История Иккинга (ориг. Hitchups)

— Смотрите под ноги! Задраить люки! Кто-нибудь завяжите этот конец! Викинги Олуха перемещались по докам во всех направлениях, загружая кнорры бочками мёда, мехами и оружием, подгоняемые громогласными приказами Сморкалы Йоргенсена. До голоса Стоика Обширного ему было ещё далеко, но он успешно заглушал орущих чаек, и само по себе это было многообещающим показателем будущего вождя. —Это последняя? — спросил Сморкала у викинга, установившего в корабль очередную бочку. — Ага, — кивнул мужчина, — мы уже под завязку забиты. Сморкала коротко ответил рассеянным кивком. — Хорошо, — он повернулся к палубе, — Заканчивайте поднимать парус! Люди на вёсла! Несколько мужчин ринулись выполнять приказ, передавая его дальше, как будто его в первый раз недостаточно было слышно. Натянулись верёвки, заскрипели блоки и огромный расписанный кусок ткани взлетел в небо. Молодой человек, раздающий приказы, никак не показывал внешне своего одобрения, но внутренне он восхищался эффективностью, с которой работали викинги его деревни. Ни одно движение не совершалось зря. Никто не врезался друг в друга и не стоял в задумчивости, не зная что делать. Отличный профессионализм этих людей достигался за счёт многолетней практики. Сморкала положил руку на ахтерштевень и взглянул на свою деревню, свой дом — всё выглядело по-прежнему разбитым после особо жестокого налёта три дня назад. У них кончались ресурсы. Ремонт замедлялся, а драконы всё приходили волна за волной, не обращая внимания на их отчаянные попытки восстановиться. Мало-помалу Олух разваливался на кусочки, как топор отщепляет от дуба щепку за щепкой. Они продержатся ещё немного — в этом он был практически уверен — но даже те, кто не сражались, начинали чувствовать усталось из-за такого положения. Он руководил этой охотничьей экспедицией в преддверии вступления на пост вождя, они отправлялись в длительное путешествие за едой для деревни. Но позиция руководителя умирающей деревни постепенно выглядела всё менее и менее привлекательной. Он заметил более старшую девушку, которая шла по порту в сторону рыбацкой пристани, и его мысли сбились. Она зарделась, возможно вспомнив ночь которую они недавно провели вместе, и, пригнув голову, заторопилась. — Приятель… — Сморкала дёрнулся от неожиданности и обнаружил, что рядом с ним стоит Задирака. Он кивнул на девушку, отчего его длинные заплетённые волосы закачались. Его громкий шёпот звучал как чуть менее чем упрёк. — Это нормально, что вы… Забияка сделала грубое движение рукой вслед удаляющейся форме Рикет. Сморкала безразлично пожал плечами. — Я особо не беспокоюсь. Все будут смотреть в другую сторону. У нас сейчас есть проблемы поважнее супружеской верности. — Нам нужно мясо, — согласился Задирака. Репутация Сморкалы его особо не волновала. Ну, он конечно знал, что его друг достаточно хочет стать вождём, чтобы стараться избегать публичных скандалов. Но он ни в коей мере не мог винить Сморкалу за обжимания с дочерью пекаря в задней комнате. Из зубастого маленького тролля она превратилась в довольно привлекательную девушку, и будь у него капельку меньше гордости — он бы и сам за ней приударил. — Становись за штурвал, — неожиданно приказал коренастый парень, будто проследив путь не слишком доблестных мыслей Задираки. — Ты рулевой. Высокий подросток ухмыльнулся. — Люблю, когда ты мной командуешь. Сморкала дал ему смачный подзатыльник. — Просто усади свою задницу на место. — Так точно, босс, — отсалютовал Задирака с заметной долей насмешки. За это он получит ещё и тычок в плечо, но Сморкала хотя бы снова улыбался. В голове у Задираки ещё не устоялось, что его друг детства однажды поведёт весь клан. Он видел его как просто Сморчка Счастливчика, парня с которыми они спихивали с пирса неудачников и забирались на деревья, чтобы шпионить за женщинами по субботам. Они всё ещё иногда выкраивали время, чтобы посмеяться над неприличными шутками по поводу всего чего угодно. Но, при всём этом, Задирака видел и изменения. Это был человек, стремящийся к должности, который хотел чтобы обстоятельства сложились в его пользу, даже если для этого придётся экстренно повзрослеть. Сморкала начал ухаживать за собой, и примерно в тот же период они забросили поиск Гнезда и сконцентрировались на необходимой обороне. Он также принялся за учёбу. Он ходил на Совет, всё чаще и чаще, и с каждым разом быстрее добивался аудиенции. Задирака даже подозревал, что он тренируется с молотом и мечом больше, чем Астрид. Да что там, парень даже видел Сморчка в компании старого доброго Рыбьенога, и он рассматривал какие-то дурацкие схемы с, казалось бы, интересом. Сморкала Свинорыл, называли они его с детстве — брутальный брюнет с бицепсами викинга и мозгами быка. Но последнее время Задирака всё чаще слышал «Сморкала Стойкий» в качестве публично одобренного и, похоже, постоянного титула. Деревня, некоторое время назад пребывавшая в смятении касательно наследника, теперь с одобрением смотрела на то, как Сморкала усердно старается достичь вершин, заданных родом Хэддоков. Прошло уже почти сто пятьдесят лет с тех пор, как вождём стал не прямой наследник другого вождя. Но это и так было время перемен — одной больше, одной меньше, кто заметит? — Отлично! — крикнул Сморкала своим командным голосом, который с каждым днём звучал всё менее противно. — Отчаливаем! Лодка шевельнулась, когда парус поймал ветер, и широкие кольчужные спины задвигались взад и вперёд вместе со своими вёслами. Иногда Задирака чувствовал, что остался позади. Он был бедным фермерским сыном, едва умел читать, и его единственными качествами были здоровье и нахальство. У его имени не было приставки, а репутация о нём была только как о непредсказуемом ужасе. Сморкала будет вождём, Рыбьеног уже проводил в компании вождя больше времени чем Задирака мог понять, а его собственная сестра через месяц выходит замуж — что, к слову сказать, его разум до сих пор отказывался воспринимать. Но оставаться на месте неприемлемо. Не для него. Не тогда, когда все остальные процветают в эти тяжёлые времена. Это была его уже третья охотничья экспедиция за эту навигацию. Он получал всё больше опыта с каждой короткой вылазкой, и в следующем году он сможет покинуть Олух на месяцы. В настоящее путешествие, на юг, где будет торговать, драться, пить и встречаться с женщинами всех мастей. А потом, когда он насытится свободной жизнью, он вернётся в деревню с богатством и опытом ожидать следующей весны. И тогда он отправится ещё немножко дальше, чем в прошлый раз. При условии, что вообще будет деревня, в которую можно вернуться. Молодой викинг двинул доверенный ему рычаг вправо, заворчав от усилия. Лодка повернула к их цели, бортом к деревне, и Задираке открылся неожиданно ясный вид на разрушенную рыболовную пристань. На починку гавани уйдут месяцы, особенно с учётом того, что жильё и оружие — в первом приоритете. Задирака и представить не мог, каково тому, кто скажет рыбакам, что они последние в очереди на ремонт — особенно если очередной рейд может снова отодвинуть сроки. Тёмная сторона ответственности становилась всё более и более ясной, по мере того как жителям деревни приходилось приносить новые жертвы, чтобы оставаться сильными. И в эти моменты Задирака ни капельки не завидовал Сморчку. *** Нортумбрия была точно такой, как Иккинг запомнил: грязные крестьяне с неумытыми лицами куда-то брели, в портах были гигантские толпы и ядрёная ругань, а эта новая монотеистическая религия распространялась быстрее любой чумы. Мальчик снова решил путешествовать ночью над водой, а день пережидать в ближайшем укрытии. Хотя над землёй был бы намного меньше шанс встретить людей — Беззубик сильно предпочитал морскую рыбу, а Иккингу нравилось торговать и общаться в портовых городках. Пока они оба остаются внимательными и используют свои сильные стороны, всё будет отлично. Путешествие Иккинга к русалкам оказалось совсем другим, чем в первый раз. Что-то изменилось, это он понял сразу по тому, что они приветствовали его заметно более