Ах, не люби меня, мой милый Друг, Ведь я вампир и кровопийца, Уйди неведомыми тропами, забрав и свет, и звук. Ведь я лишь лицедейка и убийца. Мне чувства чужды, о мальчик из ночных лесов, Я пеленована ночною мглою, У меня сто масок, сто голосов, Но я побеждена одним тобою. Твердила я тебе без устали, но ты не слушал: Беги, глупец, как от потопа, от огня, Я сокрушу тебя, разрушу твою душу. Беги, беги ты от меня. Ну, а тебе не важно, всё равно. Ты вспыхиваешь и сгораешь, Твердишь мне о любви сквозь бег часов Пока я ухожу от чувств пожарищ. Я в клочья разорву трепещущее сердце, Хрусталю подобную сожру я душу, Но лишь когда захлопывается дверца О мальчик-лето, твой голос я всё время слышу.
И я кладу бумагу под корни дуба. И я знаю: письмо достигнет адресата. Сквозь время, сквозь пространство, сквозь пелену смерти. Слова настигнут его. Слова, что все эти годы так рвались нарушу, словно птицы в клетке. Дуб шелестит, он готов поведать мне историю. И я с благодарностью слушаю её. Когда-то оно было молодым цветущим деревцем. Соцветия его печально спускались к земле. И он слушал. Внимал каждому людскому слову в вечном своём молчании. На его ветви садились птицы, соловьи воспевали его красоту, а бабочки резвились около его ветвей. И уже тогда тут был дом, люди в белых халатах, поломанные дети. Его никто не замечал, ведь оно молчало, оно всегда молчало. И лишь девочка-весна с венком в седых волосах внимала его молчанию. Она знала истории, которые волны приносили на своих гребнях. Она была из безнадежных. Она тихо скончалась в клетке, о ней мало кто вспоминал, её имя теперь позабыли, лишь дуб хранит в себе её образ. В ту ночь, когда она умерла, распустились белые цветы, слишком белоснежные среди всей этой грязи. Белые, как и её волосы. Я уснула в его корнях, убаюканная его историей. А ночью мне снится седая девочка. Она идет по лунной дорожке, уходит вверх по холму. Я иду за ней, но что-то мне мешает. Чьи-то руки вцепились мне в ноги и не дают уйти. — Нет, так дело не пойдёт, — смеётся она, — Ты сначала избавься от цепей. И к тому же тебе рано к нам. Ты не одна из нас. Я просыпаюсь утром в своей кровати. За окном моросит дождь. Чужачка, гонимая отовсюду. Так смешно и так обидно. — И ты к ним бегаешь? — спрашивает Габриэль, — Беги отсюда, беги, не оглядываясь. Это место как болото. Оно затягивает. Я не слушаю её. Иду завтракать. А днём меня навещает Том. Мне невыносимо смотреть в его лицо. Мне хочется прогнать его, но он так смотрит на меня. Невыносимо. Его глазами можно вскрыть себе вены. Этими серыми, красивыми глазами. — Я скучаю по нему. Я хочу к нему, — говорю я. Мой голос предательски дрожит, — Он так далеко. Так далеко. — А я не вижу его даже во сне. Перед тем, как вы встретились, я видел его. И по его взгляду я понял: я потерял его. Совсем. Тогда он пришел попрощаться. Смешно. Я бы предпочла его участь. — Когда его хоронили, я понял, что остался один. Как в тот раз. — Родители… — Нет у меня родителей. Только люди, слишком занятые работой. Я одинок. Я наедине с этим миром. И даже ты всегда была далека от меня, только я не желал это признавать. Я жил в иллюзиях, но уход Марка разрушил их. — А ты бы хотел снова жить в иллюзиях? — Я не знаю. Он проводит пальцем по моей щеке. Гладит мои волосы. Я вскакиваю, опрокидываю стул. Привлекаю внимание санитаров. Они его уводят, меня зовёт психиатр. Снова допрос, снова таблетки. Надоело.О письмах, цветах и одиночестве
16 марта 2018 г. в 16:43
Останься, побудь со мной. Давай снова, как раньше — облупившаяся штукатурка, мокрые сумерки за окном и свет луны, запутавшийся в белой сетке штор. Как раньше — песни про дождь и море, и двое на кровати, лицом друг к другу. Как раньше — смешавшиеся волосы, кофе и ваниль, забытая дымящаяся кружка рядом. Я скучаю по тебе. И я вижу тебя каждую ночь, в каждом сне. и не могу подобрать слов, чтобы описать, как больно. И каждый раз ты уходишь, падаешь вниз. Почему? Зачем
Ты приходишь и приносишь с собой осень. А уносишь всё тепло. Я вампир, мне ненавистны солнца лучи и неведомы чувства. Я вампир, но ты ломаешь меня. Незримой тенью следуешь за мной, нога в ногу. Глядишь на меня с разбитых зеркал и мутных луж, шепчешь холодным осенним ветром, завывающим в трубах.
