Короли и Королевы

Пика — масть непростая. Во всех играх — самая младшая, только в бридж-висте кроет и черву, и бубну. Вывод: сам решай, в какую игру тебе с жизнью играть, и твоя масть будет главной. Борис Акунин. «Пиковый валет»

*** Ей снился лес. Она шла в темноте, едва разбирая дорогу, углубляясь всё дальше и дальше в непроходимый бурелом. Обычно предлагавший убежище и покой, в эту ночь её молчаливый защитник будто бы растерял к ней всё добродушие: ветви так и норовили хлестнуть по лицу и запутаться в волосах, корни мстительно цеплялись за ноги на каждом шагу, а кусты беспощадно царапали кожу. Тревожная тишина висела вокруг: не было слышно ни сверчков, ни цикад, ни крика совы. Только шелест листьев под ногами — и завывания ветра над вершинами вековых деревьев. Кто-то шёл за ней по пятам, не выдавая себя ни звуком. Она знала только, что должна продолжать идти — неважно, куда. Лес не оставит её. Не заманит в ловушку. Даже в самую тёмную ночь он будет на её стороне. Деревья обступали её всё плотнее. Стволы их были холодными и мёртвыми наощупь, и листьев на ветвях почти не осталось: в лесу начиналась осень. Странно: в городе сейчас, кажется, ещё стояла летняя жара… Опасность, говорил ей лес. Опасность рядом. Она коснулась ладонью коры большого приземистого дуба, привычно вплетая собственную ноту во всеобъемлющее гудение Песни. Даже сейчас, когда всё вокруг казалось зловещим и почти враждебным, Песнь звучала уверенно и обещала ей то же, что обещала умирающим деревьям: после зимы всегда приходит весна. Тепло вернётся. Не сейчас — но однажды, когда придёт срок. Я знаю, сказала она в ответ. Убрав руку, она глубоко вздохнула, расправила плечи и обернулась. Всего в нескольких шагах от неё стояла белая волчица, изучавшая её голодным, чересчур пристальным взглядом. Вокруг пасти её светлая шерсть была испачкана красным. Она шагнула назад — и упёрлась в дуб спиной. Бежать было некуда. Волчица, прекрасно об этом зная, не спешила нападать. Рано или поздно, так или иначе… добыча будет поймана. Ветер зашумел в ветвях громче. Нарочито медленно, нисколько не сомневаясь в исходе этого столкновения, волчица оскалила зубы — будто в ухмылке — и направилась в её сторону. А’лиссент’Рейна проснулась. Она лежала в своей камере, не имея ни малейшего понятия о том, как она туда попала. Надин не было. Дверь камеры оказалась открытой: похоже, она умудрилась проспать и включение света, и завтрак, и утренний обход охраны. Оставалось надеяться только, что она не пропустила бы чей-нибудь визит в её камеру, пока она была беззащитна… Нет, определённо, об этом лучше было даже не думать. Она села на кровати и осмотрела себя. Хорошая новость заключалась в том, что на ней всё ещё была вчерашняя одежда — мысль о том, что кто-то в этом месте — пусть даже Надин — мог прикасаться к ней спящей, раздевая и укладывая в постель, отзывалась мгновенной дрожью во всём теле. Плохую новость представляли собой разбросанные тут и там синяки, тупая боль в мышцах, ноющие рёбра и разбитые костяшки пальцев. Жаль: ей почти удалось убедить себя, что и воспоминания о минувшей ночи тоже были всего лишь частью сна. В зеркале над раковиной отразилось её бледное, усталое лицо. На скуле краснела свежая ссадина. Вокруг шеи уродливым тёмно-синим ожерельем легли следы чужих сильных пальцев. Нижняя губа была разбита и явственно припухла. На правой брови запеклась кровь. Скрыть всё это сейчас от любопытных глаз не представлялось возможным, но она надеялась, что до четверга заживёт хотя бы лицо: не хотелось бы давать брату лишние поводы для беспокойства. Промочив пересохшее горло водой из-под крана и застегнув на все пуговицы куртку тюремного комбинезона, А’лиссент’Рейна вышла из камеры, намереваясь разыскать Надин. Далеко она, правда, не ушла — ближайшая охранница при виде неё тут же нетерпеливо махнула дубинкой в её сторону: — Заключённая № В-747, за мной. Начальство ждёт. «Дежавю», — подумала А’лиссент’Рейна, едва подавив порыв дотронуться до следов на шее. Утро начиналось плохо. Она застыла на месте. — Номер В-747, ты оглохла? — на этот раз дубинкой ткнули уже под рёбра, попав точно по расплывшемуся там массивному синяку, и А’лиссент’Рейна, втянув воздух через нос, заставила себя шагать вперёд. — На всякий случай, разъясняю для альтернативно развитых: если тебя вызывают — надо шевелить булками. Начальство у нас ждать не любит. Это она уже поняла и сама. Вчера, на арене… что это было? Она не хотела думать и об этом тоже — но не могла притворяться, что ничего не случилось. Что-то ей подсказывало, что прошедшая ночь была только началом её настоящего знакомства с этим странным миром, в который она попала. Заворачивая к лестнице, ведущей наверх, она вдруг увидела в коридоре Аш-Хатри. Та стояла, прислонившись к стене, и прожигала её тёмным, полным ненависти взглядом, хотя рот её скривился в усмешке: она знала, куда А’лиссент’Рейну ведут. На сломанном носу наёмницы красовался свежий пластырь. «Ночь Битвы», похоже, не проходила здесь бесследно ни для кого. В глубине души она была уверена, что её вытолкнут в круг первой. И не почувствовала должного облегчения, когда этого не случилось. Вместо неё на арену почти волоком вытащили незнакомую девушку: А’лиссент’Рейна смутно узнала в ней новенькую, поступившую в тюрьму на той же неделе, что и она — всего парой дней позже. Она