Короли и Королевы

Поскольку этот бросок даёт минимально возможное количество очков в большинстве таких игр, как крэпс, термин «глаза змеи» часто используется в качестве символа неудачи и предательства. «Энциклопедия азарта»

*** Дверь камеры закрылась за ней с громким щелчком. Она запомнила этот звук, эхом отдававшийся в голове ещё долгое время, как звук чистой, концентрированной неизбежности, одним махом лихо разделивший её жизнь на два больших До и После. Не звук застёгивающихся на запястьях наручников. Не то, как ей зачитывали её права. Не вой полицейских сирен снаружи злополучной антикварной лавки. И даже не рваное, учащённое дыхание умирающего на её руках человека, беспомощно захлёбывающегося собственной кровью. Нет: всё это происходило будто во сне. Она никак не могла поверить до конца, что это реально — с того самого момента, как она увидела слабо дёргающееся в агонии тело на полу магазина, её охватило какое-то странное оцепенение, в котором она наблюдала за дальнейшим развитием событий словно через мутное стекло. Будто это происходило не с ней, а с кем-то другим, кто по чистой случайности смотрел в эти моменты через её глаза. Но этот звук — щелчок закрывающегося замка, лязг захлопывающейся за её спиной ловушки — был до боли настоящим. Этот звук означал: ничего уже не будет, как прежде. Сон превратился в кошмар, а кошмар обещал стать её жизнью. Она больше не могла говорить себе, что этого не может быть, потому что это было, и она не видела смысла дальше отрицать очевидное. Оставалось только признать: она действительно оказалась в тюрьме. За убийство, которого не совершала. И, вероятно, несмотря на всю несправедливость обвинения, обречена была находиться здесь полный срок — а значит, много, много лет её жизни будут потрачены впустую. Она осмотрелась. Камера была ужасающе тесной и походила не на комнату, где предполагалось жить и спать, а на обчищенную кем-то кладовку. С верхней койки спустились чьи-то худые длинные ноги, и спустя мгновение перед ней уже стояла её вероятная соседка, которую она не заметила ранее. — О-о-о! Новенькая, да? Ну, добро пожаловать, салага! Ей протянули руку для знакомства, и в тот же миг она поняла о своей соседке две вещи. Первое: в ней звучала Песнь Леса — даже отчётливее, чем она звучала порой в эльфийском квартале. И второе... второе осознание ударило её почти физически. Она отпрянула почти инстинктивно, всего лишь самую малость, прежде чем опомниться и с едва уловимым колебанием протянуть руку в ответ. Судя по всему, её заминка не прошла незамеченной: девушка напротив криво усмехнулась и недобро сощурила зелёные глаза. — Ах, Принцесса, — её руку сжали цепкие пальцы. Немного чересчур цепкие, возможно. — Неужто никогда не встречала убийц на своём пути? А’лиссент’Рейна неловко опустила глаза. — Нет, — сказала она, убирая руку. — Прости. Её соседка только хмыкнула, не слишком, кажется, задетая, и принялась обходить её кругом, рассматривая со всех сторон. А’лиссент’Рейна не стала ждать, пока она закончит — она положила врученный ей охраной комплект чистого постельного белья на нижнюю койку и села туда сама, не уверенная, что ей теперь следует делать. — Да ничего, — отмахнулась собеседница тем временем. — Бывает. Мы такие, какими нас создали, правда? Она подняла голову: сокамерница без улыбки разглядывала её сверху вниз. Что-то горькое мелькнуло на дне её глаз цвета весенней листвы — и тут же пропало. Песнь Леса, исходившая от неё волнами, звучала искажённо и неправильно. — Всё меняется, — заметила А’лиссент’Рейна тихо. — И мы тоже. Та вдруг развернулась одним изящным пируэтом и упала на койку рядом с ней, дружелюбно толкнув А’лиссент’Рейну плечом. Тут же невольно захотелось отодвинуться; она осталась на месте. Если они будут вынуждены сосуществовать бок о бок довольно продолжительное время в тесном пространстве, лучше не портить с ней отношения прямо с порога. — Как тебя зовут-то, Принцесса? Я Надин. Вроде как, рада знакомству и всё такое. Здесь редко встретишь новичков. Она назвала своё имя в ответ, разглядывая пустую бетонную стену напротив. Дома окно её комнаты выходило в сад, и она любила подолгу смотреть на шелестящие за окном деревья, когда была расстроена или подавлена. Здесь, оказавшись на подземном уровне тюрьмы, она не могла рассчитывать не то что на сад — даже на простое окно. Ей пришло в голову, что она, возможно, никогда уже не увидит солнца. — И за что же тебя повязали? А главное — как? Вы, эльфы, всегда жили по своим собственным законам, разве нет? — Надин прислонилась спиной к стене, закинув руки за голову. — Я думала, у вас всегда наготове своя армия адвокатов, которые решают дела со всякими человеческими вопросами. Или ты вроде заблудшей овечки, которую прогнали с общего пастбища, м-м? А’лиссент’Рейна закрыла глаза. Голос её оставался подчёркнуто ровным. — Да… что-то вроде