История Иккинга (ориг. Hitchups)

::Ты прочитаешь его?:: — Да! — отрезал Иккинг. Прочитать ответ от отца будет довольно сложно, если он его не откроет. Пока что свиток оставался сжатым у него в руке. — Когда-нибудь. ::Худшее, что он может ответить, это «нет»:: Иккинг закрыл глаза. — И тогда… Мы обратимся к Мясоголовым за поддержкой. Сейчас там, наверное, правит Бандикан: Иккинг припоминал, что два года назад вождь Могадон был болен. Бандикан был, по крайней мере, стремящимся к власти и уважению. Мускулистый, настырный, громкий, не особо склонный думать… Наследник Мясоголовых был так похож на Сморкалу, что они просто не были способны подружиться в детстве. Иногда Иккинг подозревал, что Бандикан вступается за него чисто для того, чтобы насолить Сморкале. Ну и ещё, конечно, Камикадзе чуть не оторвала Бандику ухо, когда он в первый и последний раз пытался задирать Иккинга. К счастью, Сморкала перерос некоторые свои неблагородные привычки к тому времени, как начались тренировки с драконами. Он перестал намеренно разыскивать Иккинга, чтобы извалять того в грязи. Иккинг не знал, каким вырос Бандикан за эти годы — но, если он хотя бы в чём-то похож на Сморкалу, то Иккингу понадобится поддержка всего Олуха и нескольких других племён, прежде чем этот парень прислушается к его советам. Иккинг тяжело вздохнул и развернул наконец письмо. Сначала он бегло его проглядел, выискивая глазами необходимую информацию до того, как разум зарегистрирует детали. — Они встретятся с нами! — эти слова принесли Иккингу больше утешения, чем он хотел признавать. Он перечитал письмо, на этот раз внимательнее. — Они согласны гарантировать мне неприкосновенность — хорошо. Они хотят, чтобы я пришёл в гавань… Пф! Не будет этого. Хочешь топор в спину? ::Главное, чтобы не по лицу:: — потребовал Беззубик. Иккинг ухмыльнулся, не отпуская прикушенной губы, и легонько ткнул друга. — Разумеется. Ну и как нам это разрулить? — Иккинг не знал, кому адресован вопрос — ему самому или Беззубику. Он продолжал жевать губу, смотря сквозь листок, испещрённый рунами его отца. — Если мы… о! Ладно, ладно. Я знаю — я придумал. То есть, нам понадобится преимущество по высоте, так? – он не дожидался ответа. — Так. Они будут вооружены, что бы мы не потребовали. Но если они починили метатель шаров, мы будем в опасности даже в воздухе… Беззубик только фыркнул. Иккинг поднял руку, чтобы тот не перебивал. — Просто рассуждаю. Нам понадобится место, куда им придётся придти налегке… Где мы будем в безопасности… Иккинг принялся оглядываться вокруг. Беззубик обеспокоенно среагировал: ::Ты же не хочешь сюда их привести?:: — Что? — Иккинг откинулся назад, — Я думаю о чём-нибудь повыше, где мы были бы в безопасности… О! — Парень повернул голову на север и прищурился, разглядывая очертания гор. — Мы могли бы… Хоф! Ну конечно! ::Хоф?:: — Беззубик наклонил голову, — ::Что такое этот «хоф»?:: — Святилище, — раздражённо ответил Иккинг. Он продолжал смотреть на север, поверх крон деревьев. — Это будет идеально… Им придётся туда забираться — они не смогут принести оружие, а мы сможем прилететь на самый верх… У нас будут все преимущества. Да, да, это идеально! Беззубик гонял хвостом пыль и смущённо наблюдал за тем, как Иккинг улёгся на землю и принялся царапать записку. ::Итак… это святилище?:: — Ага, — Иккинг на мгновение задумчиво прикусил кончик письменной принадлежности, — и Стоик может привести помощника. — Он дописал записку, больше особо не заботясь аккуратной речью, и цветасто подписался. — Вот! Иккинг сел на колени и перечитал содержание своего ответа. Удовлетворённый, он коротко кивнул и скрепил письмо всё той же нитью. ::Мне кажется, ты всё слишком усложняешь:: — Нет, не усложняю, — настаивал Иккинг. — Это необходимо, поверь. Нам нужна помощь, и надо всё сделать правильно с первого раза, потому что времени на вторую попытку нет. Нам нужно серьёзное основание этого… договора, или что это вообще такое. А вообще. Я думаю, начали мы неплохо. На самом деле, парень выглядел необычайно довольным собой. Беззубик мог представить, как тот ментально похлопывает себя по спине. Иккинг со стоном поднялся с земли и отряхнул штаны. — Идеально, — сказал он. — Теперь всё, что надо сделать — дождаться его согласия, встретиться и запустить этот снежный шар. Беззубик вздёрнулся и внимательно уставился на Иккинга. — ::Шар? Какой шар?:: — Это фигура речи, — пробормотал Иккинг. На самом деле, он и сам не особо представлял, как этот шар будет катиться. Его пальцы на удивление сильно дрожали, пока он завязывал красный узел. Ястреб — достаточно умный, чтобы распознать в Иккинге своего похитителя — был нетерпелив. В тот же момент, как Иккинг закончил с узлом, он укусил его за палец и