Короли и Королевы

– А, мозаика! – говорит Нёхиси, переходя на совсем уж неощутимый шепот, чтобы меня не разбудить. – Это когда берут фрагменты разных реальностей и перемешивают? Хорошее дело. Обычно очень красиво получается, что ни смешай. Макс Фрай, «Тяжелый свет Куртейна. Зелёный»

*** Когда она проснулась окончательно, Эрики рядом уже не было. Пытаясь восстановить в памяти то, что происходило с ней после злополучного кофе, она словно видела две разные картины, наложенные друг на друга. Реальность каждой из них казалась одинаково зыбкой и ненадёжной. Она бы подумала, что ничего не случилось. Очень хотелось убедить себя, что ей привиделось в наркотическом тумане и то, и другое: и Лес, и то, что бессвязными вспышками мелькало в пробелах меж зелёной листвы. Что всё было сном в равной мере. Но она проснулась в чужой кровати, в незнакомой комнате — и под одеялом на ней не обнаружилось одежды. Обманывать себя в этих обстоятельствах было бы слишком наивно. Какое-то время она лежала без движения, глядя в потолок. На смену недавней эйфории пришли оцепенелое безразличие и глухая головная боль, из-за которой не хотелось даже двигаться. Мир вокруг выглядел тусклым и бесцветным. Что бы ни подсыпала ей Эрика, похмелье от этого вещества было тем ещё подарком. Затем она заставила себя встать. На тумбочке возле кровати стояли электронные часы: шесть вечера. Рядом с часами нашлись стакан воды, таблетка от головной боли и записка, написанная красивым, аккуратным почерком: «Комната в твоём распоряжении. Пользуйся всем, что найдёшь». И издевательский знак поцелуя в конце. А’лиссент’Рейна поразмыслила над этим. Не стоило принимать её подачки, говорил разум. Но говорил вяло и довольно тихо: по большому счёту, прямо сейчас ей было всё равно, подачка это или нет. Хотелось в душ. Хотелось наконец-то почувствовать себя по-человечески. Так что она выпила воды, проигнорировав таблетку. Пошла в ванную, обнаружившуюся тут же, за одной из двух дверей в комнате, и долго стояла под горячим душем, пока не затекли ноги, а кожа на пальцах не начала напоминать сморщенный изюм. Правда, у неё всё равно осталось ощущение, что отмыться до конца так и не удалось. После она вытерлась махровым белым полотенцем, висевшим у Эрики в ванной. Высушила волосы её феном. Натянула на себя чистый — практически новый по ощущениям — комплект белья и тюремной униформы, оставленный ей Эрикой: вся прежняя одежда нашлась в стиральной машине, и А’лиссент’Рейна не стала её вытаскивать. Долго, медитативно расчёсывала волосы — расчёской Эрики, разумеется. Часть её при этом чувствовала себя гадко, будто она стала чьим-то трофейным питомцем — или беспомощной пленницей, потакающей прихотям своего захватчика. Другая часть, впрочем, наблюдала за происходящим с отстранённой иронией: «Возьми взамен всё, что может дать тебе она», сказала ей ведьма-убийца. Вот она и брала, так? В конце концов, Эрика изрядно ей задолжала, провернув этот трюк. Закончив, она взглянула на себя в зеркало. У неё не было ни доспехов, ни традиционного боевого шеста, однако она была готова к битве. Более или менее. С таким настроением она потянула на себя ручку второй двери — та оказалась не заперта. А’лиссент’Рейна решительно перешагнула порог. Дверь, как выяснилось, вела в рабочий кабинет Эрики. Хозяйка кабинета привычно сидела за столом и заполняла какие-то бумаги. — А вот и ты, — сказала она довольно, не поднимая взгляда на А’лиссент’Рейну. — Как спалось? А’лиссент’Рейна села напротив, не дожидаясь приглашения. — Восхитительно, — отозвалась она сухо. — Видела очень… красочные сны. Она ждала объяснений. Не извинений, не оправданий — на это рассчитывать не приходилось, да и, по правде говоря, не то чтобы она в них нуждалась. Но она справедливо полагала, что заслуживала хотя бы ответа на простой вопрос. А именно — какого чёрта? Эрика наконец подняла голову и внимательно на неё посмотрела. Усмехнулась, как нашкодившая девчонка. — Ты так красиво злишься, дорогая. С тебя бы писать портреты благородных придворных дам, тебе об этом уже кто-нибудь говорил? А’лиссент’Рейна не удостоила это ответом. Несколько мгновений они продолжали смотреть друг другу в глаза, будто в безмолвном поединке. Затем Эрика вздохнула и откинулась на спинку стула, отложив ручку. — Да. Ладно. Я обещала тебе ответ, так? Что ж. Полагаю, я должна кое-что тебе показать. Предупреждаю: тебе это не понравится. Не та правда, которую ты хотела бы услышать, поверь. Когда А’лиссент’Рейна снова промолчала, она хмыкнула и достала из ящика стола несколько фотографий и небольшой прозрачный пакетик с двумя таблетками. — Как пожелаешь. Это, — она щелчком пальцев отправила по столу к ней пакетик, — то, что я тебе дала. Приглядись к логотипу на таблетках. А’лиссент’Рейна пригляделась. На круглых светло-зелёных таблетках обнаружился оттиск в виде двух букв, D и S, стилизованных под изображение листа. — А это, — Эрика подтолкнула к ней фотографии, — то, откуда таблетки пришли. Думаю, это даст тебе подсказку относительно причины, по которой ты здесь оказалась. Фото было сделано глубокой ночью где-то в порту: две группы мужчин и одна женщина, все в чёрном. У одной группы — той, что в кожаных куртках — в темноте на фото глаза отсвечивали янтарём. А’лиссент’Рейна похолодела. Потом она увидела следующую фотографию — и под рёбрами болезненно кольнуло узнавание. Лицо женщины, пусть и стоявшей дальше всех от неизвестного фотографа, невозможно было перепутать с чьим-то другим. Она прятала уши под платком, но обмануть это могло разве что случайных прохожих. А’лиссент’Рейна очень медленно положила фотографии на стол, будто бомбу, грозящую разорваться у неё в руках. Вервольфы. Её сестра торговала с вервольфами. Она сделала глубокий вдох, тщательно следя за выражением своего лица. Кай’та’Рив не могла, сказала она себе. Конечно, они и раньше частенько ссорились, и всё же это — это было просто за гранью. Если Эрика говорила правду, и если А’лиссент’Рейна понимала всё верно, то это уже вышло далеко за рамки личной неприязни: дело касалось не только их семьи, но и всей их компании. Всего их народа — или, во всяком случае, тех из них, кто жил в этом проклятом городе. Может быть, всё не так, как кажется. Она цеплялась за эту надежду до последнего. Эрика могла добыть эти таблетки с логотипом их семейной компании где угодно — продукция от «Dona Silvis» продавалась во всех аптеках, далеко за пределами Сити-13. Фото тоже могло означать что-нибудь другое: мало ли, какие дела у Кай’та’Рив могут быть с вервольфами. И тот злосчастный звонок, из-за которого А’лиссент’Рейна тогда приехала в антикварную лавку, тоже, вероятно, можно было как-то объяснить — вдруг собственная память и правда сыграла с ней злую шутку? Однако приходилось признать: гораздо вероятнее был другой вариант. Вариант, в котором Кай’та’Рив просто-напросто решила убрать её с дороги. Она снова взяла фотографии. — Кто это снимал? — спросила она. — Частный детектив, которого я наняла, — ответила Эрика небрежно. — Мне стало любопытно, и я решила провести собственное небольшое расследование. Профессиональное чутьё, если угодно. На самом последнем снимке — А’лиссент’Рейна вздрогнула, приглядевшись, — один из вервольфов, повернув голову, безошибочно смотрел прямо в камеру, хищно оскалившись. Значит, фотографа всё-таки заметили: нюх оборотней нелегко провести. — Что с ним стало, с этим детективом? Он жив? Эрика безразлично пожала плечами: — Без понятия. Прислал мне эти фото — и исчез с радаров, даже не явился забрать вторую половину гонорара. Сам виноват: неосторожность в его профессии — фатальная ошибка. А’лиссент’Рейна покачала головой, но ничего не сказала. Отложив фото и таблетки, она откинулась на спинку стула, ощущая себя безмерно уставшей, хотя буквально только что проснулась. Она не знала, что со всем этим делать. Она должна была злиться, переживать потрясение, недоверчиво искать другие объяснения. Она должна была придумать какой-нибудь план насчёт того, как со всем этим предстоит справляться. Но она сидела, чувствуя только бессилие и пустоту, и хотела вернуться обратно в кровать. Желательно — заперев предварительно комнату изнутри, чтобы окружающий мир (особенно в лице Данвер) не смог к ней пробиться. Она хотела обратно в лес . Краем глаза она видела, как Эрика встала. Обошла её сзади, чтобы положить руки ей на плечи. — Я не хотела тебя расстраивать, — произнесла Эрика вкрадчиво. — Но ты и сама искала ответы, верно? Ты бы не поверила мне, если бы не испытала действие этой маленькой штучки на себе. Можешь не беспокоиться: я слышала, у эльфов она зависимости не вызывает, только даёт увидеть что-то приятное. Вероятно, потому, что и предназначен не для вас, м-м? Если интересно моё мнение, я бы поставила на то, что вы — не целевая аудитория этого продукта. Твоя сестра не собирается травить собственный народ. Это хорошо, разве нет? А’лиссент’Рейна молчала. Руки Эрики прошлись по плечам мимолётной лаской. — Я знала, что ты не убийца, — зашептали ей в затылок. — Я повидала их очень много на своём веку — и ты, милая, совсем на них не похожа. Я знала, что дело нечисто. И не ошиблась. Тебе нужна помощь, дорогая. Ты не справишься с этим одна. Но теперь у тебя есть я, правда? Мы могли бы разобраться с этим вместе. Если ты, конечно, позволишь мне тебе помочь. А’лиссент’Рейна не ответила. Она не стала сбрасывать её прикосновения. Не попыталась, как раньше, заново очертить нарушенные границы — всё равно Эрика явно намеревалась ломать любые стены, которые она вокруг себя воздвигнет. Что она могла? Пока она сидела в тюрьме, откуда ей не выбраться, за преступление, которого она не совершала, и участвуя то ли в игре этой, то ли в войне, которую даже не она начала… у