История Иккинга (ориг. Hitchups)

      Осенние холода в этом году рано ударили по Олуху, заставляя дрожать и передёргиваться перебегающих от дома к дому жителей. В обычных условиях они просто достали бы больше меховой одежды. Но на носу был ежегодный визит Болотных Грабителей, поэтому они просто обходились большим количеством алкоголя. Мёд, виски, вино, эль – любое, от чего теплело внутри и розовело лицо, пользовалось спросом днём и ночью.       Слава богам, драконы никогда не нападали на склады с бочками.       Встреча двух племён проходила куда более гладко, чем в прошлом году. Никто не упоминал о сыне-изгнаннике, взрослые просто пили и веселились, как много раз до того. Совершались сделки, между семьями устанавливались союзы, овцы и дочери переходили от дома к дому, как утренние приветствия. Мир на Олухе снова стал таким, как обычно.       И всё же не все могли наслаждаться старыми добрыми деньками. Между подростками нарастало какое-то напряжение – а именно, между Камикадзе и бывшими сокурсниками Иккинга по драконьей борьбе. Между Астрид и наследницей Грабителей больше не происходило драк (к разочарованию близнецов). На самом деле, они едва ли вообще общались. Каждая из них игнорировала другую с непоколебимым упорством. В присутствии друг друга они становились холодными и замкнутыми и совсем не разговаривали, хотя у них и было негласное правило делать вид, будто драки по поводу Иккинга никогда не было.       Камикадзе провела этот месяц в компании других жителей острова или девочек из своего клана – когда они не были занятыми совершенно не интересующими её делами. С каждым днём на Олухе она всё больше убеждалась, что её друзья детства теперь куда больше предпочитают флирт с местными жителями игре в прятки или доброй драке. Это огорчало её – не потому, что она осталась не при делах, а потому, что её детство подходило к концу. Они приблизились к поворотной точке в жизни, когда искушение мужчинами усложнит – и испортит – их видение мира.       Не то чтобы у неё не занимали мысли о мужском теле, или у неё не было своих желаний, но она слишком многое знала про жителей Олуха, а своих стандартов надо придерживаться. Она могла бы годами сдерживаться – теперь, когда Иккинг исчез, тут не было никого, кто мог бы её действительно заинтересовать. Но даже он интересовал её скорее как щенок. Или хороший шутник.       Камикадзе занимала себя более безобидными занятиями: спарринг, торговля (хотя чаще эти «покупки» она просто стягивала) и, в редких случаях, тренировка в вышивании.       Она была воином, и мать требовала от неё знания только самых базовых домашних дел, но Камикадзе доставляли некоторое удовольствие ритмические движения иглы по мере продвижения от одного края ткани к другому.       Конечно, она скорее умрёт от старости, чем признается кому-нибудь, что ей это нравится. Поэтому она нацепила недовольную гримасу, чтобы все думали, что её кто-то заставляет делать эту работу.       Солнце, уже почти наполовину спустившееся с неба, освещало Олух мягким оранжевым светом, позволяя расслабиться после очередного беспокойного дня. Большая часть деревни собралась внизу, в доках, чтобы успеть купить остатки рыбы или почистить в море свои инструменты. Камикадзе нравилось это тихое уединённое местечко около дома вождя, вдалеке от людских скоплений. Здесь она могла побыть самой собой. Это было отличное место, чтобы попрактиковаться в шитье, понаблюдать за деревней, насладиться свежим солнечным небом, пока на мир не опустились зимние тучи.       Что-то голубое привлекло её взгляд, и Камикадзе увидела, как эта девчонка Хофферсон – Астрид – прогуливается с незнакомым ей человеком. Иногда на Олух приезжал корабль с визитом от соседей, и в этом году с Болотными грабителями пересеклись Дьявольские Псы. Да уж, в последние полторы недели это был очень густонаселённый остров.       