устремился в воздух. — Мать!.. — остаток своего возгласа Иккинг заглушил раненым пальцем, засунутым в рот. Он уставился на уменьшающуюся фигурку посыльного, пока его разум цеплялся за это недоразумение, сколько мог. Всё что угодно шло в ход, чтобы подавить раздражение, ползающее под кожей, и страх встречи с отцом, до рвоты скручивающий живот. Беззубик подошёл ближе к Иккингу. ::А когда шар покатится… птица больше будет не нужна?:: — Ты не будешь её есть! *** — Только посмотрите на эти требования! — Хоарк… — Кто знает, сколько драконов он приведёт за собой! — Хоарк, достаточно. — В принципе, это может быть ловушка, — тихо предположил Шипастый. Стоик обратил раздражённый взгляд на брата, но тот только с невинным видом пожал плечами. — Мы должны учитывать такую возможность, вот и всё. — Очень уж он заморочился ради этой ловушки, как по мне, — вклинился Плевака. — Вернулся сюда, и всё такое… Вернулся на войну. Он ведь не был обязан… — Не позволяй предубеждениям влиять на свои суждения, — сказал Шипастый. Плевака положил руку и крюк на бёдра. — И что это должно значить? — Тебя с парнем связывает прошлое, вот и всё. Ты не слишком хорошо скрываешь своё согласие с его возвращением. Кузнец только фыркнул в ответ на это обвинение, встопорщив усы. — Ты тоже почти с самого начала настаивал на переговорах! — Потому что он может помочь нам. Это было до того, как он запросил такие преимущества. Это не — — Довольно! — приказал Стоик. Он ущипнул себя за переносицу и повторил, уже мягче: — Хватит. Иккинг вообще понимал, чего просит? Встретиться с изгнанником и драконом в их самом священном месте? Там, где они ближе всего к богам… Это было место, где вёльва просила богов о милости или благословении. Там негоже было заключать политические соглашения, или… попирать традиции. Стоик знал, почему Иккинг это выбрал. Это давало парню массу возможностей улететь, если дела обернутся не в его пользу. А им придётся постараться, чтобы добраться до туда — и взять с собой самый минимум оружия, чтобы протиснуться по узкой тропе вдоль скал. Эти условия были именно такими осторожными, какие мог бы выдвинуть его сын — каким он его помнил. Но также продуманными, и показывающими свойства лидера. Почему Иккинг не мог проявить такие свойства дипломата или командира, когда ещё был его сыном? Несколько пристальных взглядов давили на него, и, оторвав глаза от последнего письма Иккинга, Стоик понял, что все ждут его решения. — Мы приведём больше людей, — решил он на месте, подгоняемый напряжением совета и его собственных мыслей, — но место оставим то же. Никакой немедленной реакции не последовало. В конце концов Ак прочистил горло: — Эээ… Тянет на богохульство, ты не думаешь? Приводить туда дракона? Стоик уже писал ответ на новом куске овечьей кожи, лаконично и сдержанно. — У нас нет времени, а у меня терпения, чтобы спорить о месте встречи. Он не заявился в такое открытое место, как наши доки… Я хочу покончить с этим. Нам просто придётся проявить немного веры в успех. Он отослал ястреба ещё до того, как закончил объяснение, пресекая дальнейшее обсуждение вопроса. Он хотел закончить это — закончить игру в кошки-мышки, закончить войну. Он хотел увидеть сына. Окончательный ответ вернулся намного раньше, чем они рассчитывали. И безо всяких формальностей. *** Там было написано: «Приемлемо. На закате.» — И это всё? — кисло спросила Забияка, не воодушевлённая таинственными новостями Сморкалы. С ужасающе скучающим видом она крутанула в кружке остатки выпивки. — Два слова? Они могут значить что угодно. — Но где? — перебил её Рыбьеног. — Что было приемлемо? — Я… Мне нельзя говорить, — признался Сморкала, и было видно, что ему действительно жаль, что это строгий секрет. Только те, кто будут присутствовать на встрече, были посвящены в детали — и Сморкала, как будущий вождь, удостоился чести сопровождать вождя текущего на этой дипломатической миссии. Доступ к подобной информации сначала казался поводом для хвастовства, но перспектива править кланом казалась всё менее радужной с каждым следующим днём. Сморкала обнаружил, что с ответственностью приходило желание иметь рядом с собой доверенных людей, с которыми он мог бы разделить свою ношу. Он так привык, что с ним его товарищи — как его личный совет — что, узнав, что ни Астрид, ни Рыбьеног не будут с ним работать, чувствовал себя немного опустошённым. Он не чувствовал у себя в руках контроля — скорее, он ощущал себя ребёнком, которому сказали наблюдать за взрослыми вещами и помалкивать. — Значит, всё устроено? — спросила Астрид, закончив обгладывать индюшачью кость. — Переписка окончена? Осталось просто встретиться с ним? Сморкала снова пожал плечами. — Похоже на то. Астрид кивнула и пробежала языком