открытыми и хищными улыбками. И у него возникла очень надёжная теория, что же именно, когда они обратились к нему не «Человеческий ребёнок» но «Мужчина, что ходит в наших пещерах». Они обращались с ним так же, как в прошлый раз — жабрэль, вполне уместные реакции на его рассказ, совершенно непонятные смешки из-за которых он чувствовал себя неуютно — но в этот раз было и что-то ещё. Или, возможно, чего-то не хватало. Теперь он чувствовал в их присутствии новую опасность — он её и раньше осознавал, но не чувствовал себя таким уязвимым. Как будто с него сняли защитную скорлупу, которую он недостаточно ценил. Он справлялся с этим ощущением, максимально качественно выполняя обещание. Похоже, девушкам нравилось слушать истории, кто бы их не рассказывал— и, как и раньше, частенько улыбались. Иккинг подозревал, что если бы его истории не были такими интересными — и если бы не обещали интересного продолжения — русалки сами выбрали бы за него конец, как они, без сомнения, делали много раз до того. Впрочем, нельзя сказать, чтобы он ушёл оттуда без единой царапины. В один момент Мармара выпрыгнула из воды, крепко схватила его за голову, отчего ногти впились в его кожу, и агрессивно поцеловала. В этом поцелуе было определённо больше зубов, чем он привык. Его губа кровоточила, но когда она оторвалась, её клыки — которые, он был готов поклясться, только что прокусили его кожу — снова выглядели совершенно человеческими. Затем они сказали драконьему наезднику, что в его интересах когда-нибудь продолжить эту историю — если, конечно, он переживёт столкновение с демоном, которого он поклялся победить. Иккинг знал, что не вернётся сюда. Он знал, что подводная пещера стала слишком опасной для него — укус на губе и следы от ногтей на затылке были явным тому подтверждением — но он хотел вернуться. Он играл с огнём, и это было восхитительно. Эти красивые сёстры-русалки — сначала чарующие, потом грубые — были одной из тех ситуаций, где он хотел испытать свою удачу. Иккинг появился из пасти морского змея позже в тот день, перейдя обратно под заботу Беззубика, и осознал, что с ним что-то очень, очень не так. Впрочем, намного больше поведения русалок в его путешествии на север его беспокоили слухи. Каждый раз, когда у него в очередном городе спрашивали куда он направляется и слышали «на север», люди вокруг качали головами и цокали языком. Его предупреждали, на английском, французском и норвежском, о проклятых землях, захваченных огненными монстрами. Шепотки о чуме, смерти и разрушениях всплывали при любом упоминании Фарерских, Шетландских островов или Исландии. Сначала Иккинга это не очень беспокоило. У Севера в этих землях была суровая репутация, а любого рождённого к югу от Стрёмо (один из Фарерских островов — прим. пер.) называли мягким — либо в брюхе, либо в мозгах. Иккинг старался смотреть на мир вокруг открытыми глазами, но иногда стереотипы его родины искажали его восприятие этих предупреждений об опасности. Первым подтверждение правдивости оказались те же новости, но на его родном языке. Чем ближе он подбирался к Олуху, тем больше и больше фермеров со знанием норвежского ему встречалось. От торговцев и путешественников этого стоило ожидать — но тут налицо была миграция. Что-то прогоняло северян из их домов. И, исходя из повторяющихся раз за разом рассказов, он был готов поспорить на три оставшихся рубина, что этим чем-то были драконы. Иккинг знал, что рано или поздно столкнётся с этой ситуацией. Пока его разум старался избежать наращивания паники на пустых предположениях, его нутро говорило что что-то на севере идёт совсем не так. Он опасался, что у них с Беззубиком осталось намного меньше времени, чем он считал. Хотя поджимающие сроки и портили настроение, Иккинг был твёрдо настроен по полной насладиться каждым оставшимся днём в пути. Он всё ещё верил, что его присутствие не принципиально для выживания конкретно его деревни. Эти люди, которые смотрят на север широко открытыми глазами, наверное просто не знают, как сражаться с драконами. Он не мог вспомнить никого с Олуха или из соседних кланов, и это заметно уменьшало его видение проблемы. Тем утром они с Беззубиком остановились на самом большом из островов Фарн. К тому времени как Иккинг проснулся ближе к вечеру, тюлень, пойманный и разделанный когтями Беззубика, был уже наполовину съеден. Мясо было очень вкусным, и слегка недожаренным, как Иккингу теперь нравилось. Он положил остальное в воду у берега, чтобы мясо просолилось и оставалось свежим. Беззубик же забрался на толстую ветку дерева, без сомнения облизывая с когтей последние следы крови и готовясь ещё немного поспать. С полным животом и приятно тяжёлым кошельком, полным серебряных монет, Иккинг решил заглянуть в торговый порт на другой стороне острова — той, что смотрела на берег. Его не беспокоили толпы, крики и запахи, пока на него никто не смотрел дважды. После длительного времени в окружении людей ему становилось неуютно — но ему всегда нравилось видеть смешение культур, наблюдать разные ремёсла, слышать разные языки, нюхать еду к которой он только начинал привыкать. Его внимание привлёк прилавок с мехами, где он пытался выбрать между козьим и бобровым плащом. Приближалось лето, но Иккинг знал что ему не помешает тёплая одежда — особенно с учётом того, что жаркое лето на Олухе походило на мягкую весну в Миклагарде. Погода уже несколько раз гоняла мурашки у него по коже, и он не скупился на утепление во время ночных перелётов. Он пропустил тонкую козью шкуру между пальцами: ему нравилось, как она скользила по коже. Иккинг не мог не усмехнуться. В путешествии, заботясь о выживании, он покупал половину того, что было ему нужно. Часто другая половина оказалась украдена — не без помощи Беззубика. Дракон научил его скрытности, это точно. Если подумать, то именно в первые недели с драконом он встал на путь теней, когда убегал по ночам из деревни, обманывал деревенских, никогда не объясняя как побеждал на арене… Какое дурное влияние. — Ты в порядке, приятель? Иккинг взглянул левее и заметил двух угрюмых матросов. Один стонал у деревянной ограды, скрестив руки, а другой перегнулся через неё же, скуля и держась за промежность. Тот, что корчился, зашипел на своего товарища: — Нет, не в порядке! Чертова баба двинула меня по яйцам! У меня теперь детей не будет, — пискнул он. Его друг рассмеялся. — Где она? Пойду её поздравлю… — Не смогу её узнать, даже если постараюсь. Я их вообще не различаю! Там их целая армия, выгрузились в порту утром и заняли весь чёртов город! Иккинг продолжал рассматривать меха, но его движения замедлились. Армия женщин? — Ха! Быть не может! — Ага, я тоже не поверил сначала. Думаю, они пираты. Больно уж хорошо они выглядят совсем без мужиков. — Армия дам пиратов, да? — Иккинг мог фактически слышать улыбку в голосе того, что стоял. — Уф… Даже думать забудь об этом, если не хочешь закончить как я… Эй! А ты любишь подслушивать, да? Изменение тона застало его врасплох, и Иккинг взглянул на саксонских моряков. Возможно, его интерес был слишком очевидным — но они угрюмо на него уставился, а другой, ещё улыбаясь, осматривал его с ног до головы. — Я тебя не понимаю! — сообщил Иккинг на своём родном языке, сделав своё лучшее «растерянное» лицо. Угрюмый моряк только фыркнул, но добрее выглядеть не стал. — Чёртовы северяне, — пробормотал он, всё ещё потирая между ног. Его товарищ оторвался от своего места и недоверчиво покачал головой. — Мы увидим их и снова, учитывая состояние дел там. — Эту, — Иккинг указал на проштопанный плащ и кинул торговцу один пенни — столько, по его мнению, стоила эта одежда. Торговец не сразу сообразил, что именно от него хотят, но через минуту Иккинг уже шел по улочке со своим новым приобретением. ‘Состояние дел там…’ И вот оно снова — ещё одно упоминание о чём-то ужасном на севере. Что заставляло всех северян отправляться на юг? Не успел Иккинг полностью погрузиться в размышления о проблеме, как его внимание привлёк знакомо звучащий голос. — Эй! Он поднял взгляд и тут же застыл на