того. Надин, похоже, поняла. — О, — её тон слегка изменился. А’лиссент’Рейна не смотрела на неё, чтобы не видеть проклятого сочувствия на её лице. — Ясно. Ну… Она замолчала. А’лиссент’Рейна медленно вдохнула. Выдохнула. Открыла глаза. Она была благодарна соседке за то, что та не стала продолжать расспросы, и знала, что по той же причине не стоит начинать расспросы самой. И всё же… — Могу поспорить, ты сейчас думаешь, как могли повязать меня, — Надин ухмыльнулась, словно отвечая на её мысли. — Так вот. Я убила человека. И знаешь, что? Ублюдок заслужил это. Я не собираюсь ничего отрицать. А’лиссент’Рейна взглянула на неё. У той было любопытное, живое, слегка ассиметричное лицо, которое никак не ожидаешь встретить у хладнокровного убийцы. Неровные пряди чёлки соломенного цвета падали ей на глаза, и она то и дело сдувала их каким-то почти детским движением, после чего убирала волосы за ухо, и спустя какое-то время те выскальзывали снова. — Что он сделал? Надин пожала плечами и отвернулась. — Он убил моё дерево, Принцесса. Людям теперь слишком многое сходит с рук. Настала очередь А’лиссент’Рейны неловко замолчать. Нимфы сейчас были созданиями ещё более редкими, чем эльфы: они вымирали, год от года всё больше. Те, что оставались, пытались приспособиться: наяды обосновывались в курортных городках на побережье, дриады и нереиды постепенно дичали, покидая родные реки и рощи, а то и устраивались танцовщицами в клубах или шли работать в эскорт-службу — как правило, им не слишком многое требовалось от жизни, и они достаточно любили музыку и мужчин, чтобы не переживать об утерянном доме. Но иногда дриады по привычке связывали свои души с духами отдельных деревьев, и если дерево срубали, дриада умирала. Это были слабые, ветреные, капризные существа, мало приспособленные к выживанию в современном мире. Очевидно, всё вышеперечисленное не относилось к Надин. А’лиссент’Рейна ещё ни разу не слышала прежде, чтобы дриада в самом деле убила человека. — Мне жаль, — сказала она. Смерть, искажавшая Песнь нимфы, заставляла её кожу покрываться мурашками с той стороны, где сидела Надин. — Твоё дерево. И тебя. Та пожала плечами. — Да неважно. Человек получил по заслугам. А я в порядке — только скука здесь смертная, — подумав, она добавила со вздохом: — И музыки нет. Пока А’лиссент’Рейна размышляла, что можно на это ответить, снаружи камеры возникла охранница, которая, поймав её взгляд, кивнула на дверь. — Заключённая № В-747, на выход. Будешь говорить с начальством. Она поднялась, подошла к решётке, позволив снова заковать себя в наручники, и вышла из камеры, подгоняемая не слишком вежливыми тычками охранницы. Надин, проводив её взглядом, тут же заняла её койку целиком. Тюрьма, к её удивлению, была наполнена шумом и жизнью: отовсюду раздавался гул голосов. Несколько раз, проходя мимо закрытых камер со стеной вместо решётки, А’лиссент’Рейна слышала утробное рычание и скрежет; в других кто-то монотонно скулил и завывал; иногда за дверью что-то громыхало и постукивало, будто обитатель камеры пробовал стены на прочность. Один раз сквозь решётку А’лиссент’Рейну чуть не схватила чья-то тощая когтистая лапа, покрытая чешуёй — надзирательница, не меняясь в лице, с силой ударила по лапе дубинкой, и лапа с шипением втянулась обратно. А’лиссент’Рейна оглянулась: из-за решётки на неё смотрели пять голодных жёлтых глаз. — Не задерживаемся, — её неласково ткнули под рёбра. — Лучше не провоцируй их, остроухая. Не то быстро станешь чьим-нибудь обедом. Стены в здании выглядели куда древнее изнутри, чем снаружи: А’лиссент’Рейна заметила магические знаки на забытом языке, врезанные в каменные блоки между камерами. Внизу, там, где видимые этажи заканчивались, виднелись похожие знаки, только увеличенные во много раз и нарисованные на полу краской. У неё возникло странное ощущение, будто из-под этих знаков, из-под пола, через все эти слои камня и бетона, смотрят наверх чьи-то огромные глаза. — Здесь есть ещё уровни? — спросила она охранницу. — Твоё дело — шагать вперёд, а не задавать вопросы. Что ж, иного она и не ожидала. Кабинет начальника тюрьмы располагался этажом выше. А’лиссент’Рейну привели в неожиданно светлую комнату с дубовым столом и морскими пейзажами на стенах. Она заметила сначала книжный стеллаж в углу, затем — средних размеров птичью клетку на столе, накрытую тёмной тканью. И только потом — то, что приковало её внимание сильнее всего: небольшой прямоугольник окна, плотно занавешенный белыми жалюзи. Охранница оставила её одну и молча удалилась за дверь. Не зная, что ей полагается делать, А’лиссент’Рейна присела на стул напротив стола и принялась терпеливо ждать. Странное дело: откуда-то здесь будто бы слышалось тихое гудение Песни, однако определить источник не представлялось возможным. Через несколько минут из двери, соединявшей кабинет с неизвестной соседней