Несмотря на все усилия, её взгляд притягивался к Астрид, когда бы она не проходила мимо, и Камикадзе была готова поставить своё колье романского изготовления на то, что Астрид страдала от того же самого. Атмосфера оставалась напряжённой, между ними ещё были незаконченные дела и разговоры. Камикадзе ещё не добилась от Астрид признания ошибки, и это будет беспокоить её, пока остаётся возможность во всём разобраться. Но подходящей ситуации для разборки не представилось ни разу за весь этот месяц. Время спорить о судьбе Иккинга давно прошло, и оставило после себя горький привкус.       Камикадзе наблюдала за тем, как Астрид вежливо улыбалась активному рассказу мужчины. Она выглядела намного более расслабленной, чем раньше. Что-то с ней произошло за последний год. Раньше она напоминала натянутый лук, готовый выстрелить при малейшей провокации. Теперь она была более спокойной, возможно более мягкой… Менее напряжённой, это уж точно. Счастливее, но не совсем счастливой.       Наследница Грабителей не могла заставить себя полюбить эту девушку. То, как она говорила об Иккинге – почти иррационально, как будто он был отродьем Йотунов – как она собиралась убить его на месте… Камикадзе никак не могла согласиться с этим.       Хотя она и сама злилась на этого подлого лжеца.       Шелест гальки сообщил ей, что приближается кто-то тяжёлый. Она обернулась и прищурилась, чтобы рассмотреть того, кто осмелился потревожить её в это тихое время.       Это был Сморкала. Примерно вдвое выше, чем в прошлом году, с широкими плечами и могучим подбородком, на котором проклёвывались волосы. Если бы не та же бестолковая причёска и неизменные черты лица, она не смогла бы узнать его, когда сошла с корабля месяцем ранее. До сих пор случались моменты, когда она не могла его узнать. Ей требовалось время, чтобы связать молодого человека перед собой с мальчиком, которого она знала всю жизнь.       Как избранного члена своей деревни, Сморкалу часто привозили на её остров. Обычно их оставляли вместе с Иккингом, чтобы они занимали друг друга, пока их родители пьют, торгуются и обсуждают важные вопросы. Сморкала обычно ловил Иккинга в замок через несколько секунд после того, как взрослые отворачивались, а Камикадзе сразу пыталась освободить меньшего мальчика, избивая большего любой подвернувшейся деревянной игрушкой. Такая уж у них была система – негодяй и спаситель. Предвзято, но удобно. И хорошо знакомо.       Эта картина была впервые разрушена Иккингом и его необходимостью всегда отличаться от других.       Она скучала по тем простым временам. Она никогда не задумывалась, что их родители не ходили далеко и, очевидно, предполагали, что она сойдётся с кем-то из этих двух мальчиков. Это знание отчасти подпортило те детские воспоминания.       – Они хотят видеть нас на собрании, – сообщил ей Сморкала непривычно глубоким голосом.       Несколько мгновений Камикадзе просто смотрела на него, медленно двигая иглой. Правильно, именно там была её мать, на собрании. Они уже были готовы отплывать через пару дней, и когда-то надо было наконец обсудить настоящие дела.       Молодая пиратка передёрнулась, отбросила своё шитьё, как будто оно ничего для неё не значило, и быстро пошагала вслед за Сморкалой вниз с холма к Медовому залу. Она надеялась только, что это будет быстрая встреча, и никакой воздыхатель не успеет стащить подштанники Стоика с новой вышивкой.       Большую часть пути они шли в молчании. Сморкала был намного заметнее Камикадзе, но она обозначала своё присутствие громким шумом. Возможно, она была невысокой, но её никогда не будут игнорировать.       Из-за дома, мимо которого они проходили, раздался смех – пронзительный, резкий и совершенно очевидно женский.       Камикадзе заглянула за угол и заметила пышный виляющий зад, выглядывающий из-за водосточной трубы. Пояс, сделанный из вестфольдской кожи и инкрустированный драгоценными металлами, принадлежал Бодиль – женщине из её племени. Если бы Камикадзе не была хорошо знакома с одеждой Бодиль, она никогда не предположила бы, что эта обычно грубоватая женщина может издавать такие звуки.       