Гул проводов

      — Ну что, тебе стало легче?       Том смотрит вниз, его руки сцеплены на коленях. Он нервно прикусывает губу.       Мне снится, как мы падаем пропасть. Только вдвоем. А внизу поджидает пламенная бесконечность. И сквозь бурю боли я слышу его голос, нашептывающий мне о любви.       — Я разобью твоё сердце на тысячу мелких осколков.       И он всегда равнодушен, всегда похож на мертвеца.       — Сгинем в холодном огне. Сожжем хрустальный мост. Открой своё сердце тайнам безграничной пустоты.        Иглы терзали меня. Тысячи, миллионы игл. Казалось, они были везде. Они даже пробирались сквозь сны.       — Ну да, мне стало легче. Кажется, лекарства помогают.       — Вот и отлично. Я могу придти через неделю?       Нет, ты не можешь. Ты напоминаешь мне о нём. Уходи, уйди, покинь мою жизнь. Стань лишь размытой фотографией, обрывком старых выцветших воспоминаний. Поди, поди прочь! У тебя такой же взгляд — наивный, доверяющий, любящий. Твои ласки как хлыст для меня. Нет, не улыбайся. Исчезни. Растворись, рассыпься на атомы.       — Конечно, буду ждать.       Он встаёт и целует меня в лоб. Его губы холодны и одновременно обжигающи. Голова болит так, что хочется оторвать её. Словно мои мозги поместили в мясорубку. Он уходит, а я с облегчением вздыхаю.       Вечер. Цветущие кусты. Мягкая полутень. Двое сидят, отвернувшись друг от друга. Влюбленные, робко тянущиеся друг к другу. Так непривычно. И так глупо. это были мы? Никто из нас тогда не знал, чем всё обернётся. Марк, о Марк, не надо было срывать с меня маску. А если бы того разговора не было? А если бы я ответила «да»?       — Ничего уже не изменишь. Так и должно было случится. Сладостное разрушение…       — Замолчи!!! Заткнись, просто заткнись, а то я проткну барабанную перепонку!       — Ты думаешь, это тебе поможет?       И он смётся. О, я знаю этот смех. Беззаботный и веселый. Будто он смеётся над очередным бородатым анекдотом.       — Мешает, да? — сочувственно спросила сзади стоящая Элли. Откуда она тут взялась?       — Ещё как, — пожаловалась я, — Покоя от него нету.       — Не пытайся просить помощи у халатов. Они запрут тебя туда…       — Это куда же? — усмехнулась я.       — Это страшное место. Клетка. Туда отводят самых неугодных. Там нет ничего, даже времени. Даже тишины. Всё становится однообразным и одинаковым, ты там даже снов не видишь. И потихоньку начинаешь забывать, кто ты такая. Ты гниёшь там. Некоторые оттуда выходили, но прежними они не становились. Хотя, все здешние прежними уже не становятся, но те особенно. Они становятся пустыми. Говорят, тени — это жители Клетки.       — Ага, я поняла, о чём ты.       — И вообще, избегай халатов. Даже Ласку. Она хорошая, она понимает нас, насколько это возможно для них. Но всё равно. Она не наша.        — Ну, что психи, что психиатры — одна малина…       — Неправда. Между Иными и нормальными огромная пропасть. Нормальный может её перепрыгнуть, но обратно он уже не вернётся. Прежней ты не станешь, даже когда выйдешь отсюда. Можно вывести Иного из лечебницы, но нельзя лечебницу вывести из Иного.       Я пожала плечами.       — Впрочем, мне пора идти! — она широко улыбнулась во все 32 зуба, сделавшись вновь улыбчивой болтушкой, — Пока-пока! Не скучай тут без меня! На ужин вновь подают ту запеканку, ты называешь её пакостью, а я её просто обожаю, так что отдай её мне. И почему её никто не любит? Вкусно же! Какая же я всё-таки странная. О, меня все называли странной. Они почему-то думали, что я буду возвражать, но я не возражала. Назвать меня странной — это как назвать веселой, общительной, непоседой… Это ведь просто черта характера!       — Да уж, поболтать ты любишь, — усмехнулась я, — В жизни ты точно не пропадёшь. А куда ты намылилась-то?  Сейчас середина ночи.       — В Клетку!       — Опа! Правила нарушаем? Какая ты безответственная, безалаберная… Мне нравится! Я с тобой!       Она хихикнула.       — Не боишься?       — Ты это спрашиваешь у той, которая режет и прижигает кожу, видит каждую ночь мертвого друга и слышит его голос днём?       В общем, мы пробрались на задний двор. С каждым шагом Элли преображалась, становилась другой. Здесь она была в своей стихии. Королева коридоров, эхо больницы, старожил. Ночные соцветия отражались в её изумрудных глазах. Вечно юная весна. Идеально вписывалась в картину полузаброшенного сада. А я совсем чужая. И лишняя. Мы подошли к окну с решеткой. Я попыталась заглянуть внутрь наблюдательной палаты. Белые стены, белые потолки. Затхлый запах. Угнетающая теснота. И кусочек неба в решетку.       — А врачи? — шепнула я.       — Белка наблюдает сквозь пальцы, — так же шепотом ответила она мне, — Вполне вероятно, что она сейчас дрыхнет.       — И я слышу её храп, — вмешался ещё один тихий, почти угасающий голос.       — Ты кто? — выпалила я.       «Нашла, что спрашивать!»       — Не знаю. Может, меня и нет вовсе. Я исчез. Но когда? Или это люди все исчезли? Или весь мир исчез, осталась лишь эта белая комната и лоскут неба?       — Можешь успокоиться, мир на месте. И ты тоже на месте.       — А ты не врёшь? — с надеждой в голосе спросил подошедший к окну изможденный парень с синячищами под глазами и потрескавшимися губами.       — Не вру, — бодро сказала я.       — Они не должны тебя держать здесь, — Элли прижалась лбом к холодным черным прутьям, — Это бесчеловечно. Разве они видят, что убивают тебя?       — Ты думаешь, их это волнует? Для них я и не человек вовсе. Так, кукла. Кусок мяса. Не жилец давно. Им всё равно, что будет со мной.       — Я вытащу тебя отсюда! — с жаром сказала Элли.       — Обещаешь? — оживился было парень, но тут же сник.       — Обещаю, — нежно сказала Элли.       Она встала на цыпочки, приблизив лицо к окну. Они смотрели друг на друга. Влюбленные, которые были не в состоянии позволить себе большее. Душераздирающе и в то же время невероятно трогательно. И весь мир не нужен. Только окно, заросший сад, ночные птицы и фиолетовые цветы, в последний раз цветущие прощальной красотой.       — Эй, — сказал он, повернувшись ко мне, — Насчет этого человека за твоей спиной. Кто-то из вас нарушил обещание. Это обещание — ключ к освобождению.       — А что за обещание?       — Этого сказать не могу. Ищи сама.       — А как тебя зовут?       — Ворон.       — А я Кошка.       — Ты знала Крысолова и Маму?       — Крысолов помогал мне. А Мама дала мне имя.       — Здорово… Как бы мне хотелось вновь там очутиться. Наверное, когда я стану Тенью, я смогу вырваться. Теням закон не писан.       — А если я не смогу за тобой пойти? — с ужасом в голосе спросила Элли.       — Сможешь, — заверил её Ворон, — Не бойся, ты сильнее, чем думаешь.       Элли рассмеялась. По её щекам стекали слёзы, одна за другой. Она плакала и смеялась, смеялась и плакала, а Ворон лишь молча наблюдал.       — Поступь… — сказал он, когда та отсмеялась и наревелась, — Поступь, послушай меня.       Она роняла на траву последние слезы, как звёзды.       — Пойдёшь со мной?       Он протянул дрожащую, худую руку сквозь прутья решетки. Вены испещрили бледную до голубизны кожу. Элли внимательно посмотрела на него, будто старалась запомнить каждую его черту. Будто видела его в последний раз. Оба они знали, что скоро исчезнут. Навсегда.        — Пойду.       Она протянула свою руку, толстую, изрисованную, исцарапанную. Прикосновение кончиков пальцев. Для них словно вспышка, а для меня всего лишь миг. О, она ни секунды не сомневалась. Она бы пошла за ним даже в центр Преисподни.       Я развернулась и ушла. Дорогу обратно найти мне не составило труда. Я залезла в окно, спрыгнула, легла в постель. Проснулась Элис.       — Ты чего? — сонным голосом спросила она.       — В сортир ходила.       Она пожала плечами и повернулась на другой бок. Через минуту она уже вновь храпела. А на изголовье соседней пустой кровати вновь покоилась высохшая ветка.