Гул проводов

      — Знаешь, есть такие люди, вампиры. Только питаются они не кровью, а твоей любовью. Ты готов простить им всё и терпеть любые их издевки ради их любви. Флюиды у них такие, что ли. Так вот. Ты одна из них. Ты разрушаешь всё, к чему прикасаешься. Сколько сердец ты разбила и сколько разобьёшь?        Да, Марк. Я — плохая девочка, та, с кем хорошие родители запрещают общаться, от кого хорошим детям следует держаться подальше. Это не остановить, не прекратить. И знаешь, что? Мне это нравится. Нравится, когда меня любят. Нравится, когда меня любишь ты.       — Вот такая мы странная пара, Сандра. Хороший мальчик под личиной плохого и плохая девочка под личиной хорошей.       — Ошибаешься, Марк. Никто меня не считает хорошей. Вслушайся в школьные сплетни, они не из пустого места берутся.        Марк вздохнул, не оборачиваясь. Его руки дрожат.       — Марк, если я тебе ничего не рассказываю, то это не значит, что я тебя не люблю.       — Значит, ты любишь меня?       Марк повернулся. Его глаза смотрят на меня с надеждой и болезненной преданностью. Что я с ним сделала?       — Я… — я запнулась. Голос предательски задрожал, — Я не знаю.        Марк отвернулся, наверное, чтобы я не видела боль в его глазах. Я могла бы соврать, и Марко бы поверил. И всё было бы, как прежде. Он забывает о ссорах. Он не замечает лжи. Но я не стала лгать. Не смогла.       — Уходи, Сандра.        И я оставила его сидеть на садовых качелях, скрючившегося, закрывшего руками лицо, обдуваемого тёплым летним ветром, неподвижного, печального и одинокого. Я сама себя не понимала, как и не понимала его. Неужели это и есть любовь? Неужели, когда ты готов терпеть от человека такое — это и есть любовь? Если это так, то даже хорошо, что я сказала правду. Мы расстанемся, он погрустит и забудет и будет счастлив. Будет, как раньше, Тем-Самым-Марком, гуляющим по ночам с сомнительными друзьями, пьяный и весёлый. И никакой любви. Никакой меня. Я хотела, чтобы так и было. Правда хотела.       Тоска чем-то похожа на лето. На летний зной, когда на небе ни тучки, всё сухое, горячее и пыльное, и стрёкот цикад настолько сильный, что приходится перекрикивать их. Боль похожа на двадцатое июня, когда я впервые сказала Марку правду. Вокруг всё цвело, но в моих мыслях был лишь холод и затянутое чёрными тучами небо.        Марк сказал, что я красивая. Но он не видел меня без косметики, потому что никто не видел. Только я сама ранним утром, рисуя заново идеальную себя, скрывая под тональным кремом следы бессонных ночей и слёз, свои уродливые шрамы и вечно проблемную кожу. Длинные рукава закрывают синяки, порезы и шрамы от ожога. А улыбка, которую так любил Марк, ненастоящая, отрепетированная много раз перед зеркалом.       Я ненастоящая. Мои чувства фальшивые, красота нарисованная, смех подставной. Порой мне кажется, что я чья-то глупая шутка. Может, и нет никакой Сандры.       Мне хочется спросить Марка, любит ли он меня такой. Будет ли так же преданно смотреть, узнав, какая я лгунья. Что у меня нет ли мыслей, ни желаний, ни увлечений. Лишь пустая уродливая оболочка.       Я возвращаюсь домой, где спит, напившись отец, не обращая внимания на кричащую на него мать. Залезаю в ванну, не обращая внимания на то, как защипало порезы. Переписываюсь с Леа, надеясь, что подруга отвлечёт от горьких мыслей. Но Леа уже всё узнала.       LeaKills: Опять поссорились с Марком? Что за тёрки у вас?       Sandra21: Вечно ты в курсе всего. Да, поссорились. И я надеюсь, навсегда. Я хочу, чтобы он забыл меня. Я не тот человек, который заслуживает любви.       LeaKills: Ну кто тебе такие глупости сказал? Всего ты заслуживаешь, просто тебе нужно что-то делать с твоими комплексами. Прими и полюби себя.       Sandra21: Леа, это не «мои комплексы». Я не могу полюбить себя, потому что даже не знаю, что это такое. Я просто упиваюсь чужой любовью, ничего не давая взамен. И всё.       LeaKills: Вот что, Санни. Тебе помощь нужна, причем профессиональная. Сейчас я сброшу контакты моего психотерапевта. Помог мне, поможет и тебе. Ты только сходи к нему.       С Леа было спорить бесполезно. Она всё равно настоит на своем. Спустя где-то минуту она прислала мне адрес сайта этого психотерпавевта. Я скептически пробежалась глазами по отзывам, большинство из которых положительные. Может, Леа права? Может, мне действительно нужна помощь, и её смогут оказать? Может, ещё не всё потеряно?       Послышались чьи-то тяжелые шаги. Походка была шатающейся. Грохот. Матюги. Опять папа пьяный. Я вылезла из ванны и оделась. Отец стал ломиться в дверь и орать. Я сидела, закрыв уши руками, молясь, чтобы всё это поскорее закончилось. Я боялась и ненавидела отца, когда он пьяный. И ненавидела, когда Марк пил. Тогда у него становится взгляд, как у отца.        Удары в дверь усилились. Отец стал угрожать выломать дверь, если я сейчас же не открою. Я всё-таки открыла и тут же мне в лицо прилетел кулак. Я побежала в свою комнату. Отец заперся в ванной. Я повалилась на кровать. В глазу помутнело, он болел и горел. Я пошла на кухню за льдом. В телефоне завибрировало. Сообщение от Тома. Он предлагал посидеть в кафе на соседней улице, как в старые добрые времена. Я слабо улыбнулась. Он как будто чувствовал, когда мне плохо.       Я принялась колдовать над свеженьким синяком. Тональный крем мало помог, так что пришлось надеть чёрные очки. Я быстро привела себя в порядок и вышла на улицу. Уже был почти вечер. Пахло цветами и женскими духами. Где-то лаяла собака, шумела газонокосилка. Прохладно и пыльно. Я чувствовала себя паршиво. Хотелось курить.       Том подъехал как минимум через полчаса. Пунктуальностью он никогда не отличался. За рулем всё тот же верзила.       — Запрыгивай, детка! — кричит Том.       Сандра садится рядом с Томом. Машина трогается с места.       — Как вы с Марком ускользнули вдвоём с экзамена, — ехидно подмигивает Том.       По мне словно полоснули чем-то острым.       — Да. Было дело.       Волосы Тома развеваются на ветру. Они длинные, тёмно-русые, собранные в хвост. На его плечи накинут красный халат, руки сжимают трубку явно не с табаком.       — Как тебе не стыдно, Том, — говорю я.       — Давай убежим в Амстердам.       — Не хочу никуда убегать.       — А чего хочешь?       — Пиццу.       — Барри, поворачивай, леди хочет пиццу!       Мы свернули в кафе. Купили пиццу. Я ем через силу, лишь потому, что со вчерашнего утра ничего не ела и боль в желудке не даёт покоя. Я любила пиццу, но сейчас меня едва не тошнило от её вкуса и запаха. Через силу я улыбаюсь своему другу, тот мне в ответ — искренне. Небо на горизонте было красным, под цвет халата Тома.