The concept of the Bipolar spectrum

- Тебе стоит сходить к психологу, - говорит Тереза, шумно отхлёбывая обжигающий чай из огромной прозрачной кружки. Последнее время она зачастила к Томасу в гости (по крайней мере, Томас очень надеется, что именно к нему) и он, помня об её суперспособности поглощать чай в немереных количествах, купил ей отдельную кружку, самую большую, какую только нашёл. Четыре месяца назад Тереза рассталась с Арисом, чему Томас был несказанно рад. Ещё больше он был бы рад, если бы это она его бросила, но уже то, что Тереза, кажется, не особенно страдала, грело ему душу. - С какой это радости? – Томас скептически изгибает бровь. - Выглядишь, как говно. – Нежно улыбается ему Тереза. - Так к психологу или косметологу? – обиженно язвит Томас. Тереза закатывает глаза. - Я в порядке. – Томас примиряюще улыбается. Он понимает, почему Тереза тревожится, но её методы помощи кажутся ему весьма сомнительными. – Просто у нас только-только закончилась депрессивная фаза, и я… - У Ньюта закончилась, - перебивает Тереза, - а не у вас. - Это так не работает, - качает головой Алби. – Это дерьмо действительно «у нас». - Вот именно поэтому ему и стоит сходить к психологу. – Не сдаётся Тереза. – И тебе бы не помешало.       Алби только улыбается. Тереза слегка краснеет. Томас смотрит на них подозрительно. Мысль, что Тереза ошивается у них дома вовсе не из-за него снова начинает маленьким червячком подтачивать мозг. - Том, я серьёзно. Тебе нужно с кем-то поговорить. - Я говорю с тобой. - С кем-то более… компетентным.       Отчасти Томас готов признать, что Тереза права. Как минимум в том, что он похож на говно. Последняя Ньютова депрессия обрушилась после совершенно крышесносной мании (Ньюту приспичило научиться ездить на мотоцикле, и, глядя на своего парня, с полубезумным видом закладывающего виражи на огромном железном монстре, Томас был уверен, что с минуты на минуту умрёт от сердечного приступа) и затянулась почти на три месяца. Томас уже и не помнил, когда последний раз спал нормально, не борясь бессмысленно с роем гнетущих мыслей о том, что Ньюту так невыносимо плохо, и что он самый херовый парень на свете, раз не может ничего исправить. Синяки под глазами отливали цветом ночного неба, а размерами своими, кажется, собирались соревноваться с Арисовыми. Да, Томас был почти согласен, что ему нужен психолог. - Я не пойду к Янсону. – Из упрямства Томас продолжает гнуть свою линию. Тереза смотрит на него с жалостью, как на не очень умного ребёнка. - Он психиатр. И не единственный специалист в городе, Том.       Томас ещё немного капризничает, но в конце концов сдаётся и послушно записывает контакты. - Привет, народ. – Ньют материализуется на пороге кухни внезапно, заставляя всех вздрогнуть. – Томми, - парень легко целует Томаса в макушку, - голубки. – Кивает он Терезе и Алби. Тереза снова краснеет. Томас поджимает губы. Не нравится ему всё это. Он притягивает Ньюта за руку к себе, усаживая на колени и утыкаясь носом в шею. - Томми, я жрать хочу. – Жалобно тянет Ньют, взъерошивая рукой Томасу волосы на макушке. Томас довольно щурится от этого движения. Всё хорошо. Всё прекрасно. Ньют – спокойный, вменяемый, тёплый, приятно пахнущий – рядом, и Томасу больше ничего не нужно. Он в порядке. - Я в порядке. – Сообщает Томас психологу первым делом. Психолог – доктор Ава Пейдж – немолодая светловолосая женщина, одетая в стерильно-белый костюм, чуть склоняет голову на бок. - Это прекрасно, - говорит она.       Томас мнётся, нервно поводит плечами. Он успел уже десять раз пожалеть, что повёлся на Терезины уговоры и пришёл сюда. С Ньютом всё хорошо уже почти две недели, у Томаса даже получилось выспаться, так что стадия активного отрицания проблемы цветёт и пахнет. - Я не знаю, о чём говорить. – Признаётся Томас. Доктор Пейдж понимающе кивает. - Это частая проблема, не переживайте. – Она на несколько секунд утыкается взглядом в планшет, лежащий у неё на коленях. – Запрос Ваш звучит как «сложности в отношениях с парнем, у которого биполярное расстройство». Может, расскажете, какие конкретно сложности? - У него биполярное расстройство. – Тупо повторяет Томас. – Вы же психолог, знаете, что это такое.       Если Ава и чувствует раздражение, то очень успешно это скрывает. Она мягко улыбается. - Я знаю, что это такое. Но я не знаю каждого человека с этим расстройством. И у меня точно нет опыта отношений с человеком, страдающим БАР.* - Не страдающим. – Резко говорит Томас. – Не надо так говорить. - Конечно, - доктор Пейдж кивает, - прошу прощения за некорректное выражение. У меня нет опыта отношений с человеком с БАР. Так что, если Вы не против об этом рассказать…       Томас рассказывает. Сначала сдержанно, скупо, «ну, настроение меняется, знаете… ведёт себя не очень адекватно, и, ну, трудно с этим». Потом, незаметно для самого себя, спустив внутренний предохранитель, становится откровеннее. Рассказывает о днях, когда ему кажется, что внутри Ньюта что-то безнадёжно сломалось, и он лежит на кровати поломанной игрушкой. Рассказывает, как вслушивается по ночам в Ньютово дыхание, боясь, что оно в какой-то момент прервётся просто потому что Ньют не найдёт в себе сил даже на это. О том, как сияющие звёзды в глазах Ньюта превращаются в полыхающие безумием сверхновые, а после – потухают, оставляя после себя выжженную пустоту. Как Томас каждый раз боится, что эта пустота останется навсегда, что однажды организм Ньюта не найдёт в себе сил на самопочинку, и он навсегда останется бледной сломанной куклой валяться на кровати, не в состоянии даже заплакать. Или что в пик маниакальной стадии Томаса или Алби не окажется вдруг рядом и Ньют совершит что-то непоправимое. Он рассказывает о Ньюте. О том, как он смеётся будто злая ведьма из мультика – надрывно и не в силах остановиться. Как он плачет, точно раненое животное скулит. Как каждая его вспышка злости или радости, каждое плохое настроение в «адекватном» состоянии пугают Томаса до чёртиков.       