месте. Напротив него стояла молодая женщина, перекрывая ему самый короткий выход из городка. Её светлые волосы были откинуты за спину, не заплетённые и не связанные, подчёркивая необычно тёмную одежду. Одежда, к слову сказать, довольно плотно облегала её фигуру, ровно так, чтобы было непонятно, спрятано ли под ней что-нибудь. Только рубашка и тёмный шерстяной жилет прикрывали её немаленькую грудь, а на поясе висело столько ножей, сколько только можно представить. Она стояла, оперевшись рукой на бедро, и наблюдала за ним ничего не выражающим взглядом тёмно-синих глаз. — К-Ками? — недоверчиво пробормотал он. Ему действительно нужно было подтверждение: она не только выглядела иначе — едва похожая на его подругу детства — она и вела себя иначе. Её поза излучала заметное спокойствие — она была увереннее чем когда-либо раньше — и, в то же время, у неё оставалась энергия, яростная и вспыльчивая. Подобное сочетание наполняло его непонятным ужасом. Ему следовало бы удивиться её неожиданному появлению, или тому как малы были шансы встретить её в портовом городке куда он зашёл чисто случайно — но его разум по-прежнему блуждал по отдельным частям её тела, отказываясь воспринимать всю картину целиком. — Иккинг, — сказала она, будто ничего и не произошло, — Ты немного подрос. Разница в росте была теперь особенно заметна, она макушкой едва доставала ему до подбородка. Но и она тоже выросла. Стала выше, круглее в некоторых частях. Плоский живот подчёркивался выдающимся верхом, подбородок стал острее, губы более фигурными… Или, возможно, они всегда были такими, и просто он не очень ими интересовался. По каким-то причинам Иккинг обнаружил контур и пропорции её шеи более заслуживающими внимания, чем всё остальное. — Ага, — выдохнул он и дал себе мысленную пощёчину за то, что позволил себе фантазировать о ней. Он не знал что сказать. Она не кричала на него, но в её голосе был лёд, как отложенная на потом заслуженная им взбучка. — Ну, — подозрительно легкомысленно произнесла Камикадзе, — и где твой дракон? Он вздрогнул. Ах да, это. Почему он вдруг забыл, что она была викингом севера, с плотными связями с Олухом? Конечно она слышала о его предательстве, и несомненно от самых красноречивых людей. Иккинг открыл рот, но не понимал, что с этим делать. Злилась ли она на него? Побьёт ли она его? Он ненавязчиво наблюдал за ней — её спокойствие казалось столь неуместным, что он от этого волновался только больше. Не, она не нападёт на него прямо посреди людного порта. С другой стороны, она недавно одним движением свалила того моряка. И впервые Камикадзе действительно выглядела как Болотный Грабитель — зачаровывающие формы, опасная притягательность и запретность. За это время у неё выработалась очень чёткая аура «Смотреть но не трогать». Он негромко прокашлялся. — Прячется. Вокруг довольно много людей. Она ничего не сказала, только приподняла бровь. — Когда мы в последний раз встречались, он тоже прятался? Ещё один очень аккуратно сформулированный вопрос. Но для Иккинга он был как удар в лицо. Он не любил эту её сторону, это манипулирующее типично женское обращение. Он всегда ассоциировал её с прямой открытостью викинга, а не с обманными путями городской женщины. Он не хотел, чтобы это изменилось — и тем более не хотел изменять это своими действиями, которые, похоже, показались ей обидными. Лучшим вариантом было ответить честно. Он хотел остаться с ней друзьями. Он справится с этой ситуацией. Если повезёт. — Спал, я думаю, — попытался вспомнить он. Это было целую вечность назад, когда он ещё не был уверен в выбранном пути. Иккинг снова покачал головой, пытаясь наконец сконцентрироваться. — Слушай, Ками, извини что не рассказал тебе, но… Ну, меня только изгнали. Я был совершенно не в себе. Я – я знаю что это выглядит ужасно, и ты наверное слышала только худшее, но я клянусь, драконы — не то что мы о них думаем. Я могу доказать, если ты только позволишь. Пошли, это всего лишь я, я не опасен. Я сделал это не чтобы навредить людям, — добавил он, глядя на её сомнения. Наверное, что-то он сказал правильно, потому что часть напряжения рассосалась, она закрыла глаза и глубоко вздохнула. — Я понимаю, почему ты мне не сказал. Почти. Его лицо просветлело. — Что, правда? Она открыла глаза, в которых отразилось солнце с фиолетовым оттенком которого он не замечал раньше, и шагнула к нему. Иккинг обнаружил, что его взгляд оказался прикован к движению её широких бёдер. Это Камикадзе, напомнил он самому себе. Он с ранних лет знал, что она вырастет опасной, способной, и, технически, женщиной. Он просто никогда вообразить не мог, что она вырастет в… это. — Но я должна спросить, — её резкий голос заставил его снова поднять глаза, — ты когда-нибудь пробовал найти способ вернуться? По неизвестным причинам, этот вопрос застал Иккинга врасплох. Казалось, что это должен был спрашивать его отец, а не знакомая девчонка, которая всегда была за приключения, особенно — важные приключения. — Ну, некоторые я обдумывал, но… — как бы ему объяснить свою логику? Иногда он и сам её не понимал. Он и по сей день этого не понял. Это был импульс, полуинстинктивная реакция. До этого он просто… плыл по течению. И ничего другого он не мог себе позволить без Беззубика рядом — во всяком случае, в таких масштабах. Иккинг тяжело вздохнул, осознав, что эта пауза далеко не добавляет ему репутации. — Слушай, я ушёл. Это всё что я могу нормально сказать. И я не жалею об этом. — Не жалеешь…? — вот дерьмо, она снова использовала этот вычисляющий голос. Камикадзе сжала зубы — он припомнил это как признак надвигающейся бури — и сделала ещё шаг вперёд. — Из-за тебя… — Он не осознавал, насколько она близко, пока она не ударила его кулаком в грудь. — Из-за тебя! Из-за того что ты ушёл! — она продолжала бить его с каждым неоконченным утверждением, а он просто стонал и не пытался сопротивляться, совершенно не представляя, что тут происходит. — Я! Выхожу! За! Сморкалу! Грудь потом несомненно вся будет в синяках, но сейчас она просто занемела. Он не замечал взглядов и смешков прохожих, которые обращали на них хоть какое-то внимание, за потоком собственных мыслей. Когда она попыталась снова его ударить, он поймал её кулак, и перехватил другой рукой её запястье, когда она пыталась вырваться из хватки. Её попытки освободиться быстро стихли, и ярость сменилась шоком, по мере того как он серьёзно смотрел на неё взглядом своих тёмных глаз. — Ты что? — возможно, ему не стоило говорить так грубо, потому что проходящая мимо парочка в ужасе отпрыгнула — но, по крайней мере, Ками успокоилась. — Я — да! — она с существенным усилием смогла освободиться от его хватки, но не стала снова атаковать. — Мы наконец-то реально объединяем наши племена после многих поколений шуток про это. Это больше не шутка, и серьёзно происходит. — Но… — это было совершенно бессмысленно. Они бы этого не сделали — не с её племенем. Никогда. И Сморкала? Серьёзно? — Ты же Болотный Грабитель… Она фыркнула и презрительно сморщилась. — Да, в том то и дело! Первая из нас, кто выйдет замуж по политическим мотивам. Какая честь! — едко добавила она. Иккинг потряс головой. В ней скопилось слишком много вопросов, которые пихали друг друга, и ни один не мог вылезти поверх других. — Что?.. Как?.. — Это связано с текущей ситуацией, — пробормотала она. Её гнев по большей части испарился. Она столько раз прокручивала в голове этот момент, что реальность оказалась немного разочаровывающей. — Такой бардак… Всё меняется — наши традиции, наши правила. Я даже выразить не могу, насколько всё стало плохо. — Пожалуйста, объясни мне всё, — настаивал Иккинг. Он больше не мог списывать всё на преувеличения и недопонимания — не теперь, когда Камикадзе подтвердила его опасения чуть ли не прямым текстом. — И объясни мне, с чего вдруг это моя вина. Да, он улетел. Но если это и могло изменить положение вещей для племени, то только к лучшему. Олух почти что наслаждался противостоянием с драконами. Это было их сутью, и давало им возможности впечатлить богов. Он только