видела, как её вели тогда по коридору — тихую и настороженную, словно бродячую кошку. Теперь, под улюлюканье толпы, она пятилась и пыталась покинуть круг, явно не желая принимать в происходящем активное участие: когда толпа отбрасывала её обратно в центр импровизированной арены, до А’лиссент’Рейны доносились её сердитые возгласы на непонятном языке — кажется, японский или китайский, точнее сказать было трудно. Выглядела девушка как человек, за исключением роскошного лисьего хвоста, нервно подёргивающегося из стороны в сторону. Кицуне. Она слышала о них, но не думала, что они тоже приезжают в этот покинутый Богами город. Аш-Хатри вышла в круг, с хрустом разминая пальцы, и, ухмыляясь во весь рот, поманила кицуне насмешливым жестом. Та явственно напряглась, оглядываясь по сторонам в поисках выхода, и пригнулась в подобии боевой стойки, однако приближаться к наёмнице не спешила. Тогда Аш-Хатри шагнула к ней первой — уверенно, неумолимо, сплошная тёмная скала, а не человек. Девушка-лиса бросилась было в сторону — татуированная рука схватила её за шею и с размаху швырнула об пол. — Дерись, зверёныш! — вскричала наёмница. — Дерись — или я вырву этот хвост с корнем и сделаю из него себе меховой воротник! Она наступила на упомянутый хвост, с видимым наслаждением втаптывая его в пол — и несчастная кицуне, взвыв, принялась лягаться и царапаться. Толпа одобрительно зашумела. То, что началось дальше, назвать дракой было трудно. Больше всего это походило на банальное избиение: слишком быстро стало очевидно, что, несмотря на свои звериные повадки, драться новенькая не умела совершенно. Аш-Хатри раздавала ей унизительные оплеухи и затрещины, даже не напрягаясь, швыряла её, словно куклу, по всей арене, и грубо ловила за волосы или за хвост, когда та пыталась увеличить расстояние между ними. Зрители смеялись и подбадривали её издевательскими выкриками, не прекращая отталкивать новенькую прочь, стоило ей приблизиться к краю арены. Временами кицуне странно выгибала спину и шипела, словно пытаясь превратиться — и тогда на шее её предупреждающе вспыхивал красным ошейник, который здесь выборочно нацепляли на представителей определённых волшебных народов в качестве дополнительной защиты от применения их естественной магии. Все попытки ударить в ответ с её стороны уходили в пустоту. Это зрелище напомнило А’лиссент’Рейне о пикси, беспомощно бьющихся о прутья зачарованной клетки на столе Данвер. Её поражало, что никто вокруг даже не пытался это остановить; когда она шагнула было в круг сама, намереваясь положить конец этой бессмысленной жестокости, Надин крепко удержала её за запястье: — Так ты ей не поможешь. Только сделаешь хуже. Поверь мне, — и, когда А’лиссент’Рейна изумлённо к ней обернулась, дриада пожала плечами. — Мы все через это проходили, Принцесса. Я знаю, о чём говорю. Она не хотела больше наблюдать, но не могла заставить себя отвернуться. Потому вместо того, чтобы смотреть на арену, она смотрела на Данвер — слишком довольную, слишком спокойную для той, кто должен был самым первым остановить происходящее безумие. В какой-то момент наёмница швырнула новенькую прямо к ней, к Данвер, и А’лиссент’Рейна увидела, как удивлённо девушка распрямилась, по всей видимости, только тогда признав начальницу тюрьмы — в спортивной майке и штанах, вся в чёрном, без своих привычных светлых костюмов Данвер едва походила на саму себя. Даже сквозь шум толпы А’лиссент’Рейна уловила, как Данвер, не меняясь в лице, сказала что-то новенькой на том же языке, на котором та выражалась сама. Она не стала отталкивать её, как остальные, но этого и не потребовалось: услышав её слова, новенькая поражённо застыла на мгновение — а затем схватилась за голову, взвыв ещё громче прежнего, развернулась и вдруг бросилась на Аш-Хатри с отчаяньем загнанного в угол зверя. Вцепилась ей зубами в предплечье, когда наёмница снова попыталась её ударить. Не стоило этого делать. Нападение Аш-Хатри только разозлило: кулак её свободной руки с силой врезался кицуне в живот, заставляя её ослабить хватку. Не давая ей прийти в себя, Аш-Хатри бросила её на пол, удерживая её коленом — и в несколько яростных ударов кулаком превратила её лицо в кровавое месиво. Затем встала и принялась безжалостно пинать её по голове, спине и рёбрам, пока та, не будучи уже способна подняться, свернулась в дрожащий клубок в попытках защитить лицо. К горлу А’лиссент’Рейны подступила тошнота. В окружении воров и убийц, зажатая со всех сторон обезумевшей толпой, она стояла и молча смотрела на эту экзекуцию, которую здесь, похоже, считали за рядовое развлечение, и задыхалась от переполнявшего её ужаса и отвращения. Песнь Леса здесь была совсем не слышна, заглушённая общей кровожадностью и тоннами земли и камня, давящими на них сверху — но что-то другое, что-то древнее и страшное, рождённое во мраке и холоде, гудело и вибрировало во влажном воздухе подземелья. Она не могла — и не хотела — больше этого выносить. — Надин, — позвала она тихо. — У тебя найдётся, чем перевязать волосы? — У меня — нет. Но если надо, я найду. Дриада скользнула в толпу. А’лиссент’Рейна же решительно шагнула в круг. — Довольно! Данвер тут же перевела на неё заинтересованный взгляд. Аш-Хатри, однако, её не услышала. По толпе пронёсся насмешливый шёпот. Она почувствовала, как Надин сзади коснулась её руки, вкладывая чью-то