Доктор Пейдж слушает Томаса внимательно, иногда кивая головой, иногда издавая звук, похожий на помесь «ммм» и «ага». Время от времени она принимается что-то записывать, но глаза её всё равно следят за Томасом практически неотрывно. Когда Томас замолкает, сам не зная, переводит он дух или у него закончились слова, она закрепляет ручку на планшете и мягко спрашивает: - Томас, как Вы сейчас себя чувствуете?       Томас удивлённо моргает и обнаруживает, что ресницы у него мокрые. Он и сам не заметил, что плачет. Он сконфуженно вытирает глаза тыльной стороной ладони. - Извините. Пейдж улыбается всё так же мягко. - Слёзы – это нормально. Можете взять салфетку. – Она кивает на низкий столик. Томас вскидывает брови. - Продуманно. - Вы не единственный, кто плачет на сеансе. Я бы скорее обеспокоилась, если бы Вы не стали.       Томас фыркает и шмыгает носом. Кажется, слова у него всё-таки закончились. Он чувствует себя полусдувшимся шариком. Доктор Пейдж набирает в грудь воздух. - Скажите, Томас, что Вы чувствуете кроме страха за Ньюта?       Томас хмурится. - Простите?.. - Вы много говорили о том, что Вы боитесь, что с Вашим парнем что-то случится, что Вам за него страшно, что Вас пугает его поведение, и Вы не знаете, что с этим делать. Мне кажется, если бы страх был единственной эмоцией, которую Вы испытываете в этих отношениях – они были бы для Вас гораздо менее ценными, чем являются. Если Вы не против, попробуйте сейчас сказать, что ещё Вы испытываете.       Это даётся Томасу неожиданно гораздо сложнее. Он пытается облечь свою любовь к Ньюту в слова, но они рассыпаются, ускользают, теряются, складываясь только в опостылевшие уже комбинации «я так боюсь, что он…». Слёзы, которых Томас не заметил в прошлый раз, сейчас жгут глаза, прокладывают на щеках ядовитые дорожки. - Вы думаете, что я его не люблю? – интересуется он наконец у Авы, сдавленно-злобно. - Я не думаю, что Вы его не любите, - качает головой женщина, - совсем напротив. Но мне кажется, что Вы склонны понимать любовь, как самопожертвование. Вы взвалили на себя диагноз своего парня и решили, что только Вы ответственны за это. - Я не очень понимаю… - Ньют, – Ава перестаёт притворяться, будто бы не понимает, о ком идёт речь. Чёртов ПОРОК – мрачно думает Томас, - жил с этим расстройством и до Вас. И отказаться от лечения было его решением, ответственность за которое несёт только он. Вы решили, что судьба подбросила Вам больного щеночка, которого необходимо спасти, но Ньют – не щеночек. Он взрослый человек, и это его жизнь. - И что вы предлагаете – плюнуть на всё? Дать ему подыхать одному в депрессии или позволить натворить хуйни в мании? – Томас чувствует, что выходит из себя. Доктор Пейдж всё так же раздражающе невозмутима. - Я предлагаю Вам снять с себя хотя бы часть груза ответственности. Да, вы можете ему помочь, и Вы можете о нём заботиться. Но при этом совершенно не обязательно его спасать и тащить на себе. Дайте ему возможность побыть взрослым, а себе – отдохнуть. - Я не устал. – Мрачно отвечает Томас. Ава вздыхает и улыбается. Всё ещё омерзительно мягко. - Ну хорошо. Возможно, я не права. В любом случае, наше время подходит к концу. Вы не против, если на сегодня мы закончим?       Томас не против. Томас очень даже за. Томас не против закончить не только на сегодня, но и насовсем, но он всё же записывается на следующий приём. В конце концов, Тереза говорила о докторе Пейдж чуть ли не с благоговением, возможно, стоит дать ей ещё один шанс.       Когда Томас возвращается домой, на улице уже темнеет. По дороге Томас успевает немного остыть, но на вопрос Ньюта «как всё прошло?» почти огрызается «нормально». Ньют примиряюще улыбается и тут же меняет тему. - А где Алби? – интересуется Томас, плюхаясь за кухонный стол. Ньют ставит перед ним тарелку супа. - Свалил. - Куда? - А хер его знает. Сказал, что не моё дело. – Ньют легкомысленно пожимает плечами. Томас поджимает губы. Ньют только-только вылез из депрессии, а Алби уже поспешил куда-то испариться. Ну класс, замечательно просто. - Томми, - мягкость в голосе Ньюта напоминает об Аве Пейдж, и Томаса чуть не передёргивает, - я уже большой мальчик, и могу пару часов побыть дома один. Смотри, даже поесть приготовил.       Томас виновато утыкается носом в суп. «Дайте ему возможность побыть взрослым» - чёртова доктор Пейдж может, наконец, выползти из его головы?! - Я знаю. Просто он мог бы меня предупредить.       Ньют качает головой. - Он тоже большой мальчик. Расслабься, пожалуйста, и жри. – Томас совсем сникает, и Ньют ласково треплет его по волосам. – К тому же, - добавляет он заговорщицким тоном, - мне кажется, Алби вообще не горит желанием говорить тебе, что он куда-то периодически сваливает.       Томас смотрит на Ньюта непонимающе. Тот уклончиво поводит плечами. - Ну, а ты ничего, что ли, не заметил? - Чего, например?       Ньют в нерешительности чешет бровь. - Да говори уже! - Мне кажется, что у них с Терезой… - лицо Ньюта приобретает шкодливо-виноватое выражение, - ну, типа, что-то есть. Но Алби мне ничего не говорил! Это просто предположение! – добавляет он торопливо.       Томас тяжело вздыхает. Значит, вся вот эта хуйня с краснеющей Терезой показалась странной не ему одному. Честно говоря, Томас не знает, что он думает по этому поводу. С одной стороны – Алби не Арис. Совсем не Арис. С другой… - Ревнуешь? – интересуется Ньют, подпирая щёку кулаком. Томас смотрит на него подозрительно-осторожно. В мании Ньют пару раз закатывал ему сцены ревности. Томасу не понравилось. Но сейчас Ньют выглядит вполне миролюбиво. - Не знаю, - честно признаётся Томас. - Я тоже не знаю. – Ньют криво усмехается. – Странная какая-то ситуация.       Томас смеётся. Несколько натянуто, но Ньют с готовностью подхватывает. Его рука ложится Томасу на колено. Томас накрывает чужую ладонь своей. - Томми, - говорит Ньют, глядя на парня обжигающе тёмными глазами, - пиздуй в душ.       