неё не было шанса выбраться отсюда законно. Не получится и сохранить свою гордость, и вернуть себе свободу: придётся выбрать что-то одно. «Но я не проиграла, — подумала она упрямо. — Ещё нет». Нужно было только изменить правила. Найти лазейку. Выжить. — Отпусти их, — сказала она наконец, глядя на стол перед собой. Чужие ладони замерли на её плечах. — Кого? — в голосе слышалось удивление. Хорошо: если она способна застать её врасплох, это уже можно считать за преимущество. А’лиссент’Рейна кивнула на клетку, накрытую, как всегда, тёмной тканью, не пропускающей свет. — Их. Пикси, попавших в твою ловушку. Если ты знала, что я не убийца, то знаешь и то, что они такой участи не заслужили. Отпусти их, — и, после паузы, добавила тише, словно пробуя почву: — Пожалуйста. Эрика помедлила. Рассеянно пропустила её волосы сквозь пальцы, обдумывая просьбу. А’лиссент’Рейна почти уверена была, что сейчас та потребует чего-нибудь взамен, надавит, захочет большего, чем она и так уже получила сегодня, добавит ещё немного унижения. Она мысленно готовилась к тому, что сейчас придётся терпеть, решать, проглатывать слова и обвинения. Притворяться, как притворялась вчера Кай’та’Рив в комнате для визитов, делая вид, что сочувствовала её положению. Однако ничего из этого не последовало. Эрика просто отошла обратно к столу, взяла клетку и направилась с ней к окну. — Что ж, — сказала она, сдёргивая с клетки покрывало — пикси внутри мгновенно зашевелились и зазвенели, словно рождественские колокольчики. — Раз уж ты так вежливо просишь… Признаться, они всё равно мне уже надоели. С этими словами она открыла сперва окно, а затем — клетку. Пикси выпорхнули сквозь решётку в ночное небо — ни дать, ни взять стая светлячков, спешащая на лесную поляну, или искры костра, фонтаном брызнувшие ввысь. А’лиссент’Рейна смотрела на то, как разноцветные огоньки за окном кружатся в воздухе, постепенно улетая всё дальше и дальше. Смотрела и чувствовала: с каждым огоньком, вырвавшимся на свободу, ей становится самую чуточку легче. Однажды, подумала она. Однажды она тоже отсюда выйдет. Она покинет эти стены и вернётся домой — обязательно вернётся. Позаботится о матери. Позаботится о брате. И поговорит с сестрой. Только бы дождаться. *** Картина, которую застал Диего по возвращении, так и просилась на какой-нибудь карикатурный портрет в юмористическом журнале: пятеро его коллег, сидевших за столом, молча уставились на Нейтана, который, судя по их лицам, только что произнёс какую-то несусветную чушь. Пацан вообще многовато болтал, тут не поспоришь. — Есть хорошие новости и плохие, — сказал Диего, нарушая воцарившуюся неловкую тишину. — С каких начать? — С хороших, — среагировал Нейт, широко улыбаясь. — Потому что у меня они тоже есть. — С плохих, — возразил сидевший рядом Себ с кислой рожей. — Потому что хорошие новости Нейта заключаются в том, что он, кажется, начал бредить, — и тут же повернулся к Нейту, извиняясь: — Без обид, petit, но это всё-таки безумие. Диего пожал плечами и достал себе пиво из холодильника: мнение Себастьена он мстительно решил проигнорировать. — Хорошая новость в том, что у нас появился свой источник в тюрьме, — он занял место рядом с Мариной, положив ноги на стол (Себ, разумеется, немедленно скривился — ха!), и открыл банку. — Плохая новость: она хочет, чтобы мы и её вытащили заодно, когда пойдём на штурм. Намекнула, чтобы мы только открыли ей камеру, а дальше она как-нибудь сама. Иначе — никакой нам информации. Дарр и Хесса молча переглянулись. Захария застонал и утопил лицо в ладонях: — Великолепно! Просто, чёрт возьми, великолепно! Наша работа, и так почти невыполнимая, только что усложнилась вдвое! — Зато у нас есть план, — жизнерадостно вставил Нейт. Дарр выругался на языке, в котором смутно угадывались давние эльфийские корни. От него волнами расходился запах досады и раздражения. — Это не план, а дерьмо, — процедил он сквозь зубы. — В нём дыр больше, чем в паутине. Твой план может развалиться от малейшего дуновения ветра. Нейт только руками развёл: — Ну, если у кого-то здесь есть идеи получше — я весь внимание! Диего ополовинил пивную банку залпом, поставил её на стол и решил, что пора бы напомнить о себе: — Так. А меня кто-нибудь в этот ваш план посвятить собирается? — Может быть, если, конечно, ты уберёшь свои грязные лапы со стола, — проворчал Себ. — Мы за этим столом обычно едим, знаешь ли. Но Нейт успел вмешаться прежде, чем они с Себом завязали полноценную перебранку, и улыбнулся ещё шире: — Я расскажу. Он рассказал. Те, кто слушал его второй раз, помрачнели ещё больше; Дарр покачал головой, презрительно щуря глаза, Захария снова застонал, пробормотав себе под нос что-то о том, что, мол, в Мексике сейчас, наверное, как раз уже спала проклятая жара, самое время переезжать. Диего не мог не признать: опасения народа оказались вполне обоснованы. Пацан действительно как будто немного бредил — но, в целом, это всё равно было лучше, чем сидеть и жевать сопли по поводу того, какую сложную задачку сбросил на них нехороший Пересмешник. Ему нравилось то, что Нейт, по крайней мере, не унывал, а пытался что-то придумать. В отличие от всех остальных. — Ладно, слушайте, — Нейт умоляюще на них посмотрел. Диего мысленно вздохнул. Сопляк был весь как большой радостный щенок, и этому очень трудно было сопротивляться. — Я знаю, план не идеален, но это ведь уже что-то, правда? Мы всегда можем придумать что-то другое, пока есть время. Просто доверьтесь мне, ладно? — Нет, — отрезал Дарр. — Я в деле, — сказал одновременно с ним Диего. — Я тоже, — неожиданно поддержала его Марина. Когда все к ней обернулись, она пожала плечами: — Думаю, Нейтан заслужил хотя бы немного доверия с нашей стороны. Признайте: если кто из нас и может провернуть нечто подобное, то только он. Это, похоже, впечатлило даже обычно безучастную ко всему (что не касалось Дарра) Хессу: Марина крайне редко высказывалась о ком-то в таком духе. Нейтан взглянул на неё с удивлением и благодарностью, и все остальные сомневающиеся поневоле задумались. Если уж на этот шитый белыми нитками план соглашалась Марина, значит, у них и в самом деле был шанс на победу. Она никогда не бралась за безнадёжные дела. — Ладно, — Себ заправил за ухо выбившуюся из укладки прядь волос (Диего внимательно следил за движением его длинных пальцев). — Марина права: малыш и правда заслужил наше доверие — хотя бы тем, что он добровольно пришёл сюда работать, во что мне до сих пор, если честно, верится с трудом. Я тоже в деле. Так что командуй мной полностью, тигр, я весь в твоём распоряжении! Последнюю фразу он — должно быть, почти неосознанно — произнёс самым игривым своим тоном, не забыв при этом кокетливо Нейту подмигнуть. Диего резко захотелось бросить в него что-нибудь тяжёлое или, на худой конец, просто и незатейливо придушить. К счастью, Нейт, по всей видимости, уже привык к его вечной манере придуриваться, а потому только с энтузиазмом дал инкубу «пять». — Отлично! Захария? Дарр? Хесса? Хесса кивнула. — Почему бы и нет? Это может с-сработать. Дарр кисло на неё взглянул и неодобрительно скривил губы — но и его согласие было уже вопросом решённым, как только согласилась Хесса. Кроме того, сам он всё равно умел только убивать и выуживать информацию: организация миссии спасения была ему не по зубам, хотя остроухий не признался бы в этом даже под пытками. — Это самоубийство, — сказал он упрямо. — И сплошная глупость. Доверить такое важное дело какому-то… человеческому самоучке. Но — ладно. Как хотите. Мы попытаемся, и когда мы провалимся, я скажу, что предупреждал. Если кто-то из вас, конечно, выберется оттуда живым. Вот и всё. Оставался только Захария. Нейтан вопросительно повернулся к нему. Захария нахохлился в своём балахоне, как больная птица, и устало провёл ладонью по лицу. — Вы все — сумасшедшие, честное слово! — и потом, после паузы: — Сколько у нас времени хотя бы, чтобы успеть оставить завещание? Радостью Нейта, казалось, можно было заряжать батарейки с годовым запасом. *** Она ушла утром, а вернулась в камеру вечером, уже после ужина. И выглядела странно уставшей. — Не спрашивай, где я была, — попросила она с порога. — Не хочу об этом говорить. Но Надин поняла и так. Она покачала головой и спросила только: — Ты в порядке, Принцесса? Принцесса была не в порядке. У неё были чистые, свежевымытые волосы и чистый же комплект одежды, а вот взгляд — запавший и отстранённый. На шее, над самым вырезом белой тюремной футболки, виднелся небольшой красный след. Надин знала, от чего такие бывают. Несложно догадаться, где Принцесса пропадала с самого утра и почему пришла такая убитая. — Да, — солгала та. — Дай мне минуту. Надин наблюдала за тем, как Принцесса села на свою койку и несколько минут просто смотрела в пол. Тогда она села рядом, привычно потянулась прикоснуться — и заметила, как Принцесса едва уловимо вздрогнула. Ах, да… точно. Надин убрала руку. Не хотела бы она родиться эльфом в этом мире убийц и грубиянов. Хотя, если честно, суть трагедии Надин до конца не понимала: по крайней мере, начальница тюрьмы хотя бы внешне была привлекательная — как бывают привлекательными змеи и ядовитые цветы. И, в конце концов, именно начальница попросила Надин присмотреть за новенькой и проследить, чтобы ту не задирали особо, когда Принцесса здесь только появилась. Они немного посидели молча. Надин от скуки потянулась к ней снова и, стараясь не касаться её спины, принялась заплетать в косу её дивные волосы; ненадёжная память — то ли своя, то ли тех дриад, которые жили когда-то до неё, — тут же подбросила забытую картину, как её сёстры, такие же босоногие и смешливые, заплетали прекрасные волосы фейских придворных дам. Давным-давно, когда все