резинку для волос ей в ладонь. Не тратя времени на расспросы и благодарности, она молча приняла подарок, в пару движений собрала волосы в хвост на затылке — и, окончательно ступив на территорию арены, повторила уже громче: — Довольно! Отпусти её. Если тебе нужно с кем-то драться — дерись со мной. Этого оказалось достаточно, чтобы привлечь внимание наёмницы. Аш-Хатри повернулась к ней, оставив наконец в покое свою несчастную жертву, и задумчиво оглядела А’лиссент’Рейну с головы до ног. — О? — протянула она, осклабившись. — Что я вижу? Маленькая остроухая Принцесса заделалась в самоубийцы, а? Советую тебе хорошенько подумать, малютка, — по толпе снова пронеслись смешки. — Некоторым тут будет очень жаль, если я раскрошу все косточки в твоей смазливой мордашке. А’лиссент’Рейна упрямо вскинула подбородок. Наёмница была выше её на добрых две головы — и гораздо шире в плечах. Она ощущала на себе обжигающе-пристальный взгляд Эрики Данвер — и удивлённые взгляды всех остальных заключённых. — Дерись со мной, — повторила она. — Или ты сражаешься только с теми, кто не может тебе ответить? Аш-Хатри коротко хохотнула, одним прыжком сократила дистанцию между ними и замахнулась для удара. Она ждала её за столом, разбирая какие-то бумаги — на вид точно такая же, как и обычно: элегантная, собранная, одетая по-деловому. А’лиссент’Рейна вынуждена была пересмотреть своё недавнее заключение: Эрика Данвер выглядела так, словно её участие в ночном безумии было не более чем миражом, игрой света и тени в полумраке подземелья. Казалось, если она спросит — Данвер только удивлённо приподнимет бровь и скажет: «Да что вы! Вам, должно быть, привиделось. Ничего подобного в данном учреждении не происходит». — А, — приветствовала она её, не отрываясь от своего занятия. На губах её играла довольная улыбка. — Доброе утро, мэовин. Надеюсь, вам хорошо спалось. А’лиссент’Рейна промолчала. Охранница снова вышла за дверь, оставив их наедине — как и тогда. Она подозревала, что всем местным надзирателям Данвер дала понять: их беседы должны проходить без свидетелей. После вчерашнего А’лиссент’Рейна вполне догадывалась, почему. Данвер подняла на неё глаза, не дождавшись ответа, и некоторое время изучала её внимательным, цепким взглядом. Затем она встала, плавно обогнув стол, и направилась к стоявшей в углу кабинета кофеварке. — Присядьте, — она указала ей на стул. А’лиссент’Рейна проигнорировала и это, продолжая настороженно следить за её движениями от двери. — Вы, кажется, не завтракали. Хотите кофе? Честно говоря, кофе этим утром ей и правда не помешал бы. Но она не хотела ничего, что могла предложить ей Данвер, а потому ответила коротко: — Нет, благодарю. Данвер обернулась к ней через плечо, сузив глаза. Потом улыбка её едва уловимо изменилась, будто яд просочился наружу в самых уголках её губ. — Что ж. Как пожелаете. К столу она вернулась с одной чашкой в руках — для себя. Вторая осталась одиноко стоять возле кофеварки. Неужели Данвер действительно ожидала, что после вчерашнего она станет сговорчивее? Синяки на шее А’лиссент’Рейны под взглядом её холодных глаз, казалось, сдавливали горло железным кольцом. Разбитую губу жгло. Данвер сидела и молча потягивала свой кофе, рассматривая её так, словно пыталась разгадать некую увлекательную головоломку. — Не согласитесь ли вы на небольшую прогулку? — спросила она вдруг. — Хочу вам кое-что показать. А’лиссент’Рейна выгнула бровь. — При всём уважении, моё согласие или отсутствие такового здесь значат крайне мало, если я правильно понимаю. Та рассмеялась, искренне, кажется, позабавленная, и, поставив чашку, снова встала из-за стола. — Ну, что вы! Разве я могла бы позволить себе подобную непочтительность, мэовин? Думаю, мы все здесь уже имели возможность убедиться, что вы более чем способны за себя постоять. Да, подумала А’лиссент’Рейна. Теперь об этом знали если не все, то большая часть заключённых — те, кто был ночью на арене. Только вот так ли уж хорошо это было, сказать наверняка она затруднялась. Аш-Хатри замахнулась — и удар пролетел в нескольких дюймах от её головы. С секунду она непонимающе смотрела неё: должно быть, пыталась сообразить, как она могла промахнуться. Следующий удар — также улетевший в никуда и чуть не стоивший ей потери равновесия по инерции — доказал: промахом это не было. А’лиссент’Рейна стояла, всё так же глядя ей в глаза, и даже не думала отступать. Зрители одобрительно засвистели: они любили хорошее шоу. Аш-Хатри прищурилась. — Шустрая остроухая. Посмотрим, как быстро ты можешь прыгать! Она бросилась на неё — сплошь мышцы и ярость, сила, помноженная на ещё большую силу — и тело А’лиссент’Рейны пришло в движение будто бы само по себе. Подумать только: уже столько времени минуло с тех пор, как она в последний раз тренировалась со стоящим противником, впору было опасаться, что она успела всё забыть — но тело вспомнило само, в ту же секунду, как только оказалось в настоящей опасности. Шаг в сторону, шаг назад, наклонить голову вбок, резко пригнуться, оттолкнуться от пола в прыжке, уходя от подножки, развернуться в пол-оборота, прогнуться в спине — как никогда раньше она была сейчас благодарна ша’амте Мал'Таори за то, что заставил её отточить эти движения на уровне рефлексов. Воспоминания закружились в голове, как поднятый ветром ворох листьев: просторный тренировочный