по зубам, слизывая остатки еды. Её живот скрутило при мысли о том, чтобы обратиться к Иккингу за помощью, о том, что он будет снова здесь, в деревне… Особенно когда те ощущения негодования и разочарования ещё теснились у неё в груди. Из-за этого есть было сложно, но она не была дурой, чтобы лишать своё тело питания. Не в те дни, когда бой может начаться в любой момент. — Они слишком быстро получили ответ… — пробормотал Рыбьеног. Он отодвинул от себя еду сразу, как только Сморкала вернулся с закрытого собрания, и теперь усердно тёр лоб в размышлениях. Астрид только прищурилась на него, но ничего не сказала. — Два письма, и все до ужина (1)? — Пфри, — сообщил Задирака через полный рот хлеба, после чего проглотил его. — Третье он написал вчера, помните? Рыбьеног отмахнулся от поправки. — Да, но оно могло придти откуда угодно. Его ответы на наши письма были очень быстрыми. Особенно последний. — Мы даже не успели закончить собрание, как оно уже пришло, — добавил Сморкала. Рыбьеног утвердительно кивнул. — Именно. Он близко. Очень близко. Он может наблюдать за нами прямо сейчас. Хотя они и сидели в помещении, друзья одновременно оглянулись вокруг, будто ожидали увидеть лицо Иккинга, высовывающееся из-за одной из колонн. — Ладно, а у кого-нибудь ещё возникло желание сделать что-нибудь неприличное? — спросил Задирака в пространство. — А это разве не стандартное твоё состояние? — подколола его сестра. — Ребята, — предупредила Астрид, — я не в настроении. Она не была уверена, мясо испортилось, или возвращение Иккинга настолько её беспокоит. Она чувствовала себя… неспокойно. Это было лучшее слово, которым она могла описать свои извивающиеся внутренности. Она положила руку на лоб, взъерошив волосы. Забияка закатила глаза и хлопнулась лицом на стол. — Ты никогда не в настроении. — Мне надо идти, — пробормотал Сморкала, выглянув за массивные двери Зала. Астрид проследила за его взглядом, туда где первые отблески киновари окрашивали низ облаков. — Зачем ему встречаться с вами в конце дня? — пробормотала она. Теперь, когда она задумалась об этом, закат казался странным временем для встречи. Если переговоры затянутся, они будут говорить в темноте. — Он летает на Ночной Фурии, Астрид, — начал объяснять Рыбьеног, давая её время переключиться. — Ночь? Возможно, это его самая большая мера предосторожности. Слегка смущённая тем, что сама об этом не догадалась, Астрид уставилась на блондина, прищурившись. — Ешь свою еду. Рыбьеног открыл рот для ответа, когда Сморкала перебил его. — К тому времени мы должны вернуться, — объявил он. Умыкнув половину батона, поглощением которого занимался Задирака, он отпрыгнул из радиуса его рук. — Эй! — взревел Торстон. — Мне он понадобится больше, чем тебе! — прокричал Сморкала с другой стороны зала. — Я буду вести переговоры. Задирака не обеспокоился тем, чтобы встать со своего места, так что он продолжал раздражённо кричать. — Ты будешь смотреть, как ведётся чопф — хм! — в рот Задираке засунули свежий толстенный батон с такой силой, что он подумал, что подавится собственным языком. Он взглянул на хихикающую сестру слезящимися глазами и вытащил хлеб изо рта. — Какого чёрта?! Скамья с диким скрежетом отодвинулась по каменному полу. Близнецы оторвались от разборок и обнаружили, что Астрид вылезла из-за стола, даже не закончив свою еду. — Что?.. — Эй! — Я пойду проветрюсь, — сообщила Астрид оставшимся троим, не позаботившись даже повернуться к ним. Рыбьеног немного выпрямился. — Не смей идти за ними, Астрид! Астрид развернулась кругом, но продолжала пятиться к выходу. — Не бууууду, — протянула она. После чего снова развернулась, и, судя по всему, отправилась по следу Сморкалы. — Тебе нельзя! Вождь… — Ешь свою еду! *** — Теперь, когда я здесь, всё это кажется каким-то неправильным, — беспечно заметил Плевака. Он переводил взгляд с одного коровьего черепа на другой. — Думаю, до меня только сейчас дошло, что мы встречаемся на священной земле. Несколько мужчин стояли в круге алтарей и костей, кучкуясь на самой плоской части возвышения, и в ожидании пинали ногами сухую землю. Шипастый долго задержал взгляд на кузнеце, но ничего не сказал. Ему вообще редко нужны были слова для выражения мыслей. — Так где же он? — спросил Сморкала. Солнцу ещё было далеко до соприкосновения с Мидгардом, но небо уже окрасилось достаточно, чтобы это считалось закатом. С самого прибытия Стоик не переставал оглядывать небеса. Такими темпами он скоро потянет шею, а это сделает его слишком раздражительным во время встречи с сыном. Не слишком хорошо начиналась эта встреча. — Он всегда опаздывал в кузню, — углубился Плевака в воспоминания. Он говорил об этом не как о недостатке, но как о неоспоримом факте. — Нам