История Иккинга (ориг. Hitchups)

Астрид сильно ударилась плечом о деревянную дверь Медового зала, когда протискивалась внутрь. Впрочем, её уставшее тело даже не заметило тупого удара — она продолжала углубляться в безлюдный зал. Она пришла сюда не за едой или питьём — их здесь не было в этот час, когда даже самые отважные пьяницы разошлись по домам. Её любопытство подстёгивал неяркий свет, который было заметно за приоткрытыми дверями Зала даже из тихой застывшей деревни. К тому же, одного мужчины сегодня не было весь день — поэтому она взобралась по ступеням, несмотря на протесты раненой ноги. Оттерев с груди немного засохшей крови, она рассеянно отряхнула пальцы. На самом деле ей бы не помешала ванна. Она перевязала ногу после драки с удачливым драконом, закинула в себя немного еды и отправилась прямиком на работу перестраивать ангар ещё до того, как солнце полностью взошло. Хотя она уже практически валилась с ног, её сознание настаивало на том, чтобы отыскать своего неуловимого друга до заслуженного отдыха. Закоченевшие, немного хромающие ноги принесли её к единственному источнику света в зале. Единственная свеча на столе погружала весь зал в неровные тени, заливая светом большую сгорбленную фигуру рядом. — Рыбик. Ей не надо было повышать голоса — дерево и камень замечательно разносили его по обширному пространству. Вероятно, сбитый с толку новым звуком, Рыбьеног пробормотал что-то себе под нос, неслышимое на таком расстоянии, и вычеркнул что-то на пергаменте перед собой угольной палочкой. Она прошла ещё несколько шагов, прежде чем упёрлась здоровой ногой в угол стола. — Рыбьеног. Мужчина вздёрнул голову, на этот раз осознав присутствие кого-то ещё. Его глаза были широко открыты — Астрид увидела, как зрачки резко сократились из-за встречи со свечой. — Астрид… — он моргнул несколько раз, — Что ты здесь делаешь? Если он и был шокирован, обнаружив себя в одиночестве в темноте, он это успешно скрывал. Собственно, как только он с ней поздоровался, его глаза снова вернулись к разбросанным перед ним кусочкам овечьей кожи. — Что ты делаешь здесь? — резко ответила она. Перебросив одну ногу через скамью, она уселась напротив него. Боль в бедре под повязкой дала о себе знать, но она её игнорировала. Молодой человек тяжело вздохнул, как если бы он только что проиграл в напряжённую игру. Он постучал толстым пальцем по чему-то перед ним. — Вот. Прямо здесь. Астрид знала, что даже если бы она прочитала это с правильной стороны, она бы мало что поняла. Там были символы, которых она никогда раньше не видела — какие-то формулы, покрывающие каждый дюйм пергамента. Даты, подсчёты, линии поверх линий, связывающие их все воедино. Она бы скорее назвала это колдовством, чем логикой. — Вот что? — Она устала. Она хотела помыться. Она вообще не представляла, зачем сюда пришла. Рыбьенога она нашла ровно там, где и ожидала. Он был жив, и выглядел более замотанным чем те, кто сражался в ночном налёте. Ладно, этот момент действительно беспокоил её. Рыбьеног снова постучал по этому месту, ни на мгновение не сдвигая с него глаз. — Я просчитался… прямо тут. — Он продолжал размеренно стучать пальцем по вычислениям, будто в каком-то скорбном танце, напоминающем ему о его ошибке. Сколько бы Астрид не щурилась, она знала, что техническое значение символов ускользнёт от неё. — Я был неправ, — пробормотал Рыбьеног, когда она ничего не сказала сразу. — Я думал — они должны были… — Он не мог подобрать слова. Раздражённо он оторвал руку от записей и вцепился в волосы. Его шлем стоял рядом на столе, и Астрид видела, что он частенько обращался к своим волосам в процессе работы. Большая часть очень короткой косы, которую он пытался носить, совершенно растрепалась. — Я высчитал, что в эту ночь должен был быть рейд, а не… Не в прошлую… И мы не были… Теперь Астрид поняла. — Рыбик, — она вздохнула, не уверенная как разрулить ситуацию поделикатнее. — Рыбик, всё в порядке. Он ударил ладонью по столу — неожиданно и быстрее, чем он вообще был способен по представлениям Астрид. Она услышала тихий треск, разнёсшийся по всему залу — проявление силы, которую этот человек редко демонстрировал. — Всё не в порядке! — огрызнулся Рыбьеног, подняв на неё голову, возможно впервые за их историю. Клок светлых волос упал ему на лицо — но он его игнорировал, потому что другой рукой яростно размахивал в направлении улицы. — Посмотри! Посмотри что случилось! Семь процентов пострадавших! Поставки еды уменьшились на двадцать процентов! Урон, восстановление которого потребует недель — недель, которых у нас нет! А всё потому что я — потому что… Снова, казалось, слова покинули его. Астрид даже не вздрогнула от нетипичного проявления силы. — Мы были всё же более готовыми, чем могли бы, — мягко напомнила она. — Мы уже перевели большую часть скота в пещеры. У нас было больше людей, потому что мы не высылали никаких экспедиций. Разумность этих слов дошла до него, и наследник Ингерманов остыл так же быстро, как и взорвался. Он уселся обратно на своё место, окружённый ещё более сильной аурой поражения. Астрид нахмурилась, глядя на него, на то как его плечи опустились под ношей, которую ей не понять. Она могла реагировать по обстоятельствам. Она могла защищать то, что было перед ней, силами и средствами в её непосредственном распоряжении. Но предсказания? Вычисления? Чтобы вся деревня полагалась на так много ненадёжных