мешался под ногами. Как могло избавление от него быть несчастьем? И как его отбытие повлияло на этот брак по расчёту? Камикадзе снова прищурилась, и Иккинг понял что сейчас снова может быть взрыв: от его ли требовательной позиции, или от того что он напомнил о своей вине, чем бы она ни была. — Для начала, если бы ты ещё был в этой чёртовой деревне, я бы выходила за тебя! — она больно ткнула его в груди, аккурат туда же куда ранее избила. Иккинг вздрогнул и отдёрнулся, потирая больное место. — Ну и чем я лучше? — Конечно ты лучше чем Сморкала! — почти провизжала она. — Он всё ещё плюётся с обрывов! — Ты тоже это делала, — эта мысли показалась Иккингу просто необходимо важной среди бедлама в его голове. — Это другое! Я девочка. По крайней мере, когда я делаю это, оно выглядит не ужасно. Иккинг не стал спорить, потому что она стала очень непостоянной, и к тому же завела привычку вымещать на нём свою неуверенность. От Астрид или Забияки он мог этого ожидать, но Камикадзе до этих пор была тем другом, который не делал его заложником эмоций. С другой стороны, она искренне верила, что он это заслужил. А почему именно — ему предстояло выяснить. — Я всё ещё не понимаю, почему этот брак вообще состоится. Она раздражённо вздохнула, отчего её грудь поднялась совершенно не заслуживающим внимания образом. — Мы больше почти не путешествуем, — сказала она. — Просто не можем. Нашу родную деревню всё больше и больше атакуют драконы, как раньше вашу. Я имею в виду, оно распространяется. И теперь всё изменилось. Изменилось настолько, что моя мама и твой отец решили, что настало время для надлежащего чёртова альянса! — Настолько плохо? — прошептал Иккинг. Он порасспрашивал бы о подробностях «него», которое «распространяется», но у Камикадзе был такой взволнованный вид, что Иккинг опасался что она расплачется. — Мне жаль, — пробормотал он. Её взгляд ожесточился — но при виде этой искорки гнева он испытал только облегчение. С кулаками иметь дело проще, чем со слёзами. — Тебе жаль? Тебе жаль что я выхожу за Сморкалу? Или тебе жаль, что вся наша культура умирает, пока ты болтаешься где-то, покупаешь меха, пьёшь и ещё боги знают чем занимаешься! Похоже, она снова была готова его ударить. — Ну, я всё ещё не понимаю, почему вдруг это моя вина… — Для начала, я бы не выходила замуж за Сморкалу! — обрезала она. Люди, которые вроде бы потеряли интерес к происходящему, когда она перестала его избивать, снова начинали на них поглядывать. Почему ей обязательно было необходимо устраивать представление? Иккинг попытался утихомирить её, но это оказалось ошибкой. — И не шипи на меня! — огрызнулась она, взмахнув руками. Её волосы от каждого движения развевались по воздуху, создавая стойкое впечатление встречи в лесным котом. — Ты исчез, и всё отправилось в Хель! — Ками… — Твой отец был в полном раздрае! Ему пришлось выбрать Сморкалу как наследника! — Послушай… — Нет! Вся твоя деревня изменилась, а теперь и моя тоже, а тебя это даже вот на столечко не заботит! — Ты действуешь неразумно. Я знаю, что ты расстроена… — Ты ничего не знаешь! Ты сбежал, ты лгал… Иккинг ухватил её за плечи и уловил момент, чтобы поцеловать в губы. Это был быстрый поцелуй, просто касание — но он мысленно поздравил себя с тем, что касание было правильным. И, что важнее, она наконец замолчала. Он практически также быстро отстранился от неё — в основном для самосохранения, но ещё и потому, что был в шоке от своих же действий. Камикадзе в оцепенении молча открывала и закрывала рот, не в силах найти слова, и смотрела широко открытыми глазами на юношу, о котором привыкла думать как о непутёвом старшем брате. Иккинг знал, что его собственное выражение лица отличается несильно. — Ты… поцеловал меня! — пробормотала она наконец. Она легко коснулась своей губы, будто не уверенная, что она у неё всё ещё есть. У Иккинга и у самого не было объяснения произошедшему, поэтому он судорожно пытался придумать, почему она этого заслужила. У него всё ещё ныла грудь… — Ну… Ты ударила меня! — Но ты поцеловал меня, — повторила она громче. — Ты! Зрителей у них заметно прибавилось. — И я снова тебя поцелую, если ты не успокоишься, — пригрозил он. Камикадзе вскинула руку ко рту. — Я спокойна! Я спокойна! Иккинг не был уверен, как на это реагировать. Но, как бы то ни было, эта сцена вернула между ними некоторое ощущение нормальности. Он теперь немного лучше мог увидеть в ней ту девчонку, с которой вырос. И если и был кто-либо — точнее, какой-либо человек — с кем он мог поделиться правдивой историей своей жизни — это была она. — Хочешь познакомлю тебя с Беззубиком? Камикадзе медленно опустила руку. — С кем? *** Камикадзе сидела у костра, напротив Ночной Фурии. Она всё ещё была совершенно восхищена созданием из легенд, хотя и видела его уже почти весь день. А ещё более восхитительным было то, что Иккинг облокачивался на дракона, как будто тот был мягким матрасом, а не диким зверем, способным оторвать мальчику голову одним движением. Он, в свою очередь, поделился с ней остатками тюленя и историей последних двух лет своих путешествий. Она ни разу за всю историю не оторвала от этой парочки взгляд — хотя и промахивалась иногда из-за этого мимо рта. Юная наследница Грабителей опасалась, что не сможет скрыть своего страха, когда её впервые представили этому тёмному чудищу — всё-таки репутация Беззубика опережала его. Но все негативные эмоции рассеялись, как только Иккинг провёл её рукой по гладким, неожиданно тёплым чешуйкам на загривке дракона. Через некоторое время она уже чесала дракону пузо, а он дёргался на земле как котёнок. Всё её представление о смертельных врагах оказалось в одночасье разломано и перестроено. Встреть она этого дракона год назад — она немедленно потребовала бы прокатиться, отчаянно желая попробовать нечто столь запретное, как небеса. Год назад её клан только тренировался на случай вероятной небольшой стычки с драконами, а основные усилия уходили на морские бои и пиратство. И год назад эпизоды знакомства с их звериной природой оставали после себя куда больший душевный подъём. Но Болотных Грабителей разметало по свету, их припасы разграбили, а деревня лежала в руинах. Поэтому теперь она очень настороженно относилась к принятию своего нового знакомства. Она поднимала своё оружие против чешуи самых разных цветов – правда, не такого как эта. Она чувствовала жар их пламени, и видела неудержимую силу их ярости. Она видела, как воплотилась в жизнь каждая из ужасных сказок о драконах, которыми раньше пугали непослушных детишек. А теперь её показали эту войну с совершенно неизвестной ранее стороны, показали совершенно новую сторону драконов — и от неё ожидали, что она примет это как правду жизни. Беззубик наблюдал за новоприбывшей женщиной почти также настойчиво, как и она — за ним, хотя и с куда меньшим беспокойством. Он чувствовал её привязанность к мальчику. Похоже, их связывала глубокая дружба — которая сейчас перекрывалась напряжением, видимым даже для дракона. Беззубик подозревал, что между ними происходило что-то очень человеческое; Что-то, на объяснение чего Иккингу потребовался бы целый день. ::Это женщина из твоего племени?:: — предположил Беззубик. Единственное, что Иккинг ему сообщил, было её имя — «Камикадзе» — и что она была «старым другом». — Из дружеского племени, — поправил Иккинг, лениво развалившись у него под боком. Камикадзе уставилась на парня. — Что? — Я говорил с ним, — объяснил Иккинг так непринуждённо, что Камикадзе, к своему удивлению, сразу это приняла. — А не опасно оставаться с ним рядом с таким скоплением людей? — спросила она. Камикадзе нравился Беззубик, было что-то очень душевное в том, как он вилял хвостом и свешивал из пасти язык, когда Иккинг показывал ей, где его лучше почесать. Но она не могла перестать думать о тех ужасах, на которые он был способен. Беззубик вроде бы никак не обиделся на этот вопрос. Он только зевнул и устроил голову на передних лапах. Иккинг усмехнулся и почесал его за ухом. — Тебя так волнует их безопасность? — Нет, но тебя