Они трахаются долго и громко. Сейчас Томас абсолютно точно рад, что Алби нет дома, даже если он сейчас дома у Терезы. Сейчас ему совершенно похер. Они не доходят до спальни. Ньют прижимает Томаса грудью к стене коридора, скользит горячими руками под футболкой, подрагивающими пальцами расстёгивает джинсы. Ньют редко занимает в сексе активную позицию, но точно не потому, что кому-то из них это неприятно. Ньют стаскивает с Томаса джинсы вместе с бельём и прижимается крепче. Член его упирается Томасу в задницу, и у того слегка перехватывает дыхание. Его собственный стояк упирается в стену, и это уже значительно менее приятно. Томас чуть подаётся назад, заставляя Ньюта от неожиданности сдавленно охнуть-фыркнуть. Горячие пальцы касаются лица, мягко-настойчиво проникают в рот. Томас чуть поворачивает голову, чтобы было удобнее, обхватывает пальцы губами и прижимается-скользит по ним языком. Несколько осторожных неглубоких толчков и пальцы выскальзывают изо рта, неуловимо быстро оказываясь ниже. Ньют проникает внутрь двумя пальцами медленно и осторожно. Томас, привыкший больше к жёстко-торопливому маниакальному сексу, сам подаётся навстречу, ускоряя движение. Вторая Ньютова рука, до этого неторопливо исследовавшая чужие грудь и пресс под футболкой, опускается ниже, обхватывая член. Томас коротко стонет сквозь закушенную губу. К двум пальцам добавляется третий, сбивчивое дыхание опаляет шею, движения второй руки мучительно медленные. Томас чувствует, как пальцы из него выскальзывают и Ньют за спиной негромко сплёвывает. Возможно, стоило бы пойти в спальню за смазкой, но Томас не готов сейчас ни сам куда-то идти, ни отпустить Ньюта. Он думает о том, что можно развернуться, опуститься на колени и коротко отсосать, но Ньют мягко, но непреклонно блокирует этот порыв. В его движениях сейчас нет порывистой истеричности, а в повадках – агрессивного нетерпения. Ньют сейчас – спокойно, тихо властный, и Томаса ведёт от этого даже сильнее, чем от хриплого дыхания за спиной и неторопливых движений чужой руки по его члену.       Ньют входит медленно, бережно и Томас стонет хрипло-тяжело, уткнувшись лбом в прохладную стену. Первые несколько движений невыносимо медленные, и Томас цедит сквозь зубы: - Быстрее, мать твою!       Ньют издаёт краткий смешок и слегка прикусывает Томаса за шею, но послушно ускоряется. Проходит несколько мгновений – или минут – и квартира наполняется резкими звуками шлепков одного тела о другое и протяжными – стонов.       Много после, когда Ньют уже давно спит, уткнувшись носом Томасу куда-то в подмышку, а острыми коленями – в бок, Томас лежит, привычно вслушиваясь в его дыхание. В этот момент он может придумать очень много слов о том, что он чувствует, кроме страха. Нежность. Желание. Страсть, восхищение, обожание, умиротворение… Дыхание Ньюта на несколько мгновений затихает, и сердце Томаса леденеет. Ньют негромко всхрапывает. «Вы решили, что судьба подбросила Вам больного щеночка» - ехидно напоминает Томасу призрачный голос Авы Пейдж. Да ёб твою мать, озлобленно думает Томас, перекатываясь на бок.       Всю неделю до следующего сеанса Томас агрессивно пытается избавиться от стерильного образа Авы, тонкими красными губами нашёптывающего ему неприятные вещи. Томас ловит себя на том, что отслеживает Ньютовы перемещения. - Я ушёл. – Ньют торопливо чмокает Томаса в макушку. - Куда? – тут же поднимает парень голову. - По делам. – Ньют пожимает плечами. - По каким? - Да к ученику я, Томми. – Раздражается наконец Ньют и уходит, хлопнув дверью. Томас задумчиво смотрит ему вслед, размышляя, стоит ли звонить и просить адрес. Просто на всякий случай.       Томас следит за тем, нормально ли Ньют ест. Старается не оставлять его дома одного больше, чем на пару часов – либо сам Томас, либо Алби должны быть всегда рядом (это убеждение, впрочем, Алби, в целом, разделяет). Томасу приходит осознание, что он долбанная курица-наседка. - Окей, хорошо, я согласен, я слишком его опекаю, - говорит Томас доктору Пейдж чуть ли не с порога, с размаха валясь в белое кресло. Ава вежливо приподнимает брови. – Но ведь это нормально – переживать, если твой парень – полный неадекват в двух случаях из трёх!       Томас оправдывается. Ава слушает и кивает. Томас говорит много, громко и быстро, заикаясь и сбиваясь. Объясняет, что оставлять Ньюта одного в мании – всё равно что маленького ребёнка в магазине холодного и огнестрельного оружия. Что он, Томас, вовсе не преувеличивает и это вполне адекватная мера – отслеживать, где Ньют находится. Он же не шпионит, в конце концов. Это просто предосторожность. А уж запирать окна и прятать ножи, когда Ньют в депрессии – это вообще очевидно. Он уже пытался покончить с собой однажды, никто не хочет повторения.       Ава слушает Томаса внимательно, изредка делая какие-то пометки. Когда Томас замолкает, глядя на неё одновременно торжествующе (он же объяснил!) и враждебно (а вдруг не убедил?), она откладывает ручку и планшет, сцепляет руки в замок и глубоко вздыхает. - Зачем Вы всё это делаете, Томас?       Томас моргает. Для кого он тут соловьём разливался не меньше двадцати минут, в конце то концов? Ава, кажется, понимает, какие чувства одолевают юношу и уточняет: - Я спрашиваю Вас не про конкретные действия. Окна и ножи, чтобы он не попытался покончить с собой, отслеживание перемещений, чтобы знать, когда начинать искать, если что – это я поняла. Но я всё ещё не понимаю, зачем Вы делаете всё это. Кто Вас об этом просил? Кто назначил ответственным?       Томас непонимающе хмурится. - Ну, мы же… в отношениях. Не знаю, разве это не так работает? - Да, именно так. Если это детско-родительские отношения. - Я не пытаюсь быть ему мамочкой. – Ощеривается Томас. Ава кивает. - Я Вам верю, Томас. Пожалуйста, не думайте, что я Вас критикую. Я думаю, что Вы замечательный, внимательный и заботливый партнёр, и Вашему молодому человеку очень повезло. – Томас всё ещё смотрит на доктора Пейдж букой, и та слегка разводит руками, будто бы извиняясь. – Я понимаю, что в Вашей ситуации очень сложно разграничить свободы и обязанности, и это нормально, что Вы перегибаете. Но это не тот путь, по которому должны развиваться здоровые отношения, и у такой модели взаимодействия могут быть очень неприятные последствия. Вы что-нибудь слышали о треугольнике Карпмана?