Стало нетрудно догадаться, что там происходит, когда откуда-то высунулась огромная волосатая мужская рука и крепко ухватила Бодиль за задницу.       Камикадзе закатила глаза и продолжила свой путь с нарастающей неловкостью. Теперь ей было ясно, что для Сморкалы действия парочки были совершенно очевидными.       Теперь, когда ей было шестнадцать, она намного лучше понимала, почему они так долго остаются на Олухе, и почему некоторые женщины почти всё время проводят с хорошо обеспеченными мужчинами и потом, через несколько недель, объявляют о беременности. Женщины из племени Болотных Грабителей очень редко задумывались о замужестве, и каждая отдельная женщина была готова до конца идти по пути беззакония, пока что-нибудь другое не задержит её. В редких случаях кто-то выходил замуж и, таким образом, покидал клан. Но в большинстве своём они оставались с племенем, покоряя самые жестокие моря при поддержке только дерева под ногами, силы своих сердец и своих сестёр.       Камикадзе знала, что её отцом был кастильский дворянин, завоевавший Валенсию. Просто замечательный отец для наследницы Болотных Грабителей – могущественный и влиятельный. Она также знала, что в скором времени все будут ждать от неё выбора отца для своей наследницы, и ей придётся если не превзойти, то хотя бы достичь того уровня, который установила её мать.       С другой стороны, Берта часто шутила про то, что Камикадзе очень похожа на другого мужчину, с которым она в своё время встречалась. Это был какой-то саксонский парень по имени Робин-шляпа, или как-то так. Если это было правдой, будет очень сложно найти соответствующего кандидата. (*)       Но кто бы ни был её настоящим отцом, это не особо волновало девочку. Камикадзе интересовало только, что она была жива и знала, как жить дальше. Она была свободна, обладала неплохими навыками, и её внешность в целом казалась ей неплохой. Возможно, она иногда мечтала о том, чтобы быть выше. Её отец не мог быть высок, если у неё в 16 лет такой рост. Он почти наверняка был ниже Берты, чьих размеров Камикадзе было никогда не достичь.       Нахмурившись от своих мыслей, она глянула на свою грудь. Из всех вещей, которые она могла унаследовать от Большегрудой Берты…       Они неожиданно оказались в тени возвышающегося Медового зала, и ей пришлось вернуться к реальности. Она встряхнула головой, чтобы избавиться от мыслей о неуместном размере груди. Сейчас она собиралась войти на собрание нескольких кланов, и дальше продвинуться по пути управления племенем. Сейчас не время было рассуждать об особенностях тела.       Она взглянула на Сморкалу и увидела, что он пялится туда же, куда только что смотрела она сама.       Интуитивно почувствовав, что что-то не так, Сморкала понял, что теперь она смотрит на него и сразу отвёл взгляд, кашлянув в кулак.       – Так тебя тоже пригласили на собрание? – спросила Камикадзе. Хотя этот молодой человек немного раздражал её, она не могла винить его за то, что он смотрел на её грудь – иногда она и сама не могла устоять перед этим соблазном. В последний год она не только выглядела довольно странно для своего небольшого роста – к бою теперь тоже надо было снова привыкнуть. Она была разбалансирована, как плохой топор.       А слухи о том, что Сморкала – следующий наследник вождя Олуха, оставляли её с неприятной мыслью о том, что ей придётся поддерживать как минимум дружелюбие с этим неприятным мальчиком.       – Ага, – ухмыльнулся Сморкала, довольный тем, что ему есть, чем похвастать. – Должность вождя практически у меня в кармане.       «А что, если вернётся Иккинг?», хотелось спросить Камикадзе, «Что, если его изгнание кончится до того, как ты вступишь в должность?»       Конечно, она не спросила. Что-то говорило ей, что такое дерзкое предположение не будет хорошо воспринято. Хотя она никогда не уклонялась от противостояния, по мере взросления она училась сама выбирать свои битвы. На пороге собрания, где ей придётся поддерживать имидж наследника и потенциального долгосрочного союзника, было не место задавать неудобные вопросы.       