комнатой, вышла женщина в светло-сером костюме, державшая в руках бежевую бумажную папку. Она прошла к столу, стуча по паркету каблуками аккуратных строгих туфель, и улыбнулась А’лиссент’Рейне так, словно приветствовала самого драгоценного гостя в своём доме. — А вот и вы, — произнесла она весело, протягивая ей свою узкую белую руку. — Эрика Данвер. Рада знакомству, мэовин Иль’тари’Анд. Ничего удивительного не было в том, что она уже знала её имя: пожимая ей руку, насколько позволяли наручники, А’лиссент’Рейна увидела свой номер поверх бежевой папки. Очевидно, госпожа Данвер читала её дело. И произносила название её клана с такой лёгкостью, будто всю жизнь упражнялась в эльфийском. Они сели по разные стороны стола, не спеша начать разговор: А’лиссент’Рейна ждала, что ей скажут, зачем её позвали, а та только молча и неторопливо разглядывала её так, словно любовалась особенно выдающейся скульптурой в музее. Взгляд её льдисто-голубых глаз почти ощутимо скользнул по её сложенным на коленях рукам, огладил неглубокий вырез просторной тюремной футболки у самой шеи и изгиб талии, чуть задержался на выступающих кончиках заострённых ушей, проследил за тем, как спадали тёмными волнами на плечи распущенные волосы. Оценивающе мазнул по ногам. А’лиссент’Рейна сидела неподвижно и старалась не выдавать своё раздражение: она чувствовала себя то ли обезличенным экспонатом, то ли зверем в зоопарке. Иногда люди умели быть бесцеремонными, даже ничего не делая и не говоря. — Как вы тут устроились? — поинтересовалась наконец Данвер светским тоном. — Камера вас устраивает, надеюсь? С соседкой уже познакомились? Надин обычно не доставляет особых проблем, но советую не оставлять у неё на виду какие-либо личные вещи: к вопросам собственности она подходит… довольно свободно, я бы сказала. Раздражение неминуемо усиливалось. А’лиссент’Рейна сдержанно заверила: — Всё в порядке. Благодарю. Взгляд Данвер, любопытный и изучающий, остановился на её лице; уголки её губ чуть дёрнулись вверх в полуулыбке-полуусмешке, снисходительной и терпеливой. Словно А’лиссент’Рейна была ребёнком, которому только предстояло ещё познать самые простые истины: нет, дорогая, солнце не прекращает существовать, когда ты закрываешь глазки. — Поймите меня правильно, — продолжила она, будто бы извиняясь. — Я всего лишь хочу прояснить кое-что, чтобы у вас не создалось неверного впечатления о том, куда вы попали. Если вас что-то в серьёзной степени не устраивает относительно условий вашего заключения, если у вас есть предложения, жалобы и обоснованные поводы для недовольства — вы всегда можете обратиться ко мне или к охране, мы попробуем урегулировать волнующие вас вопросы. Мы все здесь — все работники, я имею в виду — цивилизованные люди, и, поверьте, никто из нас не ставит своей целью угнетать заключённых, отравляя ваше существование просто так, без всякой причины, — тут улыбка её стала словно острее, как миниатюрный кинжал. — За исключением, разумеется, тех случаев, когда заключённые сами напрашиваются на жёсткие меры, нарушая установленные правила. А’лиссент’Рейна сощурилась. Она начинала догадываться, к чему та клонит, и ей не слишком нравилось направление, которое принимал этот разговор. — Могу заверить вас, что… Данвер перебила её, будто не слыша: — В конце концов, всё сводится к умению договориться, не так ли? Всё очень просто: или заключённый ведёт себя достаточно разумно, чтобы с ним возможно было выстроить диалог на основе взаимного доверия и уважения — или… С этими словами она вдруг сдёрнула с клетки на столе покрывало, и комната озарилась неярким зеленоватым светом. Песнь Леса стала громче — и исходила она совершенно определённо не от госпожи Данвер. В клетке, одна за другой просыпаясь от дрёмы, порхали крошечные крылатые фигуры, фосфоресцирующие в полумраке, как светлячки с условно человеческими телами. Они звенели, как множество колокольчиков, на своём непереводимом языке, простирали вверх руки — умоляя, проклиная, привлекая внимание — и тщетно пытались разминуться в клетке хоть немного, чтобы не задевать друг друга. Стрекозиные крылышки их едва слышно жужжали в полёте. Очевидно, нынешнее обиталище их было слишком тесным, чтобы существа могли уместиться в нём с комфортом. — Или, — сказала Данвер, всё так же улыбаясь, — Нам приходится обращаться к помощи других, более универсальных методов коммуникации. Далеко не столь приятных. Она щёлкнула коротким белым ногтем по железному кольцу наверху клетки. Существ, подлетавших слишком близко к прутьям, обжигало ярко-розовыми магическими искрами, — похоже, клетка была зачарована — и они отчётливо кричали от боли, кувыркались, теряя в воздухе равновесие, затем неминуемо сталкивались с кем-то чуть более везучим из своих сородичей — и столкновение отбрасывало их на прутья снова. Круг замыкался. А’лиссент’Рейна наблюдала за этим со