**       Томас слышал. Тереза в какой-то момент очень увлеклась этой моделью и прожужжала Томасу все уши. Большую часть он спокойно проинтерферировал, но часть информации всё же зацепилась на задворках сознания. - Что-то про жертву, спасатели и… злодея? - Палача, - поправляет доктор Пейдж, - но суть не в названии. - Да, там жертва вся такая несчастная и хочет, чтобы её защищали, спасатель как раз её защищает, а этот Ваш палач считает, что лучше добить, чтобы не мучилась. И всем в итоге плохо. Пейдж кивает. - Да, в целом, как-то так. - Думаете, что я – спасатель? - Не исключаю такой возможности. - Разве это плохо? Он же вроде из хороших парней, нет? – упрямится Томас. - Вы же сами сказали, что всем в итоге плохо. Мне кажется, что сейчас Вы как раз заключили себя в этот треугольник, где Ваш парень – жертва, а его заболевание – палач, от которого Вам его необходимо спасти. - Звучит очень похоже на правду. – Томас сжимает губы. - А его Вы спрашивали? Вы уверены, что роль жертвы ему по душе?       Томас не уверен. Томас вспоминает Ньюта, свободолюбивого, упрямого и самостоятельного, раздражающегося каждый раз, когда Томас начинает слишком настойчиво выяснять, куда он пошёл и позавтракал ли. - Но… - начинает Томас, прикусывая губу и тщательно подбирая слова. – То, что он считает, что помощь ему не нужна… ведь не означает, что она ему действительно не нужна. - Конечно, не означает. Но нужна ли она ему в таком количестве, в котором Вы её оказываете?       Томас обиженно сопит. - Вряд ли. – Неохотно признаёт он. Ава вновь сцепляет руки в замок. - Томас, мой клиент – Вы, а не Ваш парень. И в первую очередь я думаю о Вашем благополучии. Ваша самоотверженность достойна героических поэм, но она изматывает. Вы плохо спите, питаетесь как попало, постоянно находитесь в состоянии стресса - Вы каждый день кладёте себя на алтарь спасения Ньюта. - Ну… меня никто же не заставляет. Это мой выбор. – Томас откидывается на спинку кресла, внезапно осознав, что всё это время сидел неестественно прямо, замерев на самом краешке сиденья. – Если я хочу потратить свою жизнь на его спасение, мне кажется, я имею на это полное право. - Вы не сможете потратить на это всю жизнь. – Мягко качает головой Ава. – Вы с самыми искренними и чистыми побуждениями отдадите Ньюту всего себя и, когда у Вас не останется больше ничего, Вы так или иначе превратитесь в его палача. Может так случиться, что однажды, когда ему действительно понадобится, чтобы Вы спрятали от него нож, Вы сами же вонзите его Ньюту в сердце.       Томас выходит после сеанса с тяжёлой головой. Он записывается на следующий сеанс и снова обещает себе, что это для Авы – последний шанс. Домой он приезжает в самых растрёпанных чувствах и точно не оказывается готовым к Серьёзному Разговору с Алби. - Мы с Терезой встречаемся. – Заявляет Алби вместо приветствия. - Ну пиздец. – Отвечает Томас, прицельно швыряя кроссовок с ноги в стену. Алби приподнимает бровь. Ньют у него за спиной неодобрительно качает головой и закрывает лицо руками. – Давно? - Почти два месяца. - Пиздец. – Повторяет Томас. - Томми… - предупреждающе начинает Ньют. - Какие-то проблемы? – Алби скрещивает руки на груди. Томас устал. Томас чувствует себя старой половой тряпкой, которую только что тщательно отжали. Томас злится на доктора Пейдж и ещё больше – на себя, за то, что её слова так сильно в нём резонируют. Он планировал вернуться домой, затащить Ньюта в постель и трахаться несколько часов, пока эндорфины не вытеснят все неприятные мысли хотя бы ненадолго. А вместо этого Алби сейчас рассказывает ему, что уже два месяца спит с его первой любовью. - Не знаю. – Томас пожимает плечами. – А ты видишь в этом какую-то проблему? - Томми! – голос у Ньюта становится возмущённым. - Пока проблемы с этим только у тебя. - Правда, что ли? – Томас неприятно ухмыляется. – И где же тогда Тереза? Почему она мне ничего не сказала? - Потому что знала, что ты отреагируешь как мудак. Но у тебя, полагаю, есть другая версия? - Да, есть. – Томас делает шаг вперёд, растягивая губы в улыбке. – Она в том, что ей стыдно рассказывать мне о том, каких мужиков она себе выбирает. - Томас! – Ньют вклинивается между парнями раньше, чем Алби успевает замахнуться. Ньют несильно, но довольно сердито толкает Томаса в грудь. – Ты охренел? - А чего он от меня ждал? Объятий? – огрызается Томас. – Это же, блять, Тереза! Он её не достоин.       Лицо Алби перекашивает гримаса почти что отвращения. - А это мой лучший друг! – Ньют зло фыркает. – И знаешь, я вот не уверен, что твоя Тереза его достойна.       Они буравят друг друга сердитыми взглядами ещё несколько секунд. Потом Томас отступает на шаг и неуверенно, сдавленно хихикает. Ньют криво улыбается в ответ. Алби смотрит на них обоих с подозрением. - Прости. – Говорит Томас, ни к кому из них конкретно не обращаясь. Ньют кивает, примиряюще кладя ему руку на плечо. Алби поджимает губы.       Ужинают они в молчании. Ньют пару раз пытается завести разговор, но Томас отвечает односложно, а Алби и вовсе игнорирует. - Знаете что, - вскипает Ньют, - поговорите уже, блять, друг с другом нормально! Я пошёл в комнату. Надеюсь, вы разберётесь раньше, чем я усну, потому что будить меня, Томми, чтобы потрахаться – бесполезно. А если решите бить друг другу ебало – можете оба пиздюхать ночевать к Терезе. Я на это дерьмо не подписывался! – он покидает кухню как можно демонстративнее, изо всех сил стараясь не хромать.       Алби смотрит на Томаса выжидающе. - Прости. – Повторяет Томас. – Я не считаю, что Тереза тебя стыдится. Или… что ей стоит тебя стыдиться. Я просто… не понимаю, как привыкнуть к тому, что у неё может быть кто-то… - Кроме тебя?       Томас пристыженно кивает. - Ну, она как-то справляется с тем, что у тебя есть кто-то кроме неё. - Знаю. Я мудак.       Алби качает головой. - Ты мудак значительно меньше, чем мог бы быть.       На этом они временно заканчивают. Томас моет посуду и уползает в душ, надеясь, что горячая вода смоет с него хоть часть сегодняшних переживаний.       