они ещё жили в лесах, под зелёным покровом листвы, когда они с сёстрами каждый день танцевали под незатейливые мелодии сатиров… От воспоминания ей стало тоскливо. — Не ходи больше на Арену, — сказала вдруг Принцесса. — Ладно? Они не заставят тебя больше, не бойся. Я позабочусь об этом. И если кого-то будут заставлять драться там против воли, угрозами или шантажом, ты же скажешь мне, правда? Думаю, я смогу договориться… с начальством. Так не может больше продолжаться. Вскинув брови, Надин заглянула ей в глаза. Принцесса выглядела решительно. — Почему? — спросила Надин тихо. — Какая тебе разница? Мы ведь даже не твой народ. Принцесса повернулась к ней и, сама взяв её за руку, слегка сжала её ладонь. — Все Дети Леса — мой народ. Особенно в таком месте, как это. Надин задумчиво склонила голову набок, разглядывая её лицо. Затем, решившись, вскочила, потянув Принцессу за собой: — Пойдём. У меня для тебя кое-что есть. Она привела её в библиотеку. Охранница на входе покосилась на них подозрительно, но пропустила их без проблем: похоже, уже получила новые указания сверху. Надин прошла к самому дальнему стеллажу и стала целеустремлённо рыться на полках с книгами. — Подумала, что лучше спрячу тут, — объясняла она в ответ на удивлённый взгляд Принцессы. — В прошлый раз обшмонали ведь, ты помнишь. Боялась, что и это отберут, гадины такие. А сюда эти, в форме, редко заходят. Тихое, спокойное место. Наконец её поиски увенчались успехом: между двух толстых томиков какой-то поэзии она нащупала заначку. Вытащила её и торжественно вручила Принцессе: — Вот. Принцесса с недоумением осмотрела предмет — простенькую самодельную дудочку из дерева. Вопросительно глянула на Надин. — Это тебе, — пояснила Надин. Неужели Принцесса не понимала очевидного? — Ты эльф. Эльфы знают музыку. Сыграй на ней. Принцесса покачала головой. — Я не умею… — Сыграй, — повторила Надин с нажимом. Отвела взгляд, неловко переступив с ноги на ногу. Как же ей объяснить? Как рассказать об этой тоске, пронизывающей всё вокруг? Как просить её, когда Принцесса не жила так долго в этой душной клетке из железа и бетона? — Пожалуйста, сыграй мне, Принцесса. Музыка… эльфы знают её, это всем известно… Принцесса снова посмотрела на дудочку. — Я не умею играть на этом, Надин, — сказала она мягко. Потом, вздохнув, добавила: — Но я могу спеть. Надин кивнула. Тогда Принцесса закрыла глаза, набрала воздуха в грудь. И запела. Она начинала тихо и осторожно, будто пробовала голос. Но голос не подвёл: он был там, в самом сердце её существа, мелодичный и звонкий. Песня разливалась, как река: всё шире, всё глубже. Голос набирал силу с каждой новой нотой, постепенно заполнив собой всю библиотеку — и вылившись дальше, в серые тюремные коридоры. Она пела на эльфийском. Надин не знала их языка — или разучилась его помнить, — но это было неважно: каким-то образом она понимала. В этой песне звучали радостные трели птиц в предрассветном сумраке, когда мир ещё только начинал просыпаться; и шёпот деревьев над головой, когда ветер приносил им новости из дальних краёв; и плеск воды у берега озера, манящего нырнуть в прозрачную прохладу. В ней были осторожные шаги оленя, переступающего тонкими ногами через корни деревьев, и возмущённый шелест кустов, через которые напролом пронёсся испуганный заяц. Слышались рычащие раскаты грома в отдалении и торжественный перестук первой весенней капели, когда лес оживал после долгой зимы. Песня несла в себе спокойствие и печаль. Тоску и надежду. Это была песня о доме, который они все когда-то покинули — и в который, вероятно, никогда уже не вернутся. О мире, который остался где-то там, за сотней пройденных дорог, за невидимой стеной из множества прожитых лет. Надин слушала, как околдованная, и не сразу заметила, что в библиотеку начали подтягиваться и другие заключённые. В какой-то момент, рассеянно скользнув взглядом вокруг, — она как наяву видела стволы деревьев вместо стеллажей с книгами, — она обнаружила, что слушателей, считая её саму, стало уже пятеро. Когда же Принцесса закончила и последнее эхо её голоса смолкло, народу в библиотеке столпилось столько, что сосчитать их Надин не взялась бы ни за что. Они стояли и сидели, занимая всё доступное пространство, глядели на них из-за соседних стеллажей и переминались у входа, вытягивая шеи, чтобы рассмотреть, что происходит. Пришли и те, кого Принцесса подкармливала в столовой мясом, и те, кто не имел к ней никакого отношения, и девушка-лиса, которую Принцесса защищала тогда, на Арене, и даже хитрая старая ведьма, которая обычно держалась ото всех в стороне и была себе на уме — Надин слышала про неё, что она когда-то (сколько десятилетий назад, интересно?) тоже жила в лесу. У всех на лицах застыло одинаковое выражение: будто песня Принцессы каждому напомнила о чём-то своём, бесконечно желанном — и бесконечно далёком. Принцесса открыла глаза. С удивлением, словно просыпаясь от какого-то волшебного сна, оглядела собравшуюся толпу. Они, в свою очередь, выжидательно смотрели на неё в ответ, не спеша расходиться. — Мы — твой народ, — сказала Надин серьёзно. — Спой нам ещё, Принцесса. Тогда Принцесса облизнула пересохшие губы и без единого вопроса запела снова. *** Ночь выдалась тихая. Звёзд не было: тучи так и не разошлись. К вечеру зарядил дождь, и теперь тюремные прожекторы освещали только косые струи воды, почти не разгоняя окружающую темноту. — Чёрт тебя дери, пацан, — проворчали в наушник. — Чтоб я ещё раз согласился на твой план! Я весь промок! Ты бы хоть предупредил, что ли, что придётся в сырости торчать столько времени. — Нейтан не виноват, что некоторые здесь до сих пор не знают, как работает осень, — ответил другой голос невозмутимо. — Поэтому я взял зонт. — Ну да, ведь зонт — самая необходимая вещь, когда устраиваешь чёртов побег из чёртовой магической тюрьмы! Крылья от воды сделались тяжёлыми. Хорошо ещё, что лететь было сравнительно недолго. — Не забивайте канал, — вмешался кто-то третий. — Раздражаете, — и, после паузы: — Так. Подождите. У вас там дождь? Весь этот нелепый план целиком зависит от того, сможет ли Марина нарисовать печать для нашего великого стратега, но под дождём… — Всё в порядке, — перебили его нетерпеливо. — Свечи магические, мелки — тоже. Дождь не помеха. Ну… может, слегка?.. В общем, времени нам хватит. Должно хватить. Главное — попасть внутрь! А оттуда уже как-нибудь выберемся, даже если печать смоет. Не запрут же нас там, если что? Ха-ха… В наушнике фыркнули, умудрившись вложить в один звук максимальное количество презрения. Первый голос осторожно поинтересовался: — Пацан… ты не очень-то умеешь читать вдохновляющие речи, правда? — Никогда ещё не был так рад тому, что меня оставили на скамейке запасных, — добавил пятый участник разговора. — Марина, ты там? Она как раз пролетала мимо обзорной башни — охранник на ней повернулся было в её сторону, услышав хлопанье кожистых крыльев рядом, однако дождь и зелье отлично скрывали её в темноте. Приземлившись в центре крыши, она позволила себе пару секунд отдышаться. Не то чтобы она нуждалась в дыхании, но… — Марина? — в голосе Нейтана появилась нотка беспокойства. Она превратилась обратно. Втянула пальцы, укорачивая их до нормальных размеров, убрала перепонки между ними, а тело, наоборот, вытянула и укрепила, избавившись от короткой поросли шерсти. Вернула себе человеческие уши и лицо. Трансформация занимала больше времени, чем люди обычно себе представляли. — Я на месте, — сказала она наконец. — Мы тож-же, — сообщила Хесса. Марина встала, медленно выпрямившись. Огляделась, готовая снова упасть на крышу при первых признаках опасности: получить пулю — или даже несколько пуль — из автомата было бы не смертельно, но достаточно неприятно. — Себ? Диего? — Ага. — На месте. По твоему сигналу, парень. Почти полночь. Её не видели. Охрана на башнях не обращала на неё никакого внимания. Отлично. Что важнее, она тоже не видела никакого лишнего движения внизу. Она знала, где остальные, но даже с её ночным зрением ничто вокруг здания не бросалось в глаза. Нейтан проделал хорошую работу. — Знаю, — ответил тот удачно, будто читая её мысли. — Если все готовы, через минуту начинаем. По моей команде. Марина встала на одно колено. Неторопливо развернула свёрток, который до этого несла в лапах, пока летела: в непромокаемую тёмную ткань были завёрнуты пять маленьких свечей, мелок для рисования, зажигалка, красный мёртвый цветок, горсть орехов и ягод, сухие листья и бумажка с подсказкой — последнее Нейтан раздал всем, просто на всякий случай. — По-прежнему считаю, что это всё — полная чушь, — Д’ар’рикан повторялся. Эту фразу в последнюю неделю он не уставал твердить на разные лады. — Только зря тратим время. — Никого не убивай, — напомнил Нейтан быстро. Он тоже успел выучить, к чему Д’ар’рикан клонит: тот настаивал, что куда проще было бы просто устранить всех, кто попадётся им на пути к цели. — Это только добавит нам проблем. — Не согласен. — Ну, — тон Нейтана из дружелюбного вдруг стал почти зловещим. — Во всяком случае, если ты устроишь там резню, я просто прекращу действие зелья невидимости и обрублю связь с твоим амулетом. Так-то! Она улыбнулась и услышала, как восхищённо присвистнул Диего и довольно рассмеялся Себастьен. Даже Захария одобрительно хмыкнул. Мальчик, определённо, учился у них плохому. И начал отращивать зубы — то-то же. Наверняка блефовал: сделанные им зелья и амулеты никак не могли на расстоянии управляться одной силой воли, но ход был, надо признать, хороший: Д’ар’рикан всё равно слишком мало знал о человеческой алхимии, чтобы его разоблачить. — Пора, — сказал Нейтан, посерьёзнев. — Удачи нам всем, ребята. Помните: у нас в запасе меньше часа. Тогда Марина зажгла