зал, насмехающийся над её неуклюжестью сразу десятком зеркальных отражений вдоль стен, боевой шест в руках учителя, пылинки, танцующие в золотых солнечных лучах, и сладкий запах весенних цветов из открытого окна. «Знаете, мэйве, я ожидал, что мои уроки будете прогуливать вы, но никак не ваш брат. Для которого, напомню, они обязательны». «Но я же здесь, правда?» Тяжёлый кулак едва не врезался ей в солнечное сплетение — увернуться удалось только чудом, не иначе. Она резко пришла в себя. Воспоминания-листья разлетелись прочь: не лучшее время для ностальгии. «Вы слишком много думаете, мэйве». Шаг, поворот, шаг, наклон всем корпусом вправо, отступить, снова отступить, уйти в сторону, качнуться вперёд — она ускользала от атак наёмницы, как вода, плавно обтекая её движения и используя против неё её же собственную энергию. Аш-Хатри была больше и сильнее, но такими же были и их давние враги когда-то, древнее искусство сражаться с которыми ша’амте Мал'Таори преподавал для детей определённых эльфийских кланов. Однако долго так продолжаться не могло. Чем больше она уклонялась, тем нетерпеливее становилась Аш-Хатри — а вслед за ней и толпа. — Дерись нормально! — крикнул кто-то, и по зрительским рядам прокатился гулкий рокот неодобрения. — Хватит скакать! — Это тебе не танцы! — Бу-у! Мы здесь не за этим! Что-то вспыхнуло в глазах Аш-Хатри — А’лиссент’Рейна могла поклясться, что слышала, как громко скрипнули её зубы — и, неразборчиво пробормотав себе под нос нечто, что с равным успехом могло быть ругательством или бесполезным здесь боевым заклинанием, она ринулась на неё вновь. Теперь — всерьёз. Напор её утроился. Она гоняла А’лиссент’Рейну по тесному пространству круга, не давая отдышаться и сосредоточиться на предсказании её движений. А’лиссент’Рейна стала совершать ошибки. Пропускать удары. Один такой удар пришёлся прямиком по рёбрам, выбив из неё весь воздух — ощущение было такое, будто в бок врезался стальной таран. Стало ясно: бесконечно убегать не получится. Этот бой можно завершить только одним способом. «Не бойтесь применять силу. Мы не можем убивать — но мы можем защищать себя и то, что нам дорого. Хотите знать, дети, почему вервольфы в прошлом так редко рисковали соваться на наши территории?» В темноте, в сырости подземелья, в пляшущих перед глазами оранжевых отсветах факелов — внутри А’лиссент’Рейны просыпалось что-то забытое, смутное, неназываемое. «Потому что мы в точности знаем, куда бить». Она сжала кулак и перестала отступать. Когда Аш-Хатри ожидала отбросить её очередным выпадом назад, она шагнула вперёд, подныривая под её руку. Упёрлась ладонями в её предплечье. Оттолкнулась ногами от пола — лёгкая, как все эльфы. И совершила то, что ша’амте называл «ударом-выстрелом»: в прыжке врезалась кулаком противнице в лицо ровно в тот момент, когда та как раз успела повернуться в её сторону и схватить за ногу. Взвыв, Аш-Хатри отшвырнула её прочь — должно быть, от неожиданности — и, выплёвывая поток шипящих ругательств, схватилась за кровоточащий нос. А’лиссент’Рейна ловко перекатилась, приземлившись, затем тут же вскочила на ноги снова, готовая продолжать. Адреналин стучал в ушах, пульсировал в костяшках пальцев, и она ощущала дурманящую противоречивую смесь из гордости и стыда одновременно. Она не знала, зачем это сделала. Бить в нос было глупо, почти ребячески, и ша’амте бы этого не одобрил. Он был против использования кулаков, даже в рукопашной схватке. Однако сейчас она могла себе признаться: дело было вовсе не в том, чтобы закончить бой одним ударом, как она намеревалась изначально. Такой удар крупную и крепкую наёмницу всё равно свалить окончательно не мог. Но так ли это было необходимо, если подумать? Удовольствие, которое она испытала в тот момент, когда её удар достиг цели, было почти неестественно ярким: слишком давно она не позволяла себе ничего подобного. Давая сдачи Аш-Хатри, она будто давала сдачи всей этой ужасной неделе, навалившейся на неё неподъёмным грузом. Тюрьме. Несправедливости. Эрике Данвер. Её взгляд, случайно скользнувший мимо Данвер и поверх голов заключённых, зацепился за колышущуюся угольно-чёрную тьму между колоннами гигантских решёток. Там, во тьме, ей на долю мгновения почудились горящие глаза размером с целый коттедж — и глаз этих было слишком много, чтобы обладатель их мог хотя бы отдалённо походить на человека. Мысль сверкнула в сознании, как молния, болезненно отчётливая: Ночь Битвы проводилась совсем не ради заключённых. — С-с-сука… Взревев, Аш-Хатри одним прыжком сократила расстояние между ними, почти физически пылая жаждой убийства. Не было времени размышлять и планировать. Всё решали доли секунды. Руки Аш-Хатри сомкнулись на пустоте: от перелома носа её слепая ярость оказалась таковой в буквальном смысле. На этот раз она действительно промахнулась — на счастье А’лиссент’Рейны. Всего лишь слегка не рассчитала движение, задев только по касательной, — и этого А’лиссент’Рейне хватило, чтобы оказаться у неё за спиной. «Сконцентрируйтесь, мэйве. Помните, о чём я говорил: скорость и точность». Да… верно. Она не могла позволить себе отвлекаться. Слитным, отточенным движением она нанесла последний удар — ногой с разворота, попав точно по основанию черепа противницы. Одну тошнотворно длинную секунду Аш-Хатри стояла, шатаясь, в попытках вернуть равновесие. Затем она наконец упала