До рассвета

Когда-то Элиот предложил «Давай построим бунгало, в которое будем сбегать». Не требовалось никаких пояснений, их взаимопонимание с Марго работало без сбоев: куда будем сбегать от Тика, Фэн и политики; от послов соседних стран и дел первостепенной важности; где никто и никогда не достанет ором про митингующих бобров. Домик, где будет ждать мягкая кровать, бесконечный запас мохито и закусок, много табака и эмбиент-музыка. Если бы Марго сказали, что бунгало простоит триста лет и спасёт их от бомжевания в стране, где они больше не короли, она бы воскликнула «Ну естественно, мы же не зря корячились, наводили заклинания вечной чистоты и прочей дребедени!». Если бы ей сказали, что через триста лет её идеальное взаимопонимание с Элиотом превратится в пуленепробиваемое стекло, она бы послала фантазёра в хуево-пиздуево на все четыре стороны. К сожалению, послать, чтоб отвести душу, ей совершенно некого. Разве что комара, зудящего над ухом. Она сворачивается под боком у Элиота на кровати, поставленной в единственную комнату бунгало аж целых три жизни назад. Ложится осторожно, как домашняя кошка, прижимается к плечу, и Элиот, едва выныривая из полудрёмы, обнимает её. Возможно, она действительно стала излишне мягко-домашней. Ходит вокруг него на цыпочках и боится ранить словом даже больше, чем делом. Что ещё хуже, она набралась больше терпения, чтоб его. — Мы бы могли остаться тут? Навсегда? Как было бы прекрасно, — вдруг говорит Эл. Простыня пахнет яблоками, а он сигаретами, мартини и домом, и кокон этих запахов слишком силён, чтобы ответить «нет». — Могли бы, — отвечает Марго. — Но мы должны придумать, что делать с временем-шременем, и ты знаешь это. — Знаю. Но давай не думать об этом прямо сейчас. — Это всё, что ты хочешь мне сказать? — А нужно ли ещё что-то, Бэмби? Боль, раздражение, злость, тоска и любовь глубоки как Марианская впадина и остры как яд медуз — и всё сочетается одним-единственным «Ты должен поговорить со мной, поговорим о Квентине и тебе станет легче. Мне станет легче, потому что я тоже скучаю по нему». Но они не говорят. Больше ни о чём. Раньше в своих ночных откровениях они делились чем угодно. Раньше они бы болтали до рассвета да хотя бы о снах, о мечтах, переживаниях и планах. Но Элиот решил, что выстроить невидимый и пуленепробиваемый заслон — охуительно крутая идея. Он закрылся от неё, и впервые за долгое, долгое время Марго не в силах подобрать ключ.

***

Марго смотрит на Элиота сквозь прутья решётки. Это какая-то ебучая комедия, вот только совсем не смешно: теперь между ними не метафорическая, а реальная невидимая стена, сотканная из магии высшего уровня. Элиот молча стоит над тележкой и толчёт в склянке цветные порошки, с интересом старшекурсника на уроках химии «а вдруг ебанёт? Да не, не ебанёт». Что ж, если эта магия бабахнет, то от них вряд ли вообще что-то останется, и возможно, Эл этого и добивается. — Ты решил и меня суициднуть заодно? — говорит она. — Прости, — тихо произносит Эл. — Это было грубо. И она знает, что он совсем не о порошочках. «Ты просто вцепилась в самый ближайший хрен, ты же терпеть не можешь быть одна», — отдаются в ушах его слова про Джоша, но Марго не может злиться. Потому что сама не уверена, сколько намешано тут правды и лжи. Она лишь кивает в ответ, листая на коленях толстенную книгу с летописанием Филлори. Не вчитываясь в слова и не особо вникая. У неё в голове только то, что они не могут всерьёз и надолго обижаться друг на друга и никогда не смогут — и это приговор, который не подлежит апелляции. Марго слишком хорошо его понимает, скорбь Элиота отражается в ней эхом, и раскаты бегут до самых пяток. Да и дело-то в том, что они оба задевают близких в странной защитной реакции. И в том, что её тонна скорби по Кью, Филлори, Джошу и Фэн умножает всё, творящееся внутри Эла  — и именно поэтому он закрывается всё больше. Ему хватает своего груза, куда уж утяжелять. Её тошнит от ощущения полной беспомощности. Он не хочет помощи и не примет. Она может только плыть дальше, рядом в том подводном течении, которое вокруг них бурлит. — Хорошо, что у меня откуда-то взялся пиздец какой мощный запас терпения, — бурчит Марго. Элиот улыбается одними уголками губ, но его глаза серьёзные, и на какое-то мгновение он словно бы готов говорить с ней, готов… Но ни метафорическая, ни настоящая стены, выстроившиеся между ними, не идут трещинами. Марго снова утыкается в исторические хроники Филлори. У неё безграничный запас терпения, и она благодарна своим внезапным внутренним глубинам за это. Она лишь надеется, что сможет ехать на этих запасах достаточно долго. Достаточно, чтобы стена наконец-то перестала существовать.