свечи, расставив их в виде пятиугольника, и принялась выводить мелом руны. В центр пятиугольника она положила мёртвый цветок. Д’ар’рикан мог ворчать сколько угодно, но у неё были свои причины верить в Нейтана. Кому как не ей было знать, на что способны талантливые человеческие маги: помнится, однажды такой же юный алхимик, не старше, чем Нейтан сейчас, пришёл в Тринадцатый Город — и положил начало эпохе процветания. Дал им дом. Дал им работу. Обеспечил им всем место в этом городе — всем изгоям и неприкаянным, всем тем, кто нуждался в защите и покровительстве. Как давно это было, интересно? Кажется, ещё в прошлом веке? Точно: шестьдесят с лишним лет назад… Если бы кто увидел её сейчас, то, пожалуй, ни за что бы не поверил своим глазам: самый старый вампир Сити-13, поселившаяся в городе почти два века назад, вскоре после Падения Завесы, сейчас сидела под дождём на мокрой крыше и улыбалась, вырисовывая зелёным мелком на бетоне простые руны. Закончив, она положила на цветок ещё один амулет, выданный ей Нейтаном, и тихо, стараясь не привлекать внимание охранников с башен, запела на языке древних друидов, словно какой-нибудь сумасшедший эльф. *** Они шли по коридорам в молчании. Большинство заключённых спало — или притворялись таковыми, что Эрику тоже вполне устраивало; слышались только приглушённые покашливания кое-где, бормотание нескольких телевизоров и вялое царапанье за теми из дверей, в камерах которых содержались неразумные монстрообразные существа. Охрана, попадавшаяся на пути, в основном даже не смотрела в их сторону, кроме одной новенькой — та проводила их удивлённым взглядом, явно сбитая с толку. Ничего: скоро привыкнет. Старшие коллеги объяснят ей местные порядки. Рейна тоже вопросов не задавала. У неё был такой отстранённый, безразличный вид, словно её и в самом деле совершенно не интересовало, зачем Эрика решила вытащить её из камеры среди ночи. Эрику это и раздражало, и забавляло одновременно: похоже, Рейна, несмотря на свою нынешнюю видимую покладистость, сдаваться так легко не собиралась. Они поднялись с подземных этажей на поверхность. У Эрики, признаться, до сих пор голова болела при одном только воспоминании о том, сколько мороки ей стоило в своё время переместить всех заключённых под землю: и тех, кому солнечные лучи вредили, и тех, кого солнце заряжало излишком магической энергии, из-за чего раньше частенько случались беспорядки. Зато сейчас здесь тоже было тихо — и благословенно пусто, учитывая, что на этаже теперь располагались в основном административные и технические помещения. Рейна не выдержала только тогда, когда они свернули в очередной неприметный боковой коридор, уходивший в другую сторону от кабинета Эрики: — Куда мы идём? Эрика загадочно улыбнулась. — Сюрприз. Рейне её ответ не понравился. Краем глаза Эрика видела, как напряглись при этом её плечи: похоже, она до сих пор злилась за предыдущий её подарок. Сделанный, между прочим, от чистого сердца — она ведь легко могла оставить её в неведенье, чтобы Рейна выясняла все интриги своей сестры самостоятельно. Что до наркотика в кофе… ладно, возможно, это и впрямь был не самый красивый ход, но, в конце концов, никому это вреда не принесло, верно? По крайней мере, так ей хотя бы довелось увидеть, как Рейна улыбается. Это того стоило. — Закрой глаза, — велела она Рейне, когда они дошли до двери в конце коридора. Рейна поглядела на неё, недоверчиво прищурившись, будто пыталась угадать, что у неё на уме, но потом всё-таки послушалась. Закрыла глаза, хотя выглядела при этом так, словно в любую секунду ожидала нападения. Глупышка. Эрика вставила в дверь ключ и провернула его, но открывать не спешила. Притянула Рейну к себе, обхватив пальцами её тонкое запястье, и с секунду помедлила: волосы Рейны пахли её шампунем. Иногда Эрика действительно завидовала оборотням с их обонянием: хотелось бы ей ощутить сейчас в полной мере, сколько её запаха осталось на Рейне. Она взглянула на часы: полночь. Пора. — С днём рождения, — прошептала она, почти касаясь её уха губами. И, открыв дверь, потянула Рейну наружу, прежде чем та успела ответить. В лицо тут же дохнул холодный ветер, и всё вокруг заполонил мерный шум дождя. Рейна удивлённо открыла глаза — и замерла: перед ними раскинулся запустелый внутренний двор, где раньше, до переезда под землю, заключённые получали свою ежедневную долю свежего воздуха. Теперь двор зарос травой, за исключением узких дорожек по краям, куда выходили покурить охранники и ремонтники. — Прогноз дождя не обещал, — Эрика отпустила её руку, задумчиво разглядывая лужи на земле. — Досадно, конечно, но, надеюсь, сюрприз это не слишком портит. Если не боишься промокнуть, можешь прогуляться. Рейна уставилась на неё с почти комичным изумлением, которое плохо пыталась скрыть: — И что ты хочешь взамен? Эрика пожала плечами. Они стояли под навесом, поскольку сама она мокнуть не собиралась, однако косые струи воды, залетающие под навес, и подбирающиеся к ногам лужи грозили испортить ей совсем новые белые туфли. Чего не сделаешь ради любви. — Ничего, дорогая. Это подарок. Уже двадцать первое: твой день рождения. Если, конечно, в досье нет ошибки. Рейна снова оглядела двор, ничего не ответив. Кажется, она и сама не помнила, какой сегодня день: Эрика слышала, что эльфы этот праздник, как правило, почти не отмечают — что неудивительно, учитывая, как долго они живут. Но ей хотелось сделать Рейне приятное. Гадать, верный ли она выбрала подарок, не пришлось: не тратя больше времени на разговоры, Рейна скинула с ног тюремные мокасины и осторожно ступила босиком на траву, выходя из-под навеса. Затем она запрокинула голову, подставляя лицо дождю, и вдохнула полной грудью — так, будто до этого, под землёй, даже дышать всё это время не могла толком. С минуту она стояла так, не шевелясь, и не только не обращала на дождь внимания, но, казалось, абсолютно им наслаждалась. Эрика наблюдала, как расслабляется постепенно её неестественно прямая спина, как опускаются плечи и неуловимо смягчаются черты лица. Дождь смывал с Рейны напряжение и последние следы упрямства и злости; капли воды подрагивали на ресницах и водопадом стекали с распущенных волос. В темноте ночи, разгоняемой только жёлтым светом ламп из коридора за спиной и лучами прожекторов, пролетающими время от времени где-то над головами, казалось, что ничего и никого больше в мире не осталось: только они вдвоём в последнем живом уголке умирающей Вселенной. Рейна в этот момент была просто незаконно красивой. Глядя на неё, Эрика отбросила все мысли о том, что она действовала слишком поспешно. Да, возможно, ей следовало быть умнее и терпеливее: со временем Рейна пришла бы к ней сама, и даже опаивать её не понадобилось бы. Вот только ушёл бы на это не месяц, а, вероятно, пара лет. Как минимум. Эльфы славились своим упорством. Эрика прикрыла глаза и прислушалась. Всё было тихо. Её личное маленькое царство, которое она с таким трудом создала практически с нуля, спокойно спало. Все находились на своих местах: охрана и заключённые — по разные стороны решётки, монстры — в клетках, Рейна — с ней. Никакого несанкционированного насилия, никаких драк и криков после отбоя, никаких беспорядков. Всё работает, как надо. Всё так, как и должно быть. Удовлетворённая этим, она шагнула было под дождь следом за Рейной: в конце концов, туфли можно купить новые, костюм — высушить, а прогуляться по ночному двору и правда довольно приятно… И вдруг земля под ногами ощутимо вздрогнула. Где-то совсем рядом прогрохотал взрыв. Они с Рейной одновременно посмотрели друг на друга. Лицо Рейны сделалось белым, как мел, и по её распахнутым в ужасе глазам Эрика поняла: идиллия окончилась. Случилось что-то по-настоящему серьёзное. Мирному царству настал конец. *** Диего мог насмехаться над ним, сколько угодно: зонт Себастьен не выбросил. Так и прошёл с ним внутрь, невозмутимо встряхнув его от капель и сложив в удобную трость, как только он оказался в помещении. Вокруг уже в панике металась охрана, переполошившаяся из-за взрыва в южной части здания. Себастьен ловко огибал их, скрытый завесой невидимости: если кто-то из них и замечал нечто неладное, — прикосновение там, где как будто никого нет, капли дождя там, где должно быть сухо, — то не обращал на это должного внимания в суматохе. Особенно ретивых охранников, мешавших ему пройти, Себастьен ненавязчиво подталкивал мокрым зонтом — и те тут же оборачивались, но, конечно, не на него, а друг на друга. Никогда его ещё так не забавляло действовать исподтишка: как правило, его больше прельщало находиться в центре внимания. Малыш постарался на славу, стоило признать. Не будь его — и угрюмый Д’ар’рикан превратил бы это задание в грубую, безыскусную зачистку. Проредить охрану им, конечно, всё равно немного удалось бы, и, возможно, при большой удаче они сумели бы даже вытащить эльфийку, не заморачиваясь со всеми этими зельями и амулетами. А вот выйти отсюда вместе с ней, живой и невредимой, было бы уже проблемно. Он ещё не знал, сработает план малыша или нет, и, признаться, в данный момент уже не слишком об этом переживал. По крайней мере, собственная роль во всём этом его более чем устраивала: очень скоро, без труда лавируя в потоках спешащих на шум людей, как частенько лавировал в клубе между мельничными жерновами танцующей толпы, он оказался возле нужного помещения. Проскользнул в дверь вслед за последним из вошедших, бесшумно занял место в дальнем углу комнаты и, затаившись, принялся ждать. Это напоминало ему старые-добрые времена ночной охоты. До Пересмешника, до Контракта, до Чистильщиков. До того, как его вечный, никогда не утихающий полностью голод стал принадлежать не только ему одному… Со своего места Себастьен видел, что