лучше устроиться поудобнее, мы можем прождать тут довольно — Ветер и темнота рванулись из-за высокого камня, используемого для жертвоприношений. Глубокая тень, немногим больше чем силуэт на фоне закатного неба, заставила Плеваку проглотить последние слова. Её тихое и неожиданное появление произвело мощный эффект: внимание всех присутствующих мужчин было безраздельно поглощено ею. Они наблюдали, как форма искривилась в воздухе, наподобие дикого кота в прыжке, и приземлилась своими смертельными когтями на самую высокую ступень их святилища. Оружие мгновенно оказалось в руках, а люди — в защитных стойках, но никто не двигался с места. Одинаковые усилия потребовались, чтобы подавить желание сразу напасть, и чтобы принять вид человека верхом на драконе. Изгиб зловещих крыльев и горящие глаза кислотного цвета просто излучали величествественность Ночной Фурии. Дракон опустился на все четыре лапы, и взорам предстал наездник — изящный молодой человек, который казался не менее частью дракона, чем его собственная чешуя. Это могло быть из-за похожего цвета брони, или из-за одинаково циничного отношения к людям перед ними. Иккинг выскользнул из седла, но от дракона не отошёл. Одна его рука лежала на плече монстра, а другой он успокаивающе поглаживал кругами его шкуру. Он оглядел лица и клинки, тихо считая своё сердцебиение, чтобы сохранить голову. Он делал это; Он был снова в присутствии жителей Олуха и он не потеряет самообладание. Четверо мускулистых викингов задрали головы, чтобы встретиться взглядами с драконом и наездником, и долгое время висело молчание. Беззвучные подсчёты, шок… Внутренний хаос, который никто не рисковал проявить. Двое Йоргенсонов, хотя и очевидно пытались переварить образ Иккинга Бесполезного в уверенной позе и уместных надеждах, постоянно срывались на рассматривание невиданного доселе дракона. Внимание Плеваки тоже разрывалось: Ночная Фурия — персонаж такого количества его диких историй, его ученик — выше и здоровее, чем когда-либо, мастерство изготовления системы тяг, не совпадающий по цвету хвост, в котором его тренированный глаз легко различал протез, эти наручники… Парень, очевидно, учился одному и тому же ремеслу у нескольких мастеров — и для Плеваки это был ещё один повод пустить Иккинга в деревню. Хотя перед ним и была многократно проклятая Ночная Фурия, Стоик Обширный не мог оторвать глаз от лица своего сына. Иккинг неожиданно снова оказался его сыном — потому что у него были его брови, его подбородок, его изгиб губ. Но глаза Валки. Именно глаза его жены смотрели на него сейчас. Её щёки, её нос, её волосы… Стоик постарался не привлекать внимания, когда опёрся на камень рядом. У него неожиданно закружилась голова, и вовсе не из-за высокого подъёма. Они вдруг оба снова были тут. В течение одного вздоха, одного бесконечного, неописуемого момента Стоик почувствовал, что его семья снова с ним. Иккинг первым шевельнулся в приветственном кивке. Выражение его лица прочитать было невозможно. — Стоик. Его голос вывел остальных присутствующих из ступора. Стоик прочистил горло. — Иккинг. — Когда-то он хотел свернуть парню шею за всё, что он сделал. Теперь же он не мог даже найти нужных слов, не то чтобы и пальцем шевельнуть. У Иккинга теперь было оружие — Один свидетель, такого оружия он и вообразить не мог, не то что увидеть. Он мог поклясться своим топором, что оно светилось. — Ты… Ты… — Всё ещё жив? — предложил Иккинг, немного нелепый со своими предложениями, как все и помнили. Молодой человек, казалось, боролся с чем-то в последовавшей тишине. Наконец он обратил своё внимание на двоюродного брата. — Здорово, Сморчок. — Здорово, — неохотно сказал Сморкала. Иккинг всё ещё считался изгоем во всех смыслах. Он не был жителем Олуха и, таким образом, не подчинялся его вождю. Но он выглядел так, будто сам мог стать вождём — и из-за этого Сморкале было не по себе. — Я буду вождём, — обронил он… и искренне пожелал, чтобы это прозвучало не так грубо, как для его собственных ушей. Краем глаза Сморкала увидел, как отец предупреждающе на него смотрит. Он сфокусировался на реакции Иккинга — которая состояла из всего лишь одного кивка. — Хорошо, — заявил он. И, хотя в этом слове не было неискренности, Сморкале было неспокойно. Изгнание Иккинга будет временно приостановлено. Если его информация принесёт победу в войне, принесёт ли она и ему полное прощение? Вернёт ли его право рождения? — Эй! — проорал Плевака, размахивая в воздухе своей рукой-топором, — Меня совсем не видишь? На лице Иккинга возникла улыбка, более искренняя, чем всё, что присутствующие видели до этого. Именно в этот момент на Стоика обрушилась реальность, продираясь сквозь видение Иккинга на фоне сияния закатного неба. Что-то