на пол, лицом вперёд, и больше не поднималась. На мгновение толпа изумлённо притихла, пытаясь осознать случившееся. А потом — взорвалась восторженным рёвом: чудовищу понравилось угощение. Чудовище хотело ещё. А’лиссент’Рейна перевела дыхание, заставив себя оторвать взгляд от распростёртого на полу тела. Ей вдруг пришло в голову, что за всё это время она даже ни разу не вспомнила о кицуне — а ведь могла бы задеть её ненароком, если бы та до сих пор оставалась на арене. Она оглянулась вокруг, приходя в себя. — Ну? — спросила она устало, обращаясь ко всем заключённым разом. — Я так понимаю, на этом ещё не конец? — Конечно, нет, дорогая, — глумливо ответил знакомый голос. — Иначе это было бы слишком просто, правда? Она обернулась. Данвер, вручив свой факел кому-то другому, ступила в круг. Только сейчас А’лиссент’Рейна заметила: Данвер была одета не просто «неформально». Она была одета так, чтобы удобно было драться. — Если не возражаешь, — сказала она тем же светским тоном, — твоим следующим противником буду я. Они неспешно прогуливались по коридорам тюрьмы, будто по городскому парку. Охрана держалась на расстоянии, но время от времени бросала в сторону А’лиссент’Рейны настороженные взгляды. Заключённые же, казалось, обращали внимание только на Данвер: здоровались с ней, кивали издали, иногда отваживались подойти с какими-то своими вопросами. Наручники с А’лиссент’Рейны сняли при выходе из кабинета. Теперь она шла будто сама по себе, будто бы добровольно; правда была в том, что ничего другого, кроме как подыгрывать Данвер, — какую бы игру та ни вела, — ей не оставалось. — Скажите мне, мэовин. Что вы видите вокруг? Она видела тюрьму. Она видела преступников, среди которых оказалась по ошибке. Она видела знаки на стенах, сдерживающие их магию, природную и приобретённую, и она видела ошейники, сдерживающие саму суть тех, на ком они были надеты. Она видела укреплённые решётки на камерах, которые никогда не открывались. — Нет, — улыбнулась Данвер, будто угадав её мысли. — Вы смотрите не туда. Я хочу сказать: видите ли вы здесь грязь? Беспорядки? Невыносимые для жизни условия содержания? Маленькая рыжая женщина неопределённого возраста, вся встрёпанная, круглая и в веснушках, с надеждой заступила им дорогу, нервно теребя пухлые пальцы; в отголосках Песни, исходившей от неё, слышался шелест листвы и гуляющий на зелёных лугах ветер. Данвер, сама не слишком высокая, нависала над ней на добрых три головы. — День добрый, начальница, — она даже поочерёдно слегка неловко им поклонилась. — И вам утречка, мисс. Насчёт моей апелляции… — Ещё на рассмотрении, Бригитта, — отозвалась та не менее любезно. — Не волнуйся. Я сообщу тебе сразу же, как только получу ответ. Я ведь обещала, что замолвлю за тебя словечко, правда? Бригитта кивнула, несколько ободрённая, и ушла, пробормотав благодарности. Они продолжили идти — А’лиссент’Рейна понятия не имела, куда. Она подозревала, что конечной цели у этой «прогулки» не окажется вовсе. — Старая добрая Бригитта, — протянула Данвер, как только низшая фейри оказалась вне поля слышимости. — Она здесь уже в третий раз. Снова забрала всю удачу у какого-то клиента, нагрубившего её мужу в их обувной мастерской. Говорят, бедняга упал с лестницы в пять ступенек, умудрился сломать себе ногу, а потом потерял свой бумажник со всеми кредитками и в довершение попал под машину, переходя дорогу на зелёный свет по пешеходному переходу. Если хотите знать моё мнение, милой Бригитте не стоило присылать открытку с логотипом их мастерской ему в больницу со словами: «Впредь будь повежливее, человечек». Что поделать, порядки Старого света, верно? В большинстве своём заключённые, мимо которых они проходили, мирно занимались своими делами: общались, поднимали гантели в спортзале, несли из прачечной корзины с бельём, читали или смотрели телевизор в своих камерах, назначенные на тюремные работы мыли швабрами полы и развозили тележки с почтой. Был «свободный час» между завтраком и обедом, когда можно было размять ноги и заняться чем-нибудь полезным. Некоторые шли в библиотеку; туда же, как вскоре поняла А’лиссент’Рейна, направлялись кружными путями и они с Данвер. Других посетителей библиотеки, уже расположившихся за столами или в креслах, их визит ничуть не отвлекал. — Сюда, — позвала Данвер, ведя её между стеллажей. — Вам стоит на это взглянуть. Она остановилась у одного из самых дальних стеллажей и достала оттуда какой-то толстый журнал с чёрно-белой обложкой. Пролистала до нужной странице и отдала ей: — Прошу. Заголовок статьи гласил: «КОЦЛАГЕРЬ ДВАДЦАТЬ ПЕРВОГО ВЕКА: ИХ ПОСЫЛАЮТ ТУДА УМИРАТЬ» Текста было мало, зато фотографии — большие, цветные и удивительно подробные — говорили сами за себя. А’лиссент’Рейне стало дурно от одного взгляда на них: тюрьма, запечатлённая на этих фото, мало чем напоминала сегодняшнюю, относительно чистую и относительно же просторную. В тесных, тёмных клетках, лишённых даже намёка на удобства, сидели грязные и истощённые на вид существа, смотревшие в камеру дикими глазами — будто звери, ожидавшие, что их вот-вот начнут тыкать острой палкой на потеху гостям. Белокожие вампиры и скалящие клыки оборотни делили клетки с человеческими на вид мужчинами и женщинами, жавшимися от своих хищных соседей к дальней стенке. Низшие фейри дрались на некоторых кадрах с созданиями Ночи. На других