***
Наруто с трудом заставляет себя открыть глаза — все-таки один неоспоримый минус в их встречах есть, он практически не высыпается. Неудивительно, ведь ночь они проводят за куда более увлекательным занятием, нежели сон; но утром за это приходится расплачиваться. Впрочем, такое чувство, что от этого страдает только он. Какузу выглядит ничуть не уставшим, смеряет Наруто чуть насмешливым взглядом. Все же в этом есть что-то особенное — встречать утро вдвоем, особенно если учесть, что происходит это редко. Обычно Какузу уходит намного раньше, пока Наруто еще спит, и застать его рядом, проснувшись — бесценно. — Выглядишь ужасно, — замечает Какузу. — А чья это вина, — бормочет Наруто и садится рядом с ним, утыкаясь лбом в его плечо. — Наверное, ночью действительно надо спать. Какузу качает головой и гладит его по спине, заставляя прижаться ближе. — Какой ты еще ребенок. — Нет, — вяло возражает Наруто. — Просто устал. Эй, я не представляю, как буду добираться до Конохи... если только ты меня не донесешь на руках. — Не дождешься, — усмехается Какузу. — Могу предложить разве что кофе. — Кофе? — Наруто приподнимает голову. — Ну, давай. Может, хоть так проснусь. Какузу двигает к нему свою чашку, еще нетронутую, и Наруто осторожно принимает ее. Стараясь не обжечься, пробует — и тут же об этом жалеет. — Как ты это вообще пьешь, ттебайо? — спрашивает он, отплевываясь; это не кофе, это какая-то адская смесь из сахара, сахара и еще большего количества сахара — от кофе там разве что запах. — Мне нравится, — и это его ответ практически на все вопросы. Не самый худший и хотя бы честный; но все равно удивляет. Он забирает чашку и отпивает, явно наслаждаясь. Наруто кажется, что это совсем не похоже на Какузу; даже немного забавно. Он улыбается — что ж, наверное, у каждого должны быть свои маленькие слабости. Вопреки ожиданиям, Какузу возвращает улыбку, пусть и почти незаметную. Затем притягивает Наруто к себе и коротко целует, и сейчас сладкий вкус не раздражает ничуть — напротив, кажется приятным. Наруто хочется целовать его еще и еще — и он не отказывает себе в этом, прижимается губами к его. Сладость ощущается едва заметно, и это точно так, как нужно. Сперва Какузу удивленно замирает, но быстро перехватывает инициативу, целуя глубже и уверенней. Впрочем, отстраняется спустя всего несколько мгновений, вместо этого просто обнимает Наруто и зарывается лицом в его волосы. Наруто прижимается к нему и улыбается, должно быть, выглядя так глупо. Ему кажется, что ему никогда не было так хорошо и спокойно с кем-то.***
Все это продолжается уже слишком долго, и Наруто не уверен, что чувствует. Ему кажется, что он рад шансу хоть немного побыть рядом с Какузу; почти как раньше, только теперь они украдкой встречаются в его собственном доме, и Наруто понятия не имеет, куда Какузу уходит после этого — он никогда не остается надолго. Порой между ними проскальзывает непонятное напряжение; хотя на самом деле понять причину не так уж сложно. Наруто думает, что и сам не смог бы относиться к тому, кто убил его, с теми же чувствами. Не то чтобы он считает, что Какузу перестал испытывать к нему хоть что-то, но все просто уже не так. И это довольно закономерно, но Наруто не хочет с этим мириться. Но он и не знает, как действовать. Сейчас, когда они одни в доме, Наруто просто не отводит от него взгляда, пытается поддерживать разговор — как обычно, говоря все, что приходит на ум. — Мне не нравится, когда ты уходишь. Почему ты не можешь оставаться? — Наруто касается его плеча, и Какузу смотрит на него с таким знакомым выражением, что Наруто не может сдержать улыбки, хоть и слабой. — Не хочу, чтобы кто-то меня увидел. — Я ведь правда сначала думал, что просто сошел с ума, — признается Наруто. — До сих пор... немного странно. — Когда я очнулся и понял, что снова... «жив», сначала решил, что все-таки оказался в том самом аду, который прочил мне Хидан, — в тон ему отвечает Какузу. — Я рад, что это оказалось не так. — Я тоже, — неловко говорит Наруто. — Знаешь... я и не представлял, как скучал по тебе. Какузу лишь усмехается и опускает голову ему на колени, не двигаясь — и не говоря ничего, предоставляя Наруто самому догадываться, что он хочет этим сказать. А ведь так Хината делает, позволяет играть со своими волосами; и почему-то у Наруто ощущение, что таким схожим жестом Какузу словно доказывает ему что-то. Что он — ничем не хуже, быть может? Но сравнивать нет смысла; Наруто и так знает. Он чувствует себя неимоверно усталым, и, пожалуй, молчаливая близость Какузу — именно то, что ему нужно. — Можно? — тихо спрашивает Наруто, дотрагиваясь до его волос. Почему-то он уверен в ответе, несмотря на многочисленные протесты в прошлом. — Делай что хочешь, Наруто, — Какузу сейчас звучит едва ли не более усталым, чем он сам. — Как хочешь. Наруто не произносит больше ни слова, только перебирает бездумно его волосы — длинные, мягкие, они легко скользят между пальцами. Наруто не знает, почему, но это его всегда успокаивало. При жизни — как же странно это звучит, — Какузу редко разрешал ему прикасаться к его волосам вот так. Тогда Наруто даже обижался немного; сейчас ему не на что обижаться, сейчас внезапно можно все, только радости от этого почти нет. Сердце вновь болезненно сдавливает вина — перед Какузу, перед Хинатой, перед Боруто и Химавари — что, что он творит, зачем он это делает? Ведь Наруто должен быть счастлив. Но зачем-то сам разрушает все, к чему так долго стремился. Забывшись, Наруто слишком сильно сжимает, тянет темные пряди — Какузу раздраженно бормочет что-то, но не отстраняется, как делал обычно. — Извини, — Наруто ослабляет хватку, пытается убрать руку, но Какузу молча останавливает его. Прижавшись губами к его забинтованной