зашевелилось у него в животе, подавляемое до этого намеренным спокойствием. Стоик осознал, что перед ним стоит взрослый — по тому, как ямочки на щеках образовали его улыбку, по более глубокому голосу, по его позе и отношению к ним. Иккинг вырос. Намного. Он выжил, развился, и говорил с ними как с равными. Он встречался с ними взглядом, и не стремился замкнуться в себя — он выглядел не менее впечатляющим, чем дракон, на котором он прибыл. Стоик проклял свою рассеянность, подавляя ту неровность дыхания, которая показывала, что он не очень контролирует ситуацию. Сейчас было не время плакать по повзрослевшему сыну, который вырос лучше под защитой демона, чем он сам мог хотя бы надеяться его вырастить. — Тебя сложно не заметить, — легко ответил Иккинг на восклицание Плеваки. — Набрал немного веса, я погляжу? — он направил взгляд на среднюю часть его тела, где живот с каждым месяцем всё больше нависал над ремнём. Выражение его лица заметно потеплело, когда он шутил над своим старым мастером. Плевака похлопал себя по животу. — Ты можешь только мечтать о том, чтобы когда-нибудь у тебя была такая фигура. Иккинг помотал головой, припоминая, с какой лёгкостью они с Плевакой могли подолгу обмениваться подколками. Перевод этих слов был для него всё столь же ясен, будто этих двух лет никогда и не было. Не могу поверить, что ты улетел. Рад, что ты жив. — Однажды, может быть, — ответил Иккинг. Его взгляд переместился на дядю. — Здравствуй, Шипастый. Иккинг, казалось всё больше расслаблялся — до этого момента. Шипастый только вернул приветствие, и больше никак не отреагировал. — Это Беззубик, — продолжал парень, пытаясь завершить этап приветствий последним представлением. Он ещё немного похлопал дракона по шее. — Это… Ну, именно так выглядит Ночная Фурия. Зрачки кислотно-зелёных глаз сузились. Беззубик фыркнул, и из каждой ноздри поднялся завиток дыма. — Прекрати, — прошипел Иккинг. Он снова улыбнулся, теперь заметно более нервно — и Стоик, наконец, узнал в нём того сына, которого помнил. Это дало ему стабильность, необходимую для продолжения разговора. — Итак, у тебя есть информация касательно этого демона, — перешёл Стоик сразу к делу. — И ты был в гнезде. — Это утверждение одновременно ужасало и интриговало бывшего отца. — Что ты можешь рассказать нам, что дало бы нам преимущество для окончания этой войны? Иккинг облизнул губы и кивнул. Он рискнул отойти на шаг от дракона и встать на краю того высокого камня, на который они приземлились. — Я… Я не знаю даже, с чего начать, — он оглянулся на ночного дракона. — Они не так уж и отличаются от нас. Они чувствуют всё то же самое, испытывают те же эмоции. Они могут понимать нас, если долго слушают нужный язык, прямо как люди… — Ты прилетел пичкать нас причинами подружиться с драконами? — вмешался Сморкала. За речь без очереди он получил резкий удар в плечо. — Попридержи язык, — прошипел Шипастый. Сморкала оскалился на отца, заработав ответный строгий взгляд. Иккинг только помотал головой. — Нет. Не сразу, по крайней мере. Я веду к тому, что они такая же жертва, как и мы. Этот… контроль разума, он очень силён. Поверьте мне, полагаться на людей в вопросах еды — очень оскорбительно для них. Ими манипулируют и их унижают при каждом «рейде». Они не хотят делать этого. Беззубик подтверждающее фыркнул. — Ты отведёшь нас к Гнезду? — спросил Стоик, не скрывая намерений. — Нет, — столь же честно открыто ответил Иккинг. Это заставило четыре бородатых рта открыться, каждый готовил своё возражение. Иккинг поспешно продолжил: — Вы люди, вы погибнете. Туда нельзя просто приплыть. — Ты человек, — настаивал Стоик, и в изгибе его бровей читались нотки отчаяния. Ведь наверняка же, конечно, его сын не зашёл настолько далеко, чтобы…? — Я действительно человек, — заверил Иккинг собравшихся, даруя им большее облегчение, чем сам осознавал. — Только дракон может найти его. И ещё, оно окружено… ядовитым туманом. Я пролетел через него, так что это заняло намного меньше времени, чем на корабле. И всё равно я потом был довольно долго болен. Я думаю… Я думаю, если кто-то будет в нём слишком долго — он умрёт. А мы ведь ещё даже не подобрались к размеру демона, — добавил парень с безрадостным смешком. — Я видел только его голову, и я уверяю, что объединённые усилия ваших лучших воинов даже не поцарапают его. — То есть, по твоим словам, ты можешь только сказать нам, что ничего нельзя сделать? — раздражённо уточнил Шипастый. Стоик положил руку ему на плечо, хотя его и самого терзал такой же вопрос. — Я говорю, что без меня вам его не победить, — твёрдо поправил Иккинг. — Не с вашей текущей тактикой. Но мне понадобится помощь. Драконам нужна помощь. Нам понадобится много помощи, если мы хотим