25 декабря, 2017.
«Очень часто бывало так, что “залетные” клиенты становились если не постоянными, то частыми гостями моей постели. То же случилось и с Чимином, которого до этого привел ко мне Ви..» Сокджин удобно устроился в кресле пригородного поезда. Ему захотелось съездить куда-нибудь к морю, чтобы обдумать все происходящее. Конечно, клиенты не раз клялись ему в чистой и непорочной, но вот им он не верил. А РэпМону верил, потому что весь он был какой-то искренний и теплый, если приподнять его, в общем-то, забавную занавеску пафоса. Сокджин смотрит в окошко, рассеянно наблюдая за мелькающими пейзажами. Чувствует он себя премерзко – писать об одном мужчине из своей жизни, а думать о другом. «Он позвонил мне довольно поздно, когда я уже спал. Сначала я даже не хотел брать трубку, но что-то меня словно подтолкнуло изнутри. – Алло? – я тер глаза, отчаянно зевая. – Чем могу помочь? – Даже не знаю… – я сразу узнал эти чуть бархатистые нотки, – твой голос невероятно сексуален из-за этой хрипотцы. – Тебе нравится? – я подлил обольстительности в свой голос. – Так что, мальчик решил поиграть? – Да, – мелодичный смех, – хотел уточнить время, когда ты свободен, Джин. От моего прозвища, произнесенного несколько интимно, словно мурашки пробежали, пробираясь под кожу, заставляя встать не только волоски на всем моем теле. – Для тебя – когда угодно, сладкий, – протянул я, предвкушая. – Тогда я скину время и место чуть позже, – о да, мне действительно нравился этот голос, буквально обволакивающий тебя, растворяя в себе, – я буду ждать…» Поезд останавливается, и Сокджин отвлекается от записей, наблюдая за суетой пассажиров, выходящих из вагона и наоборот, только заходящих. Странно, что при большой загруженности, к нему все равно никто не подсаживается, и Сокджин одновременно чувствует облегчение и некую долю разочарования. Возможно, беседа с незнакомым человеком, с которым вы вряд ли встретитесь еще – именно то, что ему нужно. Но его обламывают и с этим. Он вздыхает и возвращается к записям. «Чимин скинул мне адрес небольшого отеля, который славится своей кондитерской, и где мне уже доводилось бывать. Мне там нравилось, уютно и немного по-домашнему. Он предупредил меня, что чуть задержится, и чтобы я поднимался в уже оплаченный номер. Я скинул куртку в импровизированной прихожей, оглядываясь. Номер был небольшим, в бежево-коричневых тонах, привычная аккуратность и стерильность, как ни странно, здесь не резала глаз и казалась вполне уместной. Я прошелся по комнате, скользя рукой по небольшому комоду и по гладко расправленному одеялу. Хлопнула дверь, и от неожиданности я вздрогнул. С порога мне улыбался Чимин с небольшой коробочкой в руках, одетый в огромную дутую куртку и черные скини с дырками. Теперь его волосы были черными, и это несколько огорчило меня, но все остальное осталось прежним: лукавый прищур глаз-полумесяцев и улыбка, не сходящая с соблазнительно-пухлых губ. – Привет, – он мазнул губами по моей щеке, едва дотянувшись, – давно ждешь? – Нет, – я следил взглядом за тем, как он снимает куртку и бросает прямо на пол, а потом тянется, разминая мышцы, прогибаясь в спине, тонкая белая футболка приподнимается, оголяя четкие косые мышцы живота, соблазнительно уходящие за кромку штанов, – но я успел соскучиться, сладкий, – капризно добавил я. – У меня есть кое-что для тебя, – он подошел ко мне, приобнимая за талию, и едва заметно пробираясь пальцами под рубашку, чуть царапая кожу, – любишь сладкое? Я вот очень. И сегодня у меня двойной десерт. Я сам приготовлю тебя. Он расстегнул пуговички моей рубашки, одну за одной, и с каждым оголяющимся сантиметром кожи сердце начинало стучать сильнее. Когда он закончил с ними, Чимин скользнул ладонями по груди до плеч, скидывая рубашку. – Ты очень красивый… – прошептал он, утыкаясь в шею, вдыхая и щекоча дыханием, – и пахнешь потрясающе. Никто бы другой не подошел…» Сокджина отвлекает проводница, слишком открыто и явно строящая ему глазки, и елейно спрашивает, нужно ли ему что-нибудь. Сокджин