вероятностей, интерпретированных одной ей? Здесь было слишком много возможностей провалиться, возможностей всех разочаровать. Рыбьеног взял на себя эту ответственность — ответственность, столь выходящую за рамки стихии Астрид, что она была рада тому, что её никогда не рассматривали на эту роль. Его прогнозы были восхитительны, когда сбывались — но во всех остальных случаях… Теперь он понял тяжесть этой ноши, и последствия ошибок — последствия. Которые будут только расти по мере того, как Олух будет рассчитывать на него больше и больше. А теперь Астрид была свидетелем того, как он разваливается на части под этим грузом. Рассматривая эти морщины беспокойства на его исхудавшем лице, Астрид задумалась — осознаёт ли Стоик, какое давление он оказывает на её бывшего одноклассника? Они все делали разные вещи — Сморкала занимался тренировками, Задирака экспедициями, и Забияку таскали туда и сюда разные матроны, но она всё же находила время на жалобы Астрид и подготовку к битве. Но Рыбьеног оставался здесь — в углу Медового зала или в своём фамильном доме — сгорбленным над письмами, заметками, чертежами, становясь бледнее с каждым днём по мере того, как стресс выматывал его — по мере того, как разваливалась их деревня. Обстоятельства могут быть другими, но результат Астрид хорошо помнила. Это ощущение — когда нацелился слишком высоко, а потом наблюдаешь, как жизнь выскользает из рук. Беспомощность, стыд, ярость… Она протянула руку через стол и положила ладонь на его чертежи. Его опущенные глаза остановились на окровавленных костяшках пальцев. Ей действительно надо было помыться. — Рыбик, — мягко произнесла Астрид, — Я хочу помочь… Он уже тряс головой, не желая её слушать. — Ты не можешь — ты… Это не то, с чем ты могла бы помочь. Твоё обучение займёт слишком долго, а у меня и так уже полно дел. И ты нужна там — снаружи… — Ты ел что-нибудь? — перебила она, рассматривая его тело в свете свечи. Он выглядел похудевшим — и совсем не выглядел здоровым. Он выглядел неуверенным, оплывшим, с тёмными мешками под глазами и толстой складкой на лбу — наверное, из-за того, что он слишком часто хмурился. — Я не знаю, — странно ответил Рыбьеног на простой вопрос. Выражение взволнованности вернулось к нему, и он раздражённо почесал бороду. — Я не могу думать со всем этим — не могу думать ни о чём другом. Я просто… Я не могу позволить этому случиться снова. Мне надо трижды — нет, четырежды! — перепроверять свои вычисления. Это было неприемлемо… — Рыбик! — рявкнула Астрид, прерывая его бормотания. Но продолжила она уже мягче: — Не делай этого с собой. Ты нужен нам здоровым. Наконец, наконец он посмотрел на неё. Шок на его лице от её слов быстро превратился в слабую, извиняющуюся улыбку, показывающую ещё подростковые черты его лица. — Я не боец. — Нам нужен твой ум, — сразу парировала Астрид. Она бы сразу сообщила ему, что у них достаточно бойцов — если бы это было правдой. Но Рыбьеног стал совершенно по-своему ценным. — Ты стал нашей лучшей защитой, ты понимаешь это? Блондин фыркнул, однозначно давая понять своё мнение по этому поводу. Но чужая гордость не могла помешать Астрид доказывать то, во что она верила. — Твои предсказания, твои схемы… Без них мы бы никогда не подготовились вовремя. — Но я… Астрид подняла руку. — Ты не можешь быть всегда прав. Мы это, конечно, понимаем. Ну, большинство из нас. — Рыбьеног немного осел при этих словах. Но Астрид не обратила внимания. — Мы благодарны тебе за то, что ты дал нам. Я не хочу думать о том, что мы бы остались без тебя в такой момент. Рыбьеног сохранял скорбное выражение лица. — Это я вычислил, пропади оно пропадом. Это, уф… — Ты не должен рассказывать мне об этом, — прервала его Астрид. — На самом деле, я даже не хочу это знать. Молодая женщина решила, что хотя она и не могла прямо сейчас ослабить погружение Рыбьенога в самобичевание — она могла по крайней мере напомнить ему, что друзья о нём не забыли. — Иди поспи немного, а завтра приходи с нами выпить. Будем играть в передай рог. Он покачал головой. — У меня нет времени… — Найди время. Это важно. Она знала. Это теперь была их жизнь. Если они не найдёт времени для веселья между налётами — то веселья не останется. — Позаботься о себе, — сказала она, — Позаботься об этом, — она стукнула его по голове костяшками пальцев. Он поморщился от острой боли и помял это место с раздражённой гримасой. Астрид улыбнулась самой себе — беззлобная гримаса была шагом в нужном направлении, насколько она могла судить. Она развернулась на месте и отправилась в сторону дома, думая сейчас только о постели. — Правда, поспи немного — бросила она через плечо, прежде чем раствориться в темноте за дверью. Рыбьеног смотрел ей в след некоторое время. — Ага… — запоздало пробормотал он. Его глаза жгло от перенапряжения, и он обнаруживал, что раз за разом перечитывает одни и те же заметки — а в голове ничего не остаётся. Может, ему действительно надо было вздремнуть. Он провёл целый день в этом углу, на этом месте. Он просто не мог заставить себя выйти на улицу и помочь с ремонтом. Стыд заставлял его оставаться в Медовом зале, копаться в последних письмах от корреспондентов, таблицах предыдущих рейдов… Он искал хоть что-то, что могло бы объяснить случившееся. В конце концов он нашёл это — свою ошибку. Эту ошибку он не мог позволить себе повторить. Он продолжал пялиться на записи, и его собственные письмена казались ему всё