мониторы, выводившие для охраны изображения с камер наблюдения, наотрез отказывались работать. Ничего не понимающая охрана пыталась починить их своими силами и связаться с начальством, чтобы сообщить о проблеме — рация тоже шипела помехами. Надо же, точно как Нейтан и предсказывал. Он расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и улыбнулся, предвкушая веселье. Женщины в помещении, сами того не замечая, задышали чаще. Они всё ещё его не видели, но прекрасно его присутствие ощущали. Себастьен расстегнул ещё одну пуговицу, захватывая в свои сети всю комнату разом. Охранницы неловко заёрзали на стульях. Заоглядывались нервно и растерянно друг на друга, словно подозревая, что с ними происходит что-то не то, но не понимая, что именно. Одна закусила губу. Другая оттянула пальцами воротник форменной синей рубашки, выдохнув через нос. Третья попыталась как можно незаметнее сдвинуть бёдра. Четвёртая нахмурилась и покраснела одновременно. Он удовлетворённо прикрыл глаза и надавил своей волей сильнее. Всего четверо, подумал он рассеянно. И все — такие зажатые, такие голодные… лёгкая добыча. По всей видимости, работа надзирателем в тюрьме оставляла мало шансов на личную жизнь. Он мог бы выпить их всех досуха, без остатка, по капле выжать из них все жизненные соки, довести их до отчаянья, а затем — позволить им в качестве награды умереть от блаженства. Их энергия была такой манящей… Но времени, как назло, имелось в запасе слишком мало. Себастьен с сожалением вздохнул и расстегнул ещё одну пуговицу, чуть прогнувшись в пояснице. Иногда он проворачивал нечто подобное в клубе, невзирая на запрет относительно применения сил на «коллегах» — просто чтобы посмотреть на их реакцию. Диего в такие вечера даже заходить в клуб отказывался наотрез, с его-то нюхом. А в последний раз, к его удовольствию, на удочку попался Нейтан, который тогда сразу застыл на пороге кухни, почувствовав разлившиеся в воздухе феромоны, и стоял весь красный, как помидор, презабавно вытаращив глаза. Надо отдать ему должное: мальчишка догадался укусить себя за палец, чтобы хоть немного ослабить эффект. Если бы не Пересмешник с его дурацкой привычкой подкрадываться сзади и пугать Себастьена до полусмерти (его тут же передёрнуло от воспоминаний о вцепившихся в его бока ледяных пальцах и гнусном хихиканье за плечом — вот уж с кем даже Себастьен не хотел бы оказаться в одной постели никогда и ни за что), закончиться это небольшое испытание для новичка могло бы, пожалуй, весьма интересно. — …волк! — кашлянула рация бессвязно. Каждая пауза заполнялась белым шумом. — …возможно, оборо... Внимание всем сотрудникам… кто-нибудь слышит?.. Пол снова затрясся. Снаружи слышались крики и выстрелы. Охранницы в помещении встрепенулись, ненадолго разрушив чары: опасность отвлекла их. Что-то определённо происходило там, на нижних уровнях тюрьмы, о которых никто из них ничего толком не знал и которые даже на официальных чертежах отсутствовали. Что ж… пора закругляться. Кто-то врезался снаружи в дверь, и наступило мгновение заряженной ожиданием тишины: охранницы замерли. Себастьен облизал большой палец и медленно провёл им по открытым ключицам. Одна из женщин, не выдержав напряжения, схватила другую за руку, рванула на себя — и страстно поцеловала. Две другие уставились на них в немом изумлении. Себастьен надел на лицо респиратор. Затем он достал из сумки самопальную — спасибо Нейтану — дымовую шашку, активировал её и бросил в середину комнаты, наполняя помещение усыпляющим газом. Подождав, пока все четыре охранницы упадут на пол без сознания, он неспешно прошёл к двери и запер её изнутри, подперев для верности парой стульев. — Нейт, милый, — позвал он. — Ты на месте? Птички сладко спят. Его голос звучал несколько смазано из-за респиратора, но Нейтан, кажется, всё разобрал. По крайней мере, их амулеты связи работали без помех, в отличие от раций охраны. — Ага, — отозвался Нейтан странным тоном. — Я на месте. А потом добавил: — Только её тут нет. Себастьен моргнул. Он успел спихнуть одну из охранниц на пол и с удобством устроиться на её стуле, аккурат перед накрывшимися мониторами. Пока Нейтан не сказал эту последнюю фразу, всё, по мнению Себастьена, шло просто идеально. — Повтори-ка, будь добр, — попросил он медовым голосом. — Я не расслышал. — Её нет! — очень живо представилось, как Нейтан всплеснул руками. — Её нет в камере, Себ! И я без понятия, где она может быть! Тут — тут куча охраны, я не могу торчать здесь долго, но… Там, где находился Нейтан, было слишком шумно. Разобрать, что он говорит, становилось всё сложнее. Себастьен откинулся на спинку стула, размышляя, пора ли уже начинать беспокоиться. — Этого не было в плане, — сказал он. — Я знаю! А вот Нейтан звучал так, как будто уже вовсю поддавался панике. — И что теперь? — Я не знаю! Крики. Топот. Выстрелы вдалеке. Земля под ногами дрожала. Здание тряслось. — Я не знаю, — повторил Нейтан уже чуть спокойнее. — Но я что-нибудь придумаю, обещаю! Вы все оставайтесь на местах, ладно? Я что-нибудь соображу! — Лучше тебе соображать быстрее, — немедленно вклинился Д’ар’рикан. — Или всё это чёртово место обрушится нам на головы. Они рвутся на свободу, маг. Не знаю, сколько ещё выдержит их клетка. — Подождите, кто рвётся? — к разговору неожиданно подключился Захария. — Что за клетка? Дарр, ты же внизу, верно? Там разве кто-нибудь есть? — Для кого, ты думаешь, была построена эта тюрьма, некромант? — огрызнулся тот в ответ. Нейтан громко застонал и, судя по звукам, бросился куда-то бежать. Себастьен устроился поудобнее, закинув руки за голову, и прикрыл глаза. Он любил наблюдать за катастрофами. Даже если приходилось участвовать в них самому. *** Её называли Паучихой. Из года в год, из деревянной хижины в лесной глуши до железных решёток в федеральной тюрьме — прозвище, которым её наградили когда-то, старело и кочевало вместе с ней. Оно прирастало к ней само, где бы она ни была. Не потому, что она любила коротать время за вязанием, пряла шерсть и ткала гобелены. Не потому, что она знала о ядах столько, что могла бы отравить население целого города. Не потому даже, что пауки, змеи и сколопендры сопровождали её, казалось, всюду, куда бы она ни пошла. Её прозвали Паучихой, потому что она умела ждать. Неторопливо плела свои невидимые сети, расставляла ловушки, зная, что рано или поздно какая-нибудь суетливая муха в них попадётся, а затем, затаившись в тени, ждала своего часа. Она получала своё не сразу, не быстро, но — всегда получала. В конечном итоге. Злые языки поговаривали, что Паучиха на старости лет окончательно потеряла хватку. Мол, позволила людям — обычным людям! — себя поймать, угодила в тюрьму, и с десяток лет никто за пределами тюрьмы о ней не слышал. Она знала все эти сплетни. Её это ничуть не беспокоило. Паучиха сидела в казённой норе, глубоко под землёй, и никуда не спешила, плетя очередную сеть. Одной из первых в паутину, как ни странно, попалась та, у кого здесь было больше всех власти. Девчонка мнила себя местным единоличным монархом и отчаянно нуждалась на первых порах в информации: нуждалась в союзнике и советнике, даже если думала, будто и сама всё прекрасно знает. И Паучиха терпеливо подсказывала, делилась наблюдениями и секретами, завоёвывала доверие — ей было не впервой. Взамен с неё сняли ошейник, сдерживающий силу. Силы здесь, в исписанных древними печатями стенах, всё равно, конечно, было немного: всего несколько жалких капель, оставшихся от былого могучего потока. Но ей хватало и этого. Ни одна из девяти дочерей ни разу её не навестила. Она не знала даже, где большинство из них сейчас живут и чем занимаются: женщины в её семье никогда не ладили с родителями. Приводя в мир новых будущих ведьм, Паучиха заранее была к ним равнодушна, а они в ответ были равнодушны к ней и, как правило, уходили искать свой путь, едва становились самостоятельными. И только одна из младших правнучек, которую до своего попадания в тюрьму она ни разу не видела, неожиданно проявила интерес: навещала её время от времени, приносила подарки — мотки шерсти, заговорённые спицы, старую колоду Таро, принадлежавшую Паучихе раньше, — и говорила с ней о магии. Спрашивала о ритуалах, о линиях силы, о древних Богах, которым Паучиха оставалась верна, несмотря ни на что. Девочка была совсем юная, ещё практически дитя, однако в тёмных, жадных глазах её Паучиха прочла будущее: её дело не умрёт. Новая Паучиха подрастёт совсем скоро. Охрана тем временем видела в Паучихе обыкновенную добропорядочную старушку. Она вязала шарфы и свитера, которые через правнучку отдавала на продажу, ни с кем не вступала в конфликт, иногда бесплатно гадала желающим на суженого и на судьбу, да и в целом вела себя так тихо и образцово, что порой создавалось впечатление, будто она и не заключённая вовсе, а просто по каким-то причинам решила провести свою заслуженную пенсию именно здесь. И никто не обращал внимания на то, что узоры на её изделиях складывались в древние руны, магические символы и печати, на пожелтевших картах время от времени появлялись свежие пятна крови, а другие заключённые, которым вздумалось с ней спорить, куда-то бесследно исчезали. Паучиха ждала — и дождалась. В день, когда в тюрьме появилась эльфийка. От девчонки за версту несло Лесом — и магией, бесполезной в этих стенах, но золотой нитью вплетённой в ткань мира. Паучихе хватило одного только взгляда на неё, чтобы понять: эльфийка принесёт перемены. Прочие Дети Леса липли к ней, словно зачарованные, маленькая самоуверенная начальница теряла от неё голову, и Паучиха ощущала, как закручиваются вокруг эльфийской принцессы невидимые вихри грядущего. Её место было не в этом подземелье. Её место было в Тринадцатом