Гул проводов

      Август мне запомнился малиновыми закатами, прохладным ветром, бриллиантами-росинками и запахом цветов и пыли. Ночи здесь были тихие и темные, и с каждым закатом девушка понимала, что спасения нет, и оставалось лишь смотреть на стрелки часов, передвигающиеся мучительно медленно. Тик-так. Тих-так. Тик-так. Меня закручивало в электронном водовороте, неоновый свет ослеплял меня, а окно я навсегда занавесила, но в самые темные часы мне хотелось отодвинуть бардовую шторку. Вечеринки не спасали, музыка оглушала, а люди вокруг раздражали. Даже Леа, даже Том.       Зеркала, лужи, стекла, отполированные поверхности. Что общего у них? То, что они отражают. Та девушка-отражение была мне незнакома. Кто она? Почему у неё такие впалые глаза? Почему у неё такой затравленный, пустой взгляд? Почему у неё такие синие вены и бледная кожа? Почему её кости торчат? Что это за уродливые шрамы? Неужели это я?       А иногда Марк стоял рядом, как ни в чем не бывало. Улыбался, сверкая жемчужным рядом зубов, прищуривал свои зеленые глаза, взлохмачивал и без того растрепанные волосы. А иногда курил, смачно выпуская белый, как моя кожа, дым. Я разбила зеркало у себя в комнате и осколки врезались мне в лицо. Но боли я не почувствовала. Лишь увидела, как отражение истекает кровью и кричит. Это ему было больно, это оно кричало.       Я заперлась в комнате, выключила свет и просто лежала в кровати, ни о чем не думая. И снова гул проводов звучал внутри и вокруг меня, потолок нависал, такой противно-белый, а темнота нежно обволакивала, безуспешно пытаясь успокоить. А Марк всё говорил и говорил, нашептывал ласковые слова, или наоборот, оскорблял. Я его не видела и не чувствовала, он был далеко, за холодным стеклом и блестящей поверхностью металла, но я слышала его голос, звучащий сквозь бурю и гул. И он звал с собой. Он протягивал руку, и порой хотелось дотронуться до неё, но нас разделяла невидимая стена.       Неужели так будет всегда? Темная комната, мягкая кровать, разбитое зеркало, болящие царапины и вкус крови во рту. И Марк, пытающийся докричаться. И Леа, пишущая по пять раз на дню.       Что самое смешное в этой истории? То, что родители ничего не предпринимали. Они были заняты своими проблемами. Я слышала, как они дрались внизу, но было такое чувство, будто они были далеко. Будто я это слышу из телевизора, а они сейчас на другом конце Земли. А может, а вовсе на другой планете. Марк далеко, но близко. Родители близко, но далеко. Ха-ха.

***

      — Мне кажется, что вам следует пойти к психиатру. Я дам вам направление. Вам требуется помощь, которую психотерапевт не сможет оказать.       — Хорошо.       Крыс пишет ручкой на бумаге, едва слышно скрипя и шурша. Я забираю направление и уходит, когда заканчивается сеанс.       — Что с тобой творится? На звонки не отвечаешь, меня в черный список добавила… Что за хрень?       Том стоит прямо передо мной и курит. На этот раз обычные сигареты. Его лица было не видно, да и не хотелось на него смотреть. Он был мне отвратителен, от хвостика до дорогих кедов. Я отталкиваю парня и убегаю, а тот гонится за мной, и я слышу топот его ног.       Паутина улиц опутывает меня. Дома насмехаются, глядя на маленькую сумасшедшую девочку своими провалами окон. Всё вокруг мертво, и я тоже мертва, возможно, мертвей Марка. Это было настолько больно, что смешно.       Передо мной вырастает здание психиатрической клиники. Темно-серые стены с редкими надписями и рисунками. Кое-где в окнах горит свет, но во многих всё же темно. Темно до сплошной, абсолютной черноты. И я вглядываюсь туда, в эту черноту, стараясь разглядеть хоть что-то. И дом, в свою очередь, смотрит внутрь меня. Не знаю, сколько это продолжалось, но в итоге мы обы остались удовлетворены.       А потом в окне показался силуэт девушки в ночной рубашке, каштановыми кудрями и болезненно-худощавыми руками. И она смотрела прямо на меня. Я поняла это, несмотря на расстояние, разделяющее нас. Улыбается. Широкий, хищный оскал. Мне становится страшно и я убегаю.