менее и менее знакомыми. В нем снова начало закипать раздражение. Как мог он защитить деревню единственным известным ему способом, если его бесполезный мозг отказывался работать как надо? Он нашёл ошибку — но как он мог предупредить её повторение? Как мог он успевать за возрастающей частотой атак, если ему требовалось всё больше и больше времени на разбор вычислений? — Этого недостаточно, — простонал он, запустив в причёску обе руки. — Этого никогда не будет достаточно. *** Тени были, наверное, самой важной особенностью ночи. Они прекрасно подходили для укрытия, люди предпочитали избегать их, и, при правильном прочтении, они могли служить символами или предупреждениями. Каждое движение, каждый проблеск света ясно и чётко разговаривал с Иккингом в ночной тишине. Именно так он сумел забраться так глубоко в центр деревни Олуха во время новолуния. Общая планировка деревни сохранилась примерно такой, как он помнил — хотя общее число домов немного уменьшилось. Иккинг легко мог распознать признаки недавнего рейда — столько всего было обуглено или сломано, и просто немерено запасов и строительного дерева сложено рядом на земле. Можно надеяться, это значило, что у него есть немного времени до следующего рейда. Тень на земле потемнела и дёрнулась. Удлинняющие злобные черты на вытоптанной земле предупредили Иккинга о приближении патрульного задолго до его появления. Иккинг крутанулся на месте и спрятался позади конструкции, к которой прижимался. Это был недочиненный дом, без крыши и весь обугленный. Он не думал о судьбе жившей тут семьи; Его голова была занята миссией и тем, чтобы не быть пойманным. Мягкая кожа его обуви легко соприкасалась с землёй, и он беззвучно ускользнул с вида как раз перед тем, как прошёл патрульный. Иккинг следил за тенями на земле, пока они не вернулись на прежнее место и он не решил, что безопасно выходить. Он продолжил путь вокруг развалин, рванув к более свободному участку при первой возможности. В таком бардаке было небезопасно. Он мог легко наступить на какую-нибудь недогоревшую гнилую деревяшку и выдать своё расположение. С другой стороны, у обитаемых домов тоже было небезопасно — там любая ночная пташка могла выглянуть из окна и заметить что-то в ночи. На самом деле, Иккинга это особо не беспокоило. На нём был самый тёмный плащ, и он вёл себя слишком скрытно, чтобы его поймали деревенские, привыкшие только к лобовым атакам. Он уже пробрался от опушки, через деревянный мост, и зигзагом промчался через середину деревни — над портом, но ниже дома вождя — и мимо нескольких фермерских домов. Он покрывал самые большие открытые участки, когда луну закрывали тёмные тучи. Он прижимался к стенам зданий, предпочитая задние стороны, подальше от окон и дверей. Пока что он вёл себя умно. Пока что ему очень везло. Теперь перед ним был последний, держащийся на верёвках мост, связывающий Олух с ближайшей из стоячих каменных колонн в море — его целью. Иккинг начал очень медленно перебираться через него, намного осторожнее чем через другие: резкие движения на раскачивающейся конструкции вызвали бы ненужный шум. Он держался одной стороны, ступая только туда, где под деревом был верёвочный узел. Он старался ступать легко и не в середину досок — которые, которые он знал, ежедневно выдерживали огромный вес и заскрипят от малейшего возмущения. Несмотря на все усилия, бесшумно мост пересечь не удалось, поскольку любое давление на доски выживало жалобный писк. Было очень много остановок и попыток вслушаться в темноту, прежде чем злополучный мост остался позади. К счастью, мост был недлинным, и скоро Иккинг крепко стоял на ногах на пятачке травы. Он проследил глазами за вьющимися ступенями, выбитыми в камне его предками и взбирающимися вверх на один из дозорных пунктов Олуха. Правда, эти вышки были полезнее, когда единственной угрозой Олуху были недовольные соседи. Но эта колонна была ближе всех к Олуху, и поэтому служила сразу нескольким целям. Если Иккинг правильно помнил, наверху он найдёт дозорного и цель своих поисков. Молодой шпион двинулся вверх по ступеням, помогая себе рукой для равновесия, и изо всех сил вслушиваясь в происходящее позади и всматриваясь вперёд на предмет движения. Очень скоро он добрался до верхней точки островка и нырнул в сторону единственного рукотворного строения. Сгорбившись. Он прижался к высокому фундаменту и закрыл себе ладонью рот, чтобы не выдать себя случайно неровным дыханием. Затем он медленно выпрямился, так что его глаза стали вровень с верхом полу-стенки. Пару мгновений Иккинг смотрел на тени, пляшущие на одной из восьми колонн, поддерживающих крышу. Тени эти были не от костра, а от луны, освободившейся от туч и отражённой океаном. Когда некоторое время ничто не нарушало этот зачаровывающий танец света, он рискнул выглянуть наружу. Наблюдатель был на месте — его ноги лежали на ограждении, уравновешивая его на задних ножках стула. Рогатый шлем был сдвинут вперёд, чтобы прикрывать глаза, а из приоткрытого рта разносился равномерный храп. Идеально. Никого не придётся травить. Положив руки на полустенок, Иккинг внутренне напрягся и со вдохом встал. Он снова замер, когда его ноги примостились рядом с руками — сейчас он был бы совершенно видим для стражника, если бы он проснулся. Виккинг мощно всхрапнул и пробормотал что-то о Болотных Грабителях. Иккинг ухмыльнулся самому себе. Он спрыгнул со стены — так же бесшумно, как