Иккинг устроился под боком Беззубика, прижался к тёплым чешуйкам и погрузился в звуки окружающего мира. Стрекот сверчков и уханье сов разносилось с горным ветром. Вдалеке завыл волк. Небольшой костёр из плавника дрожал на фоне тёмно-синего неба.
После долгого перелёта – почти целый день пути к самому южному от Олуха острову – Иккинг очутился на неотмеченном на картах острове, где лежал, растянувшись под звёздами. Он не беспокоился о том, что за ним устроят погоню. По крайней мере, не сразу. Для корабля этот путь займёт несколько дней из-за многочисленных препятствий из утёсов и подводных камней. И это при том, если Хулиганы знали, где именно искать.
Полёт – это тот способ путешествия, который действительно сложно отследить.
Иккинг вдохнул и выдохнул. Расслабиться было невозможно, даже в тепле и сытости, ожидая, что его затянет в сон. Веки его налились тяжестью прошедшего дня, но мысли безостановочно бегали кругами.
Поговорим о взлётах и падениях.
Прошлые три недели были сном. Он, Иккинг Бесполезный, был наконец принят своим племенем как настоящий Викинг. Он достиг всего, к чему стремился с тех пор как помнил себя… Только что бы преждевременно этого лишиться. Удовлетворение, престиж, возможность действительно стать вождём… Всё исчезло.
Действительно, он построил всё на лжи и обмане, но люди по крайней мере
прислушивались к нему. Люди смотрели на него и видели возможности. Это было всё что нужно, что бы сдвинуться с места.
Или так он внушал самому себе.
Иккинг закрыл глаза и попытался представить жизнь, в которой его бы
не выбрали убить Ужасное Чудовище. Где он продолжал бы работать в том же направлении, а глаза и уши всей деревни были бы открыты его методам. Возможно, Хулиганы восприняли бы его изобретения серьёзно. Они увидели бы его истинную ценность и приняли бы, чем он был,
кем он был. Несмотря на то, что он не был грубым и мускулистым, они бы прислушались к его альтернативе драке.
Беззубик чихнул. Иккинг открыл глаза.
Или нет. В конце концов, было слишком рано рассуждать, куда его унесла бы новообретённая слава. Кончилось бы это счастьем или трагедией. Был бы Беззубик принят или убит.
Потом, безо всякой причины Иккинг подумал об отце. О той гордости, которую он слышал в голосе Стоика – грохочущем и разносившемся по всей Арене, когда Иккинга подняли над толпой. Мальчик не мог вспомнить, когда он ещё слышал в его голосе эти интонации… Интонации, которых он ждал в течение многих лет. Чувство утопии, жестоко вырванное из рук. Призрак того, какими их отношения могли бы быть, если бы он родился
правильным, преследовал бы его всю жизнь.
Эмоции били ключом; не только из-за его собственной потери, но из-за тех изучающих взглядов и подчинения, которое придётся вынести его отцу.
Он поднял глаза к перемигивающимся в высоте звёздам и пробормотал: – Надеюсь, папа в порядке…
Беззубик поднял голову, и огромные глаза рептилии блеснули в лунном свете. Неизвестно как, Иккинг полностью понимал мнение дракона об этом непроизвольном замечании.
– Он не
настолько плохой, – Иккинг чувствовал, что должен это сказать. – Он хороший человек.
Беззубик никак не отреагировал.
– Нет, правда! Он просто… вождь, понимаешь? Он настолько
Викинг, что просто не может понять того, кто… – Иккинг остановился и посмотрел на самого себя, – эээ, не настолько Викинг. Наверное, поэтому и хорошо, что только Викинги живут так далеко на севере… – несмотря на все свои жалобы, даже Иккингу приходилось отбиваться от насмешек южан. – И когда его собственный сын, ну,
как я… Должно быть, ему было трудно из-за этого. Наверное, ему было тяжело встречаться с другими племенами и их
идеальными наследниками.
