Моцарт-таки отравил Сальери

      Антонио Сальери сидел на коленях перед банкеткой и клавесином, за которым еще недавно играл австриец.       Австриец, укравший его сердце.       В дверь постучали. Это была Констанция. Итальянец кинул расфокусированный взгляд на дверь, тихо сказав: «войдите». Фрау Моцарт осторожно зашла в комнату, испуганно глядя на мужчину.       — Все в порядке, герр Сальери? — она подошла и встала у стола, скользнув взглядом по партитурам мужа.       — Да... да, — итальянец встал и отряхнул камзол и кюлоты. — Вы не скажете, куда так спешно ушел ваш супруг? Я не успел сказать ему кое-что. — композитор вновь нацепил маску безразличия, подходя к Констанции, сдержанно сложив руки за спиной.       — В... в Бургтеатр, кажется, — женщина замялась, опустив взгляд и задумчиво поднеся к губам согнутые пальцы, очевидно пытаясь вспомнить последние фразы мужа. — Да, точно, Вольфганг именно о нем говорил. И еще просил отправить вас домой, — она смущенно улыбнулась, — прошу.       Госпожа Моцарт кивнула на дверь и сама вышла первая, побуждая итальянца пойти следом. Сальери напоследок окинул взглядом кабинет австрийца и последовал за женщиной. Они спустились на первый этаж. Антонио оделся и поблагодарил фрау Моцарт за прием.       Безусловно, итальянец пошел не домой. Он направился в Бургтеатр, надеясь разыскать там Вольфганга.       Амадей проводил репетицию в большом зале театра. Пусть было только начало симфонии и вообще первые прогоны, но то, что вытворяли эти люди, ошибочно названные музыкантами, не лезло ни в какие рамки! Первые скрипки играли совершенно синхронно и слаженно, но совсем не то! Австриец даже не понимал, откуда они взяли эти ноты. А единственный клавесинист сумел настолько вывести Вольфганга из себя, что тот сам сел за инструмент.       Антонио вбежал в зал ровно в то мгновение, когда Моцарт, совершенно в неадекватном от гнева состоянии, поклялся прилюдно поцеловать его, если, наконец, оркестр (на самом деле австриец выразился куда более нелестно) соизволит сыграть симфонию правильно и по нотам. От такого заявления у Сальери отвисла челюсть, но он успел вовремя придержать ее и как можно более незаметно подошел к сцене. Кто-то из вторых скрипок, увидев итальянца, хихикнул, переведя взгляд на Вольфганга, после пихнув коллегу локтем и что-то ему шепнув, заговорщицки улыбаясь. Тот кивнул и передал то же соседу. Тихий шепоток пробежался по рядам музыкантов, но после раздраженного взгляда австрийца в их сторону затих.       На удивление, в этот раз симфония была сыграна безупречно, Амадей похвалил оркестр и утер пот со лба. Антонио как раз стоял у самой сцены, удачно скрытый тенью портьеры. Моцарт обернулся, улыбаясь, желая спросить мнения у коллеги. Вдруг юноша замер, встречаясь взглядом с итальянцем, пристально глядящим на него. Вольфганг с трудом сглотнул, вновь вытирая пот с лица и чуть пятясь. Сальери же наоборот, с ухмылкой шагнул вперед, выходя из тени.       — Мне показалось, или вы обещали мне поцелуй? — итальянец поднялся на сцену и подошел к композитору; слегка склонился в приветственном поклоне.       — Это было в порыве гнева. Я не собираюсь вас целовать.       Моцарт поджал губы и шагнул назад, стараясь удерживать дистанцию. Антонио посмотрел на музыкантов, те одобрительно загудели, нагнетая обстановку. Итальянец вновь перевел взгляд на Амадея, улыбаясь. Затем он подошел, наклонился и прошептал ему на ухо: «откажетесь — подорвете свою репутацию». Моцарт отшатнулся, возмущенный подобным замечанием. Немного подумав, он подался вперед, зажмурившись, и прижался на мгновение к чужим губам. Казалось, это мгновение длилось целую вечность. Позор! Срам! Стыд! Юноша отстранился и дерзко влепил капельмейстеру пощечину.       — Довольны?! — австриец спрыгнул со сцены и, зло цокая каблучками, покинул зал. Антонио ошарашенно смотрел ему вслед. И, не взглянув на опешивший оркестр, почти что побежал за Вольфгангом.       — Амадей! — композитор догнал раздраженного гения у его кабинета. — Извините меня. Я не должен был настаивать.       Итальянец виновато посмотрел на мужчину, тяжело дыша после незапланированного бега. Тот открыл дверь и втолкнул Антонио внутрь, заходя следом и закрывая дверь на ключ. Сальери усмехнулся некому чувству дежавю: тоже клавесин, тоже они одни, тот же щелчок замка. Вольфганг обернулся к мужчине, метая взглядом молнии.       — Черт бы вас побрал, Сальери! Это же надо было! — австриец тяжело дышал, задыхаясь от ярости, — Я просто ляпнул первое, что пришло в голову!       Антонио молча выслушивал крики юноши, поджав губы. Сейчас или никогда, подумал он. Собравшись с мыслями, итальянец поднял руку, прося дать ему слово. Амадей, едва переводя дух, раздраженно смотрел на него. Сальери неотрывно следил за голубыми глазами напротив, потемневшими от злости.       — Так вот. Моцарт. — мужчине казалось, сейчас официальное обращение будет в тему, — Я вас люблю.       Амадей опешил и вмиг остыл. Он непонимающе воззрился на придворного капельмейстера, замерев на месте. Постепенно желчь стала снова заполнять его разум, осознавший горькую правду, за которую было стыдно. И за Сальери было стыдно.       — Так подавитесь же...       Австриец прошипел, будто змея, и быстро покинул комнату, а затем и Бургтеатр. Он снова пойдет топить все свои беды в алкоголе. Бедная, бедная Констанца! Как ему было жаль девушку: занесло ведь ей такого непутевого. Направляясь в трактир, композитор прокручивал в голове прошедшие сцены и не знал, как ему теперь жить.       Тем временем госпожа Моцарт уже укладывала Карла Томаса спать...