Достоинство джентльмена

Жизнь вернулась в привычное русло: учёба, друзья, репетиторы, но главное — занятия на гитаре с Рэхваном. Кичжун словно вернулся на два года назад, в самое счастливое время, только теперь он не был намерен скрывать чувства и пытаться избавиться от них, ведь он уже не ребёнок, и готов бороться за любовь, взять на себя ответственность, что бы ни произошло дальше. На деле же признаться в своих чувствах оказалось гораздо сложнее, чем он предполагал: как только Кичжун собирался с духом, тут же или некстати звонил телефон, или входила мама, приглашая на ужин, или Рэхван резко подрывался, вспоминая о каком-то важном деле. Почему в дорамах это происходило так просто? В любой момент герои высказывали всё, что у них на душе. Кичжун подумывал воспользоваться японским способом признания — написать письмо. И даже начал его, но как оказалось, он совершенно не обладал писательским талантом: всё, что ему удалось из себя выжать, сводилось к одному предложению: «Хён, я вас люблю». А что дальше? Пол комнаты был усыпан помятыми исписанными листами бумаги с разными формулировками и объяснениями, но всё выходило слишком сухо, неэмоционально. Даже когда он брал гитару в руки, не мог сосредоточиться, постоянно думая об этом, так что в итоге Рэхван подловил его. — Кичжун, ты где витаешь? В элементарных вещах делаешь ошибки. Это на тебя совсем не похоже… Ты, часом, не заболел? — лба коснулись прохладные пальцы, и Кичжун резко дёрнулся, ощущая, как кровь мгновенно прилила к щекам. — Просто жарко. Я схожу за водой, вам что-нибудь принести? — он тут же сорвался с места после отрицательного ответа. Сегодня Кичжун был больше, чем обычно, погружён в свои мысли, потому что впервые они остались вдвоём. Он всё ждал подходящего момента — кажется, этот момент наступил! Быстро умывшись холодной водой, Кичжун взбежал вверх по лестнице, боясь, как бы решимость не оставила его. — Хён, я… — но слова застряли в горле, когда он увидел в руках Рэхвана один из тех злосчастных листочков. Но откуда?.. — Что это? — спокойствие в голосе старшего лишь добавляло волнения. Кичжун лихорадочно пытался придумать ответ, потому что не представлял, какой из вариантов там был накалякан. — Это… Нам задали по литературе написать признание в любви воображаемому возлюбленному. — Правда? — лёгкая улыбка коснулась губ Рэхвана, но почему-то не глаз. — Прочитай. — «Надеюсь, вы не будете смеяться и сможете когда-нибудь принять мои чувства. Я люблю вас… тебя, Рэхван», — первоначальная уверенность к концу сменилась паникой, Кичжун неожиданно для самого себя прочитал послание целиком и замер, боясь оторвать взгляд от внезапно расплывающихся перед глазами букв. — Тебе нравятся парни? Резко вскинув голову, парень готов был согласиться с чем угодно, в глазах загорелся огонёк надежды, тут же растоптанный. — Тебе нравлюсь я? — Я… нет… — голос Кичжуна дрожал, сердце стучало, как сумасшедшее, ладони вспотели и похолодели. — Можешь не говорить, я понял. Это лишь ребячество, ты подрастёшь и изменишь своё мнение, — тихо произнес Рэхван, успокаивающе коснувшись поникших плеч. — Ты просто запутался. — Нет! — страх ушёл, Кичжун посмотрел прямо в глаза любимого. — Мне больше никто не нужен. Только вы. — Ты не понимаешь, — Рэхван покачал головой, словно всё уже было решено. — Почему? Потому что мы парни? Потому что вы дружите с моим отцом? — Кичжун схватил за руку мужчину, в глазах его заблестели слёзы. — Скажите, в чём дело? Рэхван выглядел так, будто собирался что-то сказать, но вместо этого мягко освободился из хватки и покинул комнату, ставя точку. Молодое и влюблённое сердце словно проткнули иглой, на бумагу, всё ещё зажатую в кулаке, упали крупные солёные капли. До самого вечера Кичжун не выходил из спальни, он лежал на кровати, свернувшись калачиком, молча поливая подушку слезами. Нарушила его уединение мама, позвав к столу. Отказываться от еды, когда она зовёт — всё равно что подписать себе смертный приговор. Сразу начнутся расспросы (читай — допрос), что болит, что случилось, в общем, проще было пережить десять минут за тарелкой. Удостоверившись, что следов слёз на его лице не осталось, Кичжун спустился в столовую и, поприветствовав родителей, приступил к ужину. Есть совершенно не хотелось, поэтому он просто ковырял палочками в еде, лишь делая вид, что отправляет что-то в рот, когда мать смотрела на него. Кичжун даже не пытался вникнуть в суть разговора, пока не услышал имя, которое было как триггер для него. — …Не представляю, каково Рэхвану, — как-то грустно сказал отец, делая глоток соджу. — Сколько уже прошло? Чуть меньше года? — спросила госпожа Ким. — Завтра будет ровно год. — Год чего? — тут же встрепенулся Кичжун. — Год, как погибла невеста Рэхвана.