смесью ужаса и ярости, закипающих внутри. Она понимала, что именно эта короткая демонстрация должна была ей показать. «Подчиняйся, или я приложу все усилия, чтобы тебя сломать», говорили холодные глаза напротив. Она понимала — и всё же ей едва хватало выдержки, чтобы не спросить: что такого отвратительного могли совершить безобидные пикси, чтобы госпожа Данвер использовала их в качестве наглядного пособия для новоприбывших? Маленькие низшие фейри даже не считались достаточно разумными, чтобы отвечать за свои поступки в долгосрочной перспективе. Ткань накрыла клетку снова. Через несколько секунд звон колокольчиков прекратился, и сияние погасло. — Вы понимаете, о чём я, Рейна? Могу я называть вас Рейна? Ваше полное имя звучит… несколько сложновато для непривычного уха. А’лиссент’Рейна встретилась с ней взглядом. Она была абсолютно уверена, что Данвер могла произносить её имя так же легко, как своё собственное. Дело было не в сложности. Дело было не в справедливости и не в том, чтобы поддерживать на вверенной ей территории цивилизованный порядок. Подчиняйся, и ты будешь в безопасности. Подчиняйся, и что-нибудь хорошее может перепасть тебе от моей королевской милости. — Я понимаю, — сказала А’лиссент’Рейна медленно, глядя ей в глаза. — И тем не менее. Я была бы признательна, если бы моё имя не сокращали подобным образом. Можете называть меня по номеру, если у вас вызывает затруднения произносить имя целиком. Несколько едва уловимых выражений сменились на лице госпожи Данвер поочерёдно — затрагивая только её глаза, в то время как остальная часть лица оставалась неподвижной. Лёгкое удивление, будто она в самом деле не ожидала отпора; досада; что-то вроде проблеска охотничьего азарта, когда она приняла некое решение; и затем — странное довольство. Улыбка её стала шире и слаще. Кажется, она искренне этим наслаждалась. Напряжение, витавшее в воздухе между ними, рассеялось в одно мгновение. — Что ж, тогда не смею больше вас задерживать, мэовин Иль’тари’Анд, — она нажала кнопку на столе, и в дверь вошла прежняя надзирательница. — Обещайте подумать над моими словами. — Конечно, — ответила А’лиссент’Рейна после паузы, поднимаясь с места. Что-то подсказывало ей, впрочем, что на спокойную жизнь в тюрьме ей после этого рассчитывать уже не придётся. В общем и в целом, тюремные будни протекали… довольно однообразно. А’лиссент’Рейна, по некотором размышлении, сочла это поначалу за плюс: чёткий распорядок дня помогал быстрее адаптироваться к новой обстановке. Рутина была не так уж плоха сама по себе, если подумать. Как правило, режим её теперь выглядел так: в одно и то же время утром включали свет, имитируя дневное освещение. А’лиссент’Рейна вставала, умывалась, чистила зубы, приводила себя в порядок. Переодеваться приходилось под одеялом: к отсутствию всякой приватности привыкнуть было сложнее всего. Надин к моменту её пробуждения уже лежала с открытыми глазами, скучающе глядя в потолок — похоже, просыпалась нимфа как кошка, без всякого переходного периода между сном и бодрствованием. Касаться её, пока они находились в камере, А’лиссент’Рейна старалась как можно меньше. Первую ночь она не спала совсем, мучимая не столько мыслями обо всём случившемся и непривычным фоновым шумом, сколько не проходящим тревожным ощущением того, что рядом находится убийца. Она ничего не могла с этим поделать — ни один эльф не мог. Пару часов спустя большая часть камер открывалась автоматически, и заключённые вялым потоком шли завтракать в местную столовую — тем, чьи камеры оставались закрыты в течение дня, еду приносили отдельно. Пища здесь была почти безвкусной, но съедобной — правда, мясо из своих порций А’лиссент’Рейна отдавала другим заключённым: благо, после первого же дня, когда она отдала свою котлету жадно принюхивающейся к её тарелке волосатой женщине, напоминавшей по виду не до конца трансформировавшуюся в человека куницу, желающих было в избытке. Она не возражала. Надин, неизменно садившаяся с ней рядом, за завтраком рассказывала ей обо всём, что имело здесь о значение: о местных порядках, о негласном кодексе поведения, о том, к кому лучше не лезть, а от кого можно добиться какой-нибудь выгоды, если найти к ним правильный подход. Для дриады она оказалась на удивление наблюдательна. После завтрака они на какое-то время были предоставлены сами себе. Можно было пойти размять мышцы в небольшом спортзале (разумеется, под неусыпным наблюдением охраны), заняться стиркой в прачечной, принять душ (в душевые А’лиссент’Рейна предпочитала заходить перед самым ужином, когда вероятность ополоснуться в спокойном одиночестве была наиболее высока) или попробовать договориться с охраной о назначении на какие-нибудь общественные работы. Кроме того, имелась здесь и своя библиотека, наличие которой было для А’лиссент’Рейны единственным приятным сюрпризом. Она проводила своё