ладони, он задерживается так на несколько секунд — в течение которых Наруто забывает дышать. Он ждет от Какузу каких-то слов, но их не слышит. И говорит сам: — Не хочу, чтобы ты уходил. Какузу невесело усмехается, поднимая голову — глядя ему прямо в глаза, и кажется, что он видит Наруто насквозь. Впрочем... так всегда было. — Так будет лучше для тебя. — Нет, — Наруто сжимает его руку — сильнее, чтобы убедиться, что он не исчезнет. — О, черт. Я веду себя как дурак, знаю, но я не хочу снова тебя потерять. Когда Какузу не отвечает, Наруто выдыхает отчаянно: — Ты же сам пришел ко мне. Ты хотел меня видеть, быть со мной — я же здесь. — Бросишь свою жену ради меня? — без особого интереса спрашивает Какузу. Наруто не может подобрать слова, но он и не ждет его ответа. — Так и думал. — Какузу, я... — начинает Наруто, но снова ему не дают договорить. — В любом случае, у меня осталось не так много времени. Наруто вздрагивает, непонимающе глядя на него — Какузу смотрит в ответ, и что-то в его серьезном и обреченном взгляде говорит, что это не просто предположение — он знает. Но как? Наруто еще крепче стискивает его ладонь: — Не так много времени... о чем ты? С чего ты взял? Какузу морщится, пожимает плечами: — Скажем так, были... определенные условия, которые я не выполнил. — Какие еще условия? Наруто не понимает, почему его так это ранит — почему он так не хочет его отпускать. Не будет ли лучше, если все станет по-прежнему — если он сможет просто обо всем забыть? Не лучше, неожиданно осознает Наруто. Он сделал бы все, чтобы Какузу остался. — Неважно. Ты все равно ничего не сможешь сделать. — Кривая усмешка Какузу выглядит откровенно фальшиво. — По крайней мере, я увидел тебя. — Нет, нет! Не надо этого; ты расскажешь мне, что происходит, и мы разберемся... — Как убить меня навсегда? Наруто едва не задыхается — почему он всегда ведет себя так? — Что... Нет! Мы найдем способ, должно же быть что-то... — Мертвых не оживить, Наруто. Лучшего ты не получишь. Наруто яростно мотает головой, отчаянно пытаясь придумать хоть что-то — как убедить его, что попробовать стоит, что могло бы помочь. Он даже не уверен, почему именно эта мысль приходит в голову — может, потому что это воспоминание тоже до сих пор такое яркое; день, когда он почти потерял еще одного близкого человека... только в тот раз все закончилось хорошо. — Ты когда-нибудь слышал о старейшине Чие? — быстро спрашивает Наруто. Какузу медлит, прежде чем ответить. — Не думаю. — Ну, она была из Суны... я не успел хорошо ее узнать, но, — Наруто глубоко вдыхает, стараясь успокоить сердцебиение; без особого успеха. — В общем, она... воскресила Гаару. Когда он был мертв. Это была особая техника... она отдала свою жизнь, чтобы вернуть его. И — и, конечно, я не медик, но Сакура наверняка должна знать эту технику, или мы могли бы найти что-то похожее, и я бы... Неожиданно вспыхнувшая в глазах Какузу злость заставляет его замолчать. — Нет. Это не обсуждается. — Но это меньшее, что я тебе должен. Если бы только его ошибки было так просто исправить, Наруто без раздумий сделал бы это. Какузу раздраженно вздыхает. — Дело не в долгах. — Он сжимает руку Наруто, на удивление осторожно. — Ты ведешь себя неразумно, Наруто. И все это сложно, мягко говоря. Я понимаю. Но неужели ты думаешь, что я хочу твоей смерти? Тем более в результате какого-то глупого самопожертвования. — Он замолкает на мгновение, затем усмехается. — Хотя это было бы так похоже на тебя. Наруто беспомощно молчит, не зная, что сказать — надо ли что-то говорить, что вообще можно сказать? Он только наклоняется, изо всех сил обнимая Какузу — как будто это могло бы его удержать. — Не уходи, — шепчет он, — я без тебя не смогу. — Двадцать лет справлялся — и тут вдруг не сможешь, — скептически хмыкает Какузу. — Что за чушь. — Нет, — Наруто закрывает глаза, чувствуя, как холодные руки обнимают его — очередное напоминание. — Я так... прости меня, прости. Во второй раз терять его едва ли не больнее — но Наруто, должно быть, все это заслужил.***
— Ты молодец, Химавари-чан, — говорит Сакура. — Такими темпами ты скоро обгонишь и меня. Это наверняка всего лишь лесть, но Химавари все равно улыбается, не скрывая радости. Любому приятно, когда твои умения высоко оценивают, и хотя Химавари понимает, что ей еще понадобится много времени и тренировок, чтобы хотя бы приблизиться к уровню Сакуры, она все же достигла определенных успехов. — Спасибо, Сакура-сан, — кивает она. Сакура улыбается ей в ответ, хоть и немного отстраненно. Она кажется непривычно рассеянной весь день, словно глубоко в своих мыслях; и Химавари интересно, из-за чего. — О чем вы думаете? — невинно спрашивает она. Сакура чуть краснеет, поправляя волосы, и ее глаза счастливо сверкают. — Ох, просто... Саске-кун скоро будет дома, — говорит она. — Я так давно его не видела, и Сарада тоже... она будет рада. — Это замечательно, Сакура-сан! — Химавари никогда не была особенно близка с Саске, в отличие от Боруто; но их отношения были вполне неплохими. Боруто так и вовсе уважал Саске больше, чем родного отца; Химавари его мнения не разделяла, считая, что никто не сможет заменить отца, пусть он и не был идеалом. Сакура выглядит действительно счастливой, и Химавари рада за нее. Должно быть, здорово наконец-то увидеть любимого человека после того, как его столько времени не было — наконец обнять его, взять за руку... Улыбка Химавари блекнет, когда она думает об этом. Сможет ли она когда-нибудь сделать так же? Образ смеющейся Сакуры в руках Саске перед ее глазами сменяется образом ее самой — и Хидана. Она хотела бы, чтобы он обнял ее. Защитил ее от всего остального мира. Нам нужен кто-то сильный, чье угодно тело не подойдет — разве не так говорил