и пришёл — и прокрался к рядам клеток за спиной стражника. Примерно дюжина птичьих бусинок-глаз уставилась на него из деревянных клеток. У остальных посыльных ястребов головы были спрятаны под крылья. Иккинг нагнулся к клеткам в нижнем ряду — тем, пропажу из которых дольше не заметят — и выбрал птицу, которая уже на него смотрела. Будить ястреба — только ещё раз рисковать. — Эээ, вы снова… с этими цепями… Заслушав слова, Иккинг вжал голову в плечи. Прикусив губу, он оглянулся на стражника — но тот не передвинул ни ног, ни шлема. Вскоре храп возобновился, и Иккинг с облегчением понял, что он просто говорил во сне. Отпустив губу, он теперь прикусил щёку изнутри, чтобы не засмеяться — отчасти из-за нервного перенапряжения. В любом случае, он вернулся к своему делу, с нескольких попыток открыв клетку — спасибо скудному освещению. Клетка открылась с негромким, но жалобным скрипом. Засунув туда обе руки. Иккинг вытащил птицу, нежно, но крепко удерживая её поверх крыльев. К счастью, эта птица была достаточно обучена и не издавала слишком громких звуков. Иккинг ежесекундно оглядывался проверить, что стражник не шевелится. Потом он попытался засунуть ястреба в мешок, который принёс с собой — настолько аккуратно, насколько мог, не вызывая переполоха. К несчастью. Такая идея транспортировки ястребу не понравилась. Он крикнул, когда плотная ткань опустилась ему на голову. Ткань топорщилась в разных местах. Когда птица внутри пыталась бить крыльями. — Шшшш!.. Шшшшш!... — Иккинг подавлял свою собственную панику, пытаясь угомонить птицу с помощью той же ауры спокойствия, которую он применял на драконах. Его руки понемногу закрывали создание в мешке, ослабляя хватку вокруг крыльев — но глаза тем временем неотрывно наблюдали за стражником. Тот, впрочем, легко мог оказаться худшим кандидатом на роль стражника за всю историю плохих выборов стражи. Если бы он проснулся, Иккинг был готов отбросить осторожность и выбираться напролом. Но мужчина не проснулся, и постепенно птица успокоилась, то ли оставив тщетные попытки выбраться на свободу, то ли просто приняв новое окружение. Она только мягко крикнула, когда Иккинг встал на ноги. Стражник снова фыркнул и ещё что-то пробормотал. Перевязанная рука потянулась к носовому платку у него на груди. Каждое движение викинга заставляло холодную дрожь пробегать по сердцу Иккинга. Кровь так сильно стучала у него в ушах, что он думал, что его стошнит. Но он не мог отрицать возбуждения от близости к успеху — успеху, который может разрушить малейший неверный шаг. Птица шуршала в мешке и Иккинг понял, что действительно пора убираться, пока она не потеряла терпение и не устроила тут шумную сцену. Он прокрался обратно к полустенку, быстро поняв, как нести мешок так, чтобы он не очень трясся. — Каммммми… Тыы… Иккинг замер, положив одну руку на стену и зажав другой немного двигающуюся птицу. Он обернулся и пригляделся к стражнику, уверенный что ослышался. — …они… такие большие… Иккинг знал, что пора уходить. Он получил то, за чем пришёл, и мог так же бесшумно скрыться. Выбивать стул из-под спящего стражника было бы непрактично и по-детски. Он задержал взгляд на видимой челюсти. Он был уверен, что знал этого парня. Он узнал эту уродливую родинку на шее… Даже при такой никудышной видимости она была заметна. Боги милостивые. Гроди Брюхорсон. Теперь Иккинг вспомнил. Парень с булавой, на четыре года его старше, который любил притворяться, что потерял контроль над своим оружием рядом с лицом Иккинга. Из-за него Иккинг до сих пор недолюбливал шипы. — Мммм…. Жирные губы несколько раз хлопнули. Подтёки слюны Гроди блестели в лунном свете. Мешок снова зашуршал. Иккинг знал, что ему действительно нужно прямо сейчас уходить. — Хваттии хвать хвать… Правда. Ему пора. Пальцы Гроди начали дёргаться, будто сжимая что-то. *** Беззубик рыл землю когтями в попытках выразить хотя бы часть своего волнения. Тёмная и тихая деревня оставалась таковой на всём протяжении его бесконечного ожидания. Это сводило с ума. Как долго он должен был оставаться здесь, выжидая? Парень чуть яйцо не снёс, когда Беззубик пытался убедить его подлететь в сторону искомой цели. Иккинг очень ясно выразился, что Беззубик и близко к деревне приближаться не должен. Даже небо не было безопасным — он в этом был убеждён, как бывший местный житель. Так что Беззубик подчинился приказу Иккинга оставаться на кромке леса и не дёргаться, пока Иккинг не вернётся невредимым. — Я вернусь, ты и не заметишь. Не беспокойся. Они не стали бы менять планировку деревни. Я могу о себе позаботиться… Ага, позаботиться о себе, напоровшись аккурат ещё на какое-нибудь оружие. Парню потребовалось почти двое суток, чтобы оправиться от болезни, настигшей его в Гнезде. Иккинг пытался выдвинуться прошлой ночью, но Беззубик посчитал его слишком бледным, и отложил его «потрясающий план» ещё на сутки. Впрочем, они перебрались в тот овраг, где началась их дружба. Двух своих последователей они оставили в безопасности на Колтуре — так Иккинг называл тот остров. (1) Он, похоже, лежал сразу за пределами владений Демона. Беззубик верил, что это к лучшему. Этим двум дракона ещё предстояло восстановиться, и Беззубик не хотел рисковать безопасностью Иккинга в случае, если они вдруг снова сойдут с ума. Они выглядели совершенно здоровыми — ни у кого не было серьёзных повреждений, оба могли летать и охотиться сколько вздумается. Странно, что