Горечь закралась в его голос, прежде чем он смог остановиться. Он проглотил обратно неприятное чувство.
– Извини… – пробормотал он, пряча лицо в руках.
То, что было больнее всего – хуже, чем оставить своего отца бездетным, хуже, чем уничтожить этот далёкий блеск возможного будущего на Олухе – это то, что жизнь каждого станет
лучше после того, как он убрался с их дороги.
Отец мог сконцентрироваться на управлении деревней, а Сморкала – очевидный новый наследник (впрочем, была возможность его назначения даже в присутствии Иккинга). Иккинг больше не будет раздражать Астрид, Близнецы не будут проворачивать с ним шутки, да и в подмастерья кузнеца были десятки более достойных кандидатов.
– Я сделал правильный выбор, – прошептал он самому себе, и это немного его успокоило. Беззубик фыркнул ему в прическу в знак драконьей моральной поддержки. Иккинг улыбнулся и убрал с лица разлетевшиеся волосы.
Улыбаться было сложно. Оставаться оптимистичным было сложно. Иккинг был напуган. Он захлопнул за собой дверь, а под ним не было страховочной сетки. Возвращаться было нельзя – возможность, которая оставалась бы, если бы никто не видел Беззубика, но она исчезла при появлении Астрид.
О боги! Если бы это был кто-нибудь ещё – Рыбьеног, например – ситуация могла разворачиваться иначе. Но это была Астрид. Астрид. Так повёрнутая на убийстве драконов, что отточила свой боевой клич к девяти годам. Астрид, которая
ненавидела Иккинга. Он видел враждебность по отношению к нему в последние недели. Астрид не любила, когда её отодвигали на второй план, и особенно когда это делал
он. Увидеть Беззубика было последней каплей.
Этот последний взгляд, который она на него бросила… Иккинг никогда его не забудет. Явное отвращение перекосило её лицо, глаза полные обещания
расплаты за его решения.
Боги, она могла убить Беззубика! Он как будто заново видел это. Блеск солнца на её топоре. Энергия, страх, отчаяние, скрутившие его живот на следующие несколько часов… Он бросился на неё до того, как полностью осознал ситуацию, и он будет благодарить Одина за это каждый день.
Иккинг подавил кипящую злобу на девчонку и повернулся к Беззубику.
– Ну что, куда хочешь отправиться?
Беззубик заурчал и повернул свою треугольную голову на юго-восток, если верить звёздам.
– Туда, да? – Иккинг показал рукой в том же направлении. – Да… Это в сторону Ютландии. Эй! Если мы продолжим двигаться в том же направлении, мы возможно долетим до Миклагарда! Мама жила там некоторое время – отец рассказывал мне. Она говорила, что это самый большой город из построенных когда либо! Они построили огромную стену, чтобы Викинги не приплыли туда, но это не будет проблемой для нас. Правда, дружище?
Беззубик проворчал в знак согласия, как человек отмахнулся бы от энтузиазма ребёнка. Вместо этого он указал взглядом на топор, который Иккинг решил взять с собой за несколько секунд до их отлёта. Оружие лежало среди скудных пожитков Иккинга, клинок поблескивал в свете пляшущего пламени, величавый и насмехающийся надо всеми.
Беззубик не любил этот топор по многим причинам. Для начала, он принадлежал той ужасной девчонке, которая пыталась навредить его милому мальчику (
Кто вообще в здравом уме стал бы вредить Иккингу? Почему бы просто не пойти поразбивать драконьи яйца?). Во-вторых, это был ещё один острый объект, дожидающийся одного неудачного движения. Не то чтобы Иккинг был ходячей катастрофой, как о нём думали люди; Беззубик видел, как Иккинг двигался, бегал и играл с грацией дракона.
Наконец, топор означал, что
он не был достаточной защитой для Иккинга. Обидно.
Иккинг, в свою очередь, почувствовал внезапную и непреодолимую потребность укрыться от взгляда дракона.
– Эй, не надо меня осуждать! Я не мог просто
оставить его там!