Хидан? Достаточно ли силен Саске, чтобы..? Химавари вздрагивает, уставившись в пол расширенными глазами. Неужели она серьезно подумала об этом? — Все хорошо? — обеспокоенно спрашивает Сакура, дотрагиваясь до ее плеча. — Д-да, Сакура-сан, — отзывается она, облизывая отчего-то вмиг пересохшие губы. — Я просто вспомнила, что обещала маме помочь кое с чем, вот и... Сакура не дослушивает, легко принимая на веру ее неумелую ложь; у нее наверняка полно других забот. — Конечно, Химавари-чан, иди. Передавай привет Хинате, и увидимся завтра. Химавари скомканно прощается и убегает — но не домой. Она идет к Хидану, как и всегда, когда ее одолевают сомнения. Эта опасная мысль не желает покидать ее; и, может, это не такой уж безумный вариант? Ей кажется, что она слышит тихий шепот у себя за спиной, но когда оборачивается, то не видит никого. Наверное, просто ветер; или ее взбудораженный разум играет с ней. — У тебя когда-нибудь были друзья? — Странный вопрос. Когда я был мелким — конечно. Правда, недолго это продлилось. Потом... ну, нашу маленькую банду фриков я бы друзьями не назвал. Мы почти и не видели друг друга, ну, если не считать наших напарников. — Хидан неожиданно усмехается. — Но напарник — не обязательно значит друг. — Так было между тобой и Какузу? — осторожно спрашивает Химавари. — Вроде того. — Хидан, кажется, не очень хочет говорить об этом, но все равно продолжает. — Если честно, сначала все шло неплохо, но быстро начало рушиться. И как бы я его ни ненавидел, это больше просто хреновое стечение обстоятельств. Нельзя насильно кому-то понравиться, понимаешь? — Он фыркает, прикрывает глаза на мгновение. — Ладно, с чего ты вообще об этом заговорила? Какие-то проблемы с друзьями? Просто надери им задницы, ты сильная девочка. Химавари издает короткий нервный смешок. Это звучит слишком точно. — Я все думала, — начинает она, — и не могу ни к чему прийти. Ты знаешь, я... — она прикусывает губы, сжимая кулаки. — Я не знаю, готова ли я зайти так далеко. — А конкретнее можешь? — раздраженно спрашивает Хидан. Химавари качает головой, вцепляясь в одежду. Ее пальцы дрожат, и она не хочет этого показывать. — Понимаешь, я... не хочу быть обузой. Разочарованием. Боруто сильнее меня, всегда был, и это, наверное, честно, он ведь старше, но я все равно не могу перестать об этом думать. Все просто... лучше меня. Они сильнее, у них крутые способности, а я просто... я. — Ну, если тебе интересно мое мнение, — серьезно говорит Хидан, — ты мне нравишься такой, какая есть. Химавари выдыхает. — Я... спасибо. — Так что почему бы тебе не рассказать мне, в чем дело? — его голос звучит по-настоящему обеспокоенно; ей хочется в это верить. — Я очень хочу помочь тебе, — Химавари наконец смотрит ему в глаза. — И, думаю, я нашла... способ. — Способ, — повторяет Хидан, явно еще в замешательстве. — И как это связано со всей этой болтовней про друзей? — Если я сделаю это, я причиню боль своим друзьям, — шепчет Химавари. — И семье. И я совсем этого не хочу. Но я хочу помочь тебе... и особой разницы ведь нет, правда? Кого бы я ни выбрала, кому-то все равно будет больно. — Значит, можно оторваться на полную, да, — говорит Хидан, и впервые его мрачный сарказм не заставляет ее улыбнуться. Химавари глубоко вдыхает. Он идеально подходит. Ты не найдешь никого сильнее. Ты сможешь даже сама взять часть этой силы. Химавари моргает, неожиданно чувствуя холод. Это ее мысли? Она действительно размышляет над этим? Да. Она хочет помочь Хидану. И, в самом деле, он единственный, кто был рядом с ней все это время. Она не простит себя, если упустит этот шанс для него. — Саске, — говорит она наконец, и ее голос дрожит. — Учиха Саске. — Последний раз, когда я о нем слышал, за этим мальчишкой гонялись буквально все, — задумчиво говорит Хидан. — Сколько лет с тех пор прошло? Я, кажется, потерял счет времени. — Он усмехается — немного горько. — И причем тут он? Ты как-то убедила его помочь нам? — Нет. — Химавари задерживает дыхание. Он все равно бы не стал помогать. Никто не стал бы. — Мы можем использовать его. Его тело. Ты же сказал, что нужен кто-то сильный, достойная жертва? Саске-сан как раз такой. Сначала, кажется, Хидан не вполне понимает — а потом его губы растягиваются в ухмылке. — Хима-чан, — протягивает он, — ты маленький злой гений. Им тебя бояться стоит — а ведь на вид такая милая и невинная, — он смеется. Химавари — нет. — Но это ведь нечестно, правда? — тихо спрашивает она вместо этого. — Саске-сан ничего нам не сделал. Как и Сакура-сан. И Сарада. Они никогда не были лучшими друзьями, но Химавари никогда не ненавидела ее. Никогда не хотела причинить ей боль. А ей будет больно; им всем. — Послушай, мелкая, — Хидан серьезно смотрит на нее. — Я не могу заставить тебя что-то сделать. Я не в том положении, чтобы условия ставить. Хочу ли я получить свое тело обратно — да любое тело? Черт, да! Но только ты можешь мне с этим помочь. Ты мой единственный шанс, хоть и не хочется это признавать, так что. Будем играть по твоим правилам. Мы можем подождать другой возможности. Эй, почему бы не взять этого ублюдка Нару? Он должен заплатить за то, что со мной сделал. — Он замолкает ненадолго. — Хотя нет, я не хочу его тело. Я просто принесу его в жертву Джашину-сама. — Да... Он усмехается так широко и искренне, и Химавари не выдерживает. Ей кажется, что она сейчас заплачет, но почему-то вместо этого она смеется и не может, не может остановиться. — Ну, ну, — неловко бормочет Хидан, и она так отчаянно хочет почувствовать его руку в своих волосах, его крепкие объятия. И именно это желание укрепляет ее решимость.***
