История Иккинга (ориг. Hitchups)

      Задирака сидел на высоком холме, подобрав одну ногу к груди и вытянув другую, и наблюдал, как первые весенние гости швартуются в гавани Олуха. Торговцы. И всякий сброд – вроде богатых англичан с юга, пытающихся вырваться из-под родительского крыла.       Торговцы, путешественники и подмастерья с разных земель собрались на Олухе, предлагая местному населению свои товары и изделия.       В своё время он сам спустится вниз и посмотрит, что они могут предложить. Статусом его семьи нельзя было похвастать – в этом он был уверен – так что вряд ли он достанет что-то действительно ценное.       Размышляя о низкой оценке своей семьи, Задирака заметил, как с корабля разгружают хорошо выглядящие меха. Он облизнул губы в предвкушении. Бобры… Он был уверен, что там есть бобровые меха.       Конечно, на Олухе были и свои меха – от тонких козьих кож до цветных лисьих плащей. Но жизнь на острове приводила к большим ограничениям на охоту и скудному разнообразию животных.       Он стал перебирать в уме, на что можно купить меха. У него было всего несколько серебряных монет… Стеклянные наконечники для волос, которые он может умыкнуть у матери… Хотя она убьёт его, если он прикоснётся к её украшениям.       Может, он мог продать сестру в рабство?       Нет. Мать будет в ещё большей ярости. Она рассчитывает на внуков в скором времени, и она никогда не смотрит на него, когда говорит об этом.       Снизу кто-то кричал английские слова – слова, которые Задирака не понимал. Он отказывался учить другие языки, потому что для этого пришлось бы читать и тренироваться. Это были две вещи, которые он ненавидел больше всего, если только они не содержали в себе насилие. К тому же, чтение совсем не было простым. Это может ограничить его возможности в будущем, но именно для этого нужны дурацкие переводчики.       Молодой человек, возглавляющий шествие, привлёк к себе его взгляд. Задирака почти зарычал от того, как он вёл себя в деревне – как местный, вернувшийся из далёкого путешествия. Позади него тащился долговязый парень – видимо, его подчинённый. По тому, как идущий впереди человек одевался, по тому, как он держался в обществе, можно было понять, что он всю жизнь жил в привилегированной семье. Задирака был готов поставить любимое копьё на то, что этому саксонцу никогда не приходилось отказываться от бобровых мехов из-за финансовых проблем.       Не в силах вынести вида такой несправедливости, Задирака откинулся на спину, подложив руки под голову. Вид слегка облачного неба был намного предпочтительнее, чем переполненного острова. Если смотреть только на ту часть мира, которой человек не может достигнуть, можно забыть о более мелких ограничениях и об обществе, где всё зависит от семейного статуса.       Однажды, и довольно скоро, он сможет собрать свою собственную команду и отправиться в своё путешествие за своим сокровищем. Он отказывался проводить свою жизнь, просто смотря на вещи. Они перейдут в его владение, так или иначе.       Остров стал тюрьмой. Он постоянно чувствовал себя усталым, возможно из-за долгой зимы, а, возможно, из-за абсолютной предсказуемости местной жизни. Его неспособность самостоятельно постоять ни за семью, ни за свою деревню заставляла его чувствовать себя ещё хуже. Его отец, плотник, едва ли замечал, что у него вообще есть дети. Всё своё время он проводил за проектами по ремонту деревни. Задирака едва ли когда-либо вообще мог получить его внимание. Его мать постоянно была раздражена и жаловалась, что дети получились совсем бестолковыми. По мере взросления они действовали в соответствии со своими именами, и, в общем то, людей это не очень раздражало, но они ожидали, что со временем они разовьют и другие качества. Например, здравый смысл. Или сочувствие. Или ответственность.       Но нет. Грубый и упрямый – это всё, что можно было сказать о нём и его сестре.       Тёмная фигура закрыла ему обзор неба, и из-за слепящего солнца было невозможно разобрать черт лица.       – Эй, придурок! – прочирикала фигура.       – Ааа! Ночной тролль! – заорал Задирака. Он дёрнул тяжёлую косу, которая болталась у него над головой, и получил за это сильный удар в плечо. По крайней мере, фигура подвинулась, и на него снова светило солнце.       Забияка устроилась на земле рядом с ним, так, что её голова была у его ног.       – Что ты тут делаешь, варёная задница? – она тоже смотрела в небо. – Не собираешься сходить вниз в доки?       Почесав плечо, Задирака усмехнулся. – И что мне там делать? Смотреть на вещи, которые я всё равно не смогу купить?       Его сестра пожала плечами и зевнула. В отличие от брата, она никогда не прилагала много усилий к накоплению денег. Она предпочитала действовать.       – А ты то почему не внизу? – спросил Задирака, так и не получив ответа на прошлый вопрос.       – Уже была, – рассеянно ответила Забияка. Хотя она ходила туда далеко не торговаться.       Она не знала, почему и зачем, но когда-то между последней неделей зимы и настоящим временем она взяла за привычку наблюдать за всеми возвращающимися кораблями Олуха. На самом деле, она делала это ради Астрид. Девочке был нужен друг, и, что важнее, опекун. Кто-то, кто мог бы за ней присматривать. Хотя Астрид потихоньку возвращалась в общественную жизнь Олуха, это шло совсем не так гладко, как могло бы. После смерти матери Астрид поневоле приходилось участвовать в мимоходных встречах, деревенских обсуждениях и общественных работах. Благодаря стараниям Забияки и весенней оттепели, это стало более частым зрелищем.       Но даже сама Забияка не знала, откуда взялись эти покровительственные чувства. Сначала она считала, что это ради её же блага – ей не придётся с горечью наблюдать, как сдаётся кто-то такой сильный, как Астрид. Но потом ей захотелось, чтобы девочка ела не только хлеб и чай, захотелось снова увидеть румянец на её коже, чаще видеть её улыбку и снова привести в нормальное состояние их небольшое поколение. Это сострадание было чуждо ей, и иногда она пугалась его. Сейчас она пыталась помочь старой подруге пройти через сложное время, и это было нормально, но… что если это вырастет во что-то ещё? Что, если, как от болезни, её будут всё больше и больше волновать чужие чувства? Настолько, что она впадёт в депрессию от всего этого негатива и…       – Значит, ничего интересного? – громкий голос Задираки прервал внутренний монолог сестры, и непреднамеренно спас её от сумасшествия.       – Нее… Только Червяк и Хлопкович поругались из-за серебряного ожерелья… Ты знаешь, как они оба пытаются устроить дела с родителями Гиблет.       Две старшие сестры Гиблет Хвалман родили по три рослых сына, и предполагалось, что у Гиблет будет такой же потенциал. Это давало пятнадцатилетней девочке значительное преимущество в глазах тех, кто искал жену.       Задирака засмеялся над этой картиной, почти сожалея, что сам не видел этого.       – Кто победил?       – Никто, – усмехнулась Забияка. – В ход пошли кулаки, они напугали нескольких молокососов англичан, и Стоик заставил их уйти.       Они наслаждались моментом, представляя себе, как переругиваются между собой эти мужланы, пока их утаскивают с площади. Они крутили головами во все стороны, наслаждаясь тёплыми солнечными лучами.       – Знаешь, отец скоро собирается отдать тебя замуж, – сказал Задирака так вежливо как только мог. Зная их отца, можно было предположить, что он сделает это только лишь затем, чтобы кормить на одного человека меньше.       – Заткнись, придурок, – пробормотала Забияка. Она уже знала это, а теперь её мысли занимала эта совсем не радостная новость. – Мне придётся сказать да, что бы ни случилось.       – Если только ты не израсходовала все свои нет.       – Как думаешь, если я буду спать с кем попало, у меня возникнет отталкивающая репутация?       – С кем попало? – Задирака фыркнул. – Сначала надо, чтобы они сами захотели!       Забияка с размаху ударила кулаком брату по открытому животу.       – Ооох… – он закашлялся и свернулся клубочком.       Похоже было, что ему уже достаточно больно, и она решила не бить его снова. Она знала, что у неё немного воздыхателей, и ей не требовалось, чтобы тупой братец указывал ей на это.       – Знаешь, – продолжил Задирака, восстановив дыхание, – ты могла бы выйти замуж за Сморкалу, тогда ты, возможно, станешь когда-нибудь женой вождя. Это было бы — охх, да ладно!       Его сестра начала раздражающе посмеиваться над предложением выйти замуж за его лучшего друга.       – Он пахнет почти так же плохо, как и ты, – тонким голоском заметила Забияка. – Кроме того, он слишком молодой. Он не станет вождём, пока ему не станет 18 лет – да и то в лучшем случае. А вождь не решит, что он готов, пока ему не станет хотя бы двадцать… Тогда на него будут кидаться пятнадцатилетние девочки, а я уже буду старой девой…       – Но если выйдешь за него сейчас, в итоге можешь оказаться среди элиты, – заявил Задирака, гордясь тем, что думает наперёд.       Забияка закатила глаза. Брат всегда говорил о том, чтобы изменить своё положение, или исправить репутацию семьи, так что, разумеется, он будет настаивать на любых выгодах, которые она может получить из брака.       Хотя то же самое работает и наоборот. Это одна из особенностей близнецов.       – У него ещё нет ни имущества, ни звания, – пренебрежительно заметила она. – А базовые требования есть даже у меня.       В их числе были требования к гигиене.       – О, послушайте, как эта деревенщина говорит о стандартах! – засмеялся Задирака. Он никогда бы не признался в том облегчении, которое испытал, узнав, что его сестра-близнец не выйдет за его друга. Это было бы слишком странным.       – Что ж, если не выйдешь замуж до следующей весны, могу взять тебя с собой в путешествие, – предложил Задирака. Это звучало так, как будто было великодушным одолжением.       – Твоё путешествие? – фыркнула Забияка. Она привстала с земли и посмотрела на его лицо, просто чтобы определить, не шутит ли он.       – Да, моё путешествие.       Забияка оперлась на локти, чтобы ей было комфортнее рассеивать заблуждения брата.       – Если бы мы были в путешествии, то вела бы его я, а не ты, – заявила она.       – Что?! – вскрикнул Задирака, резко сев. – Что за бред? Очевидно, что я лучше приспособлен к командованию!       – Ты потерялся, пока шёл к ручью купаться!       – Я говорил тебе, я тогда напился!       – Хех! Похоже на правду!       – Даже с вождём это случалось! На самом деле, это знак—       – Да ладно тебе—       Близнецы продолжали ругаться, их голоса разносились над всей деревней. На самом деле, им обоим было всё равно, кто возглавит их выдуманную экспедицию, если другой не останется позади.       Провести вместе на этом острове вечность было бы ужасно. Но оказаться разделёнными – ещё хуже. ***       – Извините, сэр?       Плевака подпрыгнул на месте, неожиданно услышав позади себя голос. Протез-молот упал на раскалённый почти добела металл. Взлетел сноп искр, почти подпалив ему усы.       – Отродья Муспеля, – пробормотал он себе под нос и повернулся, потирая свежий ожог. Два англичанина ждали у окна: один длинный, тонкий и какой-то нервный, другой молодой, со светлыми волосами и откровенно высокомерный.       Морщины Плеваки углубились. Чёртовы лёгкие англичане вообще не шумели при ходьбе.       – Да? – хрипло поприветствовал он.       Высокий парень сглотнул, вероятно, желая снова оказаться между своими не такими крупными спутниками. Потом он покорно посмотрел на молодого человека перед собой, подобрался и произнёс: – От имени сэра Эарика, я прошу тебя о ремонте оружия.       Плевака перевёл равнодушный взгляд на «сэра Эарика». Молодой человек выпрямился в полный рост и встретил его взгляд своими коричневыми глазами. У парня не было шансов запугать его, но то, как этот англичанин держался, уже впечатлило Плеваку.       – Хорошо, – пробормотал он. – Так в чём проблема?       Подойдя к окну, он снял свой протез-молот с резким скрипом металла о металл. Старший мужчина с резким вскриком отскочил назад, заметив отсутствующую конечность. Плевака не смог сдержать злобную ухмылку, показывающую несомненно металлический зуб.       Он взял металлический крюк и прицепил его на место, наслаждаясь отвращением на лицах обоих посетителей. Возможно, они и были раздражающе лёгкими, но тем забавнее было их пугать.       – Меч, – коротко ответил сэр Эарик, первым очнувшись. Схватив за позолоченную рукояти у себя на боку, он вытащил двусторонний клинок из ножен и показал на крупные сколы на лезвии. Без необходимости он добавил: – Сломан.       Односложные предложения от кого-то столь хорошо одетого, как сэр Эарик, объясняли, почему он сам не попросил об услуге. Скорее всего, парень знал по-норвежски только самое необходимое.       – Мы просим тебя отремонтировать клинок, – попросил Вальтер за своего лорда. – Он много значит для Его Благородия, и мы надеемся, что его можно починить.       Плевака едва взглянул на клинок, вместо этого ещё раз долго посмотрев на парочку перед собой.       – Приехали… У меня тут полно работы, – возразил он. – А вы не захотите становиться в очередь.       – Награда будет стоить потерянного времени, обещаю тебе, – пообещал мужчина. Из внутреннего кармана плаща он вытащил кошель с ценностями – судя по металлическому перезвону, с монетами.       Типично английское поведение: в любую проблему бросаться деньгами.       Согласно поведению типичного Викинга, Плевака согласился, но не без тяжёлого вздоха. Бросив мешочек на кучу новых болтов, он ухватился за рукоятку меча здоровой рукой.       Если честно, он становился слишком стар, чтобы справляться со всем самостоятельно. Ему действительно не хватало подмастерья. Не то чтобы у него совсем не было помощников; в трудные периоды ему могли помогать в кузнице несколько едва ли обученных Викингов. Естественно, не с теми вещами, которые требовали особых навыков. В основном, это были тяжёлые вещи – те, которыми не мог заниматься Иккинг.       Похоже, с Иккингом он слишком размяк.       Когда был один только Плевака, молодой и энергичный, он мог стремительно перемещаться по кузнице и справляться с любым количеством заказов, даже во время налётов. Но потом он потерял руку, и это сильно сказалось на его ловкости – после чего ему сплавили Иккинга. И он, и Стоик знали, что это сделано скорее для того, чтобы уберечь мальца от неприятностей, чем для облегчения труда Плеваки. Но всё же, мальчик быстро учился и умел находить необычные пути решения проблем, несмотря на недостаток сил. Плевака привык, что предметы появляются прямо перед ним, всё идёт гладко, не надо ходить из угла в угол во время работы… У них была хорошая система, у него и этого мальчика.       И теперь он снова был самим собой, без своей тени, без «третьей» руки, и у него не было никого, кто точно знал бы, когда надо подкачать мехи.       И никто не справлялся с детализацией. У Иккинга был талант делать все вещи, к которым он прикасался, уникальными. Мальчику больше подходило заниматься украшениями, чем теми расходными кусками металла, которые Викинги Олуха находили практичными. Они просто были практичными парнями. Им не нужны были бросающиеся в глаза формы или запоминающийся имидж.       Такие, как он держал сейчас в руке.       Плевака остановился на пути обратно в кузницу. Он посмотрел на меч – действительно посмотрел на меч, покрутив его в лучах солнца, падающих через окно – и сглотнул.       – Во имя Тора, – выдохнул он. – Где вы его взяли?       Переводчик приподнял брови от такой резкой смены отношения.       Видимо, трепет Плеваки выразился не только в словах, поскольку высокомерный выскочка сложил руки на груди и гордо улыбнулся.       – Красивый, да? – он не смотрел на Плеваку или меч, рассматривая вместо этого свои ногти и ожидал восхищения собой.       – Да, – ответил переводчик, – молодой хозяин получил его некоторое время назад в подарок от своего отца, и он ему очень нравится.       – Где, – Плевака подчеркнул это слово, – вы достали его?       Он постучал концом клюка по стойке, заставив переводчика шумно сглотнуть.       – А… а… Хартлпул! – выдохнул переводчик. – В Нотрумбрии. Кузнец, местный, выковал его.       – Кто?       Человек что-то сказал своему сюзерену по-английски.       – Тургис. Кузнец, – отрывочно сказал Эарик. Теперь он выглядел раздражённым, поскольку не мог понять причины задержки. Плевака не обращал на это внимания.       – В изготовлении этого меча принимал участие мальчик? – спросил он у переводчика. Возможно, Иккинг осел где-нибудь среди саксов… Взял себе псевдоним…       Переводчик передал вопрос сэру Эарику, который покачал головой и ответил на своём родном языке.       – Он о таком не слышал, – быстро ответил переводчик. Он больше смотрел на крюк Плеваки, чем на его лицо. – Тургис довольно стар…       Плевака опустил плечи. В разочаровании он не услышал английского бормотания сэры Эарика.       – Но… Этот дизайн необычен для кузнеца, – добавил мужчина, заставив Плеваку встрепенуться. – Во всяком случае, он никогда раньше у него не встречался. Возможно, у него новый подмастерье…       Несмотря на сомнение в его голосе, сердце Плеваки забилось чаще.       – Вы же не имеете в виду… – он ещё раз оглянулся назад и скрылся в отделённой комнате, которая когда-то была «студией» Иккинга. – Я буду через минуту…       Как только Плевака скрылся с глаз посетителей, он порывисто вздохнул и уставился на оружие в своей руке. Всё, от гравировки на рукояти до угла заточки клинка – всё указывало на Иккинга. Плевака хотел найти другое его изделие, чтобы подтвердить свои подозрения, но горькая правда заключалась в том, что все изделия Иккинга уже давно были в употреблении, и, скорее всего, сломаны. Оружие расходовалось на Олухе так, как в других поселениях – дрова.       Плевака осмотрел необычно чистое рабочее место. Он сохранил почти все вещи Иккинга – во всяком случае те, что мог. Он даже организовал их. Стопки бумаг, книги на полках, свёрнутые зарисовки многообещающих идей..       Он просто не мог заставить себя выбросить ничего из этого. Всё это было Иккингом.       Он положил руку на щербатую столешницу, выпрямился и неожиданно осознал положение вещей. Этот меч тоже был частью Иккинга. Это была правда, которую он чувствовал самими костями. Он держал что-то, что держал Иккинг. Иккинг был жив – по крайней мере тогда, когда ковался этот меч.       Он был жив.       – Плевака! – раздался голос из кузницы. Это был последний голос, который он хотел сейчас услышать. Приближались тяжёлые шаги, и, не успел он ускользнуть из святилища, принадлежащего как-то его подмастерью, как занавес откинулся, и внутрь просунулась рыжая голова вождя.       – Где ты был? – прогромыхал Стоик. – Мне всё утро пришлось разнимать этих проклятых торговцев.       – Эээ, мой английский совсем плох, приятель, – ответил Плевака так доверительно, как только мог. Он прижал меч к боку, частично спрятав его за ногой.       – Я имел в виду, для моего же успокоения, – усмехнулся Стоик. – Мне нужен кто-то, кто сдерживал бы меня, когда меня переполняет желание потрясти кого-нибудь из них вверх ногами. Не слишком помогает бизнесу, знаешь ли.       – А ха ха, – Плевака слабо засмеялся, продвигаясь в сторону завешенной двери, чтобы вывести Стоика из комнаты. – Тогда, думаю, нам стоит спуститься к ним. Нельзя, чтобы наши торговые товарищи подумали, что мы плохие хозяева… Ха-ха…       Он уже почти провёл Стоика через дверь, когда услышал: – А что это у тебя там?       Плевака внутренне вздрогнул, поняв, что внимание Стоика сфокусировано на мече, который он частично прятал за спиной.       – Ооо, это? – Плевака достал его, взмахнул в воздухе и снова спрятал за спину. – Да так, ничего… Кой-какая работа, которую надо сейчас сделать. Меня попросил один придурок воон…       Подросток и его сопровождающий исчезли. Возможно, спустились вниз, когда заметили приближение Стоика Обширного.       – Вот проклятье, – разочарованно сказал он. – Они убежали.       – Саксонская работа, да? – фыркнул Стоик, пытаясь взять у него меч. – Посмотрим, сравнится ли он с нашим оружием…       Плевака отступил на несколько шагов.       – О, это хлам – и ты это прекрасно знаешь, – он нервно положил меч на край ближайшего стола. – Но они обещали мне за ремонт хорошие деньги, так что мне стоит позаботиться о нём, как я и обещал.       Стоик прищурился. Он очень давно знал Плеваку, и мог легко распознать эту мешанину полуправд, которую тот пытался составить.       – Плевака, – мягко, но резко сказал он, – дай мне этот меч.       