волнует. Иккинг не мог не волноваться о людях, особенно если он мог быть косвенно причастен к их смерти. По крайней мере, таким она его помнила. И она искренне надеялась, что он не изменился настолько, чтобы стать чёрствым. У неё и так были проблемы с тем, чтобы связать воедино свои воспоминания с человеком, которого она видела перед собой. Иккинг покачал головой. — Поверь, если судить по опыту, я бы сказал, что я опаснее для окружающих, чем он. Камикадзе засмеялась, и Иккинг был рад видеть, что она наконец позволила себе расслабиться. Они успешно притворялись, что ни поцелуя, ни срыва Камикадзе никогда не было. Но всё же между ними оставалась какая-то напряжённость. Это могли быть действия Иккинга по отношению к ней, или, например, тот факт, что их идеология больше не позволяла им оставаться друзьями. К счастью, никто из них не уделял слишком много внимания тому, что от них ожидается. — Так всё это правда? О том, что войну контролирует один дракон? — спросила Камикадзе, чувствуя себя обязанной это выяснить. Это могло бы дать объяснение событиям, происходящим на Севере. — Я не уверен, что это дракон, — мягко сказал Иккинг, — но да. — Это довольно сильно меняет дело. — У Камикадзе промелькнула мысль, что возможно однажды у неё тоже будет спутник-дракон, как Беззубик у Иккинга. Потребуется немало удачи, чтобы это хотя бы стало возможным — но один раз появившись, эта мысль навсегда останется её секретной надеждой. — Ага. Так ты собираешься рассказать, что происходило у вас? Я всё ещё не понимаю, как ты вдруг выходишь замуж. Ты же… Ну… — Болотный Грабитель, я знаю, — пробормотала она. Она глубоко вздохнула и улыбнулась так натянуто, что Иккинг предпочёл бы, чтобы она даже не пыталась. — Вот что: купи мне выпить, и я всё тебе разъясню. ::Иди:: — настойчиво пнул его Беззубик, прежде чем Иккинг успел произнести хоть слово. Человек взглянул на своего друга. — Я… ::Иди:: — повторил Беззубик. — ::Этот человек для тебя особенный. Вы были близки, так ведь? Возможно, ты больше узнаешь о том, к чему мы приближаемся. Не думаю, что ей комфортно в моём присутствии:: Иккинг только кивнул. Он знал, что дракон прав. Если и был в мире человек, который разделяет его энтузиазм касательно полётов на драконах — то это Камикадзе. К сожалению, он опасался, что познакомил её с этой стороной драконов слишком поздно. Что бы ни произошло на Севере — что бы ни происходило тут прямо сейчас — оно влияло на викингов так же, если не больше, как и на фермеров с торговцами. Возможно, покажи он Беззубика Камикадзе во время их последней встречи — он мог бы предотвратить это, спасти её от этой неуверенности, и заполучить себе ещё одного союзника в поддержке межвидовой дружбы. Но он принял другое решение, и о несбывшихся последствиях мог только гадать. — Хорошо, — согласился он, — но только по одной. *** Оказалось, что они были достойны друг друга, и шли кружка в кружку. Ками поддразнивала Иккинга по поводу того, что у него высокая устойчивость к алкоголю для такого дохляка — он же указывал на то, что для своего роста она тоже довольно выносливая. Но эти шуточки только подчёркивали серьёзность обсуждаемых тем. Иккинг узнал об учащении драконьих атак: то что на его памяти случалось по два раза в месяц, теперь стало еженедельным в некоторых регионах. Камикадзе выдавала ему информацию с человеческой стороны — а его собственный разум достраивал её тем, что он узнал от Беззубика. Зная, что дальность налётов увеличилась, Иккинг понял, что и власть демона усилилась — как и предсказывал Беззубик. Она расширяла сама себя: набирая армию, демон увеличивал силу, а увеличивая силу, он набирал армию. Сейчас он был на своём пике. То, что случалось веками, теперь ужалось в десятилетия — а люди не могли этого осознать из-за своих коротких жизней. Разница, которая раньше лежала между годами, теперь проявлялась за месяцы и недели. Раньше Иккинг думал, что у них есть годы — что власть демона будет расти с той же скоростью, что и раньше — но, видимо, по чистой случайности, они улетели сразу перед тем, как началась жара. Иккинг должен был быть там, должен был остановить всё это, пока оно не вышло из-под контроля окончательно, и всё же… Он не знал как. Не мог, не собрав предварительно информацию. И даже тогда, сам механизм победы казался невозможным. В наиболее вероятном сценарии они с Беззубиком погибали, а вслед за ними — и весь мир викингов. Иккинг глубоко глотнул из кружки ядрёно-сладкого эля. Какая красочная перспектива… — Дело не только в нас, — продолжала Ками, уткнувшись носом в свою кружку. — Есть деревни, которые подготовлены даже хуже чёртовых саксонцев. Именно поэтому все эти северяне бегут сюда — больше просто некуда. Теми, кто остался, здесь и там создаются союзы. Деревни, которые постоянно воевали, объединяются, чтобы попросту выжить… И поэтому, когда наши деревни объединились, было решено, что он будет надёжным. Альянс, в смысле. Сморкала преемник — а я выйду за него и рожу наследника. Двух, если получится. Должна быть по крайней мере одна дочь, чтобы остаться в моём клане. На Олухе сказали, что они предпочтут сына, но твой отец просто потребовал наличия легитимного преемника. Не думаю, что ему хоть раз захочется разбираться с ситуацией, когда нет прямого наследника. Она замолчала и уставилась на своё дрожащее отражение в кружке. — Я даже больше не буду Болотным Грабителем… Я буду очередной жёнушкой-домоседкой, которая рожает детей, жиреет, и выдумывает причины, чтобы не касаться мужа, — она поперхнулась последним словом. Иккинг не знал, что сказать. С драконьей проблемой он сделает что сможет, но политика деревни, к которой он даже не принадлежал — это было вне его компетенции. — Может, есть какой-нибудь другой путь? — попытался он, — Или, может, это будет не так плохо, как ты думаешь? — Кого он вообще пытается убедить? Конечно всё будет ужасно. Замужество для Камикадзе — это как если бы кто-нибудь сказал ему, что остаток жизни он проведёт с обеими ногами на земле. Камикадзе облокотилась на стол, запустив пятерню в свою шевелюру. Она казалась более подавленной, чем Иккинг вообще когда-либо видел её. — Я не могу этого сделать. Не могу! Чем больше я об этом думаю — тем хуже становится. Я знаю, что должна быть примером, вести людей в новую эру, которая возможно поможет нам выжить — всё-таки племена сейчас повсюду объединяются — но… Я просто… Просто не могу… Иккинг не хотел видеть её такой. Она не была той старой подругой, которая могла найти юмор в любой ситуации, и которая могла победить любую неудачу. — Ками…. Она покачала головой. — Я знаю, что с моей стороны эгоистично так говорить, но… Я не хочу выходить замуж даже ради моего племени. — Ками, — прервал её Иккинг, не в силах видеть её в таком разбитом состоянии. Он положил руку на её голое плечо, едва заметив отсутствие мехового плаща, который был на ней ранее. — Послушай меня. Я знаю, как тяжело принимать решения, когда в дело вовлечены честь и обязательства. Поверь мне, я понимаю. Но решение быть эгоистичной время от времени — оно не делает тебя плохим человеком. — Я чувствую себя как плохой человек, — пробормотала она. — Ты будешь чувствовать себя плохо в замужестве, — парировал он. — Ками… У тебя есть только одна жизнь в Мидгарде. Так ты хочешь её провести? Она не смотрела ему в глаза, но он был уверен, что она внимательно слушает. — Тогда что мне делать? Уйти? У неё не было дракона, чтобы прикрывать ей спину. Она была крепкой, но она не хотела оставаться в одиночестве. Иккинг пожал печами. — На этот вопрос я ответить не могу. Но я предпочитаю жалеть о чём-то сделанном, чем жалеть о бездействии. Он вскочил на дракона и улетел. Он покорил мир, имея только Ночную Фурию и свой блокнот. И вот где он сейчас. Подбадривает свою красавицу-подружку. По мере того, как ночь становилась глубже, а количество выпитого — больше, разум Иккинга потерял возможность избегать определённых мыслей, хотя некоторые из них и могли быть расценены как неприличные в свете её несчастья. Серьёзным усилием воли Иккинг признался