Ничуть не удивительно, что ее слишком частые исчезновения вызывают вопросы, и Химавари уже привыкла врать, что все хорошо. — Все в порядке, Химавари? — мягко спрашивает отец. Химавари пожимает плечами, не встречаясь с ним взглядом. Что ему ответить? Не то чтобы все в порядке, но и не сказать, что плохо. Обычно. Нормально. Если честно, Химавари терзает чувство вины. Она твердо решила, что собирается делать, но это все равно сложно. Единственное, что немного помогает ей справляться — поддержка Хидана. — Просто... я же вижу, что с тобой что-то происходит. Я беспокоюсь, и твоя мама тоже. Что-то... что-то действительно происходит. Может быть, она взрослеет. Иллюзии разбиваются. И все же ее не покидает чувство, что она совершает ошибку — и что, может быть, еще есть шанс отступить. — Если бы я... сделала что-то плохое... — она надеется, что отец не заметил, как надломился ее голос. — Ты бы возненавидел меня? Ее вопрос, кажется, застает Наруто врасплох. — Конечно, нет. Я сделал бы все, чтобы помочь тебе, — он кладет руку ей на плечо, успокаивая дрожь. — Ты можешь рассказать мне. Я знаю, что я... не всегда рядом, когда нужен тебе. — Его виноватый взгляд сейчас отражает ее собственный. — Но если тебе нужна моя помощь, совет или что угодно, просто спроси. Ей хочется спросить отца — все ли в порядке у него? Не устал ли он обманывать маму и всех вокруг, врать им — и самому себе, что все хорошо? Она молчит, потому что это так-то не ее дело, ей не стоит в это лезть. Тем более что Какузу все равно скоро умрет, и все будет по-прежнему. Для всех — но не для Химавари. Упорство досталось ей от отца, и она выполнит свой безумный план. Она не может позволить себе ошибиться — и у нее все получится, ведь она не одна. Им нужно лишь подождать, когда Саске прибудет в Коноху снова, и по словам Сакуры, это произойдет довольно скоро. А в это время Химавари будет готовиться. Она справится — она стала намного сильнее. И потом они исчезнут. А пока она будет вести себя, как обычно, ждать и притворяться, что ничего не происходит. — Спасибо, — говорит Химавари — искренне. — Но я правда в порядке. Просто мне столько всего надо сделать. Обещаю, пока ничего плохого! — Она изо всех старается ободряюще улыбнуться. К тому же, это почти правда. Пока. Отец не выглядит убежденным, но кивает, понимая, что упрямство у них семейная черта, — если Химавари не захочет, она ничего ему не расскажет. Она не собирается. Это было бы глупо. — Если ты уверена... — говорит он, и Химавари осторожно берет его за руку. — Уверена, пап. Правда, не переживай. У меня все отлично. Он улыбается ей, натянуто и горько, хоть и пытается это скрыть; и Химавари жаль его — но отец сильный, он справится. Как и Химавари.***
— Химавари говорит, что с ней все в порядке. Знаешь, мне кажется, она выглядит вполне счастливой. Может, она встретила кого-то? Кого-то, кто ей нравится, я имею в виду, — неловко шутит Наруто. Он надеется, что дело в этом; самое простое объяснение для ее странного поведения — ничего необычного в том, что она, как любой подросток, скрывает свою влюбленность от родителей. Хината качает головой, не до конца убежденная, все еще беспокоится; и Наруто не находит ничего лучше, кроме как обнять ее, прижать к себе и прошептать: — Все будет хорошо, мы справимся — вместе. Отстранившись, он с облегчением замечает улыбку на ее лице — неуверенную, но все же улыбку, и это куда лучше, чем полный тоски и боли взгляд, что он видел последние дни. — Если ты так говоришь, я в этом не сомневаюсь, — говорит она, протягивает руки, обхватывая теплыми ладонями его лицо. — Наруто-кун. Я люблю тебя. В ответ на это — как всегда, молчание. Наруто никогда не мог заставить себя сказать ей эти слова — но сейчас, вместо того, чтобы говорить что-то, он подается вперед и целует ее. На краю сознания мелькает мысль, что он не помнит, когда в последний раз целовал ее — не дежурно касался губами ее щеки по утрам, а по-настоящему. Хината отвечает, запуская пальцы в его волосы, притягивает ближе; и Наруто разрывается между «так правильно» и «я просто лгу себе и ей» лишь первые пару мгновений. Этой ночью они с Хинатой впервые за долгое время спят вместе — просто спят в объятиях друг друга, на что-то большее Наруто просто не готов. И все же ее близость успокаивает, и он наконец засыпает без кошмаров и невнятных метаний, наконец чувствует себя почти спокойно. Даже почти забывает обо всем, что происходит — и о Какузу. Но ему не удается насладиться спокойствием так уж долго; посреди ночи его будит тихий усталый голос. — Наруто, — и горечь в нем ощущается почти физически. Наруто тут же распахивает глаза, резко садится на постели; и слова застревают в горле, когда он видит Какузу, сидящего рядом. — Что... ты... — запинается Наруто. Какузу чуть усмехается, придвигается ближе, и на секунду Наруто кажется, что он хочет его поцеловать — но ничего такого он не делает. — Пойдем, — говорит вместо этого, берет его за руку. — Ты же не хочешь ее разбудить? Он кивает на Хинату, еще спящую, и Наруто стискивает зубы. Нет, он не хочет будить Хинату, она не может — не должна — ничего узнать... от этого становится тошно. Он молча поднимается, стараясь не встречаться с Какузу взглядом, боясь увидеть в нем отражение собственных мыслей. Что я делаю, думает Наруто, как я могу. Окруженные давящей тишиной, они доходят до кухни; Наруто думает, что там их точно не услышат, комнаты детей на другом конце дома. Вопреки ожиданиям, Какузу не торопится ничего говорить; он смотрит на него, и кажется, что осуждает за что-то. Хотя почему — за что-то? Наруто прекрасно знает, за что, и сам винит себя не меньше. Но он не знает, как все исправить. Он пытается начать разговор: — Послушай... — но в горле внезапно пересыхает, и он кашляет. Он не может подобрать слов. Ему кажется, что здесь нечего сказать. Наруто только думает, что у них осталось