Death — is the cry of corvine

— Я хочу рассказать тебе свой сон, — уныло произносит Мориарти, спокойно сидя в уютном кресле в стиле викторианской эпохи и рассматривая свои длинные, почти что фарфоровые пальцы, будто ища в них какой-нибудь существенный недостаток. Как же он далек от меня в эти минуты. И с каждой секундой он отдаляется от меня ещё дальше. Я киваю, уже мысленно представляя, что меня ожидает в ближайшие полчаса. Снова мне придётся выслушивать несообразные речи и делать вид, что я понимаю его. Но нет, я ведь ещё не сошёл с ума. И всё-таки, как мне кажется, я уже весьма близок к этому… Я уже не обращаю внимания на то, что его речь приобрела более сдержанные, ласковые нотки, ведь знаю, что болезнь полностью уродует его изнутри, превращая его в беспомощное существо. От прежнего Мориарти уже ничего не осталось. Ни злости; ни жажды убийств; ни пошлой ухмылки, которая всегда невольно рисовала улыбку на моём лице. Ровно ничего, и это даже не особо печалит и угнетает. Моё солдатское сердце не чувствует абсолютно ничего, кроме долга. Сидя за письменным столом, я, закрыв крышку ноутбука, устало откидываюсь на спинку удобного стула, смотря на Джеймса через плечо и скрещивая руки на груди. Он ведь до ужаса изменился. До ужаса. И он всё время чего-то боится. Я вижу страх в его тёмно-кофейных глазах, узкие зрачки которых блестят безумным огоньком. Страх хочет полностью выдавить из него душу, выскоблить так, чтобы она вытекала из него нестерпимой болью и бессильными криками о помощи. Я вижу, как он мучается. Бедняга… Лишь бы сейчас не начался очередной приступ. — Что же тебе снилось, Джим? — Разрываю нити безмолвной тишины, решительно задавая вопрос и поворачиваясь на стуле в пол оборота, так, чтобы полностью видеть своего шефа. Я будто смотрю на мёртвое тело, в котором от живого остались лишь глаза. Всё остальное замерло; покрылось паутиной безумия; воском, который покрыл и само лицо, оставив лишь одни глаза, которые, словно стрелки часов, лихорадочно бегут из стороны в сторону, по орбите, вот-вот готовые выпасть и растечься. Я не знаю, почему мне видится именно это. Но это так. Необычное зрелище… Мориарти смотрит на меня измученным, пустым взглядом. Он медленно моргает и тяжело дышит. Страх в нём усиливает свое действие. Неужели такой сильный отпечаток в нем оставил чёртов сон?.. Иногда меня посещают мысли о том, чтобы послать всё к Дьяволу, взять револьвер со стола и, не медля пустить пулю ему в лоб. Он ведь не успеет ничего понять. Вообще ничего. Зато нестерпимым мучениям сразу же настанет конец. Но эти мысли я гоню прочь от себя, будто пытаясь отогнать стаю обезумевших птиц, налетевших на меня, как на жертву. Я пытаюсь вслушиваться в рассказ Джима, на самом деле думая совершенно о ином. — Повсюду двери… — хрипло начинает он, стеклянно вглядываясь в пол, и я слышу, как комната мгновенно погружается в сети одиночества, в которой слышно, как тикают часы. Пустота. Дрожь. Страх. Фобии. Холод. Неизвестность. Вокруг одна путаница. — А я не могу найти выхода… — его голос тихий, едва слышный, а изящные руки невольно дрожат, как будто он мёрзнет, — эти кровавые стены… и везде искаженные болью маски… которые… — постепенно он начинает бормотать так, что я уже не могу разобрать его лепет. Он погружается в транс; уносится в страну безумия, уплывая в самые дебри сознания. Двери. Кровавые стены. Маски. Неудивительно. Я ведь отлично понимаю, что происходит у него внутри. Я живу с ним, я замечаю каждое его изменение. Я чувствую его, как никогда раньше. Чувствую эмоционально. Молчу, не сводя с него испытывающего взгляда и не меняя прежней позы. Мне крайне любопытно узнать, что было дальше. Я знаю, что это мучает его, но он сам предложил поведать мне свой сон. Несколько долгих минут молчит и он, продолжая вглядываться пустым взглядом в пол. Невольно создается такое ощущение, что я нахожусь в каком-либо несуществующем месте, в какой-то тёмной сказке, где всем повелевает Безумие, которое заглатывает в себя каждого, кто хотя бы на шаг приближается к нему. У Безумия уродливый, изодранный когтями реальности рот, в коем расположены острые зубы, которые выдавливают, выгрызают, рвут из человека всё прежнее, всё адекватное, делая его полностью игрушечным существом или же вообще мёртвым. У Безумия есть смех — злобный смех Дьявола, поджидающего внутри самого Безумия. В этом царстве, поглощённом тьмой, нет ничего чистого и святого. Повсюду лишь кровь. Крики. Место, где Джеймс — игрушечный король. Где стены — сплошные Иллюзии. Где все пахнет Болью. — Подо мной начинает исчезать земля, превращаясь в нечто невесомое на моих же глазах… — наконец произносит он, но так тихо, будто боится, что нас кто-то услышит. Слегка киваю, закусывая губу, и делая вид, что понимаю его. Как и всегда в подобных ситуациях. — Но я не падаю — меня что-то держит.… Что-то держит меня, Себастьян…— внезапно он поднимает на меня взгляд, полный искренней мольбы и благодарности, и я несколько секунд не свожу с него задумчивого взгляда. Теперь мне становится ясен его страшный сон. Страшный для него, разумеется. Он не может найти выхода из данной ситуации, то есть он, возможно, и понимает обстановку, однако не хочет с этим мириться. Что-то противостоит ему, не даёт понять до конца. Маски — это лица людей, или же врагов, которые запечатлелись в его помутневшем сознании и теперь не дают покоя во снах. Они терзают его, мучают, как он мучил их при жизни. Месть всегда остаётся местью. И не важно, какой. А тот, кто его держит, — это, безусловно, я. И он знает, и я знаю, что если я лишу его своей прочной защиты и опеки, то он тут же рухнет в пропасть зовущей смерти. Что если я разрежу нити, связывающие нас, то он отдалится от меня навеки, где останется наедине с Безумием и Дьяволом, так давно готовящего ему заслуженное место в Аду.