самому себе, что находит Камикадзе привлекательной. Его привлекали и другие женщины, но не до такой степени, чтобы он терял контроль над ходом своих мыслей. Было ненормально чувствовать, что кто-то поглощает всё твоё внимание. Он решил, что, возможно, как раз из-за их прошлого его мозг так ошарашен её физическими изменениями. Это было как… неожиданно получить усовершенствованную модель оружия. Ужасная аналогия — но самая адекватная из тех, которые он мог создать после четырёх кружек эля. — Да, наверное, — рассеянно сказала Камикадзе. Убеждённой она совсем не выглядела. Её лицо порозовело, и Иккинг был уверен, что алкоголь на неё тоже наконец подействовал. — Знаешь, всё начало меняться, как только ты исчез. — Ну началось… — Иккинг убрал руку с её плеча и снова обхватил кружку. — Я серьёзно! Как только ты исчез — твой отец разъярился, драконы разъярились, и в следующий момент мне сообщают, что мне доверена честь создать первый надёжный союз с Олухом. — Не я начал это! — оборвал Иккинг, махнув рукой куда-то, где, по его мнению, находится север. — Это началось столетия назад… — он глубоко вздохнул, — Но я закончу это. Как только эти слова соскользнули с его губ, он вспомнил расставание на мысу. «Я не буду извиняться. Но я принимаю ответственность.» [О чём тут речь? — прим. пер.] — Что ты имеешь в виду? Иккинг сфокусировал взгляд на девушке перед собой и осознал, что он, собственно, не рассказал ей плана сражения с демоном. Он упомянул Фрамхерью — опустив её божественное происхождение. Она только фыркнула, когда он сказал, что к этому оружию нужны особые стрелы. Но она поверила ему в том, что он стал отменным лучником. Возможно, рассказав её больше о реальном положении дел, он сможет убедить её, что вся эта ситуация — не его вина. — Как ты думаешь, почему я вернулся? Я ведь не знал, как тут всё плохо — но я планировал попробовать исправить ситуацию. Беззубик может принести меня к демону, и… — Постой, постой! Притормози! — она помахала рукой, ближе к его лицу, чем ему было комфортно. — Ты собираешься искать демона, который контролирует драконов… верхом на драконе? — Беззубик будет в порядке, — настоял Иккинг. — Пока я с ним, я не позволю ему сойти с ума. Кроме того, мы собираемся просто немного разведать. И только после этого попытаться его убить. Она приподняла бровь, со всё ещё неуверенным видом. — Только ты? Только ты и маленькая Ночная Фурия — он, кстати, намного меньше чем я думала, он ведь… Иккинг чувствовал себя оскорблённым за Беззубика. — Эй! Беззубик очень быстрый. Пока мы будем внимательны, нас не поймают. Немного лжи, но всё ей знать ни к чему. Камикадзе тяжело дышала через нос, стиснув зубы. Явный признак ярости. — Думаешь, мне от этого лучше? — Ну кто-то же должен это остановить? Оно просто обязано закончиться! — Только вы вдвоём? Ты с твоим миленьким луком? Да ты с ума сошёл! — Мы единственные, кто может, кто знает. И мы определённо единственные, кто готов работать вместе, чтобы сделать это дело. Ведь, насколько я знаю, ни люди, ни драконы в одиночку этого не могут. Она покачала головой. Она не хотела этого слышать. — Нет. Ты просто найдёшь свою смерть. Нет. — О Один, — прошипел Иккинг, — я думал, ты будешь довольна. Я делаю хоть что-то, чтобы всё исправить. Если у меня получится, может тебе даже не придётся выходить за Сморкалу! — Ты думал… я буду довольна? — она не выглядела довольной. Ни в коем случае. — Довольна тем, что вы с Беззубиком собираетесь просто… бросить вызов этому монстру? — Иккинг был готов поклясться, что она ослабила зубы ровно настолько, чтобы у ней задрожала нижняя губа. — Отлично. Замечательно. Я буду замужем за парнем, который до сих пор говорит, что у меня отличные «дойки», а ты будешь мёртв. А вскоре после этого умрём и мы. О, я просто не могу дождаться, пока всё это случится! Сарказм и ярость в её словах не могли скрыть того, что она всё больше теряла над собой контроль, проявляя глубокую печаль. Иккинг был не в силах найти слова, чтобы её успокоить. Вместо этого он снова коснулся её плеча. — Мне жаль. Она отдёрнулась от его прикосновения. — Мне всё равно что тебе жаль! Вся эта история проклята и летит в Хель! Не будет никакого счастливого конца ни для кого. Иккинг придвинулся к ней ближе, желая приласкать её, успокоить её голос, вернуть эту вечно счастливую девочку, которая обычно его самого подбадривала. — Мне жаль. — Мне всё равно, — повторила она, но в этот раз не стала отдаляться от него. К ужасу Иккинга, через её злость проступила дрожи в голосе, а в прищуренных глазах читалась тоска. — Я не верю тебе. Я — просто — ты просто умрёшь! Ты даже близко не представляешь, каково там! Ты — ты просто шлялся по миру, ни о чём не заботясь, а теперь собираешься просто вернуться, и… — Мне жаль… — сказал он тихо. Он придвинулся ещё ближе и обнял её лицо обеими руками. Его челюсть беззвучно шевелилась в попытках ответить что-нибудь на её жалобы. — Мне жаль, что… — Мне всё равно!.. Иккинг не собирался повторяться, а Камикадзе обнаружила, что не может продолжать сваливать на него вину: его губы соединились с её, а её сердце билось где-то в горле, как если бы её сбросили вниз, но половина тела ещё не осознала этого. В этот раз это не было неожиданное, резкое движение, шокировавшее её своей наглостью. В этот раз она видела, как он приближался, видела, как он смотрел на её губы. В этот раз она ожидала поцелуя, и действительно осознавала ощущение прикосновения губ Иккинга Кровожадного Хэддока Третьего. В этот раз он целовал её. Действительно целовал её. В этот раз ни он, ни она не отдёргивались; Она чувствовала движение его мокрых от эля губ, прикосновение кончика носа к её щеке, лёгкое щекотание тёплого дыхания. Неизвестно, сколько времени прошло, прежде чем она смогла пробормотать: — Тебе стоит остановиться. Он оторвался от ней, и только тогда она осознала, что у неё были закрыты глаза. Слегка приоткрыв их, она увидела, что Иккинг тоже сидит с закрытыми глазами, и прикусив нижнюю губу. — Мне жаль, — пробормотал он уже который раз. И только после этого взглянул на неё, со стыдом и сожалением за свои действия — как сегодняшние, так и прошлого. Именно тогда Камикадзе поняла, что извинения — это всё-таки не то, что она от него хотела. — Зато мне нет, — мягко произнесла она и двинулась вперёд, чтобы продолжить то, что он начал. Часть сознания Иккинга яростно орала на него за то, что он принял её в объятия с такой готовностью. Это была Камикадзе, в конце концов. Это не была женщина с которой он едва мог общаться, и не была неуловимая девушка из его снов. Это был кто-то, кто фигурировал в его самых ранних воспоминаниях, с кем он купался в их первый Лаугардагур, с кем в летние месяцы строил глиняные домики для фей. Она была викингом, способным умыкнуть рога со шлема и оставить его обладателя в неведении. Она была викингом, способным расправиться с воином втрое больше себя роста, с улыбкой на лице и достойных моряка оскорблениями на устах. Он никогда не думал о ней как о девочке, и о всём что касалось девочек. Несмотря на все шутки их родителей о союзе между племенами, и насмешки товарищей по поводу того что она спит у него дома, он никогда не считал Камикадзе возможным вариантом партнёра-женщины. И вот, он целовал эту мегеру, которая захватила тело его друга детства. Может быть, это изменение её поведения вкупе с более развитой фигурой сделало её приемлемым выбором. А, может, именно табуированность их действий делала ощущения такими острыми. Это казалось таким… неправильным. Аморальным. Недопустимым. Правильное и неправильное менялось местами при каждом их соприкосновении, и этот конфликт делал всё ещё приятнее. Возможно, фразы о том, что он никогда её не получит, заставляли его желать её ещё больше. Иккинг знал, что ему стоило стыдиться подобных мыслей, но чувство, что он может всё разрушить из-за своей импульсивности, заставляло его сердце биться чаше, губы двигаться, а руки — блуждать по её телу. Именно опасность разрушить его самую старую человеческую дружбу в момент гордости и импульсивности