Они достигли потрескавшихся каменных ступеней одновременно. Шаги Сморкалы были длиннее, но Камикадзе намного быстрее перебирала ногами. Из-за приоткрытых дверей вместо обычных ароматов эля и баранины доносилось множество голосов, каждый из которых пытался перекричать других.       – Собрание уже началось? – спросила Камикадзе, пытаясь звучать повежливее.       – С минуты на минуту, – ответил брюнет. Даже забираясь по лестнице, он умудрялся выпячивать грудь и выглядеть важно. Видимо, всё ещё наслаждался гордостью о том, что будет следующим вождём. – Из того, что я слышал, они будут обсуждать вопрос о Гнезде, и что делать, если не искать его.       Выражение лица Сморкалы красноречиво говорило о его собственном мнении по этому поводу.       Камикадзе проглотила наживку. Она пробежала несколько ступеней, чтобы было проще смотреть в лицо собеседнику.       – Вопрос о Гнезде?       Сморкала заворчал и закатил глаза. – Да. Недавно мы получили наводку на то, как работают драконы и почему бесполезно искать Гнездо. Оказывается, его просто невозможно найти. Так что да… Никаких больше экспедиций.       В этом году он отправился бы на последнюю экспедицию. Это был бы шанс сражаться с ордами драконов без необходимости защищать дома, ресурсы и мирных жителей. Это был бы шанс доказать всем скептикам, что он тоже может быть храбрым и могучим лидером, даже если у него и не было прямого права рождения.       Его прадед пришёл к власти, когда не было прямого наследника. Он тоже так сделает.       Но, в отличие от прадеда, Сморкала не планировал потом отдавать эту власть.       Они одновременно забрались на лестницу, и Камикадзе снова стала ему по плечо.       Что-то в ответе Сморкалы заставило сердце Камикадзе биться с предвкушением и волнением – чувствами, которых так давно не хватало на Олухе.       – А откуда вы могли получить такую наводку? – спросила она, не сдерживая улыбки.       Сморкала распахнул перед ней дверь с учтивостью, которой его научил отец. Он внимательно смотрел на неё, пока она проходила мимо, своими большими глазами, которые выглядели серыми на фоне дубовой двери.       – Угадай.       Камикадзе ухмыльнулась. Похоже, это собрание всё-таки будет интересным. ***       Это собрание было каким угодно, но не интересным.       Камикадзе раскачивалась на пятках, но старалась, чтобы этого никто не заметил. Сейчас говорил заместитель Стоика, отец Сморкалы, низким, глубоким голосом (как и все предыдущие ораторы) о вещах, которые никоим образом её не касались и поэтому не интересовали. Освещение было тусклым, и воздух – тёплым и спёртым из-за присутствия десятков могучих тел. Это создавало идеальное окружение, которое заставляло изо всех сил бороться со сном.       С некоторым удовлетворением она заметила, что Сморкала тоже не слишком уделяет внимание происходящему. Время от времени он оглядывался и несколько раз часто моргал, возвращаясь к реальности. Он стоял за плечом отца, достаточно близко, чтобы обозначить своё присутствие, но так, чтобы его невнимательность не бросалась в глаза.       Возможно, если бы ей разрешили говорить, или её мнение что-нибудь значило бы в принимаемых решений, она была бы больше заинтересована в переговорах. Пока же она только наблюдала. Скорее всего ей придётся вспомнить всё это позже, в комфорте своего корабля, когда мать будет гонять её по списку сложных вопросов и потребует искать положительные и отрицательные стороны принятых решений.       Она уже знала всё, что ей сейчас требовалось: поиски Гнезда остановлены. Конечно, в начале это объявление чуть не вызвало бунт, и совету Олуха пришлось довольно долго всех уговаривать.       Они вспоминали историю, графики нападений, сокращение ресурсов, потери прошлой зимы и ожидаемые потери этой. Но ни разу никто не упомянул Иккинга.       Это было единственной темой, за которой следила Камикадзе, и она сильно разочаровалась в том, что любая возможная заслуга Иккинга была покрыта огромным количеством лжи и недомолвок. Жители Олуха не обманывали никого умышленно, результат всё равно был бы тот же самый. Скорее всего, они не упоминали влияния Иккинга, чтобы сохранить достоинство. В конце концов, кто вообще принимает советы от предателя?       