Плевака отмахнулся от него, пытаясь закрыть стол своим телом. – У нас нет времени на подобные глупости. Давай спустимся вниз…       – Плевака! – рявкнул Стоик бескомпромиссным голосом. Говорят, если ослушаться его, у тебя могли отвалиться уши.       Плевака вздохнул и отошёл в сторону, позволив Стоику подойти к зазубренному оружию. Он напрягся, когда Стоик поднял его, и начал пристально вглядываться в лицо вождя.       Частично Плевака понимал, что Стоик не знал Иккинга так, как он. Он не обращал внимания на достижения Иккинга, потому что его изобретения становились всё более и более опасными. Всё, что Иккинг создавал или «улучшал», сразу объявлялось вождём опасным, и он скорее уничтожил бы это, чем стал бы использовать.       – Плевака, – тихо и медленно спросил Стоик, – это действительно то, чем кажется?       Отчаянно надеясь, что вождь не заметит самого важного, Плевака ответил: – Эээ, да… Да. Это действительно хорошо закалённая сталь.       Стоик ударил кулаком по столу, заставив инструменты подпрыгнуть на своих местах и расщепив дерево под рукой.       – Ты меня за дурака держишь? – взревел он. Если молодой лорд и его переводчик ещё недалеко ушли, они точно поторопятся, как только услышат этот голос. Плевака неподвижно стоял на месте. Хотя и нечасто гнев Стоика обрушивался на него, он знал, как его перенести.       – У меня нет доказательств, что это его работа, – попытался Плевака разрядить атмосферу. – Я просто увидел сходство – прости меня, мой друг, я не хотел тебя сердить, – с весной ты стал выглядеть лучше, и я подумал…       – Подумал что? – рявкнул Стоик. – Что после шести месяцев ожидания я смирюсь с потерей сына? Что я счастливо выберу благословенное невежество, вместо того, чтобы принять правду, что он жив? Что он где-то там – что…       Стоик прервал свою речь, прикусив губу. Похоже, он пытался получить какой-никакой контроль над своим телом.       Плевака позволил ярости Стоика омывать себя, приняв её, и выслушав, как Стоик упоминает «сына» впервые за три сезона.       – Я не знаю, что думать, Стоик, – честно ответил кузнец. – И кто знает? Ты говорил о предателях, мести, а потом резко замолчал. Ты говорил, что у тебя нет сына, и что все драконы исчезнут к тому времени, как растает лёд.       Всё ещё в ярости, тяжело дыша через нос, Стоик обратил взор к мечу в своей руке немного более спокойно.       – Я и сам не знаю, что думать, – тихо ответил он, повесив голову.       Он не знал, быть ему счастливым, потому что его сын ещё жив, или злым, что предателю удалось так долго оставаться в живых. Он чувствовал разочарование в себе за то, что его разрывало на части, хотя у него была вся зима, чтобы разобраться в своих чувствах. У него хотя бы когда-нибудь сформируется единое мнение об этом событии? Даже после всего этого времени, ему казалось, что у истории слишком открытый конец – как будто вместо нормального прощания и расставания с Иккингом он услышал обычное «до встречи»…       – Я просто не знаю, – снова почти прошептал он. Он посмотрел на своего старого друга. – Скажи мне, Плевака. Я устал пытаться распутать эту ситуацию. Просто скажи мне, что я должен чувствовать.       Один упаси его от встречи с сыном… Тогда ему действительно придётся выбирать между отцом и вождём, видя при этом глаза Валки на лице их ребёнка.       – Я думаю, тебе стоит чувствовать, что это не просто совпадение, – ответил Плевака, застав Стоика врасплох. Плевака был отличным рассказчиком, но он никогда не торопился с ответом.       – Подумай об этом, Стоик, – продолжал Плевака, набравшись смелости положить руку на плечо в кольчуге. – Какова вероятность? Какова вероятность, что этот меч попадёт именно на этот остров? Это знак Богов, что Иккинг жив. Я знаю это.       – Но почему? – Стоик растерянно смотрел на меч. – Почему сейчас? В чём смысл?       Плевака пожал плечами.       – Твои догадки не хуже моих. На самом деле, с учётом всей этой неопределённости, есть, похоже, только одна вещь, в которой мы можем быть уверены.       – И что же это?       – Это дьявольски хорошая детализация.