсу закрыл глаза и погрузился в неистовые крики о Кае, где он может быть, ты же только что разговаривал с ним; и я без понятия, он был рядом еще секунду назад и сказал, что ему нужен воздух, и я не знаю, не знаю, ладно? Он не тот тип, чтобы просто сваливать со съемок, поэтому я—мы не можем продолжать чертову съемку без гребанной модели, придурок—но он правда выглядел хорошо, не был расстроенным, я просто подумал... Сам того не заметив, он, швырнув окурок вниз металлической лестницы, протиснулся через орущих координаторов. Он бежал по подвальным коридорам, и кейс для макияжа подпрыгивал, оставляя синяки на его спине. Кенсу пытался убедить себя, что бежит в никуда, пока он не вошел в туалет, и бабабам - дверь третьей кабинки качнулась, открывая взору излишне живописную картину. Кенсу выронил свой кейс, и стук был громким, но никто из них этого не услышал. Кай прислонился к деревянной стенке, его глаза были прикрыты, и ресницы редко подрагивали. Одна рука свесилась над пластиковым сиденьем, острый локоть, ломкое запястье и большой палец эхом отражались в воде под ним; все остальное тяжело опускалось, скрывая нечто тревожно-яркое в его ладони. Он еле дышал, грудь дрожала под шелком, который подчеркивал все малозаметные движения, а ноги были искаженно согнуты. Слишком растянуто, слишком тонко, чересчур тяжело. Полоска сияющего света на его подбородке. - Кай... – первый выдох, словно чистое утверждение, и второй, - Кай? – словно смесь из вопросов: почему ты не двигаешься? Что за бутылка у тебя в руке? Ты жив? - Мм, - Кай сместился в печальной попытке поднять голову. Разрушение захватило его, поэтому он просто обернулся. Расколотые, лишенные цвета глаза. Завитые волосы терлись между его щекой и стенкой, и он издал неприятный писк, - Кенсу-хен. Кенсу не хотел слушать, что скажет Кай, и он вырвал бутылку из его руки и высыпал в ладошку горсть таблеток. – Только не говори мне, что это... - Всего лишь антациды и болеутоляющие, не волнуйся, - перебил его Кай, рык жалкой энергии, будто доказательство того, что вся эта рвота, пятна и прозрачная кожа были лишь побочным эффектом. Может они и были. Просто эффекты. Просто чертовски громадная неоновая вывеска засуньте в задницу вашу жалость с субтитрами срочно помогите мне. - Невероятно, блять, ты правда... – Кенсу усмехнулся, тяжелый сухой смех под скрытыми всхлипами, ведь что еще он мог сделать? Швырнуть маленькие белые таблетки на пол? Раздавить их своей подошвой, или что лучше, пихать их промеж красных опухших губ Кая, пока тот не поперхнется и не выплюнет их обратно, создавая дождь из конфетти в их безусловно совершенном мире? Снести напрочь стены и кричать, чтобы все прекратилось, пожалуйста, пусть все просто прекратится, ведь на что еще он способен? - Эй, все нормально, давай не будем из-за этого расстраиваться, - бормотал Кай. Блеск снова появился в его глазах, и это выглядело комично, поверх желчи, крови и размазанной пудры со слишком светлым оттенком (оттенок всегда был слишком светлым). - Ты видел такое раньше. Почини меня. Кенсу так и сделал. Механическая привычка. Сегодня он не использовал кисти, а зарывался в кости Кая пальцами и бежевой пудрой, достаточно сильно, чтобы оставить следы, но недостаточно сильно, чтобы разорвать, ведь плоть – это последнее, что было у Кая, подтянутая, упругая и тонкая. Размазывая большим пальцем консилер под глазами и растирая бронзатор ладонями по щекам и лбу. Средним пальцем нанося красные тени на веки, мизинцем рисуя голубую линию под внутренним веком. Плоть, скользящая против плоти, разделенная искусственным слоем. Втирание пудры сливалось в такте с громкой музыкой, доносившейся из коридора, и все это было так мрачно, все это. - Почему я делаю это для тебя? - Это твоя работа, - улыбнулся Кай, и может это была шутка, но Кенсу больше не смеялся. Он разглаживал волосы Кая, отделяя пряди от липкой поверхности с военной точностью, убрал заколкой все излишки и придал ему достаточно боли, чтобы все выглядело ужасно правильно в самом неправильном смысле. У Кенсу не осталось сил для смеха, поэтому Кай помог ему, - Тут недалеко я нашел один барчик с потрясающей атмосферой. (Иногда всхлипы могут звучать как хихиканье, если сильно хотеть в это верить). Съемки оказались в стиле сюрреалистичной высокой моды. Кенсу наблюдал, как Кай исчез за латексными лепестками и виниловыми губами. Шторки мерцали на фоне тел, залитых пудренной краской, и лиц, стилизованных кисточками кабуки. Подчеркивая дегтем слова в журналах, Кенсу поймал себя на мысли, что они просто могли перенести всю постановку в тот чертов туалет час назад, и результат был бы тем же. -- Солнце пряталось во время показа Роберто Кавалли. Пятница в Милане. Дымка чуть теплого света и горькая зима снаружи; душная вентиляция и монохромные лампы для полураздетых моделей внутри. Кенсу был назначен для Лухана, сладкоречивого паренька из Пекина, который постоянно