После долгих обсуждений практически все согласились, что Олух больше не участвует в поисках Гнезда. Но не Болотные Грабители, ни Дьявольские Псы не обещали ничего подобного. Дьявольские Псы тоже переживали атаку на свою деревню, но, в отличие от Олуха, у них хватало ресурсов. Запасы леса и пищи были намного больше, да и с воздуха защиты была получше. Они поклялись продолжать поиски Гнезда до успеха или смерти последнего охотника.       Болотным Грабителям не приходилось беспокоиться о драконьих налётах. Их деревня была слишком далеко… Пока что. Многие из её клана, в том числе Камикадзе, заметили волнующую тенденцию расширения площади налётов. Всё больше деревень подвергались атаке, и с каждым днём это было всё ближе к их дому.       Придёт день, когда Грабителям придётся сосредоточиться на защите, а не на исследованиях. По примерным прикидкам, это вполне может случиться в правление Камикадзе.       Пока что Камикадзе с сожалением приняла, что вклад Иккинга останется без внимания. У неё было чувство, что её мать была куда лучше неё ознакомлена с этим таинственным источником информации, так же, как, возможно, вождь Дьявольских Псов. Для остальных его просто формально упомянули. Было бы непросто заставить народ принять косвенную помощь от предателя, особенно по такому щепетильному вопросу. Пока, по крайней мере.       Однажды правда всплывёт на поверхность. Камикадзе верила, что народ проще захватить идеей кого-то, кто может напрямую общаться с драконами, чем планами, составленными на основе графиков и статистики.       Она очнулась из-за того, что все вокруг хлопают в ладоши и увидела, как Стоик машет своими огромными волосатыми руками для привлечения внимания. Она пропустила смену оратора.       – Хорошо! Вопрос с козлами пока закрыт. Остаётся обсудить ещё кое-что, – объявил он и посмотрел на Камикадзе.       Не на её мать, а на неё. Все остальные тоже сразу обратили на неё внимание.       Но больше всего её беспокоила не неожиданная необходимость говорить, а то, что её мать незаметно кивнула Стоику, как будто за её спиной было заключено какое-то соглашение.       Холодный тяжёлый страх поселился у неё внутри. ***       – Я и сам могу помыться! – в который раз крикнул Иккинг, безуспешно пытаясь выдернуть левый локоть из ловкого захвата. Рука была ещё слишком слабой, и Иккинг достаточно хорошо понимал своё состояние, поэтому когда мальчик-помощник примерно его возраста снова взялся за неё, Иккингу оставалось только нахмуриться и продолжать терпеть.       Один из мальчиков, который тёр его губкой, пробормотал что-то по-гречески. Иккинг мог практически почувствовать значение этих непонятных слов:       Нет, не можешь. Это чудо, что ты вообще можешь двигаться, так что сядь на свою тощую задницу и не дёргайся. Тут нет ничего, что я бы раньше не видел.       Как бы то ни было, Иккинг не мог просто сидеть и ждать, пока его подмышки моет какой-то незнакомец. Во всяком случае, не мог без жалоб. Жалобы – это всё, что у него осталось: прогулка до императорских купален совершенно его утомила.       Складывалось впечатление, что каждый человек в городе следил за ним и Беззубиком по мере того, как они передвигались от здания к зданию. Все бросали свои дела, чтобы просто посмотреть на них. Поэтому он собрал в кулак свою выносливость и пытался шагать так твёрдо, как только мог. Из-за своей гордости он не мог просто забраться на шею Беззубику и ехать там всю дорогу.       Он добрался до центра мира – места настолько густо населённого, что люди либо ничего не знали о драконах, либо видели их в более положительном свете, чем жители Севера. Принятие людьми Беззубика было настоящим благословением, но хотя Иккинг был рад этому, он никак не мог к этому привыкнуть. Он всё ещё дергался при каждом резком движении в толпе, цеплялся за шею Беззубика при малейшей провокации, постоянно ожидал, что из толпы, размахивая оружием, выбежит разъярённый викинг…       Конечно, ничего такого не случалось. Их провожали только восхищённые вздохи и широко открытые глаза и рты. Люди из последних сил сдерживали желание выбежать вперёд и потрогать чешую легендарного чёрного создания.       