тролли и гномы буквально раздирали на части какого-то крылатого беднягу. Несколько Детей Океана лежало вповалку прямо на полу — синеватая кожа их потрескалась от сухости, а губы явственно кровили. На стенах были бурые и зелёные пятна сомнительного происхождения; про слои грязи и отходов, покрывающих пол, не стоило и упоминать. На лицах и руках некоторых заключённых виднелись ожоги, которые бывают у Детей Ночи от солнца: по всей видимости, тогда наземный этаж ещё был обитаем не только охраной. По углам клеток белели обломки костей — скорее остатки пищи, которую им бросали, чем останки самих заключённых, хотя наверняка А’лиссент’Рейна утверждать не взялась бы. Оборванные крылья, хвосты и уши, свежие раны на теле, рваная одежда, в которой, по всей видимости, они ходили ещё на свободе, спутанные космы шерсти и волос, голод и животная злость во взгляде — разные виды разумных существ, утрамбованные в крохотные камеры, как оливки в бочку, здесь выглядели практически одинаково. А’лиссент’Рейна посмотрела на дату статьи: около пятнадцати лет назад. Она отдала журнал обратно Данвер — возможно, жестом несколько более резким, чем она намеревалась. — К чему всё это? — спросила она, борясь с приступом тошноты. — Вы хотели показать мне, что могло быть и хуже? Что я могла закончить — как они? — Я хотела показать вам, как сильно всё здесь изменилось, мэовин. И да: раз уж вы об этом упомянули, для вас всё действительно могло сложиться куда как печальнее. Если бы этой тюрьмой управляла не я. Она вскинула на неё глаза: Данвер стояла очень близко, задумчиво рассматривая её из-под ресниц и улыбаясь своей обычной самодовольной улыбкой. А’лиссент’Рейна отодвинулась назад — Данвер тут же шагнула вперёд, снова сокращая дистанцию. — Вы думаете, всё это — всё, что вы видели по пути сюда — возникло само по себе? О, дорогая, мне жаль вас разочаровывать, но — нет. Вот вам жестокая правда: никому не было дела до того, как содержатся в тюрьме преступные маги и волшебные существа. Ни городу, ни мэру, ни Ассоциации, ни даже гильдии Чистильщиков — последних, как вы знаете, волнуют только те маргинальные элементы, которые на них работают. Никому не было дела, как много заключённых здесь умирает. Их содержали здесь так сотни лет. Разделение тюрьмы на мужскую и женскую? Чушь. Камеры с настоящими кроватями и санузлом? Лишняя трата городского бюджета. Спортзал, столовая, душевая и библиотека? Забудьте об этих излишествах. Человеческие права? Ах, но это же преступники — и, замечу, большинство из них трудно назвать людьми, — Данвер поймала прядь её волос и принялась накручивать её на палец, играясь. — Потом вышла эта статья. Откуда-то появились неравнодушные, подняли шумиху в прессе. Вопросом занялся сам Тенгхайзер, напомнил о спящей Королеве Фей, которой бы это не понравилось. Надавил на нужные рычаги, потянул за свои связи. И вуаля: появилась инициатива о реформе. Вы, может быть, думаете, что тогда-то сюда и пришли специальные люди, и сделали всё, как полагается, — она усмехнулась. — Но это была я. Я пришла. Я сделала. Постепенно, шаг за шагом, одна маленькая перемена за другой. Я превратила это место в настоящий островок цивилизации в море варварства. Теперь это больше не уголок смерти, куда отправляют навсегда за малейшее преступление. Вы заметили, что здесь даже драк между заключёнными не происходит? — Кроме тех, что одобряете лично вы, — вставила А’лиссент’Рейна. — Именно так, — Данвер пожала плечами, ничуть не смутившись. — Драки случались и без меня. Ежедневно, ежечасно, в большинстве своём — кровопролитные, зачастую — со смертельным исходом. Я лишь нашла способ регулировать их количество. Те огромные клетки внизу, вы знаете, о чём я, — никто из нас не может сказать наверняка, что именно в них сидит, но вы ведь понимаете, верно? — палец с намотанной на него тёмной прядью ненавязчиво скользнул вверх по бедру А’лиссент’Рейны. Данвер понизила голос. — Они не просто сидят там. Они — чем бы они ни были — питаются… нами. Всеми, кто обитает наверху. Не плотью, разумеется: чем-то другим. Чем-то, что мы приносим им в жертву, когда спускаемся туда и устраиваем там Арену. Пока Арены не было, они медленно сводили нас всех с ума — прямиком через все эти слои земли, камня и бетона. Так не лучше ли попытаться с ними договориться? А’лиссент’Рейна покачала головой. От Данвер пахло цветами и травами — должно быть, косметика фейского производства, — а также горьковатыми изысканными духами. Они стояли, отгороженные от всей остальной библиотеки стеллажами книг, и никто на них не смотрел, но у А’лиссент’Рейны всё равно возникло неприятное чувство, будто она — добыча, на которую ведётся охота. — Чего вы от меня хотите? — спросила она так же тихо, устав от всех этих игр. — Благодарности за то, что вы выполняете свою работу и не бросаете меня в клетку к вервольфам? Данвер подняла голову и долго, пристально смотрела ей в глаза. Зрачки её были расширены — точно как вчера, на Арене. — Ты прекрасно знаешь, чего я хочу, Рейна. А’лиссент’Рейна выдержала её взгляд, не мигая. Она знала. Хотела бы она не знать. — Э-ри-ка! Э-ри-ка! Э-ри-ка! Толпа свистела и скандировала её имя на разные лады: Данвер будто была их любимым королём, решившим самолично участвовать в рыцарском турнире. Их взгляды встретились, и несколько мгновений они с А’лиссент’Рейной стояли