Ньют, когда Томас заходит в их комнату, ещё не спит. Он сидит, неловко подвернув под себя увечную ногу, и что-то печатает на ноутбуке. Он закрывает крышку, откладывает ноутбук аккуратно на стол и поворачивается к Томасу. - Умница. – Негромко произносит он, стягивая с парня полотенце, обёрнутое вокруг бёдер. Томас думает, что, возможно, его план «трахаться пока не станет похуй на всё остальное» ещё может сработать.       Но Томаса, измочаленного днём в колледже, сеансом с доктором Пейдж и новостями об Алби и Терезе, хватает только на ленивую дрочку и недолгий минет. Кончить у него не получается вообще. Ньют реагирует абсолютно понимающе. Он привычно свивается в жёсткий клубок у Томаса под боком, тыкая в него, кажется, всеми костями сразу и негромко спрашивает: - Ты в порядке? Томас качает головой. - Расскажешь?       Томас хочет рассказать. Пожаловаться на доктора Пейдж, безжалостно копошащуюся в его мыслях. Пожаловаться на Терезу, малодушно переложившую обязанность рассказать всё Томасу на Алби. На то, что жизнь в последнее время – какой-то ебучий беспросветный пиздец. - Я тебя слишком опекаю? – наконец, выдаёт он. Ньют поднимает голову, заглядывая Томасу в лицо. - Да. – Говорит он честно. – Но… я знаю, почему ты это делаешь. - Но ты бы хотел, чтобы я перестал так трястись? - Да, - снова кивает Ньют, - это было бы неплохо. Мне всё-таки, двадцать один уже. Я, блин, старше тебя. – Улыбается парень. Томас поворачивается на бок, оказываясь лицом к лицу с Ньютом. - Я не стараюсь… контролировать тебя… или опекать. Я просто… - Томас жуёт губу, пытаясь подобрать слова, - не хочу, чтобы что-то случилось. Не хочу, чтобы тебе было плохо. Я не знаю, как ещё это сделать. - Томми, я понимаю. – Ньют кладёт ладонь Томасу на шею и нежно проводит к затылку, взъерошивая волосы. – Я всё понимаю. Но правда, меня не сорвёт в манию в один момент, тебе не обязательно знать где я двадцать четыре на семь. Когда я маньячу – да, лучше меня из виду не упускать, - Ньют криво неприязненно улыбается, - но когда я… пока всё нормально, я могу справиться со всем сам. - А депрессия? В неё ты за минуты проваливаешься. – Томас ненавидит себя за то, что тыкает лишний раз Ньюта в это носом, но не может не озвучить своих страхов. - Она всегда после мании. Мания, депрессия, адекват – и так по кругу. - Я читал, что оно не всегда именно в этом порядке. Что всё может быть абсолютно хаотично. – Не успокаивается Томас. - У меня так не будет. – Уверенно говорит Ньют. – Это другой тип развития болезни. Невнимательно ты читал, Томми. – Он слегка улыбается. - Прости. – Томас чувствует себя идиотом. Ньют качает головой и неловко елозит по кровати, прижимаясь ближе к Томасу. - Ты мне нужен, Томми. Всегда. Правда. Но не как сиделка, а как парень. Партнёр. Понимаешь?       Томас кивает. Ньют улыбается и целует его сухими тёплыми губами.       Томас старается. Очень старается. Он буквально за уши себя оттаскивает от форм поведения, ставших за почти два года привычными, как домашняя одежда. Он даже продолжает ходить к доктору Пейдж, хотя, когда она предлагает вместо еженедельных встреч сеансы два раза в месяц, хватается за это предложение, как утопающий за соломинку. Тихим незаметным шагом подкрадывается мания, взрывается, заставляя Ньюта учить латинский, подраться с тремя парнями, крикнувшими ему вслед «Пидор!» и выйти из драки победителем, решить, что Томас ему изменяет и закатить несколько раз по этому поводу истерику. Когда всё это сменяет депрессия, Томас тайком вздыхает с облегчением. Когда проходит и она, Алби заявляет, что они с Терезой решили жить вместе, и он съезжает. Томас выдавливает из себя поздравления, а Ньют решительно заявляет, что пошёл обратно в депрессивную фазу. Он, конечно, шутит, но Томас всё равно пугается.       Томас не знает, кого из них четверых переезд пугает больше. В ужасе, кажется, они все. Тереза жила одна всё время, после расставания с Томасом (как она там выживала вообще? Она же не приспособлена к самостоятельной жизни от слова «совсем» - недоумевал Томас). С Арисом они дошли только до стадии, когда он изредка оставался на ночь. К тому же, девушке было край как неловко разлучать Алби с Ньютом и оставлять Томаса единолично отвечать за своего возлюбленного биполярника. Терезу эта мысль нервировала, а Томаса с Алби почти что повергала в панику. На протяжении недели, в которую Алби медленно и мучительно собирал вещи, он успел несколько десятков раз напомнить Томасу, что тот может звонить/писать/приезжать и кричать в окошко в любое время суток, выдать Томасу сотню инструкций на тему «куда бежать и что делать, если…». Самого Томаса бросает от глухого раздражения (я, блять, два года как-то справлялся!) до нестерпимого желания схватить Алби за руку и умолять остаться, потому что он один совершенно точно облажается. Тереза что-то успевает втирать про созависимые отношения между ними троими, но Томас, и так по уши загруженный этой дрянью на сеансах с доктором Пейдж, агрессивно её игнорирует.       Адекватнее и, одновременно, эмоциональнее всех реагирует на отъезд Алби, как ни странно, Ньют. Пока Тереза, Томас и Алби давят свои переживания, сублимируют их в агрессивные выпады в стороны друг друга, Ньют искренне сокрушается о том, что «эпоха» ушла. - Мы же с пятнадцати лет вместе живём! Это самые долгие отношения в моей жизни! – восклицает он, так экспрессивно размахивая руками, что Томас даже не ревнует, а начинает переживать, не пришла ли мания раньше срока.       Наступает день «икс». Вещи Алби собраны, упакованы и погружены в новенький Терезин «Форд» (когда она вообще успела купить машину? Что происходит? Томас опять всё пропустил), и оттягивать момент ещё дальше становится невозможно. Алби порывается отдать ключи, но Ньют отпихивает их практически со злостью. - Чувак! - Прости. – Алби сжимает ключи в кулаке, точно утопающий, хватающийся за соломинку. – Ну… - Знаешь, - Тереза неуверенно мнётся возле машины, - ты не обязан переезжать просто потому, что я предложила. - Не-не-не, - яростно трясёт Алби головой, - дело не в этом. Я хочу с тобой жить. Правда. – Он обнимает Терезу за талию и прижимается губами к её виску. Девушка улыбается так умиротворённо, что у Томаса даже получается наконец искренне за неё порадоваться.       