выжить. — И она у нас есть, — сообщил Плевака. — Союзы между деревнями крепки как никогда. — Это прекрасно, но, как я говорил, люди одни не справятся. — Так что именно ты предлагаешь нам сделать? — спросил Стоик. У него было лёгкое подозрение, куда именно клонит Иккинг. Иккинг глубоко вдохнул, готовясь изложить решение, на которое не пойдёт ни один известный ему Викинг. — На самом деле… Боги, всё так сложно. Я не хочу делать все решения. Но я думаю… Думаю, нам понадобятся волонтёры… Люди, которые будут согласны связать себя с драконами, как связал я. Оседлать их, и помочь нам немного уравнять с Демоном силы… Мужчины просто молча уставились на него — примерно как когда он только прилетел. Но это был не оценивающий взгляд, а такой, будто он сошёл с ума. Ощущение такого изучения было столь хорошо знакомо Иккингу, что он начал раздражаться. — У нас кончились варианты, — произнёс Стоик, отчасти обращаясь к спутникам. — Нам придётся попробовать что-то новое. Но это… — Это не для каждого, я понимаю, — поспешно заговорил Иккинг. — Но если бы хотя бы немного людей помогли мне освободить драконов… Если бы могли уменьшить армию Демона — наши шансы на победу так бы возросли. — Эту стратегию надо обсудить не только в нашем кругу, — пробормотал Шипастый на ухо Стоику. Его брат кивнул. — Ага, ты прав, — произнёс он себе в бороду. — Не все пойдут на это. Очень немногие, на самом деле. Мы можем учесть это в нашем решении… — Я тебя слышу, — прервал его Иккинг до того, как отец обратился непосредственно к нему. — Я же говорил, что не хочу принимать все решения, разве нет? Стоик посмотрел на него из-под нахмуренных бровей достаточно долгим взглядом, чтобы Иккинг почувствовал неуверенность касательно выбранного тона. — У тебя будет дипломатическая неприкосновенность, — медленно сообщил ему Стоик. — Ты можешь находиться в деревне и под её защитой, при условии, что поможешь нам победить в этой войне всеми силами. Это приемлемо? Пора официально договориться? Иккинг тяжело выдохнул, осознав, что план, наконец, приносит плоды. — Да. Я спускаюсь, — сообщил он. — И Беззубик пристрелит вас, если попытаетесь как-то мне навредить. Глубокое рычание раздалось из груди дракона, и он оскалился рядом бритвенно-острых зубов. Мужчины отодвинули руки подальше от оружия и отступили на шаг давая этой парочке больше места. Иккинг последовал своему слову, спрыгнув вниз в опасной близости от алтаря. Теперь Стоик видел, что Иккинг был ему по плечо и практически одного роста с его братом. И заметно выше Сморкалы. Не совсем уместное удовлетворение наполнило его грудь, так что даже броня приподнялась. Стоик неловко выставил вперёд руку, сфокусировавшись на этом действии, чтобы не дать эмоциям убрести на нежелательную территорию. Он уже давно закончил оплакивать потерю сына, и не будет тешить себя ложной надеждой. У него нет сына. У него нет сына. Иккинг подошёл к протянутой руке и оглядел всех присутствующих, выискивая хотя бы намёк на враждебность. Только после этого он протянул свою руку в ответ. Остановившись на расстоянии пальца, он задержался и добавил ещё одно условие. — Поклянись на этом алтаре, что не причинят вреда ни мне, ни Беззубику… Ни любому другому дракону, за которого я поручусь. Стоик хотел удерживать глазами взгляд Иккинга на протяжении всего процесса — но его внимание неизбежно переключилось на дракона. Чудище посмотрело на него в ответ, вернув каждую крупицу презрения. Мог он позволить такому созданию разгуливать по камням его деревни? Оно было способно на великие разрушения, его история насчитывала века. Но оно оставалось послушным и равнодушным в присутствии Иккинга. Эту верность им придётся использовать. Ради великого блага, стойко напомнил он себе. Ради великого блага. — Клянусь, — глухо согласился Стоик. — До тех пор, пока ни один дракон, за которого ты поручишься, не навредит моим людям. Иккинг ухватил руку своего отца, и как можно крепче — чтобы дрожь его тела осталась незамеченной. Стоик не проявил никакого удивления, но Иккинг был готов поклясться, что видел гордость во взгляде отца. Предатель, изгнанник, сейчас он впервые чувствовал, что отец гордится им. — Я клянусь, — произнёс он тихо, как раз чтобы Стоик услышал. — Мы созовём Совет, — объявил Стоик Иккингу и своим спутникам. — Дадим деревне знать, чтобы Иккинга не трогали, и что он — союзник на время войны. Сморкала смотрел на сцепленные руки, а в животе у него залёг свинцовый шар страха. Иккин был умён — он раз за разом слышал это от вождя, от Плеваки, от собственного отца. Иккинг был многообещающим. Иккинга снова пустили в деревню. Сморкала не был умным, и знал это. Он, конечно, не был тупицей — но и не умным. Не как Иккинг. Сморкала не сможет сам управлять