так мало времени, и вот так он его тратит; разрушая все, причиняя Какузу еще больше боли — как будто он недостаточно вынес из-за него. Какузу продолжает молчать, только пронзает его нечитаемым взглядом, под которым Наруто чувствует себя неуютно — просто невыносимо. — Ты разве не хотел поговорить? — тихо спрашивает он. Ответа не следует, и Наруто обреченно вздыхает. Берет стоящую на столе бутылку воды, делает несколько жадных глотков, глухо смеется: — Тут бы не помешало что покрепче, а? Не дождавшись хоть какой-то реакции, Наруто снова смеется, на этот раз откровенно натянуто, и предлагает: — Раз уж ты здесь, я должен быть гостеприимным хозяином? Не хочешь чего-нибудь? Ты вроде кофе любишь, — с каждым произнесенным словом, встреченным молчанием, Наруто все больше запинается и в конце концов замолкает. — Я мертв, идиот, — Какузу все-таки снисходит до ответа. — Если ты вдруг забыл. — О, надо же, ты не потерял голос, — невесело язвит Наруто. — Не забыл, — он яростно взъерошивает волосы, не глядя на него. — И я не забыл, что ты пьешь только сладкий кофе, настолько, что меня от одного глотка выворачивает, но тебе почему-то нравится! И что ты иногда куришь, и что ты ненавидишь, когда трогают твои волосы, но мне позволяешь, и что ты всегда трогаешь шрам на руке, когда нервничаешь, и как ты целовал меня, когда думал, что я еще сплю, — я ничего не забыл, я до сих пор все это помню! Представляешь, я не помню некоторые миссии, не помню, куда мы ходили с Хинатой на свидания, не помню о годовщине нашей свадьбы — черт возьми, я однажды забыл о дне рождения собственной дочери, — но почему-то я помню все о тебе! — Под конец он почти уже кричит, не заботясь о том, что их могут услышать, — и замолкает только тогда, когда Какузу зажимает ему рот ладонью. Наруто дрожит то ли от злости, то ли еще от чего-то, дышит через нос глубоко и медленно, пытаясь прийти в себя хоть немного, — постепенно все же расслабляется. — Успокоился? — спрашивает Какузу и, дождавшись слабого кивка, убирает руку. — Вот и славно. Наруто смотрит на него с отчаянной надеждой; не знает, что еще сказать, и потому просто целует его. Но реакции не дожидается. Какузу не отвечает на поцелуй, не делает вообще ничего — и от этого почему-то больно. — В чем дело? — Наруто гладит его по щеке, пытаясь понять, что снова сделал не так. — Ты любишь ее? — спрашивает Какузу, и его голос звучит совершенно безжизненно. Наруто хочет ответить, что любит, но это кажется неправильным. Вернее, нет — он любит Хинату, но не так, как должен любить. Недостаточно. — Я... не знаю, — уверенности он действительно не чувствует. — Наверное... Какузу молча кивает, явно не намереваясь продолжать разговор. Наруто не понимает ничего. Ни его, ни себя самого. Он спрашивает, не в силах сдержаться: — Даже не спросишь, люблю ли я тебя? — Зачем? — криво ухмыляется Какузу. — Я знаю, что нет. — Это не так! — Наруто хватает его за плечи, притягивая к себе, обнимает так крепко, как только может. — Ты ошибаешься, я... В который раз он запинается, не в силах подобрать нужных слов. Если бы он сказал все еще тогда, много лет назад — это изменило бы что-то? Наверное, нет, но все же... — Я всегда тебя любил, — бормочет Наруто, и глаза жгут подступающие слезы. — Всегда — только тебя. Какузу замирает, и Наруто силится улыбнуться. Это больно. Во многом — из-за того, что он слишком часто делал больно ему, и разве могут эти запоздалые слова хоть что-то исправить? — Я люблю тебя, — Наруто пытается звучать ровно, но голос все равно срывается; щекам горячо и мокро — и он как-то отрешенно понимает, что плачет. — Ты не веришь? — Тише, — Какузу легко касается губами его лба. — Не реви только. Тоже мне — Хокаге. Мальчишка. — По его тону кажется, что он улыбается, и Наруто улыбается тоже, хоть и слабо. — Так веришь? — упрямо повторяет он. — Хочу верить. Наруто не знает, как его убедить; не знает даже, имеет ли на это право. Но говорит снова: — Я не вру, сейчас — не вру, — и смотрит ему в глаза. — Пожалуйста, просто поверь мне. Какузу не отвечает, вместо этого прижимает его к себе — так крепко, и от невинных эти объятия чертовски далеки, особенно когда его руки так недвусмысленно скользят по телу Наруто. — Что ты делаешь, — Наруто вздрагивает, но не останавливает его. Какузу мягко целует его в шею, и Наруто снова дрожит — руки тоже дрожат, и перед глазами все расплывается, и он не уверен, почему. Ненормальное, почти мучительное возбуждение накрывает с головой, и легче не становится, даже когда прохладные руки проникают под футболку, невесомо проходясь по ребрам. — Наверстываю упущенное? — с легким смешком спрашивает Какузу. — Сейчас? Прямо здесь? — Наруто пытается сохранять спокойствие, но не получается. Это глупо, это слишком безрассудно — они должны прекратить. Хотя кого Наруто пытается обмануть — он не хочет останавливаться даже на секунду. Какузу опускается на колени, крепко сжимая его руки. Покрывает поцелуями его ладони, запястья, каждый сантиметр кожи, кажется; и, как всегда, яснее быть не может. Наруто не нужны слова — этого более чем достаточно.***