Прощаются они ещё долго. Каждый раз, когда Тереза уже собирается заводить машину, Алби или Ньют резко ударяются в очередное воспоминание о «бурной молодости». Тереза и Томас честно пытаются быть любящими и понимающими, но спустя полтора часа это становится очень сложной задачей. Наконец, Алби скрывается в салоне автомобиля, а сам автомобиль – за поворотом. Ньют прижимается к Томасу и утыкается лицом ему в плечо. Томас подозревает, что Ньют плачет, но не подаёт виду, давая парню время и возможность натянуть лицо. - Пойдём в дом. – Чуть хрипловато говорит Ньют, и Томас деликатно идёт первым, позволяя любимому незаметно вытереть глаза.       Дом кажется им совсем пустым и необжитым несколько следующих дней. Мимо прикрытой двери пустующей комнаты Ньют проходит каждый раз максимально быстро. Они не то, чтобы не разговаривают об этом – напротив – кажется, только Алби они и обсуждают все эти дни. Но Ньют всё равно выглядит несчастной побитой мышью, потерянной в слишком огромном для двоих человек доме. И в один день Томас притаскивает домой огромную, уродливую вазу, купленную на последние деньги с зарплаты, которая после того, как плата за аренду стала делиться на два, а не на три, перестала казаться чем-то, на что можно выжить. Томас ставит стеклянного монстра в углу кухни, рядом со столом, где обычно сидел Алби, и громогласно объявляет, что это их новый жилец. Он тоже огромный, чёрный, страшный и молчаливый, так что Ньют не должен особо заметить разницы. Ньют пытается возмутиться, но против воли смеётся. И жизнь начинает налаживаться.       В жизни без Алби нашлись и плюсы, и минусы. К последним, безусловно, относилось то, что ни Ньют, ни Томас особо не умели следить за расходами. Домашнюю бухгалтерию вёл Алби, и у них двоих всегда создавалось впечатление, что они зарабатывают достаточно, чтобы себя прокормить. Так вот – мрачно осознал Томас – нихуя. К концу второго месяца они составили более-менее вменяемый план выживания, но оба осознавали, что жизнеспособен он только пока Ньют в норме. Маниакальные периоды у него зачастую шли рука об руку с импульсивным желанием купить всю существующую на свете немыслимую хуйню.       Также без Алби некому стало подскакивать в шесть утра и из любого положения готовить завтрак. Но готовил Алби омерзительно, так что по этому, честно признаться, ни Ньют, ни Томас особенно не скучали. А вот его обсессивно-компульсивное стремление избавить от пыли каждую поверхность жилища с течением времени стала выглядеть всё более и более ностальгически-прекрасным.       Из плюсов: трахаться стало значительно проще. В любое время, в любом месте квартиры, и сколь угодно громко. Никто не заявлялся с работы пораньше и не начинал орать, что они грёбанные извращенцы и на этой блядской кухне он вообще-то иногда ест. Никто не стучал кулаком в стену и не орал, требуя заткнуться и дать поспать одиноким людям (окей, соседи стучали в пол и тоже что-то орали, но их игнорировать было гораздо проще). Это, в общем, был основной (единственный) плюс, но не признать его значительность было невозможно.       Алби не исчез из их жизни насовсем. Он звонил – стабильно раз в неделю Томасу и не меньше четырёх – Ньюту. Он активно звал их в гости. Тереза тоже звала, но гораздо менее активно. Они ездили: один раз вместе, а потом только Ньют. Томас каждый раз находил отговорки. Он правда, честно был рад за Терезу, но наблюдать за тем, как в её жизни появляется кто-то, вытесняющий его, Томаса, с главной пальмы, было тяжеловато.       В общем и целом, жизнь более-менее налаживалась. Томас остался один на один со своей психически неуравновешенной Любовью Всей Жизни, но, на удивление, не чувствовал той паники, которую представлял себе, когда Алби только-только уехал. Ньют медленно, но верно впадал в гипоманию***, и Томас, в принципе, считал, что готов сразиться с маниакальным чудищем в одиночку.       Ага, блять, конечно, так мы и поверили.       Беда подкралась традиционно незаметно. Ньют казался более-менее вменяемым. Ну, относительно особенностей состояния, конечно. Спал по три-четыре часа (но спал!), говорил так много и быстро, что у Томаса начинало в ушах звенеть (но не нёс откровенный бред!), устраивал сцены ревности с битьём посуды (но бил об пол, а не об Томаса), затрахивал его до полусмерти – в общем, ничего особенного. Ни зомби, ни конца света, ни желания освоить сальто на мотоцикле. И Томас выдохнул. Расслабился, позволил себе отлучиться на день в колледж. Забрал из дома всю наличку, запер ящик с ножами, забрал ключи от гаража с мотоциклом – предусмотрел, кажется, всё.       Вернувшись домой, Томас не сразу понимает, что именно не так. Погрома нет, верхняя одежда на месте, да и звуки какие-то из спальни раздаются. Какие именно звуки, Томас понял спустя несколько мгновений. Хотел бы Томас сказать, что в этот момент в его душе всё оборвалось, опустело, ну или ещё что-нибудь болезненно-пафосное в том же духе. Но единственное, что зажглось в нём в первые моменты – острое любопытство. Дверь в спальню была призывно распахнута, и Томас заглянул, не то, чтобы тайком, но всё же стараясь не привлекать к себе внимания. Картина его взгляду предстала впечатляющая.       Кровать у них стояла возле дальней стены, практически напротив двери. На ней, в обрамлении небрежно отброшенного одеяла, лежал парень. Лица его в полумраке было не разглядеть, и Томас сначала решил, что это Алби. Но нет, вряд ли – парень явно уступал по габаритам, да и голос, кажется, высоковат. А вот в том, что парень, его оседлавший – Ньют, у Томаса сомнений не возникло. Слишком много времени он провёл, самым тщательным образом исследуя тело, которое сейчас изогнулось в экстазе, откинув голову назад и правой рукой плотно обхватившее свой член. Томас мягко прикрывает дверь и отступает назад.       