Городе, там, снаружи, среди живых и свободных, там, где сходились бесчисленные потоки магической энергии. Какое-то время Паучиха за ней наблюдала. Она могла слышать лишь смутные отголоски той Песни, которую девочка-эльф в себе носила. Она не ходила на Арену, а потому не видела, как девочка дерётся, — что ей это бессмысленное махание кулаками? — однако слышала расходившиеся восхищённым шёпотом рассказы о том, как та вступилась за новенькую, сломала нос наёмнице Аш-Хатри и дралась на равных с самой начальницей, с которой рисковали вступать в бой очень и очень немногие. Но после ничего решительного девочка больше не предпринимала: отказывалась покоряться и в то же время отказывалась в открытую протестовать, демонстрируя этим разве что знаменитую эльфийскую гордыню. Так что Паучиха сделала расклад. Не на себя, но на неё, неосознанно влекущую к себе все остатки магии, что оседали в стенах тюрьмы. Высшая Жрица. Башня. Повешенный. Суд. Дьявол. Колесница. Мир. Первые четыре карты Паучиху не интересовали: ей не было дела до того, что за испытание предстояло эльфийке в тюрьме, что за жертву она должна принести, чтобы достичь своих целей и нового этапа в жизни. Какое бы решение та ни приняла, Паучиха и так узнает об этом позже. А вот оставшиеся три Аркана — совсем другое дело. Они-то и сообщили ей всё, что требовалось знать. Дьявол в карточных раскладах Тринадцатого Города почти всегда означал одну конкретную личность. Это Паучихе было прекрасно известно. — Найди Пересмешника, — велела она правнучке в очередной её визит. — Гильдия Чистильщиков имеет на нашу Принцессу какие-то планы, и я хочу знать, в чём они заключаются. Погадай на вороньих костях: пусть направят тебя к нужному человеку. Если я права, один из работников Пересмешника придёт ко мне в час свиданий, и я посмотрю, чем мы можем быть друг другу полезны. Так та и сделала. А затем к Паучихе пришёл оборотень — не из стаи Барона, вожака и покровителя всех городских волков, но из людей Пересмешника, собиравшего под своё крыло всех изгнанников и отступников, согласных заплатить за его приют определённую цену. Колёса Судьбы закрутились после этого очень быстро. Когда наступил Мабон, — день сбора урожая, день осенней жатвы, — тюрьма вздрогнула от основания до самой крыши, как живая. Где-то что-то прогремело. Засуетились и забегали надзиратели, как встревоженные муравьи. Заключённые повскакивали с постелей, прильнули к решёткам, заражая друг друга волнением, как чумой. Всего за несколько минут тихая ночь, не отличимая внешне от любой другой тихой ночи в этом месте, наполнилась шумом и хаосом. Паучиха закрыла глаза и, не удержавшись, удивлённо потянула носом воздух. Этого она не ожидала, этого карты ей не сказали: в воздухе разливалась магия. Кто-то нарушил Главную Печать, сдерживавшую потоки всё это время. Кто-то храбрый, кто-то сообразительный. Кто-то немного безумный. Она неспешно оделась. Собрала свои немногочисленные пожитки в небольшой узелок, содрав наволочку с подушки. Набросила на плечи собственноручно связанную заговорённую шаль. Паучиха дождалась. И была готова. — Госпожа Веберин? Это же вы, да? Там, откуда исходил голос, никого не было. Только прищурившись, Паучиха могла ведьминским зрением разглядеть, как причудливо преломляется в источнике звука свет, обтекая нечто невидимое, похожее силуэтом на человека. Она вытянула карту из своей верной колоды. Улыбнулась. — Да, — сказала она, подходя к решётке. — Это я. Карта изображала Шута. *** Нейтан слегка нервничал. Или, возможно, не слегка. Последние полторы недели он почти не спал: часов в сутках было очень мало, а сделать предстояло очень много. Например, изучить вдоль и поперёк чертежи тюрьмы, внося изменения после каждой внешней разведки: Диего и Марина в своих звериных обличиях отмечали количество охранников на каждом посту, примерное время смены патрулей, слепые зоны прожекторов и обзорных башен, слабые места в заборе, чтобы подобраться к территории как можно незаметнее. Раздобыть все необходимые ингредиенты — некоторые приходилось собирать вручную в центральном парке и вылавливать лунными ночами в грязной городской реке, другие — искать во всех экзотических лавках города, третьи удалось достать только через какого-то штатного контрабандиста из клуба. Приготовить шесть зелий невидимости для шести разных существ с учётом всех отличий в физиологии — рецепт каждого зелья приходилось в срочном порядке дорабатывать индивидуально путём проб и ошибок. Дать зельям настояться под тем же лунным светом в течение трёх ночей, затем помешивать каждое на медленном огне в разное время суток и внимательно следить, чтобы они не выкипели. Отколоть от Камня Фей небольшой кусочек, раскрошить осколок кувалдой и растереть в пыль, чтобы добавить в получившиеся зелья — так они обещали продержаться дольше. Соорудить дымовую шашку с усыпляющим газом для Себастьена. Собрать из подручных средств взрывчатку для Диего: тот утверждал, что может достать всё необходимое самостоятельно, благо, недостатка средств Чистильщики не испытывали, но Нейтану так было легче рассчитать нужное количество взрывчатого вещества — случайно кому-нибудь навредить или обрушить всю стену целиком в его намерения не входило. Изготовить шесть амулетов связи, которые могли бы работать как портативная рация на территории всей тюрьмы, и при этом так, чтобы никто посторонний в тюрьме их переговоры не услышал. Наконец, купить свечи, вырезать на них нужные знаки, собрать орехи, сухие листья и осенние дикие ягоды — это уже для основного ритуала. Напоследок он изготовил амулет-батарейку для Марины, который он щедро зарядил собственной магией. Так что в данный момент он держался на ногах исключительно благодаря ядрёной смеси кофе, энергетиков и адреналина в крови. Сам план был настолько простой, насколько возможно. Вероятно, именно поэтому он встретил такое недоверие со стороны остальных его участников. — Я помогу, — сказал Йона в тот вечер, когда Нейтан привёл его в клуб. — Начнём с того, что ты прав: все элементы охранной системы и правда взаимосвязаны. И у них есть одно общее основание, без которого ни один другой элемент работать не будет. — Главная Печать, — Нейтан кивнул. Его догадка подтвердилась. — Само здание выстроено в форме печати, так? Один большой магический знак из бетона и камня, генерирующий мощное сдерживающее поле. — Верно. Все ремонтные работы вроде как проводили под руководством приглашённых из Ассоциации инженеров, чтобы не нарушить первичную печать. Даже мужское крыло, которое построили лет десять назад, тоже лишь дополняет начертания основного знака на схеме. Если нарушить границы этой Главной Печати — всю остальную систему, все охранные артефакты и знаки просто замкнёт на какое-то время. — Вместе с камерами, — подхватил Нейтан понятливо. — И вместе со всей сложной электроникой на территории тюрьмы, верно? Магия, как правило, плохо сочеталась с современными технологиями. Балансировать между ними стоило с большой осторожностью: чем сильнее выброс магической энергии, тем больше приборов поблизости угрожало прекратить работу. Нейтан познал это на собственном опыте, ценой пары ноутбуков, четырёх телефонов и трёх телевизоров, встретивших из-за нерадивого хозяина безвременную кончину. — Правильно, — сказал Йона. И улыбнулся краем рта — улыбка на его юном лице казалась нежданным гостем, случайно забредшим не в тот дом. Однако просто нарушить границы Печати физически было явно недостаточно: небольшая брешь в стене не гарантировала дестабилизацию всей структуры. Им нужен был некий магический аналог домкрата, чтобы Печать не схлопнулась вокруг них, когда они будут уже внутри. — Или, — подсказал Йона, — магический аналог отмычки. Вроде особой даты из числа тех дней, когда многократно усиливалась природная магия, чем пользовались ещё языческие жрецы в своих ритуалах. Таких дней имелось в Колесе года всего восемь, и требовалось успеть поймать ближайший, если Нейтан хотел, чтобы план сработал. Самайн отпадал сразу: иметь дело с душами умерших, демонами низшего уровня и прочей нечистью Нейтан был пока не готов. А вот Мабон, день осеннего равноденствия, с другой стороны, подходил как нельзя лучше. Никакая магическая атака не сработала бы на стенах этой тюрьмы, Нейтан знал. Самые мощные зелья и заклятия, рассчитанные на разрушение и урон, разбились бы без толку о внешний барьер древней Печати, даже её не оцарапав. — И поэтому ты собрался использовать наиболее нелепый способ из всех возможных, — сказал Дарр скептически, когда он впервые озвучил свой план команде. — Спеть им милую песенку об урожае, сжечь пару свечей из ближайшей оккультной лавки и вежливо попросить охранников впустить тебя внутрь. Ты выставишь нас на посмешище, маг. — О, не волнуйся, — ответил тогда Нейтан. — Петь буду не я. С остальными пунктами он, впрочем, не спорил. В ночь на двадцать первое сентября они подошли к зданию тюрьмы с четырёх сторон: юг — для Диего, запад — для Себастьена, север — для Дарра и Хессы, восток — для самого Нейтана. Каждый вывел собственную руну: Турисаз на стене, охваченной позже пламенем взрыва; Лагуз — на неприметной двери пожарного выхода, мокрой от дождя; Уруз на низких железных воротах в наполовину обвалившемся подземном туннеле, проложенном к тюрьме со стороны города ещё в незапамятные времена и обнаруженном после долгих, утомительных поисков Дарром и Хессой. И Ансуз, нарисованная Нейтаном на стене возле главного входа и оживлённая его учащённым дыханием. Пересекая территорию тюрьмы без какой-либо защиты, кроме зелья невидимости и Камня Фей на шее, Нейтан чувствовал себя ходячей мишенью. Он почти не сомневался, что его заметят и пристрелят прямо на месте, пока он будет добираться до входа — и несказанно