— Боги — им, по большому счету, плевать на нас, — Хидан усмехается. — То есть... Джашин-сама даровал мне бессмертие, и пока я приношу... приносил Ему жертвы, Он благоволил мне. Но мои мелкие желания вряд ли когда-либо волновали Его. — Что за желания? — спрашивает Химавари. Хидан выглядит не слишком хорошо, будто расстроен чем-то — хотя это даже преуменьшение. — Ну, — он издает короткий смешок. — Я втрескался в своего напарника, как последний дебил. Как думаешь, что-то из этого вышло? Химавари молча кивает. Наверное, даже боги не в силах управлять чувствами. Хидан кривится. — Но вообще, я даже не об этом говорю. Я знал, что Какузу умер — и хотел, чтобы он жил. Единственный гребаный раз Джашин-сама обратил внимание на мои молитвы... но было бы слишком легко, если бы Он просто вернул этого мудака к жизни. — Но ведь вернул, — недоуменно смотрит на него Химавари. — Или... только на время? Какузу ведь говорил тогда, что скоро все равно умрет. Я думала, это какое-то дзюцу, как там называется воскрешающая техника? — Никакое это не дзюцу, — хмуро отвечает Хидан. — Это такой прекрасный, — и его голос явственно сочится сарказмом, — подарок мне от Джашина-сама. Да, Он воскресил Какузу на определенный срок, но если бы... — он запинается, словно не зная, какое слово подобрать. — Если бы он полюбил тебя, — помогает Химавари, грустно улыбаясь. — Это — условие, да? Джашин воскресил его для тебя, но если он не захочет с тобой быть — зачем он тебе, так? — Да, ты лучше сказала, — Хидан прикрывает глаза. — Это так тупо, на самом деле. И все из-за твоего отца. Вряд ли я хоть когда-нибудь ненавидел кого-то сильнее, чем его. Химавари не уверена, стоит ли говорить что-то. Она понимает его; так легко злиться на того, кто мешает, думая, что именно он отнял у тебя шанс на счастье. Но дело ведь не в ее отце. Если человек не любит тебя, разве можно что-то с этим сделать? Хидан сам говорил это раньше. Но, может, на самом деле для него все сложнее, чем он хочет показывать. — Забей, — вдруг говорит Хидан. — Серьезно, забудь, что я тут наговорил. Это неважно. Забыть настолько искренние, полные боли слова? Как будто это возможно. — Что я значу для тебя? — неуверенно спрашивает Химавари. После такого признания она не знает, как воспринимать свои странные отношения с ним. Любит ли он ее, или это просто попытка заполнить пустоту в сердце той, кто случайно оказался рядом? — Ты... — Хидан задумывается на какое-то время, но Химавари терпеливо ждет. — Ты — все, что мне нужно. А прошлое — всего лишь прошлое. Химавари так отчаянно хочет ему верить, потому что для нее Хидан — целый мир, и даже немного больше.***
— Я начинаю думать, что, тебе нравится надо мной издеваться, — устало говорит Наруто, закрывает глаза, пытаясь прийти в себя. Какузу отвечает не сразу, продолжая его обнимать; и на самом деле Наруто не так уж нужен ответ — он говорит лишь для того, чтобы заполнить неловкую тишину. — Возможно, — наконец произносит Какузу, и сложно понять, серьезно или нет. — Не скажу, что ты не заслужил. Наруто вздыхает, невесело улыбаясь — да, заслужил. И скорее что-то похуже. — Мне лучше уйти. — Какузу отстраняется, легко гладит его по щеке. — Не знаю, успею ли еще раз тебя увидеть. — Так останься, — Наруто перехватывает его руку. — Правда, ты можешь остаться, я... я хочу этого. — Хочешь, чтобы твоя жена застала нас вместе? — На этот раз он не улыбается. — Или твой шумный сынок... впрочем, если тебе хочется заняться выяснением отношений, на здоровье, но без меня. — Зачем ты так, — отчаянно говорит Наруто, опуская голову, — зачем? Я и так знаю, что виноват перед тобой, я каждый гребаный день себя ненавижу, все эти годы — пожалуйста, Какузу, не делай все еще хуже. Как будто хуже еще может быть. Он смотрит на него — долгим, непонятным взглядом, в котором смешиваются нежность, злость и странная тоска, — и Наруто не знает, что делать. — Прости, — наконец говорит Какузу. — Ты не так уж виноват, если быть честным — мы оба поступили, как полные идиоты. — Наверное, — Наруто пытается улыбнуться, но выходит не очень. — Слушай... Если бы мы могли начать все заново, что бы ты сделал? — Не уверен. — Какузу снова касается его лица, и Наруто подается навстречу ласке. — Может, ушел бы из Акацки — в конце концов, не так уж много пользы они мне принесли. — Это точно... — Наруто выдыхает. — Несправедливо, правда? — Как и вся жизнь, — пожимает плечами он. Какое-то время они еще стоят так, не говоря ни слова. Потом Какузу отступает на шаг, легко освобождаясь из рук Наруто. — Иди спать, Наруто, — говорит он мягко. — Если завтра я еще не умру, я приду. Наруто больно от того, как легко Какузу говорит об этом — неужели его совсем не волнует то, что он скоро умрет? Хоть для шиноби смерть и привычное дело, но это его смерть, неизбежная — как он может так безразлично к этому относиться? — Я люблю тебя, — говорит Наруто с отчаянной надеждой — что еще он может сейчас сказать. — Правда, люблю. Какузу наконец улыбается — искренне. — Знаю. Вернувшись в спальню, Наруто смотрит на Хинату — она по-прежнему спит, отсутствие Наруто совсем ее не потревожило, и это хорошо. Он боялся, что она проснется; удивительно, на самом деле, что этого не произошло, ведь в какой-то момент Наруто просто перестал пытаться молчать. Дыхание Хинаты ровное и спокойное — даже слишком, мелькает вдруг пугающая мысль, но Наруто отбрасывает ее. Просто паранойя — Хината спит, она не могла ничего услышать или увидеть. Наруто закрывает лицо руками, вспоминая, что только что произошло. О чем он только думал сейчас, почему не остановился — хотя этот вопрос проходит через всю его жизнь, все его действия; чем Наруто думал, когда творил очередные безумства. — Хината? — Он осторожно касается ее плеча, но она не просыпается, только рефлекторно вздрагивает. Наруто сдерживает вздох облегчения — и ненавидит себя за это. Он ложится обратно в постель, но не может заставить себя обнять Хинату, как должен бы. И почти до самого утра он просто лежит без движения, глядя в потолок, пытаясь не думать ни о чем, пока тяжелый, беспокойный сон наконец не овладевает им.***