мычит, что нет, не надо, стараясь не упустить мысль. – Ой, вы, наверное, писатель? – миниатюрная девушка в форме присаживается на подлокотник крайнего кресла, соблазнительно отставляет ножку. – Пишу мемуары, – Сокджин отвлекается, улыбаясь ей, включая «рабочее» обаяние, – у меня весьма насыщенная жизнь. – И кем же вы работаете? – она заправляет выбившуюся прядь за ухо, кокетливо смотря вниз, однако то и дело кидая взгляды из-под полуопущенных ресниц. – Наверное, моделью. Вы очень красивый. – Проституткой, – Сокджин улыбается еще ослепительнее, пока девушка краснеет и вскакивает на ноги, – и вы правы, внешность мне очень помогает. Проводница бормочет слова извинения и убегает в свою служебную комнатушку, отчаянно краснея, а Сокджин самодовольно улыбается. Профессии разные нужны, профессии разные важны. «Чимин действительно сам долго мыл меня в ванной отельного номера, тщательно, но аккуратно водя одноразовой гостиничной мочалкой, усадив меня спиной к себе. Ничего лишнего, он не ласкал меня, даже старался не дотрагиваться без надобности до члена или сосков, но тем не менее, эти его скользящие движения по моему телу казались гораздо более интимными, чем секс. Запах его кожи перемешивался с ароматом мыла, влажную от воды шею холодило его дыхание, я ощущал себя куклой, игрушкой, но в умелых руках это не унижало, не казалось неправильным, возбуждало. После ванной он тщательно вытер меня, я же наслаждался чувством подчинения и его покровительства. Он отвел меня в основную комнату, усадив на кровать, начал рыться в своей сумке, выудив две черные шелковистые ленточки. Он абсолютно не стеснялся своей наготы, и о Боги, там действительно было на что посмотреть. Весь, будто выточенный из мрамора, он излучал желание, похоть и уверенность, даже если просто смотрел на тебя, то ты уже готов был позорно раздвинуть перед ним ноги. Такое, хоть и редко, но случалось в моей работе, и именно, чтобы запомнить эти моменты, я и начал их записывать. – Ложись, – он кивнул на кровать, и я опустился на подушки, а он сел на меня сверху, – я привяжу тебя, но не сильно. Не против? Я не ответил, только поднял руки вверх, к изголовью, и он ловко примотал их прохладными полосками к нему. Следов остаться не должно. – Ну, а теперь главное…» Поезд дергается, и Сокджин вздрагивает, снова выныривая из воспоминаний. Это его станция, и он, спешно запихав тетрадку в небольшой рюкзак, спешит на выход, поправляя утепленную куртку и натягивая кепку. Всегда, когда Сокджину нужны ответы, он едет к морю. Зимнему ли, летнему – не важно, но он действительно находит то, что ищет, нужные слова, словно нашептанные ему шелестом волн. Вот и сейчас он уверенно двигается по дороге, уже подзабытой, но все равно мало изменившейся с его последнего визита.※※※
Сокджин сидит на берегу, прямо на холодном песке, и возможно, позже он пожалеет, но сейчас это отрезвляет его, заставляя чувствовать себя живым, когда холодок пробирается под одежду. «Я не ответил, только поднял руки вверх, к изголовью, и он ловко примотал их прохладными мягкими полосками к нему. Следов остаться не должно. – Ну, а теперь главное… – он дотянулся до картонной коробочки, стоящей на прикроватной тумбочке, которую он же и принес ранее с собой. Я облизнул губы, следя за каждым его движением, как недлинные, чуть пухлые пальцы разделывались с картонными замками, как по его охуенно-пухлым губам блуждала полуулыбка. Меня начинало постепенно лихорадить. В коробке оказалось два пирожных-корзинки, с огромными горками сливочного крема, и тривиальными, даже чуть пошловатыми, вишенками на вершине. – Сладкому мальчику – не менее сладкие десерты, – протянул Чимин, слизывая крем, попавший на его палец, пока он доставал пироженку. Я сглотнул набежавшую слюну, буквально ощущая сладкий привкус на кончике языка. – Но прости, вкусненькое сегодня – мне. Он зачерпнул крем прямо пальцами, откидывая песочную корзинку в сторону, смачно размазывая его по мне почти от ключичной впадинки до пупка. Я вздрогнул от ощущения холодного и