оба решили остаться на острове. Хотя им и был любопытен человек, выбравший спасти их — и это предрасполагало к принятию ими сюсюканий Иккинга — они всё же страдали от восстанавливающейся гордости. Она заполняла их ужасающим осознанием, которое сам он помнил так хорошо… Они тоже захотят отомстить Демону. Уши Беззубика встали торчком на многообещающий звук: топот ног по земле — практически неслышимый для человека, но такой знакомый, потрясающий и приближающийся. Его глаза, сверкнувшие в темноте, заметили Иккинга, несущегося через каменный мост, с большим мешком на руках. Беззубик выпрыгнул из-за деревьев и встретил Иккинга, когда тот и трёх шагов от моста пройти не успел. — Всё отлично! — возбуждённо прошептал Иккинг, легко игнорируя тот факт, что дракон обнюхивает его в упор с головы до пят. ::Ты в порядке?:: — В полном! — Беззубик видел, как глаза Иккинга сверкали в свете, пригодном только для ему подобных. Его веснушчатые щёки раскраснелись от бега, и волосы немного растрепались, но широкая улыбка на его лице рассеяла все тревоги Беззубика. Человек поморщился и немного ткнул мешок. — Надеюсь, этот малыш тоже… Птица вела себя необычайно тихо во время заключительной части их побега — когда он подумал «к чёрту всё» и рванул прямиком к дракону. В конце концов у него закончилось терпение, как бы весело ни было прятаться. Изнутри раздался птичий крик и усердное трепыхание. ::Не понимаю, почему это было необходимо:: — заметил Беззубик. Иккинг запрыгнул в седло, случайно стукнув птицу о крыло Беззубика, и поморщился от особо резкого крика. — Я уже объяснял тебе… Мне надо связаться с отцом. В один прекрасный момент он осознал, что не хочет контакта лицом к лицу. Не сразу, по крайней мере. В такой ситуации слишком много возможностей для катастрофы — не важно, с Беззубиком он или без него. ::Есть и более простые способы, я уверен…:: — Но мне может понадобиться постоянная связь. То есть… Он ответит, и тогда мне понадобится ответить на тот ответ, но если я оставлю его лично — он будет ждать меня… Беззубик фыркнул. Иккинг поджал губы. — Послушай, я не хочу с ним рисковать. Кто знает, каковы его чувства по поводу… всего этого, — он показал на самого себя и на дракона. — А так мы можем поддерживать нормальное, приемлемое общение, столько сколько понадобится, пока мы не придём к соглашению. Мне просто надо его начать… Поскольку он не знает, что я тут. ::И птица — самый лучший способ это сделать?:: — Ну, первой моей мыслью было послать Жуть, — серьёзно ответил Иккинг, — но я не был уверен, что он пришлёт её обратно. ::Ясно:: — вздохнул Беззубик, — ::Надеюсь, в этот раз ничего катастрофического не случится:: Он не слышал никаких криков тревоги за время отсутствия Иккинга. — Я говорил тебе, что не случится, — ухмыльнулся парень. Он поплотнее устроил взволнованную птицу у себя на коленях. — Полетели. ::Можно я её съем, когда мы закончим?:: — …Нет. *** Стоик Обширный вытянул руки над головой и мощно застонал, синхронно с его затрещавшей спиной. Этой ночью он спал крепко. Долгая битва и целый день стройки после этого любого мужчину заставит свалиться в кровать. Он двинулся вниз на деревенскую площадь, один упругий шаг за другим. Этим утром он чувствовал себя хорошо — впервые за долгое время, вообще говоря. В этот раз нанесённый ущерб был не таким большим, и они успешно восстанавливались. Последняя экспедиция охотников принесла столько добычи, что хватит пожалуй на месяц — если им удастся сохранить мясо. Скоро им понадобится купить соль и специи, но ближайшее будущее выглядело настолько привлекательным, насколько жизнь на Олухе вообще может быть таковой. — Ремонт проходит нормально? — спросил он у брата, когда путь привёл его к Шипастому. Седеющий брюнет кивнул, положив руки на бёдра и наблюдая за стремительным восстановлением хозяйства Халвдана. — Ага. Почти закончили на этом уровне… — Шипастый приподнял бровь и искоса взглянул на Стоика. — А ты, я погляжу, спишь допоздна? — Да помолчи ты. Я уже не такой молодой, как раньше. Он мог поклясться, что почувствовал что-то неприятное в позвоночнике, когда сцепился с тем Пристеголовом. — Если думаешь, что это достойный повод, то жестоко ошибаешься. Оба брата вздрогнули, когда услышали позади себя дрожащий голос, и, поглядев вниз, обнаружили улыбающуюся деревенскую Старейшину. — Доброе утро, мадам, — немедленно поздоровался Стоик. — Старейшина, — уважительно кивнул Шипастый, хотя и нахмурившись. Низенькая старушка беззаботно рассмеялась. — Никакие следопыты в мире не могут тягаться с целой жизнью опыта подкрадываться к людям! — Как тебе удаётся быть такой энергичной? — спросил Стоик невзначай. Его спина всё ещё ныла от того, что он сделал два дня назад — что бы это ни было. Если он уже был на прямом курсе к старости — он представить себе не мог, чтобы через двадцать лет быть таким жизнерадостным. — О, ей всё удаётся гораздо лучше, чем другим, — проворчал кузнец, обходя Старейшину на почтительном расстоянии. Плевака предпочитал свой протез, занятно перемещаясь так, что наступал на него чаще, чем на здоровую левую ногу. Старейшина фыркнула. — Тебе не стоит недооценивать старую бедную женщину. — Наверное, он просто не услышал, как ты подошла, — вступился Шипастый за друга, но ему на лицо всё равно заползла улыбка. — Ага, — подмигнул ему брат, — целая жизнь в скрытности. Плевака подошёл поближе к их компании. — Да, да… Последствия