деревней. Он уже признался себе в том, что ему будет необходим чистый интеллект Рыбьенога и темперамент Астрид, чтобы держать всё в руках. Это было бы идеальным — его идеальное правление. Он будет в порядке, если положится на них двоих. Долгое время только он и Рыбьеног знали детали бедственного положения Олуха. А с Астрид они сражались спиной к спине, купаясь в крови, на протяжении последних лет. Близнецы были его друзьями, ещё когда он мог общаться только игрушечным деревянным молотом. Они знали его — знали его слабости, знали как успокоить его, когда он бесился. Это была его доверенная группа. Он много работал под этим, и не мог сейчас потерять. У него было готово будущее — для себя и для Олуха — и он не позволит Иккингу разрушить его. Стоик отпустил его руку. — Я сделаю объявление сегодня вечером. Завтра мы проведём встречу, на которой ты будешь говорить. — Прекрасно, — пробормотал Иккинг себе под нос. Он начал отодвигаться от высокого мужчины. Будто расслышав негласный приказ, дракон, до этого момента недвижный, как окружающие камни, спрыгнул на землю рядом с Иккингом. Викинги рефлексивно выхватили оружие — за что получили осуждающий взгляд Иккинга. — Вы не навредите ему, — приказал Иккинг, и его не заботило, если это немного испортило впечатление о встрече. Он одним прыжком преодолел расстояние от земли до седла, и сразу оказался в нужной позиции. Плевака особо приметил, как нога Иккинга скользнула в странную педаль рядом с седлом. — Я увижу тебя завтра, — сказал Стоик. Почему вдруг он почувствовал себя так же странно, как раньше когда ему приходилось говорить с сыном? Будто он понятия не имел, как общаться с ним за рамками дипломатии. — Завтра, — повторил парень, не встречаясь взглядами со Стоиком. Всё уже было сказано — дракон и человек изогнулись вместе, как единое существо, перед тем как взмыть в воздух. Вихрь пыли взметнулся в воздух и осел на ногах наблюдателей. Иккинг не мог заставить себя обернуться, когда они оставили землю позади. Он чувствовал на себе взгляды — некоторые восхищённые, некоторые с затаившемся ужасом — как якоря, которые пытались стянуть его обратно на землю. Его пальцы вцепились в потёртую кожу седла. ::Ты в порядке?:: Они поднимались выше и выше в сторону тёмно-синего купола неба. Иккинг закрыл глаза и сфокусировался на прикосновениях ветра. Они окружали его как приветливые, нежные руки, заверяя, что теперь он в безопасности, теперь ему не обязательно быть храбрым. — Ага, — прохрипел Иккинг. Небо ещё было слишком светлым, чтобы он мог показать слёзы. *** Земля в лесу была усеяна смертью. Мёртвые листья, мёртвые ветки, мёртвая кора. Деревья сбрасывали отмершие части; Они сбрасывали всё, от чего не получали пользы. Именно так они оставались сильными, и выживали на протяжении многих поколений, свидетельствуя глупость людей. Астрид тихо наслаждалась, растаптывая эти бесполезные отбросы. Листья хрустели, ветки трещали и стонали под её весом, возможно, оплакивая своё новое положение. Деревья не принимали обратно эти отбросы. Именно поэтому деревья жили вечно — они были созданы чисто из силы и жизни. Астрид уже некоторое время шагала через лес, широко размахивая руками в такт. У неё была смутная идея о том, куда ноги собираются занести её — но мысли были слишком заняты, чтобы задумываться о таком незначительном вопросе. Она не чувствовала себя такой взбешённой по поводу чего-то, чего не могла контролировать, с тех пор как… как… Как умерла её мать. Деревня узнала то же, что и она с друзьями — что вождь встретится с Иккингом для переговоров о его статусе. Что Иккинг вернётся, и снова будет шагать по земле их деревни. Изгнание Иккинга будет приостановлено или отменено… Иккинг. Иккинг. Иккинг. Его имя слышалось на каждом углу. Она не могла от него сбежать. В свете всех событий, к нему относились как к нейтральной стороне. Он пренебрегал ими — но у него была необходимая информация и желание помочь. Они сейчас отчаянно молили о помощи, а попрошайки выбирать не могут. Она не понимала этого. Не понимала того, что чувствовала. Ни своей злости и реакции в детстве, ни этого крайнего возбуждения сейчас. Всё вокруг Иккинга было таким… успокаивающим. Его секрет и его отбытие были довольно эпичными — с этим она спорить не могла — а потом, как по щелчку пальцев, это стало прошлогодним снегом. Когда это впервые случилось — она не могла выкинуть его из головы, и единственное, что ей хотелось сделать — забыть про него. Она винила во всём постоянную болтовню: величайшее предательство клана в истории, тем более сыном вождя, было видным событием. Именно об этом все хотели говорить, и она не могла дождаться, пока это всё закончится, пока не настанет нормальность, пока она не сможет забыть