Императрица шла рядом с ними, поддерживая неспешный темп. Она выглядела на улице в толпе даже более неуместной, чем ночная фурия. У Иккинга сложилось впечатление, что это очень редкое событие – увидеть императорскую особу на улице без огромного отряда стражи. Императрица Зоя, похоже, грелась в любви людей к дракону. Если вдруг она раньше была не слишком популярной, то этот жест должен был существенно поднять её имидж.       Иккинг знал, что императрица так любит их только из-за Беззубика – как, впрочем, и остальные жители города – и что обществом императрицы он обязан исключительно своей близости с драконом. Иккинг знал также, что она относится к нему скорее как к занимательной вещице, чем как к взрослому человеку. Помыла его. Позаботилась о ранах. Снова сделала его «цивилизованным», как однажды выразился Харальд.       Иккинг нахмурился, пытаясь забыть о том, что его мыли другие мужчины, направив своё раздражение на что-нибудь ещё. Этот конкретный викинг ужасно раздражал. Он уничтожил несколько недель его жизни. Это были болезненные, ужасные недели, которые снова сделали его слабым, истощённым и беспомощным. И у него ещё хватало наглости появляться и спрашивать, как его здоровье.       Иккинг уже побил все рекорды хотя бы тем, что выжил! Хотя намного лучше ему от этого не было. Но сейчас он почти скучал по своему одиночеству вместо окружения незнакомцев в полотенцах.       Он и сам сейчас был только в полотенце!       Безусловно, это было лучше альтернативы – мгновенной славной смерти – но он никогда не ожидал, что ему придётся терпеть унижения в ванной.       Первая часть процедур была вполне сносной, хотя Иккинг и не понимал, зачем ему массаж, если он собирался просто вымыться. Императрица кратко перечислила ему местные возможности, прежде чем удалиться. Тогда он принял эти условия без возражений, хотя его и смущало, что именно она указала ему на его состояние.       Первая комната была горячая и заполненная паром; такое сочетание заставляло его сильно потеть. Он просто лежал на нагретой мраморной доске, предположив, что назначение этих процедур – заставить его ещё больше хотеть вымыться.       Беззубик не потел. Он бегал вокруг него кругами, восхищаясь тем, что Иккинг уже ходит, и постоянно спрашивал, когда они снова смогут летать.       Иккинг отвечал ясно, но негромко, чтобы не смущать возможных свидетелей подобного одностороннего разговора.       Он без возражений позволил более взрослому мужчине сделать себе массаж – в конце концов, его предупреждали – но не смог полностью насладиться этой процедурой. Прикосновения людей казались слишком странными. Тёплая твёрдая чешуя намного привычнее ощущалась его телом – так же, как подушка под головой. А движения кожи по коже были такими вязкими, и большую часть времени Иккинг оставался напряжённым. Массажёр концентрировал внимание на его спине, разрабатывая участок вокруг раны и мускулы на шее и плечах, затёкшие от долгого лежания на животе. Хотя Иккинг и недолюбливал массаж, он был абсолютно согласен, что это полезно для его тела.       Когда ему сказали переходить в следующую комнату, он надеялся хорошо поотмокать в прохладной воде, чтобы избавиться от пота и ощущения чужих рук.       Но вместо этого на его теле оказалось ещё больше рук, а вместо бассейна ему на голову опрокинули ведро воды и усадили на жёсткую скамью.       ::Почему ты не хочешь успокоиться и просто насладиться этим?:: – прервал его размышления расслабленный голос Беззубика. ::Это вовсе не так плохо::       Иккинг хмуро взглянул на свою надоедливую крылатую рептилию. Сейчас дракон растянулся наискосок круглого мраморного возвышения, установленного посреди комнаты. Сам Иккинг сидел на самом его краю.       – А что они здесь делают? – тихо, но выразительно спросил Иккинг. Он говорил не о тех людях, которые мыли его, а о двух женщинах, которые мыли Беззубика.       Ранее, когда они переходили в другую комнату, Беззубик устроил целое представление тем, что рычал на любого мужчину, которые пытался к нему приблизиться, и громко мурчал в присутствии женщины. Такой язык кто угодно мог понять. Даже ради спасения собственной жизни Иккинг не смог бы понять, какой Беззубику с этого прок.       ::Мне казалось, что они более ловко работают руками – ооо, как я был прав…::       Беззубик закрыл глаза и расслабленно улыбался, пока одна из женщин натирала ему мылом спинной гребень.       Иккинг почувствовал, как краснеет из-за дерзости Беззубика.       – Я не могу поверить! – прошипел он, забыв о конспирации. Он попытался повернуться к Беззубику, но один из помощников крепко ухватил его за ногу, которую мыл, поэтому пришлось продолжать смотреть через плечо. – Сначала ты издеваешься надо мной по поводу русалок, а потом раз – и на тебе уже висит несколько человеческих девушек!       Молодых и довольно красивых девушек, завёрнутых только в полотенца, как и все в этой комнате.       Беззубик приоткрыл один большой зелёный глаз.       ::А кто говорил, что они для меня?::       Почти неосознанно Иккинг взглянул на одну из девушек. Она встретила его взгляд, улыбнулась и вернулась к разминанию хвоста Беззубика.       Иккинг выдохнул, хотя он и не подозревал, что задерживал дыхание на время зрительного контакта.       – Один, дай мне сил, – прошептал он, не будучи в силах унять жар в щеках. – Или Тор, раз уж ты обращаешь на меня столько внимания.       Он мельком взглянул на Фрамхерью, которую принёс с собой и поставил у стены. Он не опасался, что кто-нибудь попытается украсть это оружие. Видимо, после случая на Гипподроме, оно стало широко известно как «лук, вредящий всем, кроме владельца».       Неожиданно один из мальчиков опрокинул ему на голову ушат тёплой воды.       Шокированный Иккинг профыркался и попытался накричать на него, но следом сразу же последовал второй ушат. Потом в ход пошло мыло, и Иккинг решил, что благоразумнее будет держать рот закрытым. Он не мог и видеть, поскольку всё его лицо залепили волосы в густой пене. Глаза пришлось плотно зажмурить. В это время две пары рук массировали ему голову.       На счёт этого Иккинг решил не жаловаться. Он не мог вспомнить, когда в последний раз его волосы были такими чистыми. Он просто молча сидел, проявляя терпение и спокойствие в первый раз за всё время процедур. Он даже позволил одному из помощников одновременно помассировать его голени, правда, непонятно зачем.       Иккинг наконец почувствовал, что может расслабиться. Может, если бы он не размышлял столько о том факте, что его моют чужие люди, он мог бы получать от этого удовольствие. Закрытые глаза отчасти позволяли забыть об этом, поэтому он не стал их открывать даже после того, как ему на голову снова вылили воду, смывая пену.       Что-то немного наклонило его голову в бок, причём так, как будто тянули за один клок волос. Иккинг распахнул глаза. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как длинные мокрые тёмные волосы падают на мрамор. Он отпрянул от мальчиков, не обращая внимания на сильный рывок за волосы.       – Погодите, что… Эй, нет!       Он уставился на помощника, который пытался его постричь. Он удивлённо смотрел в ответ, искренне недоумевая, что сделал не так. Нож в его руке выглядел не более виноватым, чем он сам.       ::Да! Да!::       Беззубик высунул язык и бешено мотал хвостом от счастья. Девочки что-то ворковали, только ещё больше раздражая Иккинга. Почему все в этом городе были против него?       – Ты не поможешь отрезать мои волосы, – медленно сообщил Иккинг парню, надеясь, что хотя бы в этот раз метод «медленно и громко» сработает вопреки всякой логике.       Мальчик в ответ посмотрел на Иккинга и ясно, чётко ответил: – Aftokrateira.       