неподвижно, изучая друг друга. Затем, практически синхронно, они двинулись друг другу навстречу. — Ты меня удивила, — сообщила ей Данвер, обманчиво мягко ступая по вытоптанной земле в своих тяжёлых на вид военных ботинках. — Такая образцовая домашняя девочка вроде тебя — и вдруг боец? Да вы полны скрытых глубин, мэовин. Они кружили по Арене, выжидая, кто нападёт первым, и ни на секунду не прерывали зрительного контакта. А’лиссент’Рейна прищурилась. — Могу то же самое сказать о вас. Только сейчас стало очевидно: под всеми этими шёлковыми блузками, приталенными серыми пиджаками и строгими юбками-карандашами Данвер, как оказалось, скрывала поджарое, спортивное тело. Под белой кожей и чёрной тканью майки-борцовки ходили тугие мышцы. Она походила на пружину, готовую вот-вот распрямиться, или на кошку, готовящуюся к прыжку: маленькая, изящная и — почему-то А’лиссент’Рейна в этом ничуть не сомневалась — опасная. Данвер рассмеялась, польщённая — и внезапно сделала молниеносный выпад в её сторону, словно пытаясь её схватить. А’лиссент’Рейна отбила её руку своей, уйдя от столкновения дальше вдоль сужавшейся между ними спирали. — Что вы сказали новенькой? Данвер сделала ещё один выпад — и на этот раз успела ухватить её за запястье прежде, чем А’лиссент’Рейна смогла ускользнуть. — Я сказала, — она с видимым удовольствием впилась ногтями в её руку, — что если она не будет драться, то послужит боксёрской грушей не только для Аш-Хатри. Видишь ли, милая, только победитель здесь может выбирать свои битвы. Она потянула её на себя, но А’лиссент’Рейна перехватила её руку своей, дёрнула вверх и в сторону — и ударила сбоку ногой под колени, вынуждая противницу потерять равновесие. Эрика выпустила её из хватки, но на полу не задержалась — легко перекатилась, одним движением поднялась на ноги и уже в следующую секунду снова направлялась к ней. — Это несправедливо, — сохранять спокойствие давалось всё труднее. — Это варварство. Где ваша хвалёная цивилизованность, Данвер? Та ухмыльнулась. — О, дорогая! Это и есть самая настоящая цивилизация, во всём её блеске! Тогда А’лиссент’Рейна сорвалась с места — и, вопреки всем данным себе обещаниям, ударила первой. Она метила в челюсть, сама удивляясь тому, с какой пугающей силой её вдруг охватила потребность стереть самодовольное выражение с этого красивого лица, потому что — как она могла? Как могла эта женщина, умная и образованная, говорить о цивилизации, смеяться, как на светском приёме, и в то же время организовывать в подвластном ей учреждении эти чудовищные подпольные бои? Но Эрика уклонилась безо всяких усилий и вернула ей такую же подсечку. А потом, всё так же улыбаясь, без предупреждения ударила её под дых — да так, что перед глазами на мгновение заплясали красные звёзды. — Мне нравится твой напор, — промурлыкала она. А’лиссент’Рейна, отскочив назад, сжала зубы и не удостоила это ответом. Это было похоже на танец: они сходились и расходились, обмениваясь быстрыми атаками. Эрика, казалось, читала её движения, точно как сама А’лиссент’Рейна до того читала Аш-Хатри: на каждый шаг она отвечала своим, на каждый манёвр, прямой и обманный, у неё был заготовлен собственный трюк. Она не уступала А’лиссент’Рейне ни в скорости, ни в ловкости, легко отражая все самые сложные её выпады. В том, как она двигалась, в том, как безупречно рассчитывала за доли секунды каждый удар, в том, как легко и естественно гнулось во все стороны и поднималось в воздух её тело, А’лиссент’Рейна безошибочно узнавала в ней коллегу по многолетнему, упорному изучению боевого искусства. Гибкая, как плеть, и такая же жалящая, Эрика, казалось, разом применяла сразу несколько человеческих боевых стилей, вынуждая А’лиссент’Рейну постоянно защищаться. И не забывала дразнить её в процессе, оттесняя к самому краю арены: — И это всё, на что ты способна, Принцесса? Твой домашний учитель наверняка был бы разочарован. Её насмешки до странности злили. А’лиссент’Рейна, распаляясь, перешла в нападение, отбросив обычную осторожность. Это стоило ей разбитой губы — зато и Эрика обзавелась в ответ несколькими обширными кровоподтёками на лице и открытых руках. Невидимая спираль между ними продолжала сужаться, накаляясь до духоты. Почти игривая в начале, Эрика тоже разошлась не на шутку: с неё сошла и показная томность, и ленивая грация тщеславной кинозвезды под светом софитов. Она била наверняка, не щадя и не тратясь на дешёвые эффекты — хлёстко и сильно, оставляя синяки и заставляя кости А’лиссент’Рейны низко вибрировать от каждого столкновения. Оставалось только удивляться, откуда вдруг взялась в ней эта свирепость: будто идеальная маска, которую она носила днём, удар за ударом трескалась и осыпалась с её лица. А за маской были — оскаленные клыки и сверкавшие животной яростью глаза, ничуть не хуже, чем у кицуне. Настоящая Эрика, сбросившая гладкую серебристую чешую, была не змеёй — волчицей: из тех, что подкрадывались когда-то в ночи к эльфийским границам и загрызали насмерть часовых, не чтобы съесть — а чтобы уничтожить. Из тех волков, что охотились на их народ в глубине ночной чащи, полные ненависти и дикого азарта, которым заразились от людей, деливших с ними половину сущности. Гомон толпы постепенно исчезал. Теснота импровизированной арены очень скоро перестала ей мешать, и в фокусе оставались только она и противница, и звук её