свободное время именно там: Надин оставляла её, уходя куда-то по своим делам, у других заключённых библиотека особой популярностью не пользовалась, и А’лиссент’Рейна могла провести благословенные несколько часов в тишине и покое, не испытывая ни малейшего желания вливаться в местное общество. Потом был обед, единственное отличие которого от завтрака заключалось в размере порций. Надин бодро щебетала рядом, отгоняя излишне настойчивых претендентов на лишнее мясо из тарелки её соседки. Лица, за завтраком сонные и хмурые, к обеду словно заострялись, и А’лиссент’Рейна ловила на себе взгляды разной степени враждебности и любопытства. Она ела в напряжении, каждый раз невольно ожидая, что кто-то из самопровозглашённых местных авторитетов, разглядывавших её с многообещающими ухмылками, решит приблизиться, чтобы продемонстрировать «новичку» непререкаемость собственной власти, что могло перерасти в нежелательный для неё конфликт… но ничего не происходило. К ней будто присматривалась пока, по какой-то причине не переходя к активным действиям; она чувствовала, что все вокруг тоже словно чего-то ждут. То ли от неё, то ли от других игроков на поле — поди разбери. Кроме периодических оскорбительных шуток, брошенных в спину (не слишком, впрочем, осмысленных или оригинальных), задирать её особо не пытались. После обеда им полагалось вернуться в камеры, и снова выпускали их уже за час до ужина — а через час после загоняли обратно, и наступал отбой: всюду выключали свет. В некоторых камерах, правда, А’лиссент’Рейна отчётливо слышала бормотание телевизора, которого, вообще-то, заключённым иметь не полагалось. Так заканчивался любой день. Иногда она видела Данвер. Та выходила из своего офиса довольно часто для человека её статуса: ни во что не вмешиваясь, она появлялась то там, то здесь, осматривая издали свои владения, как бдительный (и, кажется, чрезвычайно довольный собой) монарх. А’лиссент’Рейна чувствовала на себе её взгляд даже тогда, когда Данвер не было поблизости: возможно, это в ней говорила всего лишь зарождающаяся паранойя — а возможно, та следила за ней через изображения с камер, моргавших красными огоньками в каждом обозримом углу под потолком. Только один раз рутина едва не оказалась нарушена. На третий день её заключения А’лиссент’Рейна, складывая бельё в стиральную машину, увидела краем глаза движение за плечом — и, едва она обернулась, сильные пальцы железной хваткой сомкнулись на её запястье. — Ты забралась далеко от дома, маленькая Принцесса. Дурацкое прозвище приклеилось к ней среди заключённых намертво усилиями Надин. Перед ней стояла огромная темнокожая метиска, с ног до головы (волос на которой не наблюдалось) покрытая узорами татуировок: вплетённые в узор письмена на древне-арамейском и агрессивный рельеф мышц выдавали в ней профессионального боевого мага. Человек, судя по всему, но, вероятно, в своё время она не стеснялась прибегать к силам, которых здравомыслящие маги обычно старались избегать: белки её глаз были совершенно чёрными, и под светло-серую футболку от шеи уходили цепочки жутковато выглядевших шрамов. И, по всей видимости, с тем, чтобы отнимать чужие жизни, проблем у неё не возникало. Ощущение налипших на неё многочисленных смертей было таким интенсивным, что от физического контакта — на руке обещал остаться синяк — А’лиссент’Рейну едва не вывернуло наизнанку. — Прощу прощения? — спросила она холодно, едва подавляя порыв процедить вопрос сквозь зубы. — Я могу вам чем-то помочь? Наёмница — кем ещё она могла быть, с таким послужным списком? — оскалила в усмешке острые белые зубы. Взгляд у неё был диким, как у зверя, напавшего на след добычи. — Я сделаю из твоих ушей ожерелье, Принцесса. А твои хорошенькие пальчики пойдут мне в суп. Эльфийское мясо такое нежное, знаешь? А’лиссент’Рейна молча выгнула бровь, глядя ей в глаза и даже не вздрогнув. «Если дело дойдёт до драки, — думала она. — Это явно не лучшее место для манёвров». Однако прежде, чем дело зашло так далеко, с порога послышался ещё один голос: — Эй, Аш-Хатри! Я одолжу у тебя свою подругу ненадолго? Они обе повернулись на звук. У входа в прачечную стояла Надин, за плечом которой маячило подчёркнуто незаинтересованное лицо одной из охранниц. Наёмница нехотя отпустила её руку, верно оценив ситуацию, и пожала плечами. — Когда-нибудь ты устанешь её охранять, древесный дух. Затем она вышла из прачечной, и на этом, казалось, конфликт был исчерпан. В четверг вечером А’лиссент’Рейне сообщили, что её ждут в комнате для визитов. Она не знала, кого ожидала встретить — рациональная часть её подсказывала, что, вероятно, адвоката — но, как бы там ни было, при виде знакомого лица за стеклом она испытала минутный порыв облегчения. Пайо’тен’Лик, нервно озирающийся по сторонам, испытал не меньшее облегчение, когда она села напротив — судя по его слабой, но искренней