Death — is the cry of corvine

Под утро Джим крепко заснул. Спит он и сейчас, когда тени вечера уже накрыли Лондон своей зловещей пеленой, полностью затмив его. У Джеймса проявления гиперсомнии, то есть, выражаясь по-другому, избыточная продолжительность сна. Гиперсомния — одна из «масок» маскированной депрессии. Будить его бессмысленно — он не проснётся, а если и проснётся, то всё равно тут же заснет. Я смирился. Как же иначе. Именно в такие тусклые вечера я чувствую себя по-настоящему одиноким. Дом словно пустует. Душа пустует. Вещи пустуют. Это крайне неприятно ощущать. Особенно когда находишься на грани истеричного состояния. О, что же со мной? Неужели я, человек, прошедший столько опасностей, столько кровопролитий и поражений, сейчас на грани нервного истощения? Куда, чёрт возьми, подевалась моя неустрашимая сила? Неужели Безумие Джима касается и меня?.. Пройдя в тёмную, со вкусом обставленную кухню, я сажусь на стул и беру со стола недопитую бутылку виски. Алкоголь не помогает. Хоть бы как-то взяло… Сделав большой глоток, я всматриваюсь в пустоту, бесцеремонно занявшую этот дом. А ведь душевная боль намного сильнее физической. Уж я теперь это я могу утверждать точно. Эфемерно почувствовав горьковатый вкус во рту, я с характерным звуком ставлю бутылку на стол и облизываю губы, вставая со стула. Не сидится. Нет сил даже на это. Душевных сил, разумеется. Никогда не думал, что душа может так истощиться, так почернеть и ослабеть, будто какой-нибудь орган. Может своего рода так и есть. Вот только в наличии души у себя я никак не верил. Раньше не верил. Несомненно, раньше. Время удивительно меняет нас, указывая на ошибки. Только время. Оно обладает сверхъестественной силой. Серая, унылая обстановка начинает безумно раздражать. Съездить бы снова на то красочное место, где, собственно говоря, и подумать над тем, как уберечь Джеймса от дальнейших мучений. Я помогу ему уйти так, как он захочет. Таким образом, я защищу это больное существо, которое просто не сможет выжить без моей существенной поддержки. Я включаю свет. Мне надоела вечная темнота; вечный тлен, в который постепенно превращается всё то, чем я живу. Хочется совершить убийство. Жестокое — чересчур жестокое — перед которым будет много испуганных криков со стороны жертвы; попыток освободиться… защититься… но, как ни крути, страдальцу всё же недобровольно придётся отдать свою жизнь Дьяволу по моему желанию. Не нужно бояться Ада. Здесь, на этой чёртовой Земле, происходят вещи гораздо хуже. Чего только стоит болезнь Джеймса. Нужно действительно выйти на охоту. Поймать какого-нибудь мелкого наркомана или девицу легкого поведения, хорошенько помучить, да и с удовольствием перерезать горло. Я давно не ощущал запаха крови. Я давно не наслаждался таким прекрасным видом, как, к примеру, такой: тонкие ручейки крови, словно юркие змеи, стекают по белоснежной, фарфоровой груди, затем по ложбинке и вниз и вниз и вниз... Постепенно кровь увеличивается и окрашивает всю грудь… всё тело… Человека начинает охватывать паника, агония. Жизнь неумолимо покидает его ничтожное тело, лишая жизненно-важного источника —крови. Острое, наточенное лезвие разрезает тонкую кожу с тихим характерным звуком. Разрезает горло, оголяя «внутренний» мир человека. Мурашки проносятся по спине мелкой волной, стоит только это представить… Только убийство возвращает меня к моей привычной жизни. Я такой же сумасшедший, как и он — Дьявол Мориарти. Тёмный Лорд. Покоритель зла. Король Ада. Уже намереваясь выйти из кухни, я мгновенно замираю на пороге, видя перед собой застывшего сонного Джима. Он будто явился из неоткуда. Словно из темноты. Хотя если бы даже так и было на самом деле, то нисколько бы не удивило меня. Брюнет смотрит на меня в упор, будто дожидаясь каких-то определённых действий. Дыхание у него крайне тяжёлое. Невольно создаётся ощущение, что он задыхается. Зло душит. А ты как думал? Пришло время расплачиваться, Джеймс. — Зачем ты встал? — Задаю равнодушный вопрос, держа пальцы на выключателе, и внимательно рассматриваю своего шефа. Потрепанный, неухоженный вид. Обросшие волосы и щетина. Раньше бы он такого не допустил, чёртов эстет. Однако теперь ему параллельно на свой внешний вид. Это и так понятно. Мориарти по-прежнему смотрит на меня вопросительным, умоляющим взглядом. Мне начинает казаться, что из его опустошённых глаз, вот-вот неудержимым потоком потекут горячие слёзы, которые расплавят его кожу. Я всё ещё держу руку на выключателе, не сводя непонимающего взгляда с Джеймса. Он молчит. Слова застряли у него в горле, словно рыбья кость, и, скорее всего, именно поэтому он так тяжело дышит. Он хочет мне что-то рассказать. Что-то такое, что терзает его когтями боли, словно дикий зверь. Но что же в нём убивать? У него и так уже нет души. Он становится похож на гниющий труп, от которого веет холодом. Желание, охватившее меня всего лишь на несколько секунд, нисколько не пугает меня. Мне предельно сильно захотелось задушить его. Чтоб прекратить его пытки немедля. Но что-то остановило меня. Ведь он должен уйти не так. И я это знаю. Отогнав прочь от себя всякие дурные мысли, я спрашиваю уже настороженным тоном: — Что такое, Джеймс? Что ты хочешь мне сказать? Приходится обращаться с ним, как с ребенком. Мой родной голос успокаивает его. Бывший лондонский преступник неустойчиво стоит на слабых ногах, которые стали похожи на кости скелета. Он ведь совсем редко питается. Я неохотно беру его холодную, дрожащую руку и дожидаюсь ответа. — Почему я не умею летать, Себастьян?.. — Задает неожиданный вопрос Джим, и я чувствую какое-то странное чувство, весьма похожее на стыд. Вопросы подобного характера часто посещают его помутневший рассудок. А сейчас ему, возможно, снился сон, в котором присутствовали птицы. Я стараюсь подыграть ему, чтобы успокоить бушующий в нём страх. Ведь он так сильно ждёт от меня ответа. — Потому что ты не ангел, Джеймс, — с некой печалью в голосе сообщаю я, машинально обнимая его худощавое, хрупкое тело и с облегчением замечаю, что дыхание его становится ровным, а сердце бьётся в нормальном ритме. В такие минуты я не могу покинуть его, и все мои планы летят неминуемо к чёрту, но я ни в коем случае не злюсь этому. Ведь защищать его я буду всегда.