Он сидит на кухне, качая ногой в такт Ньютовым стонам. Томас не знает, как долго действо продолжалось до его прихода, так что плохо себе представляет, сколько ему ещё сидеть и дожидаться – маниакальный Ньют мог трахаться часами напролёт. Ноутбук оказывается удачно забытым с вечера на кухонном столе, так что Томас успевает доделать реферат, разобраться с мерзотной эксель-таблицей и даже немного посидеть над курсачом. Божечки, когда последний раз он был настолько продуктивен в учебных делах?       Первым одиночество Томаса нарушает парень, чьего лица он не смог разглядеть. Это действительно не Алби. Томас не уверен, радует ли его это. Вид у парня слегка ошалелый и изрядно заезженный. Томас почти что проникается к нему сочувствием. - Э-э-э… Привет? – неуверенно тянет парень. Томас улыбается ему поверх экрана ноутбука. – Фрай. – Представляется парень, протягивая руку. - Томас. – Рука у парня жёсткая и потная. На кухню сияющей вспышкой врывается Ньют. Из одежды на нём – наспех натянутые трусы и майка. Он мокрый, встрёпанный и весь буквально излучает восторг. - Томми! – вопит он, кажется, почти в экстазе. Томас закрывает крышку ноутбука и понимает, что руки у него слегка дрожат. Фрай недоумённо переводит взгляд с Томаса на Ньюта и обратно. - Так ты… типа его сосед? – спрашивает он. Томас улыбается так сладко, что буквально чувствует, как у него самого сводит зубы. - Я его парень.       Фрай моргает. Вид у него довольно жалкий. Томас хочет, сильно, почти отчаянно желает злиться на него. Но у него не получается. - Томми! – в глазах Ньюта полыхают звёзды. Они горят, разрывая зрачки изнутри. Во взгляде его – ни намёка на осмысленность. Он подскакивает к Томасу порывисто, резко, и дёргает на себя так сильно, что Томас едва не сваливается со стула. – Я скучал. Тебя вечность не было! – Ньют прижимается к Томасу тесно-тесно, ластится, точно зверёк. И вот тут Томасу становится больно. В душе что-то оборвалось, опустело, разбилось на части – любая метафора сойдёт.       Томас пытается отпихнуть Ньюта от себя, но тот будто и не замечает. Он смеётся Томасу прямо в ухо, лезет целоваться и от губ его (хотя, возможно, Томасу так только кажется) разит чужим, незнакомым телом. Руки его торопливо пытаются расстегнуть ширинку Томасовых джинсов. Томас отшатывается, выпутываясь из чужих объятий. Ньют тянется за ним и Томас толкает его, достаточно сильно, чтобы он наконец отступил на несколько шагов. - Не трогай меня! – орёт Томас так громко, что, кажется, даже до горячечного сознания Ньюта что-то доходит. Ньют стоит, нервически переминаясь с ноги на ногу, и улыбается растеряно-беспечно, наблюдая за тем, как Томас, подхватив ноутбук, практически летит к выходу. - Томми! – недоумённо-весело кричит он вслед.       Томас приходит в себя, когда заспанная и недовольная Тереза открывает ему дверь. - Что случилось? – спрашивает она, пропуская парня в квартиру. Из спальни показывается Алби. - Какого хера случилось? – интересуется он.       Томас начинает ржать. Ситуация, если переложить её на устную речь, внезапно начинает казаться невероятно смешной. «Мой маниакально-депрессивный парень притащил какого-то мужика и трахался с ним у нас в спальне. Я, кажется, расстроился и поехал жаловаться своей бывшей» Прямо-таки анекдот.       Когда он наконец обретает способность внятно объяснить, что он, собственно, делает на пороге бывшей девушки в пол-первого ночи, Тереза и Алби синхронно мрачнеют. - Боже, - вздыхает Тереза, - Том, мне так жаль.       Томас давит из себя подобие улыбки. - То есть, - подаёт голос Алби, - ты оставил Ньюта одного? В таком состоянии?       Тереза хмурится. Томас озадаченно моргает. - Он, кажется, был в очень весёлом состоянии. И не одного, а с Фраем. – Ядовито отвечает он. Алби потрясённо качает головой. - Ты оставил его с незнакомым парнем, когда он сам за себя отвечать не может? Ты, блять, издеваешься? - Он издевается? – голос Терезы резко взвивается вверх. – Ньют трахался у них дома хер знает с кем, а Томасу надо было остаться ему сопли подтирать?       Они ругаются. Томас чувствует себя ребёнком разводящихся со скандалом родителей. Они орут, стараясь перекричать друг друга. Тереза вопит, что Томас нихрена не обязан оставаться с человеком, который ему изменяет. Алби рычит, что Ньют не в состоянии сейчас отвечать за свои поступки и Томас знал, на что подписывался. «На левых мужиков в своей постели?» - интересуется Тереза так громко, что Томас подозревает, что все соседи теперь в курсе всех особенностей его личной жизни. «Нехуй было оставлять его дома одного!» - в тон ей отвечает Алби. Тереза уточняет, не перепутал ли Алби Томаса с сиделкой для душевнобольных. Алби, скривив губы, замечает, что у Терезы, видимо, слишком пристрастное отношение к Томасу и спрашивает, не пытается ли она таким образом показать тому, что всё ещё в нём заинтересована. Тереза швыряет тарелку в стену. Она брызгает осколками совсем близко от лица Алби. Несколько мгновений все трое стоят неподвижно, глядя на то, как стекло пляшет по кухонному кафелю. - Ну нахер, - говорит Алби неожиданно тихо, - я сваливаю. - И куда ты идёшь? – интересуется Тереза, когда он уже заканчивает обуваться. - К Ньюту. Кто-то же, блять, должен.       Входная дверь с треском захлопывается, и Тереза обессиленно падает на ближайшую табуретку, закрывая лицо руками. Томасу кажется, что она плачет, но когда, спустя пару минут, Тереза поднимает лицо, глаза совершенно сухие. - Пиздец. – Говорит она. И громко, слегка истерично, хихикает. Томас нервно фыркает в ответ. - Прости. – Просит он. Тереза мотает головой. - За что? Том, это нормально – злиться на такое. - За то, что каждый раз, когда случается пиздец – я тут же тащу его и в твою жизнь. - Мне казалось, дружба как-то так и работает. – Тереза пожимает плечами. - Я мог позвонить. Поехать к Минхо. Или к Бренде. А я попёрся к тебе, - Томас судорожно вдыхает, давясь собственным чувством вины, - плакаться. - Том… - Я грёбанный эгоист.       Тереза качает головой. - Я могла тебя не пустить. Если бы хотела. – Синие глаза Терезы наполняются тоской. – Но я… Мне слишком хочется быть тебе нужной.       