делала это чувство таким острым. Это была опасность. Как полёт. Награда была не важна, если в процессе не было риска. И она должна была выйти за Сморкалу. Сморкалу, который всегда был ближе к Астрид чем Иккинг мог надеяться, Сморкалу, с которым Астрид хотя бы говорила. Сморкалу, который всегда был лучшим викингом, образцовым сыном его отца. Сморкалу, который скоро станет вождём — и чего Иккинг никогда не был достоин. Эти горькие, навязчивые мысли, затопившие его онемевший разум, были как удар под дых. О боги, что же он делал? Иккинг оторвался он неё с тихим, влажным звуком, и твёрдо положил руку ей на плечо, чтобы исключить дальнейшие поползновения с её стороны. — Хватит, — хрипло приказал он. — Нет. Мы этого не хотим. Ему казалось, что он пытается убедить самого себя, и он ненавидел себя за это. Подобный отказ сначала шокировал Камикадзе, но она за долю секунды оправилась, и только угрюмо приложилась к кружке, стоящей на столе неподалёку. — Может, я этого хочу. — Нет, не хочешь, — всё ещё недостаточно уверенности. — Да, хочу, — но взглядом она с ним всё равно не встречалась. Вот дерьмо, подумал Иккинг. В этот раз он реально вляпался. Он знал, что ему надо было остановиться раньше. Поцелуи с ней только заставляли всех чувствовать себя неловко. Она привлекала его, не поспоришь, но она всё ещё оставалась Камикадзе подо всем этим — всё та же девочка, несмотря на её новые заботы, отговорки и пережитые события. А это значит, что они не смогут справиться с мимолётными отношениями, и одновременно сохранять свои долговременные платонические связи. Правда ведь? — Ты здорово выглядишь, — неожиданно сказала Камикадзе, как будто озвучивая мысль, пришедшую ей на ум ранее. — Я знаю, что не сказала этого когда встретила тебя, но я об этом подумала. — Ты подумала о том, как бы надрать мою задницу, — заметил Иккинг, с облегчением ухватываясь за возможность начать обычный разговор. — Да, и это тоже, — улыбнулась она. Но свет свечей слишком резко блестел в её глазах. Она была всё ещё раздражена. — Но и о том, что ты классно выглядишь. Причёска, и всё остальное. Изгнание тебе к лицу. Иккинг криво усмехнулся. — Спасибо. Я и сам так считаю. Она резко засмеялась, но вдруг замолчала и прикусила губу. Ну отлично. Теперь он смотрел на её губы, а она — на его. Он знал это, потому что пытался взглянуть ей в глаза, и видел что они потемнели от желания. Что-то в нём сломалось. Его больше не заботило ни её будущий брак со Сморкалой, ни что он сам о себе будет после этого думать. — Ты действительно хочешь этого? — Ага, — она снова неуверенно засмеялась, как будто не могла поверить собственным словам. — Правда, честно хочу. Она отвернулась от него и снова глотнула из кружки, четвёртой по его подсчётам. Всё ещё держится наравне. Иккинг нахмурился и аккуратно забрал кружку у неё из рук. — Эй!.. — она протестующее потянулась за посудиной, но Иккинг обхватил её тонкую руку своими пальцами. Она некоторое время разглядывала поразительное различие их размеров, а потом перевела дрожащий взгляд обратно на него. — Если ты действительно этого хочешь… Тогда я хочу, чтобы ты запомнила это… Меня… Он не знал, откуда взялась его уверенность, или эти слова. Возможно, природная гордость, усиленная алкоголем. Может быть, предвкушение испытания — заставить её хоть раз вскрикнуть его имя голосом, которого он пока не знал. Или, возможно, мысль о браке со Сморкалой, и о том, что он будет заниматься тем же самым, что Иккинг сейчас собирался делать, беспокоила его больше, чем он был готов признать. Он хотел её первым; Он хотел, чтобы она поняла, на что он способен… Он не хотел, чтобы его бывшее племя или викинги в целом отняли у него его друга. Он не хотел, чтобы она стала той толстой резкой жёнушкой которой опасалась стать, не узнав его как кого-то, кроме как Иккинга Изгнанника, Иккинга Бесполезного. Его не должны забыть. — Вау, — пробормотала она, таращась на его губы такими тёмными туманными глазами. — Гляди-ка, ты — и командуешь… Она не остановила его, когда он приобнял её за затылок и притянул к себе в добровольном приглашении. Их губы сблизились, и последние ниточки сопротивления лопались одна за другой. — Во имя Тора, мы действительно делаем это, — прошептала она почти что ему в губы. Он чувствовал мягкие движения её кожи. Их губы едва соприкоснулись, когда что-то в словах Камикадзе воззвало к логике Иккинга, и во второй раз он обнаружил, что скрытая часть его сознания отчаянно взывает к его вниманию. Он медленно отодвинулся, как туман, утром рассеивающийся в порту. — Да, да… Ты права. Это странно. И всё же, ты… Она схватила его за голову и жёстко, почти болезненно поцеловала. — Заткнись уже, — прошипела Грабительница через их сплюснутые губы. Иккинга поразила сила, с которой она среагировала на его колебания. Тут было не только желание, но и изрядная доля отчаяния. Его мозг отказывался работать на полную. Он хотел продолжать обдумывать все причины почему этого не должно было случиться, все аморальные и постыдные чувства скрывающиеся за их действиями, но контроль ускользал от него. Он больше не мог сражаться, во всяком случае не когда Камикадзе — неожиданно красивая и недоступная — сама бросилась на него, с запахами эля, океана и чего-то запретного. Иккинг почти сразу жёстко ограничил её доминирование, замедляя её до своего темпа, размягчая, подводя её к такому интимному поцелую, которого у неё скорее всего никогда не было за все её похождения. Он не знал, сколько мужчин было у Камикадзе — но то, что он быстро перехватил контроль, показывало, что поцелуи никогда не были её сильным местом. Сейчас он был у руля, и это знание только подпитывало пробужденную её уверенность. Он был первым, кто победил Камикадзе в своеобразном поединке. Его руки скользили по её бокам — немного странная процедура, ввиду их расположения, но вполне возможная из-за количества выпитого и обволакивающей их похоти. Он чувствовал твёрдость, которой недоставало Дорис, и она была столь же желанна. Камикадзе была девушкой — женщиной — действий. У неё были шрамы, вне всякого сомнения, и побитая кожа, обтягивающая мускулы — и это то, какой она была. Это напоминало о том, кем она была. Он ухватил её за бердо — бедро которое раньше никогда не мог представить принадлежащим её — и она со вздохом ещё сильнее прижалась к его телу и обвила его руками. Она бродила пальцами по его затылку и шее одновременно с его собственными движениями. — Эй! Тут вообще-то общественное заведение! Они оторвались друг от друга из-за раздражённого крика бармена, который несомненно был направлен на них. До этого момента Иккинг считал, что они довольно незаметны — ну, когда Камикадзе на него не кричала — но крик владельца породил целую волну свиста и подбадриваний среди выпивающих посетителей. — Продолжайте уже! — крикнул кто-то из задних рядов, и Иккинг испытал резкое желание закрыть лицо руками. Интересно, насколько Камикадзе знала английский — она только шире улыбнулась. Иккингу нравилось, что она снова стало самой собой — но почему за счёт его унижения? — Эти северяне те ещё штучки! — выкрикнул кто-то ещё, ещё больше смущая Иккинга. А потом, какие-то знакомые голоса: — Что у него есть такого, чего нет у меня? — Рабочие яйца, например. — Эй! Видимо, Камикадзе всё-таки знала английский, потому что она широко улыбнулась злому саксонцу за стойкой. — Дай нам комнату! Беспатно — или мы займёмся сексом прямо на столе! Она похлопала по столешнице, заставляя пиво в кружках пустить рябь. Это, конечно, породило ещё больше одобрительных криков в и без того взбудораженной таверне. Вся уверенность Иккинга разом испарилась, он сумел только крикнуть «Что!?» — одновременно с барменом. И он искренне надеялся, что его голос — тот, который более низкий. — Ты чокнулась? — прошипел он, — Что ты делаешь? Какая комната? Это не чёртов бордель! — Это остров, — пробормотала она уголком рта, — они достаточно далеко от ближайшего лорда чтобы уйти от неприятностей. Зачем, по-твоему, нужен второй этаж? Иккинг с удивлением оглядел тускло