липкого на теле, натягивая путы, выгибаясь над кроватью, подставляясь под его ладонь. – Какой чувствительный… – он склонился надо мной, рассматривая мои подрагивающие ресницы и ловя сбившееся дыхание, чуть касаясь губами моих, в уголке. – Тебе говорили, что у тебя очень красивые губы? – От тебя это особенно… приятно, – выдохнул я, и он улыбнулся. – Знаешь, я подумал, что тебя тоже нужно поощрить, – прошептал он, прикрыв глаза, в мою шею, оставляя легкий поцелуй, – ты же такой хороший мальчик. Будешь стонать мое имя? – Да… – только и успел сказать я, как пальцы, измазанные в креме, скользнули в мой рот. Я прикрыл глаза, языком скользя по каждому, обсасывая их, упиваясь чужим превосходством и сладкой вкуснотой. Я чуть приоткрыл глаза. Чимин с лихорадочным блеском наблюдал, как его пальцы, фаланга за фалангой исчезают за моими губами, он то вытягивал их, то погружал снова…» Мимо Сокджина проходит пара, вокруг которой бегает и весело лает лабрадор, а Он так уютно и трогательно прижимает Ее к себе за талию, что-то шепча на ушко. Сокджин даже засматривается, пока они не пропадают из поля зрения. На душе щемит, и он даже прикладывает руку к груди, чтобы унять неугомонное сердце. Кажется, мысли в голове начинают приобретать ясные очертания. «Его действия напоминали фрикции, будто он уже трахал меня, только пальцами и в рот. Последним в моем рту оказывается большой палец, специально размазывая крем по губам. Чимин чуть сдвинулся вперед, его стоящий член оказался прямо около моего, он наклонился, проезжаясь членом по моему и выбивая стон, и слизнул крем с моих губ, на секунду вытаскивая пальцы, а затем снова повторяя. – Чимин, пожалуйста… – простонал я, выпуская его пальцы изо рта, потираясь стоящим и сочащимся членом об него. – Ну, если ты просишь… – он хлопнул меня по бедру, вставая с кровати, по пути облизывая остатки крема с пальцев, и отыскивая презервативы. Он встал перед кроватью, одними губами шепнув «Смотри», и демонстративно раскатал латексное колечко, красуясь. – Нравится? – спросил он, улыбаясь почти что невинно. – Нравится… – прошептал я, а в голове была только строчка из «Парфюмера» Зюскенда – «Боже, да он же – ангел!». Чимин вернулся на кровать, усаживаясь между моих ног и закидывая левую ногу на свое плечо. – Детка, ты же подготовил себя для меня? – он надавил на чувствительное место между мошонкой и анусом, погладив. – Я… да, – почему-то я залился краской, пытаясь дотянуться до его пальцев. Он подставил головку, входя совсем немного, дразня, его выдавал лукавый блеск глаз, в уголках которых таилась игривость, а потом резко вошел сразу до конца, заполняя полностью. Я застонал, громко, едва не вскрикивая, поджимая пальцы на ногах. Чимин действительно гибкий, грациозный. Смотреть на то, как он двигался, как откидывал голову назад, убирая свободной рукой волосы назад, было просто потрясающе, как капельки пота скатывались по напряженному лбу, по точеным мышцам рук. Тот самый момент, когда человек мог доставить не только физическое удовольствие, но и эстетическое. Он буквально был воплощением искусства. Парень прикусил чувствительную кожу, и вдруг широко мазнул по полоске крема, размазанной по мне, собирая белую, чуть подсохшую субстанцию, закатывая от наслаждения глаза, перекатывая крем во рту, чтобы распробовать. – Я был прав, так действительно вкуснее, – сказал он, все еще не начиная двигаться, пальцами снимая несколько крошек подсохшего крема с губ, – думаю, ты тоже хочешь. Чимин собирает остатки, и тянется к моему лицу, просовывая язык с лакомством в мой рот, размазывая его по моему языку, и из-за его движения входя глубже, посылая дрожь по телу. Я и правда в первый миг не мог сообразить, что слаще – его поцелуй или крем от пирожного. Он целовал глубоко, перемешивая крем с нашей общей слюной, и кажется, действительно ловил с этого кайф. Чимин начал двигаться, выходя насколько это возможно, и с силой загоняя член в меня, а я лишь сильнее сжимал ноги на его талии, подмахивая, как мог. И снова у меня было ощущение, что