поправлял свое изумрудно-зеленое пальто и рваные фиолетовые брюки. Он отлично подходил на роль дублера Сехуна (восточного петуха), думал Кенсу, наверное, судя по тому, как тот ерзал пальцами. Неуверенно, но решительно. - Они всегда спрашивают о родных городах, - бормотал Лухан, пока Кенсу наносил еще один слой талька и каолина на его нос. – Но им все равно. Для них нет никакой разницы. Токио или Пусан, Пекин или Бангкок, все что они слышат – это «азиат». Будто это одна огромная страна Азия. В следующий раз могу просто сказать, привет, я Лухан, я из Азии. Хах. - Иногда я забываю, откуда я, - вмешался Сехун, лениво опираясь на стойку, пока кто-то делал снимок, - из-за всех этих путешествий ты ничего не хочешь запоминать, - он слегка самодовольно улыбнулся, радуясь своему хитрожопому комментарию. – Кроме того, каждый раз тебе говорят, кто ты такой, сегодня, к примеру, сицилиец с экрана; они говорят тебе, кем ты не являешься, а это и есть ты. И потом, в конце концов, наступает момент, когда все, что ты помнишь – это список того, что тебе говорили, и в любом случае это бессмыслица, но проблема в том, что ты запоминаешь все это дерьмо, но не можешь вспомнить даже собственного имени. - Это самое паршивое. - Сделай так еще несколько раз, и тебе придется заглянуть в паспорт, как в напоминалку. - Я уверен, что кто-то уже даже не заморачивается, - пожал плечами Лухан, направляя свой взгляд через комнату, - Но все не так уж и плохо. Он получает привилегию открывать показы. Может, это что-то вроде жертвы. - Последний кризис. Личность или достижение. - Характер или практичность. - Несовершенный человек или совершенная вешалка. - Думаешь, вешалки парятся о подобных вещах? И Кенсу задумался, тоже. -- Есть определенный вид мастерства в обмене преувеличенными пустяками, и Кай докопался до самой его сердцевины, призрачно находясь в тумане сонных мелодий в тускло-освещенном джаз-баре («один барчик с потрясающей атмосферой»). Это не то же самое всеми забытое место, на которое они наткнулись в первый раз, с повсюду розовыми носами и ушами, и двойные порции джина Бомбей; чарующие, взволнованные, нервные, пронизывающие взгляды, сопровождаемые постукивающими пальцами. Но это все равно было всеми забытое место, ведь Кай – большой любитель встречаться черт знает где, в какой попало час. Он по-прежнему был закутан в отвлекающий шарф – этой ночью к нему добавились сверкающие блестки для насмешливого шипения «сложный гламурный кретин», возможно, с надеждой, что если шарф затмит его, то никто не увидит его пожелтевшие щеки. Голос Кая плыл над шинуазри и бесследно пропадал в светском декадансе фонарей, котлов и Бурбоновых коктейлей с табаком. Он говорил обо всем, что ровным счетом было ничем, за исключением, может, знакомого скольжения ноги, начиная от лодыжки Кенсу и заканчивая его коленом. Вверх, вниз, вверх, вверх, вниз. - Я свободен этой ночью, - сказал Кай, - Одну из примерок перенесли, и я скучал по тебе, хен. Кенсу старался цепляться за согласные звуки Кая (хен), но поймал только соленную похоть, испорченные чувства, испарение алкоголя и холодную магию в черном взгляде Кая, больше ничего. Ничего. Он ничего не поймал, потому что изначально ничего и не было. Сто восемьдесят семь сантиметров безупречности сидело прямо перед ним и ни малейшего намека на существование. - Мы встречаемся или нет? – требование Кенсу неловко повисло в воздухе. Усталый блюз зашел в тупик. Вмешательство смеха с соседнего столика, совсем не к месту. Выражение лица Кая опустело на мгновение, ни секундой более, - С моей новой квартиры хороший вид на... - Кай... - ... оттуда можно увидеть Оксфорд-стрит, если опереться на... - Кай. - Там есть джаку... - Кай, ПРЕКРАТИ! Кай моргнул. Салфетка в руках Кенсу казалась жесткой и тяжелой, как камень. Он слышал собственную хрипоту, и ненавидел ее настолько сильно, что все стало только хуже. – Я До Кенсу. Я До Кенсу из Сочхо, Сеула, и мне нравятся таро-цветки, и я думаю, что парень моего соседа на самом деле робот, и я ненавижу, когда мой сосед поет ту же самую песню в душе, каждый, блять, раз, но у меня такая же привычка. Я смотрел Пороро, когда был ребенком, и когда нервничаю, я забываю о всяких мелочах там и тут, может быть даже сейчас, и в какой-то степени я хочу быть шеф-поваром. Я все время убираюсь и раскладываю свои рубашки по цвету и типу, потому что мне нравится контроль. Именно поэтому я визажист. Контроль. Мне нравится контроль. Мне нравится знать, что из себя представляют вещи и чем они станут, создавая и оценивая их своими руками. Я - Кенсу, а кто, на самом деле, кто, черт подери, ты? Тишина осталась. Красный свет расщеплялся по стороне Кая, немного испаряясь по краям. Рот был прикрыт, пальцы согнуты, а глаза оставались мягкими. Очередная поза на миллион долларов. Кай не двигался (портрет ужаса, в образе молодого парня), поэтому Кенсу ушел вместо него. - Дай мне знать, когда выяснишь.