Ты был первым, кто ворвался в мою жизнь, сметая всё на своём пути. Ты был первым, кто шутя дарил мне миры. И ты был первым, кто разбил моё сердце. Я скучаю, Марк. Мне одиноко и тоскливо. Ты ушёл, не помахав рукой. Ты ушел тихой поступью, тропами, которые я никогда не найду.
Говорят, это место построено на костях. Говорят, тут незримые и неощутимые ходят среди живых, а ночью их можно увидеть, если особые отношения с Гранью. Кто-то уже пересек её, но оттуда он уже не вернется. А я медленно приближаюсь к тонкой черте, отделяющей Их от Нас. Хотя, Элли говорит, что я уже одна из них, иначе бы меня не поместили сюда.
Осень тут проходит тоскливо и уныло. Ночами в полых стенах слышно шуршание и скрябание. Сыростью наполнены палаты. На стенах ободраны обои, рассвет пробивается сквозь желтые шторы, а о стекло бьётся мошкара. И сад такой же: темно-зеленые заросли с блеклыми цветами, виляющие тропинки, вымощенные серым камнем, окурки, спрятанные среди кустов и скомканные записки, содержание которых разобрать невозможно. Иногда я заглядывала в окно наблюдательной палате и видела одно и то же: чистые белые стены, пол, потолок и постель, и Ворон, неподвижно лежащий сверху, скрестив руки на груди, с остекленевшим взглядом, устремленным к потолку.
Если снаружи толпа — пестрый многоликий и многоглазый зверь, то тут у всех одинаковая одежда и одинаковые потерянные выражения лиц. Единый организм, один разум на всех. Стая, не принимающая меня в свои обьятия. Так я и скиталась, ненужная, не являющаяся частью чего-то целого. Одинокая Кошка, гуляющая сама по себе. Днём всё тело медленно, размеренно, по расписанию: подъем, процедуры, завтрак, обед, полдник, ужин, отбой и снова, по второму кругу. А ночью всё оживало, все куда-то уходили, тени плясали на стенах и пустые коридоры наполнялись новыми звуками, шорохами, смешками, шепотками. И всё это проходило меня. Я была словно в коконе. Я медленно сходила с ума в одиночку, никем не замечаемая.
Я актриса, лицедейка. Одинокая черная кошка, гуляющая по трубам и заброшенным крышам. Единственный, кто сорвал мою маску, был единственный, кто не оставил после себя ничего, кроме пустоты.
В одну ночь я металась в бреду, каждый тик часов рвал меня на части. И тогда я услышала голос у изголовья кровати:
— Напиши письмо и положи его под старым дубом, растущим возле Клетки. И тогда оно дойдёт до адресата, даже если вас разделяют тысячелетия и миры.
В комнате никого не было. Лишь запахло весной и лавандой. Я не знала, женщина говорит или мужчина, взрослый или ребенок. Обладатель был слишком далеко. Там, докуда я не смогу добраться. Там, откуда нет возврата. За Гранью.
Сад дышал свежестью. Эхо сказок и историй о населенных мирах пронизывало воздух, голосов было так много, что я не могла услышать их. У окна, ведущего в Клетку, стояла Поступь, снова и снова улыбающаяся своему Ворону. Однажды они станут свободными. И тогда я проснусь и обнаружу пустую кровать рядом со мной. Быть может, ни я, ни врачи ни вспомнят её имени. Она уйдет, забрав с собой всё, даже саму вероятность её существования.
Я пишу на бумаге под ветвями старого дуба. Листья падают мне на волосы и плечи, лунный свет разливается по мокрой траве. И тишина сопутствует мне, ничто и никто не смеет её нарушить.