улыбке. — Привет, — сказал он в трубку, касаясь пальцами разделяющего их стекла. — Боги. Я так волновался. Ты выглядишь лучше, чем я ожидал, знаешь, — он поёжился. — Что за ужасное место… Как ты держишься, А-Рей? Она вздохнула, прислоняя свою ладонь к стеклу так, чтобы создавалась иллюзия, будто они могут взять друг друга за руку, как в детстве. Сочувственное лицо брата и детское прозвище, которым называли её исключительно в пределах семьи, вызвало у неё неожиданно острый прилив тоски по дому. — Ничего. Нормально. Всё не так страшно, как тебе кажется, — она заставила себя принять бодрый вид. Незачем было беспокоить его лишними подробностями. — Не скажу, что мне здесь нравится, но… терпимо. Как там мама? Как… — едва уловимая пауза. — Как Рив? Тот покачал головой. Красивое лицо его потемнело. — Мама… не очень хорошо. Когда ты позвонила из полицейского участка, мы сначала долго поверить не могли, думали, ошибка какая-то или ещё что. Матушка заявила, что утром пойдёт и лично во всём разберётся, — он невесело усмехнулся. — Ну, ты знаешь, какой она становится, когда принимает решение — тут и целая армия её не остановит. Она знала. Илла’ри’Эннар Иль’тари’Анд могла с одинаковой лёгкостью командовать войсками, фармацевтической компанией, которую сама же с нуля основала, и собственным кланом. В своё время именно она отстояла независимость эльфийского квартала от городских властей при помощи долгих политических диспутов, компромиссов, угроз и железной силы воли. Именно она, продолжая традиции своей матери, которую А’лиссент’Рейна никогда не видела, была той, кто однажды сказал эльфам, обнаружившим себя потерянными и ненужными в этом Веке Людей: «Что ж, похоже, прежнее место в этом мире мы занимать больше не можем. Пора создать себе новое». Всё это было, и всё было давно. Годы стачивали и более в песчинки могучие горы. После смерти отца мать начала стремительно увядать — то ли от горя, то ли от одной лишь усталости. Лучше ей с тех пор так и не становилось. — Она не успокоилась бы, пока не вытащила бы тебя оттуда, — Пайо’тен’Лик покачал головой. — Мы вдвоём еле уговорили её остаться. Утром она едва могла встать с кровати, так что… сама понимаешь. Кай’та’Рив убедила её, что займётся всем сама — думаю, это единственный аргумент, который по-настоящему на неё подействовал. Рив, кстати, тоже хотела прийти сегодня, но сказала, что пока занята компанией и поисками хорошего адвоката для тебя, так что не вышло. Обещала выкроить время на неделе, чтобы заглянуть. А’лиссент’Рейна отвела взгляд. — Ага. Пайо’тен’Лик нахмурился. Он знал её слишком хорошо, чтобы не заметить. — Что-то не так? Вы двое что, поссориться умудрились до того, как тебя арестовали? — Нет, — она поджала губы. Стоило ли ему это рассказывать? В конце концов, это может быть всего лишь совпадением. А’лиссент’Рейна наклонилась к стеклу ближе, нервничая непонятно от чего. — Просто… ты же знаешь, что я не делала этого, верно? Того, в чём меня обвиняют. Его лицо вытянулось в замешательстве, что выглядело почти забавно — только ей было не до смеха. — Разумеется! Боги, я знаю, мы все знаем, что ты никогда бы — я хочу сказать, зачем бы тебе это вообще? Любой из нашего народа мог бы подтвердить, что смерть того несчастного — на чьей угодно совести, кроме твоей! Если бы это ещё могли принять в качестве доказательства… — Но я была там, — перебила она, усилием воли подавляя порыв оглянуться на следившую за ними видеокамеру в углу. — Я была в этой лавке, откуда меня забрали в участок — духи Леса, Пик, я видела его труп. И знаешь, почему я оказалась в антикварном магазине так поздно вечером, уже после закрытия? — она внимательно следила за его лицом. — Потому что Рив позвонила мне и попросила туда прийти, чтобы встретиться с ней. Вот почему. И, когда я пришла… её там не было. Только разбитая витрина, открытая дверь — и этот человек внутри, ещё живой и зовущий на помощь. Ты не думаешь, что это… как минимум, странно? Его глаза изумлённо расширились. — Ты думаешь, она… — он встряхнул головой, пытаясь собрать в кучу разбегающиеся мысли. — Нет. Она бы не стала. Зачем? Она бы не стала, Рейна. Она из кожи вон лезет, чтобы вытащить тебя отсюда, задействует все свои связи, чтобы ускорить расследование и добиться для тебя лучших условий. Я знаю, что вы не всегда ладите, но — мы же семья, Бога ради. Она бы не стала! Она пожала плечами, не споря. Не то чтобы она сама могла быть уверена в своих подозрениях. Слишком мало доказательств. Да и мотива явная нехватка. Но… — Ты прав. Прости. Наверное, это просто стресс, — она послала ему извиняющуюся улыбку. — В любом случае, передай ей, что мне нужно с ней поговорить, ладно? Пусть хотя бы позвонит, если приехать не может, наверняка у местной администрации есть телефон. — Ладно. Я передам, — он помолчал. — Ты… ты уже говорила об этом полиции? — Нет… не уверена, что