Тереза сидит на табуретке, обхватив себя руками. Томас только сейчас замечает, насколько хрупкой она выглядит. Вина снова поднимает в его душе свою змеиную голову. Томас шагает вперёд и опускается перед девушкой на корточки. - Прости, что продолжаю херить твою жизнь. – Говорит он, и Тереза наконец начинает плакать.       Они засыпают в обнимку, как в старые времена. Тереза даже и не думала предлагать ему диван, а Томас, в свою очередь, не потрудился вспомнить о его существовании. Он проваливается в сон, ощущая запах Терезиного шампуня и чувствуя себя одновременно и полностью разбитым, и наконец-то целым.       На следующий день Томас уговаривает Терезу позвонить Алби. На самом деле, уговаривать почти и не приходится. Тереза, кажется, и сама хотела это сделать, но не могла набраться решимости. Она выходит на балкон, и Томас прячется в ванной, раздираемый жгучим желанием подслушать пополам с леденящим страхом, что услышит совсем не то, на что надеется. Знать бы ещё, на что он надеется. - У них всё в порядке, – говорит Тереза. - Мы не расстались, - Говорит она, - но Алби ещё какое-то время поживёт с Ньютом. Если ты, конечно, не не собираешься вернуться.       Возвращаться Томас не собирается. Сил на это он в себе пока не чувствует. Он готов свалить от Терезы, чтобы не докучать, но стоит ему об этом заикнуться, как она смотрит на него в откровенным раздражением. И Томас остаётся.       Следующую неделю он исправно ездит в колледж, берёт дополнительные смены на работе – делает всё, чтобы не оставить себе времени на осмысление происходящего. Он уходит до рассвета и возвращается, когда Тереза уже спит, валясь с ног от усталости. Они по прежнему спят в одной постели и думать об этом у Томаса тоже нет сил.       Ньют ему снится. Кажется, он не делает ничего определённого – просто стоит и смотрит на Томаса откуда-то издалека. Глаза его сияют, но Томас не может разглядеть – безумием или чем-то иным. Томас просыпается под омерзительный писк будильника, чувствует тепло Терезиного тела под боком и хочет сдохнуть.       Тереза созванивается с Алби каждый вечер. Разговаривают они обычно не меньше часа. Особенно счастливой после этих звонков она не выглядит, но и несчастной – тоже. В один день она уезжает его навестить и возвращается домой даже позже Томаса. - Тебе что-нибудь рассказать? – интересуется она осторожно. Томас задумывается. - Как-нибудь в другой раз.       Наступают выходные и Томас не знает, куда ему деться. От Терезы, от себя, от четырёх стен и собственных мыслей. Он уходит «куда-нибудь ненадолго погулять» и возвращается через четыре часа. И обнаруживает возле подъезда Ньюта.       Они пялятся друг на друга, наверное, вечность. Выглядит Ньют неважно – под глазами залегли тени, он кутается в вязанную кофту и слегка дрожит. - Привет, Томми.       Томас неловко приподнимает ладонь в приветственном жесте.       У Ньюта слегка подрагивает нижняя губа, но он не выглядит так, словно собирается расплакаться. Он неловко дёргает плечами, точно стараясь укрыться от чужого взгляда. Томасу кажется, что ему в сердце всадили крюк – огромный, ржавый – и рывками тянут в сторону Ньюта. - Я не знаю, что мне сказать. – Говорит Ньют. - Зачем тогда пришёл? – Ньют легка дёргается, будто Томас его ударил. – В смысле… - торопливо пытается уточнить Томас. – Я не… - он окончательно теряется в собственных мыслях.       Ньют улыбается, кажется, через силу. Ржавый крюк в груди Томаса дёргает снова, особенно резко, и парень невольно делает несколько шагов вперёд. Ньюта это, кажется, слегка ободряет. - Я не хочу перед тобой оправдываться. Это тупо. Я натворил хуйни и сделал тебе больно. Какая разница, какое у меня объяснение? – Ньют судорожно вдыхает, давясь собственными словами. Он прикусывает губу. Он кажется сейчас таким беззащитно-хрупким, что Томаса буквально рвёт изнутри желание подойти, обхватить парня руками и больше никогда не отпускать. Или убежать и больше никогда не видеть этих печальных глаз. Тоже сойдёт. – Мне жаль. Мне пиздец как жаль, Томми. Я никогда не хотел тебя ранить. Только не тебя.       Томас смотрит на него, не находясь, что сказать. Но Ньют, кажется, и не ждёт ответа. - Я скучаю, - говорит он, - мне очень херово без тебя.       «А мне то как херово» - мысленно отвечает ему Томас. - Я начал пить таблетки. – Губы Ньюта точно судорогой кривит. – Не из-за тебя, - добавляет он торопливо, - но я хотел, чтобы ты знал. - А. – Произносит Томас. – Понятно. - Ты вернёшься?       Не то, чтобы Томас не ждал этого вопроса, но он всё равно бьёт его обухом по голове. Он вспоминает ночи, наполненные запахом Терезиных волос и изматывающими снами, в которых Ньют стоит слишком далеко, чтобы до него дотянуться, и Томас не в силах это изменить. А сейчас в силах. Между ними расстояние – два-три шага – и пройти их для Томаса кажется сложнее, чем пробежать марафон. Томасу плохо. Томас скучал сильнее, чем вообще мог представить, что так можно скучать по кому-то. А ещё Томасу страшно. А ещё Томасу мерзко. У него перед глазами стабильно несколько раз в день вспыхивала картина из спальни. Ньют, выгнувшийся дугой, тёмные руки, сжимающие его бёдра. Хриплые стоны, смешанные с тяжёлым дыханием. Томас чувствует лёгкий приступ тошноты. Ньют внимательно смотрит ему в лицо. Глаза у него тёмные, печальные и совершенно осмысленные. И в них не сияет ничего, кроме отблесков уличного фонаря.       Томас может представить жизнь без Ньюта. Вариантов много. Он может сойтись с Терезой. Вернуться в исходную точку, начать заново. Тереза хорошая. Томас соврал бы, если бы сказал, что больше не любит её. И как раз потому, что он её любит, он отчаянно не хочет так с ней поступать. Не хочет делать её своей отчаянной попыткой вырезать из памяти светловолосый, худощавый образ.       Он может переехать. Может вернуться к кратковременным отношениям без обязательств или вообще обойтись какое-то время совсем без них. Возможности практически безграничны, стоит только оглянуться вокруг. - Да, - говорит Томас, - вернусь.