дыхания — не сбиться бы с ритма. Шаг, шаг, вдох, выдох, вдох; она больше не чувствовала ни боли, ни усталости. Всё, чего она хотела — это победить, свалить Эрику с ног, так, чтобы она больше не поднималась, доказать ей — доказать всем в этом проклятом месте, доказать себе, доказать сестре, и отцу, и матери, — что она будет сражаться, несмотря ни на что, и с неё хватит, с неё хватит… Перед ней мелькнуло вдруг лицо Надин: обычно беззаботное и живое, сейчас оно напоминало кровожадную гротескную карикатуру на само себя. То же безумие, охватившее её и Эрику, владело и другими заключёнными в этой пещере, и А’лиссент’Рейне вспомнилось: «Мы все через это проходили». Но нимфы не дрались и никогда не сражались всерьёз: проще было поверить в то, что Надин импульсивно убила человека, поддавшись горю и злости, чем в то, что она когда-то вот точно так же дралась на этой Арене. И вдруг А’лиссент’Рейна словно бы увидела себя со стороны: вспотевшую, растрёпанную, с ободранными костяшками и кровоточащей губой, с лицом, искажённым, должно быть, точно такой же жуткой гримасой. Стыд отрезвил её подобно ведру ледяной воды. Неужели это — она? Неужели вот это таилось в ней всё это время, в самой её глубине, куда ей прежде не доводилось нырять так охотно и так надолго? Она остановилась, пытаясь отдышаться. Это была ошибка. Ей не стоило спускаться сюда сегодня вместе со всеми, не стоило вступать в борьбу с местными законами и традициями: пусть бы развлекались тут, как настоящие варвары, её это не касается, это не её дело, не её люди… Эрика прыгнула на неё со спины, повалив на пол — она ударилась коленями и локтями при падении. Ей удалось рывком перевернуться, но сбросить противницу не вышло: та оседлала её бёдра и сомкнула руки на горле. Инстинктивно она попыталась отцепить от себя чужие руки — бесполезно: Эрика держала её мёртвой хваткой. Чем сильнее она брыкалась, тем сильнее Эрика сжимала пальцы, и А’лиссент’Рейна внезапно с отчётливой ясностью осознала: Данвер абсолютно и безвозвратно спятила. Вместо крика из горла вырвался только хрип. Перед глазами вспыхивали и гасли тёмные круги. — Цивилизация, моя дорогая, — прошептала Эрика сбивчиво, наклоняясь к ней. — Основана на правилах. И так уж сложилось, что в этой тюрьме правила устанавливаю я. Впрочем… «Подчиняйся, и ты будешь в безопасности. Подчиняйся, или я приложу все усилия, чтобы тебя сломать». Окружающий мир куда-то уплывал и заваливался набок. Она отчаянно расцарапывала в кровь руки Данвер, пытаясь оторвать их от своего горла, и лягалась вслепую, куда могла достать, но та будто не замечала. И в тот самый момент, когда А’лиссент’Рейна уже решила, что Данвер и в самом деле просто собралась её убить прямо здесь и сейчас, наплевав на все возможные последствия… Чужой горячий рот накрыл её собственный, и на мгновение она замерла от неожиданности, прекратив борьбу. Мир остановился. Даже толпа вокруг, казалось, наконец-то замолчала. Эрика укусила её за разбитую губу, тут же зализав укус, а затем — выпрямилась, триумфально улыбаясь ей сверху. Хватка её ослабла, но не исчезла совсем; А’лиссент’Рейна лежала, пытаясь прийти в себя, и могла только кашлять и глотать воздух. В голове сделалось совершенно пусто. — Впрочем, не стану отрицать: мне всегда нравились бунтари. А потом, без предупреждения и без перехода, Эрика с силой ударила её затылком об пол и велела: — Спи. На этом ночь для А’лиссент’Рейны закончилась. Лес обещал ей во сне весну и обещал рассвет, который однажды наступит, но А’лиссент’Рейна знала: у всего была своя цена. Чтобы увидеть весну, ей предстояло сначала пережить долгую, долгую зиму. У неё был выбор: провести эту зиму в тепле и в достатке — или в холоде и изнурительной борьбе. — Ты прекрасно знаешь, чего я хочу. Она знала. Она была уже далеко не в том возрасте, чтобы позволить себе быть наивной. Ничего запредельного, ничего ужасного, ничего, что легло бы ей на плечи невыносимой ношей: Эрика Данвер не требовала от неё того, что она не могла ей дать. Те же тонкие пальцы, которые вчера с таким упоением её душили, сейчас бережно скользили вдоль её волос, запутываясь в длинных прядях. Она расправила плечи — с королевским достоинством, как учила когда-то мать. — Прошу прощения, — сказала она тоном, от которого покрылись бы льдом целые моря. — Но, боюсь, я совершенно не понимаю, о чём вы. Эрика разглядывала её ещё какое-то время — задумчиво и молча. На лицо её легла тень. — Как вам будет угодно, мэовин, — отозвалась она скучающе. И, убрав руку, пошла к двери библиотеки, ни разу не оглянувшись. На следующий день А’лиссент’Рейна обнаружила в прачечной ту самую девушку-кицуне — кто-то избил её до полусмерти, ещё хуже, чем накануне, не оставив ни единого живого места. Её пышный лисий хвост превратился в липкую от крови жалкую мочалку, почти полностью оторванную от тела. Пол вокруг несчастной был весь в безобразных багровых лужах. По дороге в лазарет — она позвала на помощь Надин, чтобы донести туда новенькую — А’лиссент’Рейна наткнулась взглядом на Аш-Хатри, которая стояла, прислонившись к стене, и с ухмылкой за ними наблюдала. Наёмница свирепо ей улыбнулась. Костяшки пальцев на её руках были снова ободраны, будто ей довелось пустить в ход кулаки уже после Арены. Сообщение было чётким и ясным. «Цивилизация, — подумала А’лиссент’Рейна с горечью. — Это всё та же война».