освещённую забегаловку и едва разглядел нижние ступени лестницы. Толпа и детали архитектуры хорошо их скрывали. Забавно, как Кимикадзе сразу их заметила. Владелец бара выглядел таким же шокированным, как и Иккинг — хотя, скорее, из-за выставленных Камикадзе условий. Он недовольно проворчал: — Что за бизнес мы тут держим, по-твоему, дамочка! — Ну ладно, — вздохнула Камикадзе, как будто перспектива эксгибиционизма действительно казалась ей привлекательной. — Тогда за его счёт. — И покупал выпивку! — возмущённо пискнул Иккинг. Проигнорировав его, Камикадзе передала хмурому бармену пару серебряных монет. Пару секунд Иккингу казалось, что правда в этот раз на его стороне… Пока он не обнаружил отсутствие кошелька на поясе. — Эй! Блондинка схватила его за руку и протащила через аплодирующую толпу и вверх по лестнице. Иккинг был так шокирован её силой, что даже забыл смущаться. Было темно, они спотыкались на плохоразличимых ступенях. Камикадзе, казалось, знала, куда идёт. Иккинг исподволь задался вопросом, не были ли все подобные заведения построены по одной схеме. Эта небольшая прогулка и наблюдение за тем, как она нащупала дверь (ведущую, без сомнений, к постели) прочистили ему голову достаточно, чтобы в ней снова начали всплывать вопросы. — Ками, — остановил он её прямо перед входом в комнату.—Это… Мы не должны… Я не должен… Он почувствовал, как её палец прижался к его губам, прерывая полусформированные оправдания. В свете, падающем через окно, было видно только её лицо — загорелая кожа белела в лунном свете, а глаза сверкали ярче, чем он помнил. Это было не только из-за лунного света; Он видел нужду. Она умоляла его ничего не спрашивать, и позволить всему случиться, ради неё. Она отчаянно этого жаждала. В поцелуе, которым она наградила его раньше, чувствовались какие-то знакомые нотки — и теперь он понял, что это было. Отчаянная нехватка, нужда. Она хотела забыть. Она хотела притвориться. Это был другой выход. Он был выходом, способом уйти от жестокой реальности. Он сыграл эту роль для Дорис, а теперь и для Камикадзе. Иронично, ведь уходить — это была его профессия: его сила и его слабость. Он постоянно куда-то двигался, приходил в человеческие жизни и уходил из них. Кто-то его забывал, кто-то запоминал, но он никогда не оставался. Он не мог заставить себя остаться. Его использовали, но он заслуживал этого. Она положила руки ему на лицо, и немного удивлённо водила пальцами по обветренной коже. — Просто продолжай меня целовать, — сказала она с таким чувственным, сильным сочетанием приказа и мольбы. Что он и сделал — поскольку знал, насколько это неправильно. В этот раз его не забудут. *** В комнате не было окна, через которое мог бы проникать свет. Свеча на столике прогорела целую вечность назад. Там изначально было немного — наверное, и до них её неоднократно использовали — теперь же на столе остался только бесформенный комок воска. Она думала, что знакомая обстановка поможет ей сделать это — притвориться, что Иккинг всего лишь очередной привлекательный мужчина. А потом она в последний момент струсила, и ей оставалось только подавиться своим сожалением. [либо же — проглотила немного душистой руты. Я не понял что тут произошло — прим. пер.] Он был другим — разумеется, он всегда был другим — и она не могла его забыть, потому что таких людей просто не забывают. Он очень фамильярно с ней обращался, возможно используя большой опыт прошлых отношений — но это добавляло интимности, которой она никогда не испытывала. Никогда не дели постель со слишком знакомым мужчиной Камикадзе хотелось взглянуть на него, в последний раз увидеть его профиль, как бы плохо различим он не был — но из-за этого всё стало бы только тяжелее. Она должна была продолжать притворяться, что всё не так как есть. Когда выбираешь партнёра, всегда будь объективна Она глубоко вздохнула, чувствуя его запах, и свой, и общую затхлость комнаты, готовясь к самой сложной части ночи. Ей ещё оставалось уйти. Она была Болотным Грабителем; Это было частью их правил. Никогда не веди за собой мужчину. Всегда будь открыта в своих намерениях. Не давай им возможности убедить себя в обратном. Исчезни до того, как он сможет тебя остановить. Это предназначалось в основном для молодых женщин: стандарты, которые смогут удержать их на верном пути. По мере того, как Грабительница становилась старше, причудливые желания имели над ней всё меньше власти. Иногда некоторые соблазнялись перспективой замужества, но Камикадзе не была одной из них. Не могла быть. По щелям в потолке было понятно, что ещё ночь, а отсутствие звуков вокруг и на первом этаже показывало, что посетители давно ушли. Идеальное время. Отточенными практикой движениями, Камикадзе отстранилась от тела рядом с собой и выскользнула из-под грубой простыни, так тихо как могла. Она могла поклясться, что нисколечко его не потревожила, а постель даже не шелохнулась. Её движения были слишком плавными для этого. Поэтому она судорожно вздохнула, когда почувствовала, как на её запястье нежно сомкнулись сильные пальцы. — Останься. Она ничего не могла разглядеть в темноте, но по его хриплому голосу было похоже, что он едва ли проснулся. И она была готова поспорить на свой бронзовый кинжал, что его глаза были закрыты. Она попыталась вырваться — впрочем, не слишком усердно, потому что звук его голоса был для неё подобен цепям. — Мне нужно, — прошептала она,— Я должна. — Останься, — повторил он, увереннее, но не менее сонно. — Обещаю, ты уйдёшь первой. И он дёрнул её достаточно сильно, чтобы сломить остатки её сопротивления. Кровать была совершенно никудышная, и к тому же пропахла их похотью — но почему-то её теплота казалась привлекательнее всего остального на свете. Тот факт, что он так хорошо понимал её — её потребности и её желания — позволил ей снова прильнуть к его боку. Никогда не целуйся Этой ночью она уже нарушила слишком много правил. Он может касаться тебя губами где угодно, кроме твоих губ Так что изменит ещё одно? Камикадзе опустилась обратно на матрас, устроившись под покрывалом. Она позволила Иккингу прижать себя поближе, так что их ноги переплелись. Она была так близко к нему, что могла разобрать: его глаза действительно закрыты. Она задумалась на мгновение, знает ли он вообще о том, что его рука поглаживает её бедро. Впервые в жизни Камикадзе была не против мужских рук на своём теле не в момент плотских утех. Она не сбилась с пути, она просто… откладывала неизбежное. Это был Иккинг, в конце концов. Они вместе постоянно влипали в переделки. Это была просто переделка другого характера. Может, в этот раз, она останется до утра. Иккинг понимал, чем она была, кем она была. Он ничего не ожидал от неё, кроме, возможно, прощения. Она прижалась лбом к его ключице и вдохнула его запах. На эту ночь, она притворится. Притворится, что она не Болотная Грабительница, и что в этом мире Иккинг никогда не улетал. Что это возможное будущее, которое они потеряли давным-давно. А утром Иккинг этого уже и не вспомнит. *** От автора: Я не одобряю насилия в отношениях (не фанат техники Астрид «Бей и целуй», особенно преувеличенной), и полностью на стороне Иккинга. Поцелуи не были распространены в Европе средних веков, особенно в низком классе; Думаю, это было связано с плохой гигеной рта. Но в Греции и Риме поцелуи были очень распространены. Именно поэтому Ками была немного шокирована поцелуем. Иккинг постоянно жуёт кору, он мог бы сниматься в рекламе Colgate. Я не фанат длинных описаний и верю, что в 99% случаев параграф можно ужать до пары точных фраз. Так почему же я написала такую нудятину? *вздох* Ну, я извиняюсь за все эти внутренние монологи. Я пыталась создать некоторую смесь смущения и желания. Сделать шаг за грань дружбы всегда сложно — особенно когда знаешь, что ваши отношения невозможны. Я также вынуждена напомнить, что Иккингу и Ками по семнадцать, так что логика и чувство ответственности подавлены гормонами. Я думаю, что многие из нас пережили это или сейчас переживают. *различные благодарности коллегам и читателям*