большого опыта. В этом случае, сомневаюсь, что мы заметим, когда она так же скрытно откинет копыта. Старейшина двинула ему клюкой по ноге — уже второй раз за это утро. — Ай! Женщина! У меня только одна нога! Шипастый похлопал Плеваку по голове. — Стоит уважать Старейшину. — Но она ..! — Я просто хотела убедиться, что моя смерть станет скорее поводом для праздника, чем скорби, — заверила Старейшина с небольшой улыбкой. — Я ожидаю, что будут подавать только лучший эль, а мой плот будет из осины. Я хочу, чтобы мой янтарный амулет был у меня на шее, а серебряный — на руке. Я хочу три своих золотых цепочки у меня на груди, а четвёртую — моя дочь знает какую — я завещаю моей младшей внучке. И я хочу, чтобы были танцы! Лучше бы вам устроить что-нибудь побольше простого сожжения. Мужчины несколько секунд в молчании смотрели на неё. — Вижу, ты уже серьёзно всё распланировала, — нарушил молчание Стоик. — Эй! — Все четверо повернулись и увидели Задираку Торстона, который нёс на плече вязанку дров. Другой конец был у его сестры. — Деревня сама себя не починит, знаете ли! Он не стал дожидаться ответа, а, не замедлив шага, продолжал путь. Брови Стоика взлетели. — Ах ты мелкий… — Эй. Он просто зол, что охоту отложили, — вмешался Плевака. — Это и хорошая новость. Можешь представить, что бы мы делали без половины людей? Это была бы… Пронзительный крик ястреба прервал слова Плеваки. Мужчины, задрав головы, следили за великолепной птицей, которая заложила один круг и приземлилась на выставленную руку Стоика. Он вытащил письмо, привязанное к ноге птицы, и переместил руку поближе к Шипастому, чтобы курьер мог перепрыгнуть на новый насест. — Хмм, — пробормотал Плевака, пока Стоик разворачивал свиток, — Ещё довольно рано для ответа от Адских Псов… — Нет. Оно… Оно от Иккинга, — голос Стоика сорвался. Он уже не так остро переживал отбытие сына. Он был сфокусирован на деревне и на этой полной катастрофе в ходе войны, что стабилизировало его внутренние эмоции. Он отложил действия Иккинга на задворки сознания, чтобы оставались силы и время для других вещей. Когда же он думал об Иккинге, он старался думать только о том последнем письме, полученном около года назад. Иккинг прислал им записку, достойную начинающего вождя: дипломатичную, нейтральную, и оставляющую массу возможностей для дальнейших объяснений. В хорошие времена Стоик мог даже рассматривать мысль, что Иккинг помог деревне. — Что там написано? — тихо спросил его брат. Стоик сглотнул и зачитал вслух всё письмо. — Стоик, вождь Олуха… Я пишу тебе, чтобы сообщить, что я вернулся на Архипелаг. Моё исследование войны было активным и продуктивным, и недавно я совершил некоторые тревожные открытия, о которых, по моему мнению, ты должен знать. Я был в Гнезде, — здесь Стоик поневоле остановился ненадолго, — Я — Я видел этого Демона, который контролирует драконов. Для Викингов перспективы плохие. Я прошу встречи, чтобы мы могли обсудить эти открытия на нейтральной территории, и, возможно, найти способ совместно победить эту тварь. Надеюсь, мы можем сформировать временный союз. Он должен продержаться только на протяжении войны, и потом мы можем разойтись своими путями. Пожалуйста, поторопись с ответом. Иккинг. — Вау, — пробормотал Плевака, когда Стоик закончил чтение и просто пялился в письмо. — Вау. Он не знал, что вообще тут ещё сказать. — Ага, — прошептал Стоик. — Это тяжёлые новости, — продолжал кузнец. — Но, с другой стороны, диким он не выглядит, — добавил Шипастый. — Всё ещё пользуется своим мозгом. Даже добыл себе постового ястреба… — Ты так думаешь? — подала голос Старейшина, напомнив мужчинам о своём присутствии. Она внимательно смотрела на птицу, подняв брови. Шипастый проследил за её взглядом и заметил пометку на чешуйчатой ноге — знак собственности. Ярко-красный знак Олуха. Он медленно моргнул. — Эээ… он наш? Все мужчины подвинулись ближе к ястребу. Ошибки быть не могло: каждый из них использовал эту конкретную птицу, и по несколько раз. — Как он… Засранец! — выругался Плевака. — Он был в деревне? — Или у него тут есть связной, который передал ему птицу, — предложил Шипастый. — Хотя… Птицу нужно было бы снова ему представить, чтобы это было хоть как-то полезно… — В любом случае… он близко, — пробормотал Стоик, обеспокоенный идеей присутствия Иккинга в их деревне. Его брат покачал головой. — Верхом на драконе? — сказал он, — Он легко перепрыгивает с острова на остров. К этому времени он может быть уже на полпути обратно к Шетландам. Плевака продолжал бормотать себе под нос. — Но о чём вообще думал этот идиот? На него же могли напасть! Безмозглый парень… Стоик игнорировал слабо скрытое беспокойство Плеваки о здравии Иккинга вместо забот о том, как изгнанник проник в их деревню с целью воровства — потому что он и сам испытывал такие же чувства. — Созывай совет. *** — Ты ведь не серьёзно?! — воскликнул Хоарк, традиционалист как всегда. — После того, что он с нами сделал? Ты серьёзно думаешь о том, чтобы… — А что именно он сделал? — вклинился Плевака. — Предупредил нас не тратить время в поисках Гнезда? Дал нам информацию о математике этой войны? — Ну, он явно не лишил нас очередного драконоборца, — пробормотал Ак, заработав немного смешков из толпы и заметно больше хмурых лиц. — Он ничего не подтвердил! — проорал голос с задних рядов в ответ Плеваке. — Но он утверждает, что может! — контраргументировал