Нет, вполне мог.
– Это было бы расточительством – оставлять прекрасный клинок ржаветь в овраге.
Она вернулась бы за ним.
– Он может пригодиться, если я попаду в переделку.
Как ты смеешь…
– Ладно… Возможно, я хотел немного проучить её.
Беззубик наклонил голову.
– Просто… – Иккинг дёрнул себя за волосы. – Просто я как бы сформулировал весь этот план побега, понимаешь? Я оставил эту… Эту
записку… Моему отцу... Сыграл на моей
неспособности приспособиться. Я намекнул ему, что я обманывал драконов, а не побеждал их. Это было как бы признание, правда? О, и я упомянул, как я попросту не смог убить дракона – что также сыграло на руку моей идее ‘не-приспосабливаемости’. И я сказал, что выбираю жизнь изгнанника.
Боги, он был вне закона. Fjörbaugsgarður. Он не мог вернуться на Олух в течение по крайней мере трёх лет. (Fjörbaugsgarður - сложносоставное слово, означает малое изгнание за не самые тяжёлые преступления. - прим. пер.)
Иккинг снова вздохнул:
– Я пытался сделать, чтобы это выглядело, как само-изгнание. Но раз Астрид узнала мою настоящую причину уйти и всем разболтала –
да ладно, ты знаешь, что она разболтала! Ты видел её – я буду выглядеть как предатель. Каким я, похоже, и являюсь.
– Я просто… Просто хотел, что бы отец чувствовал в этом больше разочарование, чем предательство.
Иккинг уронил голову на руки и застонал.
– Я действительно всё испортил, правда, приятель? Я не понимаю,
что я делал. Похоже, моя жизнь пошла вверх дном в тот момент, когда я позволил тебе…
Жить.
Беззубик ткнулся носом в бедро Иккинга и простонал. Не отрывая взгляда от огня, Иккинг потянулся и автоматически почесал чешуйки над его левым глазом.
– Возможно, мне не стоит выливать всю злость на Астрид… но она даже не дала мне шанса объясниться! В ней не было… любопытства. Как будто ничто внутри неё не говорило ей выслушать меня, – он не мог этого понять. Он надеялся, что никогда не поймёт этого. – Она была просто очередным бездумным рабом закона Викингов. Если бы она просто подождала несколько секунд – немного послушала – она могла бы увидеть… могла бы понять…
Иккинг откинулся назад и закрыл глаза.
– И теперь всё так запуталось…
Его человеческое горе висело в воздухе, и головные отростки Беззубика подёргивались от этого. Он поднялся и обвил свой тяжёлый хвост вокруг Иккинга, чтобы и дальше согревать его.
Иккинг улыбнулся в ответ на этот жест.
– Похоже, мне лучше спать так, правда, дружище?
Беззубик коротко булькнул.
– Да… Мы вылетаем завтра с утра. Я не знаю, что бы я без тебя делал, – Иккинг зевнул, дремота охватывала его. – Ты помогаешь мне оставаться в своём уме…
Наблюдая за тем, как опустились тонкие веки, Беззубик принял это пожелание спокойной ночи. Дракон ещё долго не спал, чутко прислушиваясь к каждому звуку с покровительством, граничащем с паранойей, и поглядывая на неподвижный топор с чувством глубокой ненависти.
***
Когда Стоик вошёл в свой дом, он собирался избежать вопрошающих взглядов толпы и обвиняющего взора этой девчонки. Вместо этого он хотел насладиться покоем любимого кресла, ожидая, когда вернётся сын и всё объяснит.
Он не ожидал найти Письмо. Заляпанный пергамент, который напугал и взволновал его, который заставил его отправить Астрид Хофферсон во главе отряда воинов обыскать овраг, о котором она говорила.
– Самоизгнание… – пробормотал Стоик, в сотый раз просматривая письмо. Оно было формальным, лаконичным и адресованным «вождю» – не «отцу». Хотя почерк однозначно принадлежал Иккингу.