стоит. Может, это и правда только одно большое недоразумение — и тогда втягивать ещё и сестру во всю эту историю точно не стоит. Достаточно было и одного члена их клана, загремевшего в тюрьму. Они поговорили ещё о чём-то, обоюдно стараясь обходить в дальнейшем какие-то серьёзные темы. Потом время визита закончилось, и пришлось закругляться: Пайо’тен’Лик обещал приехать на следующей неделе в тот же день, после занятий. — Береги себя, А-Рей, — сказал он на прощание. — Главное — держись подальше от проблем. Скоро ты будешь дома. Она подумала о напряжённом ожидании, царившем среди заключённых — и о том, как они смотрели на неё за обедом. — Да, — ответила она несколько отстранённо. — Я знаю. К концу недели неприятное предчувствие только усилилось. Она убеждала себя, что всё в порядке, и не стоит слишком себя накручивать. Она пыталась не замечать то, как в воздухе, словно простуда, распространялось отчётливое предвкушение неизвестно чего . Она говорила себе, что совершенно незачем прислушиваться к постоянному шороху перешёптываний вокруг — и что уж точно не следует размышлять над тем, где и у кого она могла бы здесь достать для себя хоть какое-то подобие оружие. Нет: как и сказал Пик, ей только нужно постараться избегать возможных проблем, и тогда на свободу она выйдет очень скоро. Как только будет назначен суд, правда наконец прояснится. И только какой-то маленький голосок в её голове тихо настаивал: ничто из этого не закончится так просто. В субботу днём — она скрупулёзно считала про себя дни — кто-то врезался в неё со спины в столовой, едва не опрокинув на неё содержимое своего подноса. Она развернулась — и обнаружила перед собой ту самую женщину-куницу, которую регулярно подкармливала мясом — Инга, кажется. Чудом спасённый поднос в её покрытых шерстью руках слегка дребезжал. А’лиссент’Рейна ещё никогда не видела её такой нервной. — Не выходи сегодня из камеры, — прошептала та быстро. А’лиссент’Рейна вопросительно подняла брови. Инга оглянулась через плечо, и А’лиссент’Рейна заметила, что за ними пристально наблюдает группа заключённых во главе с Аш-Хатри: лица у них были довольно угрожающими. — Мне пора, — и, прежде чем А’лиссент’Рейна успела задать вопрос, Инга поспешно отошла, ссутулив плечи и ни разу не оглянувшись. К её столику она в тот день не подходила. Что ж. Вероятно, не все её опасения были так уж беспочвенны. Чуть позже, когда она брала новую книгу в библиотеке взамен прочитанной, другая заключённая — маленькая тихая девушка, бледная и неразговорчивая, которую А’лиссент’Рейна видела в библиотеке чаще других — поставила свою книгу рядом с её, чтобы сказать примерно то же самое: — Мой совет: не выходи сегодня. — Почему? — А’лиссент’Рейна начинала чувствовать лёгкое раздражение от всей этой намеренной загадочности. — И куда я могу выйти, если скоро отбой? Но та только хмыкнула и, не утруждая себя дальнейшими объяснениями, покинула библиотеку. Ужин обошёлся без происшествий. А’лиссент’Рейну это не обмануло. Она не знала, чего ждать, однако на всякий случай после отбоя раздеваться не стала. Лёжа в темноте с открытыми глазами, в полной тюремной униформе, она мысленно готовилась к худшему. Было тихо. Сверху слышалось размеренное дыхание спящей Надин, чья рука расслабленно свисала с койки и время от времени качалась туда-сюда, словно деревце на ветру. В какой-то из ближайших камер по телевизору шла передача на испанском. Где-то шлёпали об стол карты и раздавались негромкие переговоры. Время от времени рычанием и скрежетом давали о себе знать те заключённые, которых никогда не выпускали наружу. Ежевечерний обход охраны почему-то запаздывал. А’лиссент’Рейна прикрыла глаза. Чтобы не задремать, она думала о семье. О матери, за которую беспокоилась теперь сильнее обычного. О брате, который остался без её поддержки. О сестре, звонка от которой она так и не получила. Она думала об отце — о том, как он умер, и о том, не собирается ли она повторить ненароком его ошибку. Телевизор, к которому она невольно прислушивалась всё это время, внезапно замолк. Она услышала, как кто-то через стенку от неё прошипел, обращаясь к своей вероятной сокамернице: — Просыпайся! Уже почти полночь! И через несколько минут двери множества камер — включая её собственную — автоматически открылись. А’лиссент’Рейна села на кровати. Тонкая рука дриады втянулась обратно на койку. Снаружи послышались шаги: заключённые покидали свои обиталища один за другим. — Эм, — сказала Надин очень тихо. — Слушай, Принцесса… возможно, тебе лучше будет остаться. Мимо их камеры скользили в темноте безликие тени. Никто не заходил внутрь. Охраны не было слышно. — Что происходит? Надин молчала. А’лиссент’Рейна решила, что с неё достаточно. Как бы там ни было, всё равно она вряд ли сумеет заснуть с открытой дверью. Ждать нападения всю ночь было слишком утомительно. Она встала и