удивился, когда этого не произошло. А на крыше сверху, точно посередине получившегося квадрата, властвовала над всеми четырьмя стихиями руна Времени, Дагаз, нарисованная рукой Марины над верхним лучом пентаграммы. Сам по себе ритуал не давал ничего, кроме кратковременного выброса сырой магии, что в любой другой ситуации было бы совершенно бесполезно. «Милую песенку об урожае» тоже пришлось исполнять Марине, и сейчас её хрипловатый низкий голос фоново доносился до Нейтана по амулету-передатчику сквозь все их переговоры: вампиру не требовалось даже останавливаться, чтобы перевести дыхание. Пока она пела, можно было не беспокоиться о свечах и о пентаграмме с рунами; но Нейтан понимал — когда свечи догорят или погаснут, а дождь окончательно размоет начерченные цветными мелками символы на крыше и стенах, сдерживающее поле немедленно начнёт восстанавливаться. И магическая брешь закроется сама собой. Что же касается вежливой просьбы впустить его внутрь, то любому, кто готов слушать, Нейтан мог бы поклясться: так всё и было. Своей собственной минутой славы Нейтан втайне считал именно это: то, как он, дождавшись отключения поля, вывел прямо на двери главного входа особую печать, подсмотренную им в одной из контрабандных книг Йоны, — и сказал со всей торжественностью, на которую был способен: «Сезам, откройся!» Сезам, что характерно, открылся. Самым лучшим здесь, по его мнению, был тот факт, что впустившая его надзирательница и сама не понимала, с чего вдруг ей надумалось открывать эту дверь. Правда, на это ушли последние остатки его магии, но оно определённо того стоило. Итак, план казался простым и эффективным. Марина держала брешь открытой. Диего, обратившись в волка, старательно отвлекал на себя внимание охраны, производя как можно больше шума, как и Хесса, присоединившаяся к нему спустя некоторое время — похоже, путь наверх от самых нижних уровней тюрьмы, где они с Дарром оказались, был длиннее, чем Нейтан полагал. Дарр, как было условлено, ожидал возле лестницы, чтобы обеспечить им всем в конце миссии безопасный отход через те же подземные туннели: согласно плану, даже если бы охрана вздумала за ними туда последовать, без проводника погоня быстро затерялась бы в лабиринтах древних катакомб. Захария ждал в машине неподалёку — на случай, если уйти через туннели всё-таки не получится или им придётся разделиться. Себастьен занял комнату управления, готовый открыть оттуда нужную камеру дистанционно. Вот только — в нужной камере не оказалось нужной заключённой. И одной этой маленькой несостыковки хватило, чтобы весь план Нейтана начал разваливаться, как карточный домик. Её не было в камере. Её не было нигде. Нейтан носился по коридорам, как полоумный, врезаясь на бегу в охрану и едва успевая от них отскакивать. По всей тюрьме надсадно гудела запоздало включившаяся тревога. Мигали лампы. Заключённые зло и радостно стучали по решёткам камер, ревели, шипели, гремели, выли и вопили нестройным хором, интуитивно чувствуя, что неприступная крепость вдруг стала уязвимой. Охрана в ответ кричала на них, требуя оставаться на своих местах и прекратить шум, — чем, разумеется, тоже вносила свою долю в разносившуюся по всему женскому корпусу какофонию. Пол ходил ходуном, и с потока сыпалась штукатурка. Слышались выстрелы и вопли с той стороны, где Диего и Хесса, уже не такие невидимые, как минуту назад, нападали на охрану — из-за ускоренного метаболизма зелье действовало на них меньше. Никто из персонала тюрьмы, кажется, не понимал, что происходит, но, к сожалению, вместе с ними утратил понимание происходящего и Нейтан: цель обнаружить всё не удавалось. А время истекало. Если они не найдут её в ближайшие пятнадцать минут, то рискуют остаться здесь сами. Не говоря уже о том, что туннели на нижних уровнях могут обвалиться, если землетрясение не стихнет — и тогда уйти через катакомбы уже не удастся. Наконец ему пришло в голову, что пора бы обратиться за помощью. Он побежал обратно к камерам, лихорадочно вспоминая, в какой стороне — нужная. К его облегчению, источник предполагаемой помощи, в отличие от эльфийки, пропадать никуда не спешил. И выглядела она точно так, как Диего описывал: невысокая пожилая женщина, укутанная в вязаную шаль со смутно знакомыми Нейтану узорами. Цепкий взгляд, длинные седые волосы, завитками тумана стелющиеся по плечам, прямая спина, крючковатые пальцы и острые, почти птичьи черты лица — точь-в-точь ведьма из старых сказок. Клаудию Веберин было сложно с кем-то перепутать. — Да, — сказала она. — Это я. А ты пришёл за эльфийкой, мальчик-невидимка. И потерялся. Он прильнул к решётке, балансируя на зыбкой грани между надеждой и отчаяньем. С каждой минутой их положение здесь делалось всё опаснее. — Вы знаете, где она? В ответ она лишь усмехнулась и многозначительно постучала по решётке крепким длинным ногтем: — Я выполнила свою часть уговора, Чистильщик. Пора и вам выполнить свою. — Хорошо, — он кивнул. — Справедливо. Себ? Себастьен идею не оценил. — Ты уверен? — послышалось в наушнике. — Мы могли бы на неё надавить. Дарр не так далеко от тебя, и если… — Себ, пожалуйста! У нас нет времени! Просто открой чёртову дверь! По последовавшему за этим удивлённому молчанию Нейтан понял, что, похоже, слегка переборщил. Наверное, стоило всё-таки поспать сегодня хоть немного, чтобы не срываться на коллегах в ответственный момент. Но дверь камеры открылась, и фрау Веберин, не теряя времени даром, тут же толкнула её, выходя наружу. Нейтан беспокойно оглянулся: в их сторону уже кинулось несколько охранниц с шокерами и пистолетами, веля Клаудии поднять руки за голову и вернуться в камеру. Её, впрочем, это как будто ни капельки не встревожило. — Беги, мальчик, — она уже невозмутимо чертила в воздухе вокруг себя магические знаки, вспыхивающие красным и золотым светом. Некоторые из них Нейтан узнавал, другие видел впервые. — Эльфийка в изоляторе. Ближайший коридор слева, возле лестницы. Тебе понадобится открыть дверь, — одна из охранниц выстрелила. Пуля ударилась о щит, который фрау Веберин вокруг себя возвела, и срикошетила в сторону. — Для этого где-то в комнате управления должна быть специальная кнопка, отдельно от остальных. Насколько мне известно, чтобы её открыть, нужен ключ, который обычно находится у старшей по смене. Это всё, чем я могу тебе помочь. Улыбаясь спокойной всезнающей улыбкой древнего божества, на которого вздумали нападать крошечные букашки, фрау Веберин шла вперёд, не обращая внимания на тщетные попытки охраны её достать. Всё их оружие, все их удары и выстрелы разбивались о невидимую стену вокруг неё, отскакивая в самых разных направлениях — по крикам из других камер Нейтан догадался, что случайные жертвы этого рикошета Клаудию не слишком волновали. Так что, решив не дожидаться, пока очередная шальная пуля заденет и его, он побежал в противоположном направлении. Коридор обнаружился там, где она и сказала. Решётка, закрывающая проход в него — тоже. Себастьен скучающим тоном сообщил, что и ключ он уже нашёл, покопавшись в карманах усыплённых им охранниц, и что на панели управления действительно имелась некая отдельная кнопка без опознавательных знаков, закрытая стеклом. — Извини, но я всё-таки спрошу ещё раз, — в голосе Себастьена отчётливо слышалось сомнение. — Ты уверен? Она могла тебе солгать. Ты можешь направляться прямиком в ловушку, mon ami. — Уверен, — соврал он. — И у нас всё равно нет других вариантов. Мы должны найти её, и быстро! Себастьен хмыкнул. В наушнике что-то щёлкнуло — вероятно, ключ, проворачиваемый в замке. Нейтан подёргал дверь. Дверь осталась на месте и открываться явно не спешила. Шум вокруг продолжал нарастать. — Себ? — Я уже нажал, мой генерал. — Тогда почему… Но ещё до того, как задать вопрос, он уже знал ответ: потому что кнопка в комнате управления открывала не ту дверь, перед которой стоял Нейтан. Она открывала те двери, которые находились у него за спиной и которые теперь щёлкнули все одновременно. Двери камер. Чувствуя, как шевелятся волосы на затылке, Нейтан обернулся. Заключённые, осознав близость свободы, хлынули в коридор сплошным бешеным потоком. Словно в замедленной съёмке он наблюдал, как при виде ревущей толпы охрана бросила все попытки поддерживать порядок и стала пятиться к лестнице. — Ты слишком доверяешь людям, — зашипел ему в ухо Себастьен. Нейтан застонал, невольно отступая вслед за охраной. — Она похожа на мою бабулю, Себ! — пожаловался он. — Я не мог ей не доверять! А потом разверзся Ад, и стало уже не до переговоров. В попытке не быть сметённым и растоптанным Нейтан чудом втиснулся в чью-то камеру по пути. И тут кто-то схватил его за руку. *** Откуда-то сверху тёплым летним ветром лилась Песнь. Снизу, вторя ей греческим хором, надсадным гудением по стенам полз леденящий душу вой. А’лиссент’Рейна с замиранием сердца прислушивалась к обоим. Услышав во дворе эхо взрыва, она вздрогнула всем телом. Её встревожил не столько звук, столько ощущение, пришедшее с ним одновременно. То самое ощущение, которое давило на неё внизу, на Арене: ощущение чуждого, полного ненависти присутствия, выжигающего её разум безглазым взглядом. Она чувствовала: баланс нарушен. Кто-то впустил в тюрьму магию — и убрал при этом сдерживающие заклятия. Непонятно только, кому и зачем это могло понадобиться: А’лиссент’Рейна зябко поёжилась, представив, что будет, если эти существа с нижних уровней разрушат свои оковы. Слишком уж хорошо она помнила, какая почти физически ощутимая жажда крови от них исходила. — Здесь ты в безопасности, — сообщила ей Эрика. — Стены укреплены дополнительно на случай землетрясения. Охранные печати по всему периметру. Тут с тобой ничего не случится. — Я не за себя опасаюсь, — ответила А’лиссент’Рейна. Эрика