Оно говорило о неспособности Иккинга принять жизненный стиль Викингов и об общей взаимной выгоде от его отъезда. Оно было подписано
Иккинг. Не Карасик. Не III. Просто Иккинг.
Действительно, изгнание, наложенное самим собой.
Взгляд Стоика задержался на нескольких интересных фразах.
–
… использовал особые методы для создания иллюзии победы над драконами…
Трюки.
–
… отказываюсь от всего, принадлежащего по праву рождения…
Уклонение.
Он пытался заставить это выглядеть логично, но Стоик не мог предвидеть такого. Иккингу стоило бы сначала поговорить с ним, если бы у него было обычное чувство неопределённости. Изгой – это намного серьёзнее, даже меньший изгой. Любой недоброжелатель мальчика теперь сможет убить его при первой возможности и обрести за это
уважение.
Нет, Иккинг умнее этого. В этом должно быть что-то ещё.
Стоик подумал об Астрид и её диких рассказах о предательстве.
Если же причины отсутствия Иккинга были другой, более зловещей природы…
Стоик повесил голову. Это не мог быть Иккинг – только не
его Иккинг. В плохие дни мальчик бывал помехой, но он был слишком невинным и открытым для участия таких лживых авантюрах.
Тем не менее, сомнение вернулось
снова.
Из всего на свете, Астрид упомянула Воронью скалу и Ночную Фурию. Так же, как Иккинг несколько недель назад. Но это всё же могло быть случайностью…
– Стоик! – прогремел глубокий голос с другой стороны двери. Дерево заскрипело под тяжёлыми ударами. Его брат.
Стоик распахнул дверь и увидел Слюнявого и Хорга, полных сожаления. (Глупое и странное имя – прим. пер.)
– Ну, что, – набросился Стоик, – что вы нашли?
Его нетерпение было несправедливым. Он сам бы всё узнал, если бы пошёл с ними. Но письмо украло у него последние силы. Он предпочёл бы, чтобы в деревне верили, что уверенность в собственном сыне задержала его дома. Но он подозревал, что брат распознал его фарс по белым костяшкам пальцев, сжимающих дверь, выражающим его нетерпение.
Хорг выступил вперёд и протянул ему горсть замечательных блестящих черных драконьих чешуек.
– Они были повсюду, – доложил он. – Несомненно драконьи, и ни одного из виденных нами ранее. Они определённо совпадают с описанием Ночной Фурии этой девочки.
Стоик открыл рот, чтобы устроить своему другу выговор за то, что тот даже предположил правдивость этой истории, как вклинился Слюнявый:
– Также были свидетельства человеческого присутствия. Потухший костёр с прогоревшей растопкой, заточенные ветки, следы вокруг и отпечатки тел – некоторые почти дневной свежести… И не все эти следы человеческие. А человеческие следы… Их размер… Что ж, Стоик, тут не остаётся выхода.
Слюнявый говорил необычно медленно, тихим голосом, как будто пытаясь успокоить вождя, одновременно донося до него обвиняющие свидетельства о его сыне.
Вождь Лохматых Хулиганов чувствовал, как весь его мир рушится. То ощущение, которого он не знал с тех пор, как исчезла его жена. Ощущение потери и одиночества. Он мог подвергать сомнению дикий рассказ ребёнка, но только глупец стал бы отрицать очевидное доказательство в руке Хорга и мастерство Слюнявого как следопыта. А глупцы не становились вождями.
Титул – всё, что у него осталось. Ни семьи, ни наследника, но племя.
– Вождь, – начал Хорг после долгой минуты молчания, – доказательства неоспоримы. То, что девочка говорила о твоём сыне –
Стоик скомкал письмо в руке.
– У меня больше нет сына, – пробормотал он глухим голосом. Иккинг предал его. Письмо было уловкой; предлог, под которым любитель демонов сбежал, чтобы не убивать одного из них.
Признать, что его единственный сын стал изгоем по худшей из причин, было непросто, и Стоик сфокусировался на своём единственном успокоении.