Иккинг нахмурился. Это было единственное греческое слово, которое он знал. Иасон особенно часто использовал его, когда приходил с Зоей. Его бормотали кланяющиеся люди на улицах.       Императрица.       Императрица приказала ему сделать это.       ::Можешь, ещё как!:: – возразил Беззубик предыдущему заявлению Иккинга, и Иккинг был рад, что больше никто не может этого слышать. У него было чувство, что в этой империи мнение Беззубика будет всегда выше его собственного.       Мальчик снова потянулся с ножом. Иккинг отклонился назад.       Кто вообще отрезает людям волосы, предварительно не предупредив их?       ::Давай, Иккинг:: – пробормотал Беззубик, ::Ты знаешь, что тебе это надо. Ты даже во время полёта не очень с ними справлялся::       Иккинг знал, что стрижка ему нужна. Но он ненавидел, когда с ним так обращались. Императрица не могла сначала просто спросить?       – Aftokrateria, – повторил слуга, явно считая это достаточным решением проблемы.       Иккинг тяжело вздохнул.       – Хорошо, – пробормотал он и наклонился вперёд в напряжённой позе. Он продолжал смотреть в пол, пока мальчик отрезал волосы, последний раз стриженные больше года назад.       ::Хороший человек:: – прокомментировал Беззубик, громко заурчав, что заставило девушек захихикать. ::Ты об этом не пожалеешь. Ты будешь выглядеть классно – достаточно классно, чтобы привлекать множество женщин, с которыми никогда не будешь спариваться::       Иккинг только фыркнул.       ::Ты ведь знаешь, что будет дальше, правда?::       Иккинг не ответил. Он по-прежнему наблюдал, как его волосы падают на мрамор, и жалел о том, что снова стал беспомощным. Достаточно беспомощным и безвредным, чтобы люди считали, что могут просто взять и отрезать ему волосы.       Что же не так с этими людьми?       ::Я не успокоюсь, пока не заставлю твоё тело понять назначение меха:: – продолжал болтать Беззубик, не замечая мрачного состояния Иккинга.       Иккинг мрачно взглянул на дракона и снова уставился в пол, на который продолжать падать его волосы.       – Больше я ни от чего не избавлюсь.       Насколько коротко они его стригли? На полу уже было довольно много волос, но он чувствовал их кончики шеей. Неужели они действительно отросли такими длинными?       ::Они так и будут расти в самых разных местах?:: – спросил Беззубик. ::Когда мы впервые встретились, у тебя на лице их не было, потом появились. Теперь мех растёт у тебя на груди и животе. Для тепла и защиты тела вы носите одежду, так что они вам там явно не нужны::       Иккинг резко повернулся к дракону, не обращая внимания на ругань мальчика, который чуть не порезал его.       – Беззубик, я не буду брить себе грудь, – ультимативно заявил он.       Некоторые линии попросту нельзя пересекать.       Девочки, которые обслуживали Беззубика, не говорили по-норвежски – в этом Иккинг был уверен – но они всё равно дружно засмеялись. Он понял, что его выдали жесты – он неосознанно закрылся руками, как будто мог таким образом защититься от бритья.       На него накатило необъяснимое смущение. Он густо покраснел и продолжил прикрываться.       – Проклятье, Беззубик…       Если бы они были вдвоём, он бы не чувствовал себя таким открытым. Но они не были вдвоём. Тут были люди. Девушки. Девушки, которые смеялись над ним…       Было ли нормальным постоянно испытывать такое смущение в присутствии других людей? Иккинг попытался вспомнить, так ли это было на Олухе. Он всегда был объектом насмешек… Но вместо смущения он просто снова и снова пытался добиться своего. Что-то заставляло его верить, что эти унижения стоят признания в будущем.       А теперь он беспокоился не о признании, а о своей чести.       – Твой дракон действительно ненормальный, если хочет заставить тебя побрить грудь.       Иккинг молниеносно развернулся, снова заставив мальчика выругаться по-гречески.       Харальд стоял, прислонившись к стене, рядом с проходом в следующую комнату, и улыбался – не злобно, но и не насмешливо.       – Держись за свои волосы, парень. Это одно из немногого «мужского», что у тебя осталось.