шагнула к двери. Дриада спрыгнула на пол следом. — Я серьёзно, — попыталась она ещё раз, звуча до странности неуверенно. — Не очень-то там, внизу, интересно. Ты ничего не пропустишь, если останешься. — «Там, внизу»? — А’лиссент’Рейна вспомнила гигантские руны на полу. Её решимость только укрепилась. Она должна была знать. Ей надоело быть здесь наименее осведомлённой. — Оставайся, если хочешь. Я должна выяснить, что здесь творится, раз уж ты отказываешься говорить. Она перешагнула порог, и Надин со вздохом последовала за ней. Мгновение спустя они влились в общий поток заключённых. В полном молчании, будто объединённые неким негласным договором, они всё шли и шли — мимо камер, мимо столовой и спортзала, мимо библиотеки и устрашающего на вид коридора, в котором располагались карцеры одиночного заключения. Никто не разговаривал. Никто не толкался и, казалось, даже не смотрел на рядом идущих. В некоторых проходах тускло горели маленькие дежурные лампы, включаемые в ночное время, вероятно, только для того, чтобы надзиратели, совершая традиционный обход, не спотыкались впотьмах со своими фонарями. А’лиссент’Рейна заметила, что все силуэты, виднеющиеся в этом слабом свете, были более или менее человекоподобными. Значит, и сегодня далеко не все камеры отворились. Выпускали ли их — тех, кто обитал в вечно закрытых клетках — хоть когда-нибудь? Или, попадая сюда, они уже не имели возможности выбраться, пусть даже на территорию другой, чуть более просторной общей клетки? Наконец, в самом дальнем коридоре, они достигли массивных железных дверей, обычно запертых и непрерывно охраняемых — А’лиссент’Рейна видела их только один раз издали, когда Надин показывала ей «новый дом». Сейчас они были открыты. Поток заключённых тёк сквозь них: за дверями обнаружилась ведущая вниз лестница, по бокам которой… А’лиссент’Рейна моргнула. На стенах по бокам лестницы горели газовые фонари, выглядевшие так, словно их установили здесь когда-то только потому, что прежде заменявшие их факелы показались кому-то достаточно устаревшими. Причина такого странного выбора освещения стала ясно быстро. Чем ниже они спускались, тем отчётливее разливалась в воздухе магия — тяжёлая, сырая и такая древняя, что не оставалось сомнений: эта часть тюрьмы была построена задолго до того, как самое первое здание Тринадцатого Города хотя бы получило свой фундамент. Остальное — оба крыла, мужское и женское, со всеми сопутствующими этажами и уровнями — надстраивали уже поверх. Магия давила так, словно они оказались под водой на большой глубине, и А’лиссент’Рейне казалось, что она слышит приглушённый барабанный бой, исходивший изнутри каменных стен: предостерегающие и сдерживающие символы, тут и там врезанные в гранитную скалу, вызывали у неё головокружение. Несколько раз, удушаемая этой мрачной энергией, она спотыкалась на ступенях — и тогда Надин молча придерживала её за локоть. Спуск завершился в колоссальных размеров подземном гроте, одна десятая площади которого могла легко вместить всех заключённых тюрьмы для преступников с особыми возможностями — и женского, и мужского крыла. Потолка не было видно, сколько ни задирай головы. Как же глубоко они успели спуститься? А’лиссент’Рейна даже не чувствовала себя усталой. Она присмотрелась: вместо стен, как оказалось, наличествовали огромные решётки, каждый прут в которой был толщиной с мраморную колонну. И там, в первобытном мраке между колоннами, поглощающем даже малейшие отблески света со всей жадностью и непоколебимостью чёрной дыры… там, поняла она, что-то было. Что-то дышало и смотрело на них, неподвижное, непредставимо громадное, но, без всяких сомнений, живое. Она поёжилась и обхватила себя руками, будто стояла на ледяном ветру. — Зачем мы здесь? — спросила она нимфу. Ответа ей ждать не пришлось. Впереди что-то вспыхнуло — оранжевые языки пламени яростно взметнулись в воздух — и только тогда она заметила, что прибывшие сюда заключённые больше не стояли вплотную: в самом центре толпа расходилась, образовывая не слишком большой круг, чьи границы отмечены были симметрично расставленными на земле факелами. И они с Надин каким-то образом оказались вытеснены к самому краю этой импровизированной арены. С противоположного края, прямо напротив неё, находилась с факелом в руках Эрика Данвер. Рыжие отсветы почти зловеще танцевали на её молочной коже и платиновых волосах, сейчас собранных в хвост на затылке. Следовало догадаться, что ничто в этой тюрьме не происходит без её ведома. Данвер поймала взгляд А’лиссент’Рейны и многообещающе ей подмигнула. — Добро пожаловать на Арену! — объявила она громко, поднимая факел над головой. Гулкое эхо немедленно разнесло её голос по подземелью. — Ночь битвы начинается прямо сейчас! И толпа вокруг согласно взревела в унисон, вторя её словам, словно тысячеротое кровожадное чудовище, пробуждающееся от спячки.