В нём загорелась неожиданная страсть. Злой, огорчённый, и всё ещё борющийся с зовом отрицания, Стоик хотел
войны. Он хотел ударить что-нибудь, разорвать его на части, совершать ужасные убийства. Драконы ответят за то, что украли у него сына. Он предвкушал следующий рейд. К несчастью, в течение пары месяцев встанет лёд, и будет опрометчиво отправляться в очередную экспедицию на поиск Гнезда.
Но когда придёт весна, драконы не будут знать, что обрушилось на них.
***
Ещё до того, как на следующее утро солнце встало из-за горизонта, вся деревня знала о произошедшем в овраге.
Сын Стоика Обширного был в сговоре с драконами.
Утром Стоику пришлось иметь дело с расползающимися слухами. К полудню они сменились возгласами «Я так и знал!».
К вечеру все сошлись на том, что правильно будет пожелать ему «счастливого пути» и выразить вождю свои соболезнования.
Естественно, Иккинг Бесполезный нашел бы способ настроить деревню против себя. Некоторые в деревне болтали, что они предвидели это, что мальчик был тронут рукой Локи или проклят приносить неудачу.
Некоторые из жителей, особенно его бывшие однокурсники, испытывали разную степень сомнения.
Рыбьеног был полностью обескуражен тем, что их бросит тот, кого он так обожал. Видеть, как Иккинг пришёл к славе – это давало всезнайке надежду, что он однажды тоже впечатлит всю деревню. Но весь его оптимизм рухнул, когда открылось, что это всего лишь счастливая случайность.
Забияка была слишком сфокусирована на действиях Астрид и не обвиняла в этом Иккинга.
– Чему я действительно не могу поверить, это что ты увидела дракона – Ночную Фурию, не что-нибудь – и не попыталась на нём прокатиться, – сообщала она вот уже в который раз.
– Почему бы мне хотелось ездить на драконе? – парировала Астрид, и, похоже, она была не прочь ударить её. – Это отвратительно. Позорно! Я
убиваю драконов. Я
люблю убивать драконов – да, люблю, – а не кататься на них.
– На этом проклятом Тором драконе уже было седло, – огрызнулась Забияка. – Это же практически знак от Одина – ‘Эй, полетай со мной!’
– Да я скорее сяду на римскую лошадь!
– Святотатство!
Задирака чувствовал себя потерянным, видя, как сестра препирается с кем-то кроме него.
Сморкала метался между яростью и ликованием. Он был одним из последних, кого впечатляли успехи Иккинга – сразу после непробиваемой Астрид – и в большинстве случаев с подозрением относился к успехам своего кузена. Но он частенько присоединялся к толпе и восхищался его эффектными действиями. То, что Иккинг выбрал сторону драконов, частично было оскорблением для каждого из них. А Сморкала не любил, когда его превосходили позёры.
В то же время, он становился следующим наследником и самым очевидным женихом для Астрид – при условии, что она не выйдет замуж раньше. Если не считать ущемлённой гордости, отлёт Иккинга в закат на спине ночной фурии принёс больше выгод, чем проблем.
Астрид была в целом довольна – за исключением необходимости постоянно защищаться от психующей девицы Торстон. Она получила обратно свою репутацию и снова осталась вне конкуренции.
Иногда, когда она видела спрятанный хмурый взгляд вождя, или место в Медовом зале, где обычно сидел Иккинг, она ставила под вопрос свои резкие действия. Но любое чувство сомнения уничтожалось быстро и гладко, так же, как она решала все свои проблемы. В конце концов, она знала, что сделала правильный выбор. Викинги были открытыми людьми без противоречий. Если бы Иккинг продолжил своё притворство, это всего лишь запустило бы цепочку лжи и предательства, которые уже разрушили бесчисленные культуры. Это был бы её способ сохранить мир. Ничего, чего следовало стыдиться.
Но всё же, она не могла простить его за кражу топора.