кто-то. — Хватит! — прорычал Стоик, и собрание погрузилось в тишину. — Посмотрите на нас! Посмотрите, чем мы стали! Присутствующие так и сделали. Это собрание было намного больше обычного совета — но это потому, что здесь был каждый, кто мог держать в руках оружие. Это были все их защитники. Стоик и сам последовал своему совету. С каждой встречей ему было всё сложнее увидеть в толпе товарищей его собственного возраста. Пожилые воины очень помогали поддерживать Олух на плаву, но молодое поколение лучше приспосабливалось. Они выживали, и быстро учились убивать драконов самыми разными способами. Скоро они вытеснят своих родителей. По правую руку Стоика стоял его самый доверенный совет — его брат, Старейшина, его лучший друг… Но сейчас он смотрел налево. Там находилось будущее деревни — его племянник, парень Ингерманов, чья логика оказалась полезнее хорошо отточенного меча, и девица Хофферсон, в которой он частенько видел самого себя. Иронично, учитывая её роль в изгнании его сына. Он наблюдал за тем, как Астрид выбралась из депрессии тем же способом, что и он — через войну. Она полагалась на внешний вид и личный пример, чтобы вести за собой товарищей — и это работало. Она доверяла их системе управления; Она ставила общее благо выше блага индивидуального… Как он раньше не замечал этих сходств? Ему стоило усыновить девчонку; Она была тем ребёнком, которым Иккинг мог бы стать в его мечтах. Сморкалу он всё ещё метил в свои наследники. Парень старался, Один знает как, он налаживал связи с окружающими и выставил себя в совершенно новом свете — хотя и из чистого очевидного эгоизма и амбиций. Но мальчиком всё ещё можно было манипулировать. Где-то в глубине разума Стоика всё ещё свербила идея, что Астрид могла бы перенять управление деревней. Жаль. Если бы они не заключили уже контракт с Болотниками — это был бы отличный способ легитимизировать её власть. Но он был готов умерить свои аппетиты в этой области и позволить ей просто делать то, что она делала лучше всего — защищать. — Рыбьеног, — звук его собственного голоса шокировал Стоика, и он срочно припомнил, где он был. Он повернулся к крупному молодому человеку, чьи пальцы спазматически сжались на стопке бумаг при звуке его имени. — Эээ… — Выйди вперёд, сынок, — Стоик указал жестом на открытое пространство перед собой. — Я хотел бы услышать твоё мнение по этому поводу. — Поддерживаю, — выкрикнула Астрид. Рыбьеног заворожено уставился на неё, и она улыбнулась. — Да! — крикнул кто-то с той стороны стола. Поднималось всё больше голосов, требующих мнения Рыбьенога. Молодой человек скованно принял приглашение. Он вышел перед высоким собранием, совершенно уверенный, что все видят, как он дрожит. Это был не первый раз, когда его попросили выступить перед Советом, но он всё ещё чувствовал этот леденящий, сковывающий страх перед таким количеством изучающих взглядов. Страх нашёптывал ему — пытался заморозить кровь в его ногах и не дать ему идти вперёд, пытался заставить его уйти назад, в одиночество, которому он и принадлежал. Страх пытался напомнить ему, что тут ему не место. Он не заслуживал ответственности принимать решения во благо деревни. Он был сыном фермера, и он был трусом. Как вообще всё к этому пришло? Простой проект, начатый из любопытства, превратился в основу стратегии деревенской защиты. А всё потому, что действия Иккинга — покинуть деревню, к тому же верхом на драконе — казались такими чужими, что Рыбьеног просто не мог успокоиться. Хотя такие мысли и были предательскими, блондин чувствовал, что Иккинг мог до чего-то докопаться… До ключевого момента этих рейдов, которого никто ещё не понял. Он начал записывать атаки драконов и их частоту, выслал письма в другие деревни, в которых бывали нападения. Он выспрашивал у моряков информацию со всех концов света, постепенно составляя общую волнующую картину. Естественно, он предпочитал хранить свои исследования в секрете из страха быть изгнанным, как Иккинг. Это всегда был страх Рыбьенога — постыдный, грязный страх, из-за которого он не мог противостоять общественному мнению, который заставлял его игнорировать это одиночество во взгляде его друга детства. Но когда его знания стали слишком велики, чтобы оставлять их при себе — он собрал воедино всё своё мужество и представил свои изыскания вождю. И сразу после этого на него начала наваливаться ответственность. Ситуация ужасала его, но Рыбьеног подобрался и встретил вызов лицом к лицу. Его информация дала ему доступ на Совет — и там он узнал, что Иккинг всё ещё пытается помочь деревне своими собственными, загадочными путями. Иккинг оставался Иккингом — настойчивым, но социально неприемлемым. Два качества, которых он не имел и избегал соответственно. Это будет его польза для деревни. У него было тело берсерка — но не сердце. Он не был как Забияка, Задирака или Астрид. Они за секунду заорут и побегут. У Иккинга были проблемы с нападением на драконов ещё со времён тренировок, когда он посмотрел в глаза тому Пристеголову и увидел разумный взгляд в ответ. Он не мог выработать ярость и агрессию, достаточную для перехода в это состояние сознания. Его разум был предназначен для других целей. Это будет его искупление — за все те случаи, когда он стоял в стороне и вообще ничего не делал. — Ну, в соответствии с моими построениями — и эти я проверил не один раз, заметьте — мы находимся на, как я говорю, нисходящей спирали. Они будут нападать