rise;

Елочный шар отблескивает золотым, Луна прыскает, наблюдая из-под густо накрашенных ресниц за Гарри, прыгающим по табуреткам и пытающимся украсить дом к рождеству; Гермиона поставила строгое условие: первый совместный зимний праздник они проведут без магии, докажут сами себе, что способны сделать всё как и люди, пострадавшие от Волан-де-Морта, даже не осознавая этого. Рон возмутился первый: в смысле, как это без волшебства? Как они приготовят праздничный ужин, внесут в дом елку и на верхушку поднимут самую яркую звезду? Джинни начала было поддакивать, но Луна видела в ее глазах прыгающих чертиков, и нарггл его знает, издевалась она над старшим братцем или над всей ситуацией в целом. Ей самой идея пришла по душе — какао, приготовленное своими руками, получается куда более вкусным, да и магия, каким бы волшебством не казалась, эмоции обнуляет, позволяет все делать более простым способом — Луне это не нравилось, она любила рисовать, зажимая кисть между пальцев, выводила черточки, стирала их специальными растворами, и не прикасалась к палочке. Главное волшебство — оно внутри нас, именно так говорила ее мать; и Луна верила. Гарри вызвался украшать — на самом деле, чтобы он не сделал, превратить дом на площади Гриммо, 12 в нечто счастливое не смог бы никто — а Луну заставили готовить, именно так они и оказались здесь, вдвоем, а волшебные палочки друзей поблескивали на ближайшем камине. Погода решила порадовать бураном, тайфуном, извержением вулкана и землетрясением одновременно — добраться домой на старенькой машинке возможным не представлялось, и Луна ясно видела, с какой яростью Рон отчитывает Гррмиону, как громко смеется Джинни, а Невилл, сжавшись на заднем сидении, прижимает к груди очередное растение, способное замерзнуть и при плюсе двадцати. Гарри устало прыгает вниз, прямо на диван, и на Луну почти не глядит; взгляд ее, по спине его блуждающий, он не мог не заметить и, если честно, желание взгляд вернуть его терзало последние минут тридцать. Луна плюхается рядом, мечтательно рассматривая развешанные гирлянды, украшенную ель и стекла, где уверенной рукой ее были выведены их лица в миниатюре. — У тебя все хорошо? Голос мальчика, спасшего всю вселенную в очередной раз, подозрительно веселый, так непозволительно вопрошать парню, прыгающему под потолком последние часа три; может, у него там, наверху, концентрат кислорода слишком мал? Луна косится подозрительно, но Гарри просто улыбается счастливо, так, как может только он, и на лице Луны расползается довольная ответная улыбка. Если бы пару лет назад ей сказали, что она будет сидеть вот так рядом с Гарри, бок об бок, соприкасаясь коленями, путаясь взглядом в его взъерошенных волосах, борясь с желанием пригладить их, ну или банально запустить внутрь пальцы, лишь бы выпустить запутавшихся наррглов, она бы просто пожала плечами; все на свете бывает, мы же волшебники, но такие чудеса могут произойти с кем угодно, только не с ней. Луна все еще иногда не могла поверить, что она — хрупкая такая, сумасшедшая немного — дружит с самыми важными людьми. И, что куда менее вероятно, они дружат с ней. С Гарри удобно молчать, говорить не хочется совсем ничего — тишина между ними как мишура, мягкая, цветная, радует и поднимает настроение; Луна настолько удобно и тепло, что она вытягивает ноги, уютнее устраивается на стареньком диване и прикрывает глаза — салаты наструганы, мясо запекается, она может позволить себе пару минут спокойствия. Диван рядом скрипит, и Луна чувствует, как что-то тяжело ложится на ее плечо; это Гарри, понимает спустя мучительную секунду. В ней, пережившей пытки в Малфой-мэноре, страх живет где-то внутри, в глубинах сердца все еще можно найти темный подвал, крики боли и глаза, полный ужаса; она все еще вздрагивает по ночам, если неожиданно распахивается дверь, однажды она даже накричала на несчастного Гарри, что уснуть не мог, и пришел к ней с ночными посиделками. ‘Я знаю, что ты тоже не можешь уснуть’. Он тогда сел рядом, позволил ей раствориться в ощущении безопасности; Луну подкупило это «тоже», это ведь значит, что и Гарри — непобедимый, непробиваемый Гарри — не может заснуть, чувствует себя хуже некуда и пытается забыть все кошмары, через которые прошел. Гарри, который опасности смеялся в лицо, прятался в ее комнате с тяжелыми шторами, через которые не мог проникать свет — ‘мне так спокойнее, ты только не смейся’. Гарри не рассмеялся. Сжал лишь ее ладошку сильнее. Луна видит, как Гарри смотрит на Джинни — она видит это, и в сердце ее не екает ничего острого; Гарри — герой далеко не ее романа, у них не получится ничего. Они могут приходить друг к другу в комнаты, не спать долгими ночами, наслаждаясь тишиной и горячим кофе с плавающими мармеладками; Луна может учить его рисовать, а он ее — смотреть на мир рационально и защищать саму себя; большего и не надо. Луна слушает, как потрескивают бревна в камине, как рядом сопит Гарри, как где-то на улице машины мчатся домой, к семьям, и понимает: люди могут ругаться, кричать, скандалить, но в самые темные времена они бегут туда, где светит самое яркое солнце, они бегут к своей семье. Луна свою нашла, и ни за что не отпустит.