об этом странном сопернике… Пока Астрид прокручивала в голове те тревожные месяцы, её рука скользила по гранитным стенам, поддерживая её на неровной местности, ведущей в ту самую впадину, где она в последний раз видела его. Мечта Астрид в конце концов исполнилась: через несколько месяцев после того, как Стоик с Олуха потерял сына, о нём перестали и говорить. Но в её мыслях он остался — тогда, когда все остальные о нём забыли. Когда рейды стали изматывающими, их численность стала падать, а там и тут возникали новые союзы… он остался. Он оставался в её мыслях и памяти, мучая её. Он никак не оставлял её в покое. В течение многих и многих месяцев, вопрос «почему» продолжал донимать её. Грызть её изнутри. Астрид сглотнула, когда подошвы её ботинок коснулись мягкой земли этого прекрасного святилища, а глазам предстали покачивающиеся листья на деревьях и блики на поверхности пруда. И только сейчас, когда она стояла в этом убежище, хранящем её последние воспоминания о нём — практически на том же самом месте — только сейчас к ней пришёл ответ. Она побрела по траве, видя перед собой тот момент несколько лет назад. Она прикоснулась носком ботинка к переросшим стеблям, обратив внимание на их рисунок. Вот здесь она уронила его на землю — боги, как же зла она была — а вот здесь уже он толкнул её. Астрид закрыла глаза, впитывая запахи и последние лучи солнца, вспоминая… Это было его лицо. Она последний раз видела его, когда он мотал головой и отступал назад, шаг за шагом. До этого дня она помнила каждую деталь лица Иккинга. Сразу после этого она развернулась и сбежала с его самым отчаянно охраняемым секретом. Разочарование. Он — Иккинг — был разочарован в ней. Она была идеальной, и никто, даже её родители, никогда не смотрели на неё с разочарованием. До него. До того момента. Именно это выражение чувство преследовало её, даже во время сложнейших тренировок и упражнений. Это лицо, эти глаза — он будто ожидал большего от неё, будто она подвела его. Будто не дотянула до его стандартов. И она ненавидела это, ненавидела его, потому что он заставил её ненавидеть саму себя, и она не знала за что. Она сделала то, что было правильным — каждый согласился бы с этим. Так как мог он, со своим странным телом и нелепыми привычками, заставить её чувствовать себя злодейкой? Им было по пятнадцать лет. Тем годом она должна была наслаждаться — её первое убийство дракона, её первая охота — и он всё испортил, намного хуже, чем победив её на тренировках. Он заставлял её усомниться в своей морали, в своих компетенциях, ещё долго после того как улетел. Тогда она его ненавидела. Она не знала, правда ли это до сих пор — но Астрид была уверена, что в определённый момент ненавидела Иккинга Кровожадного Карасика. Она ненавидела его за то, что он заставил жителей деревни однажды усомниться в ней — хотя она и восстановила свою репутацию вскоре после того. Она ненавидела его за то, что он улетел, а ей в это время надо выходить замуж. Он ускользнул. Он исчез с острова. Ему не приходилось уравновешивать свои желания ожиданиями, потому что он просто поднялся и улетел, будто они ничего для него не значили. И, больше всего, она ненавидела его за то, что он украл её — Знакомое «вжшух» металла просвистело через воздух, вырвав Астрид из размышлений. Что-то промелькнуло мимо неё практически в тот же момент. С глухим стуком, обоюдоострая секира воткнулась в землю у её ног. Одно мгновение она не могла двинуться с места. Даже птицы на деревьях не смели издать ни звука, будто мир замер в ожидании её реакции. В любых других обстоятельствах Астрид Ховверсон была бы уже в боевой стойке, готовая наказать любого, кто посмел к ней подкрасться. Но вид этого конкретного оружия заморозил её на месте. Её глаза застыли на знакомой проклёпанной деревянной рукояти и двойном клинке, одна часть которого погрузилась в землю, а другая торчала вверх, блестя на солнце. Приветствуя её, как старого друга. Этот топор она узнала бы в любых обстоятельствах. Это был её топор. Её рука двинулась вперёд, и Астрид смотрела, как будто это не была часть её тела. Пальцы коснулись её — потрёпанной кожи рукояти, такой же твёрдой на ощупь как и на вид — и на Астрид нахлынула такая ностальгия, что она едва могла дышать. Её ладонь скользнула дальше по дереву и покрепче ухватилась за него. Резкая боль ударила её, когда она поняла, что рукоять не совсем ложится в её пальцы — не так, как она помнила. Её рука теперь была больше. Они не выросли вместе так, как должны были — она и её топор. Топор её матери. С болью пришла реальность, а с реальностью пришло осознание — осознание того, что не могло быть одного без другого. Её грудь странно давило, а в лёгких не хватало воздуха. Астрид обернулась.