— Все могло быть по-другому, — говорит Хидан. — Если бы ты не был таким тупым мудаком. Какузу только кривит губы в подобии усмешки, и Химавари замечает вдруг, что на его коже добавилось этих странных трещин. И, похоже, ему и впрямь осталось недолго. — Ты мне отвратителен, — Какузу даже не смотрит на Хидана. — Знаю, — голос Хидана звучит, вопреки застывшей на лице ухмылке, серьезно и жестко. — Ты постоянно это говорил. Но я все равно не понимаю. Химавари больно видеть его таким, больно слышать его слова, но она молчит. — И кто из нас еще тупой, — Какузу медлит, прежде чем неловко добавить: — Мне жаль. — Да пошел ты. От того, как он говорит это, сердце Химавари сжимается. Какузу пожимает плечами и отворачивается; кажется, что ему абсолютно плевать. Наверное, так и есть — с чего бы было иначе? Химавари почти ненавидит его в этот момент. Почти — потому что люди не выбирают, кого им любить, и если Какузу любит ее отца, а не Хидана, то с этим ничего не сделать. И это что-то иррациональное: Химавари одновременно больно за Хидана, и одновременно она счастлива, что его чувства к Какузу так и остаются безответными, ведь это значит, что он может любить ее. И она думает, что Хидан ее любит; иначе зачем просил тогда поцеловать его, и зачем потом так хотел продолжать с ней быть — ведь без любви это не имеет смысла. Может, это наивно, но Химавари нравится думать так. — Прощай, — говорит Какузу. — Надеюсь, ты так и останешься бессмертным — мне хватило твоего общества на всю жизнь. — Твою мать, — Хидан глубоко вдыхает. — Ты не можешь хоть раз побыть нормальным? — Смотря что ты понимаешь под «нормальным», — Какузу почти улыбается, но Хидан — нет. Химавари молчит; она не знает, что сказать, даже если бы ей захотелось вмешаться в разговор. Это все похоже на какой-то фарс, как будто не по-настоящему; или, может, она слишком нервничает. В глазах Какузу — что-то похожее на сожаление, но Химавари не уверена, о чем он жалеет. Хидан никогда не рассказывал ей так уж много об их прошлом и о том, что именно пошло не так. Может, действительно просто неудачно сложились обстоятельства, как он говорил. Может, было что-то еще. На их месте Химавари хотела бы обсудить все — но, кажется, для них это не вариант. — Знаешь, может, я и правда буду по тебе скучать, — говорит Хидан. — Я — нет, — следует ответ. И на этом их дружеский разговор заканчивается. Какузу кивает им и уходит. Наконец-то, думает Химавари. — Какой же это все пиздец, — бормочет Хидан; и, если честно, Химавари с ним солидарна. — Все не так плохо, — все же говорит она. — Я же с тобой. В глазах Хидана мелькает непривычная нежность. — Да. — И он улыбается. — Ты со мной. Химавари чувствует такое странное спокойствие — она верит Хидану и верит его чувствам к ней. А прошлое пусть остается прошлым — зачем его ворошить? Сейчас у них обоих есть возможность быть счастливыми.***
И снова Наруто оказывается здесь, где нежеланные, болезненные воспоминания о его предательстве вновь всплывают на поверхность. Сперва он думает, что один, но затем чувствует чей-то внимательный взгляд на себе и оглядывается по сторонам; и видит женщину, стоящую вдалеке, с длинными белыми волосами, развевающимися на ветру. Затем он слышит ее голос, четкий и мелодичный. — Всегда должна быть жертва. Эти слова отзываются где-то глубоко внутри. Он принес слишком много жертв, и многих из них он мог бы избежать. Рядом с женщиной стоит на коленях кто-то еще, низко опустив голову, так, что узнать его невозможно. В его груди зияет дыра, прямо на месте сердца; но почему-то рана не кровоточит. — Попав под проклятие, душа навсегда становится моей. Плавным движением женщина запрокидывает его голову назад, открывая лицо Какузу. Его глаза, пустые и безжизненные, смотрят сквозь Наруто, и видеть это хуже, чем злость или презрение. Наруто пытается шагнуть к ним, но какая-то сила словно приковывает его к земле; он пытается вырваться, но безрезультатно. — Но я могу быть благодарной, Узумаки Наруто. Какузу исчезает, рассыпаясь в прах прямо у него на глазах, и Наруто не может сделать ничего — только стоять и смотреть. Так же, как смотрел много лет назад. Наруто беспомощно поворачивается к женщине — она улыбается ему с легким превосходством. Белые волосы, белые глаза, так похожие на бьякуган; кого она напоминает ему? Наруто не успевает обдумать это — мир вокруг них начинает разрушаться. Ее голос — последнее, что Наруто слышит, прежде чем его сознание ускользает. — Мне нужно лишь что-то равноценное. Наруто просыпается в одиночестве, с тяжелой головой. Обрывки сна еще сохранились в памяти, но он не чувствует в себе сил пытаться найти в них смысл. Всего просто и без того слишком много; и не то чтобы Наруто раньше не снились странные сны. Чем больше он пытается вспомнить, тем сильнее размываются детали, пока все не смешивается в расплывчатую череду образов и голосов. И, честно говоря, сейчас это не имеет значения. У Наруто все еще целый день впереди, и ему нужно убедительно притворяться, что все в порядке. Хотя вряд ли кто-то ему поверит. Перед Наруто оказывается чуть дымящаяся чашка кофе, и он вскидывает голову. Встречается взглядом с Хинатой, которая говорит: — Сладкий, как ты любишь. Наруто бормочет невнятное «спасибо», обхватывает горячую чашку, грея замерзшие руки, и слышит, как Хината добавляет: — Или не ты, как оказалось. — О чем ты? — спрашивает Наруто, чувствуя, как внутри все переворачивается. Хината улыбается — слабо, натянуто, и ее глаза — словно застывший лед. — Нет-нет, ничего. — Еще шире растянув эту фальшивую улыбку, она треплет его по волосам: — Приятного аппетита, Наруто-кун. Она выходит, хлопая дверью — это так на нее не похоже. Наруто опускает взгляд — ему тошно и почему-то хочется смеяться, так же неестественно, как Хината улыбалась. Он не смеется, только отпивает глоток приторно-сладкого кофе, морщится — какая же дрянь. Но столько воспоминаний разом всплывает, и Наруто не может не цепляться за них. Скоро у него ничего больше не останется. Он может только