меня трахают буквально всем телом, выбивая дух, сбивая дыхание, отбирая последние крохи кислорода. – Я даже боюсь… что еще ты можешь… придумать… – на выдохах выстонал я, пока Чимин размазывал крем из второго пирожного, только теперь уже не только по груди, но и по шее, а еще уделяя особое внимание соскам. А то, что началось потом, было форменным сумасшествием…» Сокджин полной грудью вдыхает солоноватый холодный морской воздух, прикрывая глаза. День уже плавно подбирается к вечеру, и ему бы уже закругляться и направляться на станцию, но он все медлит, крадя последние секунды вида зимнего моря, последние дуновения зимнего бриза. Он достает из рюкзака небольшой зип-пакетик, зачерпывая крупного морского песка, плотно закрывая пластиковую молнию и вкладывая пакетик в тетрадь, это еще одна его, в общем-то, глупая традиция, на которых и зиждиться его жизнь. Он поднимается, разминая затекшие от долгого сидения ноги и отряхивается. Ему действительно пора. «Чимин трахал меня, сильно, мощно, выходя и толкаясь на всю длину, одновременно слизывая размазанный крем, широко проходясь языком по груди, зубами собирая его с сосков, покусывая и оттягивая. Облизывал шею, а я только запрокидывал голову, давая больше доступа, натягивая ленты, вздрагивая на каждом толчке, пытаясь вдохнуть хоть немного. Губами он собирал то, что не мог подцепить языком, оставляя попутно еще и засосы, мокрые дорожки от его языка холодили, остужая разгоряченную кожу. Я действительно забыл, что после, пока я буду в душе, все, что мне останется – купюры на смятой кровати и несколько засосов на теле. – Чимин, пожалуйста… – на секунду мозг прошило чувство дежавю, но тут головка его члена задела простату, и я просто вжался в подушку, пока он языком собирал остатки крема. – Что «пожалуйста»? – он ехидно улыбнулся, нависая надо мной, практически прекращая толкаться, лишь немного двигая бедрами, но это не приносил желаемого облегчения, лишь распаляло еще больше, а ладонью гладил по груди, размазывая крем смешанный с моим потом и его слюной. – Я хочу… – он не дал мне договорить, накрывая губы своими, прикусывая нижнюю губу, проводя по ней языком и размазывая крем, но тут же собирая его губами, просовывая язык в мой рот, делясь вкусом крема и моего собственного пота. Он приник своим телом к моему, ограничивая мои и без того скованные движения, просунул руку меж наших тел, сжимая мой член, уже исходящий смазкой, тянущейся при малейшем прикосновении к головке. Он сомкнул пальцы на стволе, проводя вверх и вниз, специально дисгармонируя со своими толчками, и не совру, у меня тогда просто сорвало крышу. Я метался под ним, выстанывая его имя, пока он большим пальцем оглаживал красную и налитую головку, надавливая. Кажется, я мешал ему, но он только улыбался и довольно жмурился, вдавливая меня все сильнее в матрас. Я кончил первым, громко застонав его имя, как он любит, но он тут же заглушил его поцелуем, сжимая его в себе, он вздрогнул всем телом, прижимаясь сильнее, утыкаясь в мою липкую шею, чуть прихватывая тонкую кожицу на судорожно дергающемся кадыке. Чимин еще какое-то время лежал на мне, тяжело дыша и приходя в себя, а после поднялся, улыбнулся и облизнулся. – Спасибо за еду, – севшим и прерывающимся голосом сказал он, отвязывая мои руки, – я знал, что ты именно та приправа, которая нужна еде…» Сокджин снова в поезде, за окном уже темно и можно различить лишь расплывчатые силуэты, но он все равно что-то пытается высмотреть. Он закрывает тетрадку, засовывая ее в рюкзак, и вытаскивает мобильник, свой, личный, куда забиты только номера мамы, ближайшей пиццерии и Его. Он долго вертит его в руках, не решаясь, но все-таки открывает текстовый чат в KakaoTalk, и еще долго водит пальцами, не касаясь сенсорной клавиатуры. Сокджин, 21:16 Нам нужно поговорить. Сообщение отправлено, и Сокджин быстрее закрывает приложение, пока оно не мигнуло «прочитанным» или, не дай бог, не пришел ответ. Он хочет дать себе еще немного времени побыть трусом Сокджином, а не уверенным в себе Джином.