всё чаще и чаще, и, в конце концов, мы не будем успевать восстанавливаться. Я, — он опустил взгляд, — предполагаю полное уничтожение в течение года. Ответ на это был не воодушевляющий. Вздохи расходились по собранию подобной той самой его спирали. — Если… если у Иккинга есть больше информации, это может увеличить наши шансы на выживание экспоненциально, — продолжал говорить Рыбьеног немножко громче, чтобы заглушить бормотания. — Мне нет необходимости вам напоминать, что он уже нам помогал. Здесь была бы лишь небольшая часть вас, если бы мы продолжали искать Гнездо. — Его голос всё больше набирал силу. — Я знаю, поскольку я сам делал вычисления об этом, с учётом среднего числа пропавших в последних экспедициях, и принимая во внимания увеличившееся число драконов, замеченных во время… — он замолчал, когда понял, что никому на самом деле не интересно, как он это рассчитал. — В любом случае, его информация помогла нам в прошлом, и, на мой взгляд, мы не в том положении, чтобы отклонять его предложение помощи сейчас. Мы от этого получим только выгоду, и… И мы больше не можем быть разборчивы касательно источников помощи… Астрид прислонилась к деревянной колонне и скрестила руки на груди. Пытаясь слиться с тенями, по мере того как Рыбьеног постепенно склонял умы на свою сторону. Хотя она уже несколько недель знала о помощи Рыбьенога деревне, её поражало, насколько далеко он зашёл. Когда они были детьми, она только качала головой ему вслед — когда он убегал с криками от любой зубастой твари, отказываясь пользоваться телом, что было ему даровано. Повзрослев, Рыбьеног стал достаточно умным, чтобы избегать таких ситуаций. Он сфокусировался на своих сильных сторонах — даже если они не были традиционными — и стал полезным. Астрид обнаружила, что уважает его за это. Она мечтала о том, чтобы и самой разобраться в себе. Уже несколько недель никто не преследовал её, и вроде бы она была за это благодарна. Испытывала ли она то старое ощущение, будто осталась позади всех? Да. Но, с тех пор как она узнала правду о войне, Астрид углубилась в защиту деревни — и это снова принесло острых ощущений, заполнило эту пустоту внутри неё. Эти предсказания давали ощущение прогресса. Она ощущала себя игроком, а не марионеткой. Игроком она и заслуживала быть. Но всё же, неясность касательно того, что она желала для самой себя, всё ещё мучила её время от времени. Она всплывала каждый раз, когда оставалось немного времени на самокопания, и мучала девушку за неспособность понять собственное сердце. Они были Викингами с Олуха. Они сражались, женились и снова сражались. Со сражениями у Астрид было всё отлично, но её сердце ныло, когда она видела, как все вокруг делают следующий шаг, а она остаётся на месте — как будто все взрослели без неё. Замужество, дети… Это были этапы в жизни, которые от неё ожидали, а её ожидания от самой себя предписывали ей выполнять все ожидания окружающих. Она боялась, что это спутанное сочетание обязательств, неадекватности и обещаний и есть источник её бесцельности. Потому что когда она действительно пыталась взглянуть со стороны — убрать из уравнения традиции, состоятельность и всё то, что представляла для неё деревня — она могла поклясться, что её сердце не склонно к оседлой жизни. Когда-нибудь, возможно… Но не сейчас. К сожалению, эти фактора оказывали существенное влияние на её будущее. Она не бросит деревню. Она не оставит в стороне ожидания, и не будет игнорировать традиции. Это было не в её природе. Она хотела, чтобы Олух гордился ей. Когда Олух был горд, она была счастлива. Так что Астрид продолжала отчаянные попытки понять, как добиться желаемого — если она вообще понимала, чего хочет — пока её деревня превращалась в руины. Иногда она была благодарна, что идёт война. Она могла сфокусироваться на по крайней мере одной вещи, которая ей нравилась — и это пока что позволяло ей избегать всех предложений руки и сердца. Иногда она боялась дня, когда это всё закончится — в их ли пользу, или нет. — Значит, мы пришли к согласию? — возглас Стоика выдернул Астрид из размышлений. Она совершенно пропустила, о чём они, собственно, пытались договориться. Зал ответил нестройным хором «Ага». Она заметила, как Рыбьеног отступает с центра в тень — всё ещё немного бледный, но с облегчением. — Тогда решено. Мы встретимся с ним, — заявил Стоик. Его лицо было таким нечитаемым, таким неподвижным во время объявления этого болезненного вердикта, что Астрид оставалось гадать: где они вообще смогут взять такого вождя, как он? — До последующих распоряжений, никто не должен вредить Иккингу в случае встречи с ним. Хотя она и знала, что это лучший, самый логичный шаг для Олуха — у Астрид скрутило живот. Похоже, Иккинг возвращается на Олух, и его изгнание закончено. Они снова встретятся после такого горького расставания, и она ничего не могла с этим поделать. У него было знание, способное спасти их деревню, информация, которую никто до того не мог получить. Он предал деревню, но Рыбьеног вступился за него, и теперь это случится. Он вернётся. Глазами она искала широкие плечи блондина, который двигался вместе с толпой. Он был по крайней мере на голову выше окружающих и мог легко протолкаться вперёд, но вместо этого он позволял толкать себя со всех сторон и бормотал извинения. Астрид только покачала головой. Почему два самых больших неудачника своего поколения стали самыми влиятельными?