надеяться, что это «скоро» наступит не сегодня и не завтра — что у него есть еще хотя бы несколько дней. Дверь открывается снова, и Наруто переводит взгляд на вошедшего — только бы это была не Хината, он не готов объясняться, совершенно не готов — он не знает, что сказать. К его облегчению, это оказывается Химавари — и она выглядит такой счастливой. Непривычно видеть ее такой — в последние дни она была несколько подавленной. Химавари садится за стол рядом с ним, бросая: — Доброе утро, пап. — Не очень-то доброе, — вымученно улыбается Наруто. Химавари задумчиво пожимает плечами. — Ну, для кого как. Тут с ней не поспоришь. Наруто возвращается к созерцанию полупустой чашки с уже остывшим кофе. Допивать не особо хочется, выливать — тоже. — Ты не виноват, — вдруг говорит Химавари. Касается его плеча, гладит осторожно, успокаивающе. — Я все понимаю. Просто... так бывает. Наруто удивленно смотрит на нее, встречает ее мягкий, сочувствующий взгляд. — Я тоже много чего сделала, — она грустно усмехается. — Хотя Хидан, конечно, говорит, что это ты во всем виноват, но он просто злится. Его можно понять, любой бы злился. — Хидан? — медленно повторяет Наруто. — Подожди, но это... Это имя ему знакомо — и человек, его носивший, тоже, пусть он и видел его лишь раз. Сложно не запомнить кого-то вроде Хидана — если, конечно, Химавари говорит именно о нем. Но это ведь невозможно. — Кто такой Хидан? — спрашивает Наруто, но Химавари только загадочно улыбается. — Он... мой друг, — говорит она. Наруто кажется, что ее лицо чуть розовеет, когда она произносит «друг», но может, это его воображение. — Мне пора, — Химавари поднимается. — Мне еще столько надо сделать. Ты тоже постарайся... закончить все дела, ладно? — она улыбается с озорным огоньком в глазах. — Я вроде и так собирался, — говорит Наруто, совершенно сбитый с толку, — поработать сегодня подольше. Химавари качает головой, наклоняется совсем близко, глядя ему в глаза. — Нет, я не об этом. Сегодня — последний день. Ты же знаешь, о чем я, папа. Наруто хочет сказать, что нет, не знает — но потом вдруг понимает. Прежде, чем он успевает спросить, откуда Химавари может это знать, она уходит — быстро, словно куда-то спешит. Значит, Хидан. Наруто опускает голову. Конечно, возможно, что это другой человек с тем же именем... но если принять во внимание все остальное, что Химавари сказала — Что, черт возьми, происходит?***
Этот человек смотрит прямо на Наруто с неприкрытой ненавистью, и почему-то он сразу понимает, что это и есть тот Хидан. Наруто не трус, но что-то в Хидане чертовски пугает — может быть, этот взгляд, жажда разорвать на части прямо здесь и сейчас. Какузу молча задвигает Наруто к себе за спину, закрывая собой, — и на долю секунды кажется, что Хидан нападет на них, но он остается на месте. — Ты не охуел там? — нарочито небрежно интересуется он, поигрывая странной косой. — Это же тот пацан-джинчурики, который нужен Лидеру. Хули ты с ним возишься? — Это не твое дело. — Наруто хочет вмешаться, но уверен, что Какузу это не понравится; и потому просто молча наблюдает. — Готов поспорить, Пейн пиздец как обрадуется, когда узнает... — договорить Хидану не удается — Какузу хватает его за горло, сжимая так, что, кажется, даже позвонки трещат. — Он не узнает... потому что ты не расскажешь, — медленно говорит Какузу. — Просто к слову, никто не помешает мне сейчас оторвать тебе голову, закопать ее где-нибудь и предъявить Лидеру твое тело — слишком хитрые противники попались, забрали голову с собой, а одно тело — бесполезно. Может, мой следующий напарник будет более покладистым. — Ты этого не сделаешь, — в голосе Хидана на миг проскальзывают панические нотки. — Почему же? — обманчиво-мягко интересуется Какузу. — Потому что я твой напарник? — Хидан пытается разжать его пальцы на своей шее, но не преуспевает. — Сука, да отпусти ты! — Я убил всех своих напарников. Попробуй еще. Наруто изо всех сил сдерживает смех, такой неуместный сейчас. Он ничего не может поделать — это так абсурдно, что даже смешно, и пусть смех скорее нервный, Наруто все равно тихо фыркает. Какузу отпускает своего напарника, ничуть не заботясь о том, что тот падает на землю, не в силах устоять на ногах. — Успокойся, — говорит он, обращаясь уже к Наруто, и кладет руку ему на плечо. — Он ничего тебе не сделает. — Ты так уверен? — зло выплевывает Хидан, поднимается — и делает шаг вперед. — Хидан. Почему-то это действует — Хидан замирает, продолжая молча на них смотреть. В его глазах Наруто отчетливо читает желание убить — и в то же время почему-то смирение. Что-то кажется странным, но додумать эту мысль Наруто не успевает. — Хер с вами, — Хидан разворачивается. — Только быстрее заканчивай, стану я тебя еще до ночи ждать. — Так бы сразу, — устало говорит Какузу, когда Хидан наконец уходит. — Ты что, ничего не собираешься делать? — Нечего тут делать, — он мягко взъерошивает волосы Наруто, словно пытается отвлечь. Наруто упрямо трясет головой, сбрасывая его руку. — Он же знает о нас! Он расскажет вашему Лидеру, и... — Не расскажет, — Какузу не кажется хоть сколько-то обеспокоенным. Возразить Наруто не успевает — Какузу быстро наклоняется и целует его, легко, нежно. — Все хорошо, — тихо говорит он, прежде чем отстраниться. Наруто не сказал бы, что все так хорошо, он не уверен, что Хидан будет молчать, что не попытается сам его прикончить или еще что-нибудь не произойдет. Но почему-то он не произносит ни слова, только кивает. — Он тебя не тронет, — Какузу словно угадывает его мысли. — Никто не тронет. Я не позволю. Я уже говорил, помнишь? — ...Помню, — Наруто утыкается лбом в его плечо, вцепляясь пальцами в его плащ. — Но все же... — Ты мне веришь? Наруто верит — но, если честно, боится он не за себя.