улыбнулась. — Оставайся здесь, — велела она непререкаемым тоном, как будто у А’лиссент’Рейны был выбор. И, конечно, закрыла дверь на замок, уходя. А’лиссент’Рейна осталась одна. В любое другое время это было бы просто замечательно: теперь, после того, как их с Эрикой негласный договор вступил в силу, побыть наедине с собой удавалось нечасто. Днём её всюду окружали другие заключённые и следующая за ней по пятам Надин, ближе к ночи её компания непременно требовалась Эрике, а вечерами, в небольшой зазор между ужином и отбоем, она приходила в библиотеку, где пела для всех, желающих её слушать. Охрана про их сборища в библиотеке знала, но никак им не препятствовала, отчего она сделала вывод, что и Эрике про её «музыкальные вечера» было прекрасно известно. Иной раз ей и хотелось бы, может, провести вечер в тишине, укрывшись ото всех в самом дальнем углу читального зала за расслабляющей книгой, однако её неизменно находили, где бы она ни спряталась, и просяще заглядывали в глаза, как голодные, дорвавшиеся до накрытого стола: «Спой, спой!» — что ей оставалось делать? Она вздыхала — и пела. Надин, всегда стоявшая в первых рядах, медленно танцевала под её песни, счастливо прикрыв глаза. Но сейчас, запертая в самой безопасной комнате тюрьмы, пока внизу что-то гремело и сотрясалось, А’лиссент’Рейна меньше всего на свете желала быть одна. Она хотела знать, что происходит. Оказать помощь, если потребуется. Делать хоть что-нибудь вместо того, чтобы беспомощно дожидаться возвращения Эрики. Только в тюрьме раз за разом приходилось повторять один и тот же урок: неважно, чего она хотела. Всё уже было решено за неё кем-то другим. Какое-то время она пыталась хоть чем-то отвлечься от бессмысленной сейчас тревоги: несколько раз обошла спальню, включила телевизор, висевший на стене, взяла в руки книгу, оставленную ей в свой прошлый визит — почитать теперь только здесь и удавалось. Бесполезно. Телевизор почему-то не работал. Текст книги ускользал от понимания. Ничего нового во всей комнате обнаружить так и не удалось: спальня, душившая её своей пустотой и обманчивым уютом на протяжении всего последнего месяца, по-прежнему казалась скорее гостиничным номером, чем жилым помещением. Эрика не приносила сюда из внешнего мира ничего личного или значимого. Иногда, просыпаясь в тоске среди ночи и глядя в потолок, А’лиссент’Рейна ловила себя на мысли, что за пределами тюрьмы может однажды начаться конец света, а она, запертая здесь, этого даже не заметит. Свет мигал. Пол под ногами мелко подрагивал. В спальне было слишком тихо. Она повернула ручку двери. Та, естественно, не поддалась. А’лиссент’Рейна встряхнула головой: на что, интересно, она рассчитывала? Дверь в спальню была тяжёлая и железная, с солидным замком — Эрика позаботилась о том, чтобы никто посторонний не ворвался в её личные покои. Или не вышел оттуда без её разрешения. Почти такая же дверь — только, может, с замком чуть попроще, — вела из кабинета, смежного со спальней, в коридор. В коридорах ждала охрана с оружием наперевес. Если бы выйти отсюда было так просто, она сделала бы это давным-давно… Где-то поблизости послышался ритмичный стук, как будто кто-то изо всех сил колотил в дверь. К сожалению, не в ту, возле которой находилась в А’лиссент’Рейна данный момент. — Принцесса! Она узнала звонкий голос Надин. Недоумевая, как дриада могла оказаться на этом этаже, она, тем не менее, попыталась ответить: — Я здесь! Но быстро поняла, что это бессмысленно: если снаружи звуки в спальню ещё долетали, пусть и приглушённо, то изнутри они не могли просочиться никак — Эрика позаботилась об изоляции. — ПРИНЦЕССА!!! Стук повторился — громче и настойчивее. А’лиссент’Рейна покачала головой. Сколько бы она ни кричала в ответ, Надин её не услышит. На несколько минут всё затихло. А’лиссент’Рейна ждала, сама не зная, чего. Потом послышалась какая-то возня. Что-то громыхнуло. В кабинете за дверью протопали чьи-то торопливые шаги. Надин заколотила уже по двери в спальню: — Она там! Открывай, быстрее! Кто-то стал ковыряться в замке. Другой голос — незнакомый и, неожиданно, мужской — спросил: — Точно? По схеме здания там ничего больше быть не должно! — Точно, точно, работай давай! Громкий щелчок. Раздосадованный возглас. Похоже, что-то сломалось. — Блин!.. Надин злилась. — Ну, так сделай какую-нибудь абракадабру, в чём проблема? Ты же маг! Так давай… магуй! Пауза. А’лиссент’Рейне приходилось напрягать слух, чтобы разобрать бормотание незнакомца. — Я, э-э… у меня нет с собой подходящего… В общем, у меня по нулям. Совсем. — Уф. Что и следовало ожидать от человека. — Что? — Ничего! Придумай что-нибудь! Быстрее! И только тогда А’лиссент’Рейна запоздало поняла: Надин пришла сюда не потому, что думала, будто ей здесь грозит опасность. Надин пришла за ней, потому что появилась возможность побега. Она застыла, перестав прислушиваться к происходящему по ту сторону двери. Сама мысль в первые мгновения звучала абсурдно: побег, отсюда? Это не могло быть правдой. Наверняка это всё — просто недоразумение. Какой-то сбой в системе. Сейчас охрана во главе с Эрикой вернут всё на круги своя, загонят заключённых (раз уж по коридорам свободно ходила Надин, то наверняка и как минимум парочка других вырвалась) обратно в камеры, посторонних (был ли человек за дверью один? Откуда он взялся?) выведут за пределы тюремной территории, и Песнь снова замолчит — вместе с подземной какофонией. Из этого ничего не выйдет. Абсолютно ничего. Если только… Нет. Нет. Глупости. О чём она только думает? Матушка бы не одобрила. Матушка бы сказала: вместо того, чтобы размышлять обо всяких абсурдных вероятностях, лучше бы она… допустим, медитировала. Или отрабатывала бы боевые движения. Или дочитала бы в конце концов эту дурацкую книгу, с достоинством отрешившись от шума и суеты. Но матери здесь не было. Она была дома, в окружении своей семьи и своего народа. Дома, в эльфийском квартале, в своей постели, с благоухающим садом за окном. Далеко от всего этого. Взгляд А’лиссент’Рейны невольно упал на цветочный горшок, одиноко стоявший на низком журнальном столике у стены. В горшке из земли пробивался совсем крошечный зелёный росток с единственным листом: тем самым листом, который остался от дерева Надин и который она тогда спрятала от охраны. Месяц она хранила его под подушкой, каждую ночь отдавая ему частичку своей жизненной силы, чтобы лист не рассыпался и не засох окончательно. После договора с Эрикой она попросила у неё горшок, подержала лист в воде и посадила его в землю, как только тот пустил корни. Поливала его и ухаживала за ним каждый день, находя утешение в том, что хотя бы на эту малость она всё ещё способна. Опасаясь, что росток ещё может умереть в её отсутствие, Надин она пока об этом не говорила. А’лиссент’Рейна взяла горшок в руки. Подошла с ним к двери. У неё не получится. Ничего подобного она раньше не делала. Никто её этому не учил, в отличие от сражений. Ничего не выйдет. Вероятно. Но… — Принцесса! Я знаю, ты там! Подожди ещё немного, ладно? Мы обязательно тебя вытащим! …но, видят Боги, ей так надоело это паршивое чувство беспомощности! Неужели она так и останется той, за кого все решения в её жизни принимают другие? Она сделала глубокий вдох, как перед прыжком в воду. Закрыла глаза. Песнь обволакивала её изнутри и снаружи, как броня и опора. Вибрировала в костях. Впитывалась в мышцы. Перед глазами у неё стояли пикси, счастливыми огоньками улетающие в синий сумрак неба. Росток в горшке зашевелился. Потянулся ввысь. Поначалу медленно, неуверенно, будто в любой момент мог упасть и безвольно поникнуть. А’лиссент’Рейна поднесла его к замку на двери, не открывая глаз. Стебель продолжал удлиняться, извиваясь. Там, где был один лист, теперь дрожали на несуществующем ветру четыре. Если она ошибётся, Надин ей этого никогда не простит. Тонкие зелёные усики облепили дверь — и зазмеились внутрь замка, проникая в малейшие трещины. Осторожно ощупали запирающий механизм. Зазор между дверью и косяком. Изгибы дверной ручки. «Я хочу домой», — подумала А’лиссент’Рейна, выдыхая. «Я очень, очень хочу домой». Ничего не получится. Дар Леса предназначался не для этого. Глупости, глупости, это просто нелепо, члены её клана считали Дар чуть ли не божественным знаком возрождения эльфийской нации, а она использовала его вот так, словно какая-нибудь преступница… Замок щёлкнул и открылся. А’лиссент’Рейна толкнула дверь рукой. Она увидела Надин, радостно протянувшую к ней руки. Малодушно вручила ей горшок с растением вместо того, чтобы шагнуть в объятия дриады сама — и улыбнулась, когда глаза Надин удивлённо распахнулись. — Принцесса! Это… это?.. — Да, — она кивнула. — Твоё дерево. Во всяком случае, когда-то им было… Надин едва не задохнулась. А’лиссент’Рейна тактично отвернулась: у дриады было такое лицо, словно она вот-вот расплачется. А рядом с Надин стоял человек, который смотрел на А’лиссент’Рейну, разинув рот, и выглядел совершенно ошеломлённым. — Вы в порядке? — спросила она. Человек мерцал. По телу его проходили странные волны: в одно мгновение он был видим целиком, в следующее случайные части его тела становились прозрачными и словно теряли плотность, а затем он пропадал весь. Тем не менее, его это, похоже, не тревожило. — А? — он очнулся. — Да? Да, в полном! Я хотел сказать: привет. Я Нейтан, — ей протянули мерцающую руку. — Мы пришли за тобой! С некоторым колебанием протянув руку в ответ, А’лиссент’Рейна почти ожидала привычного уже приступа дурноты и отторжения. Но человек, стоявший перед ней, был кем угодно, только не убийцей — и это её странным образом приободрило. Правда, вслед за ним мерцать начала и она. По её руке, которую он так и не отпустил, стремительно ползла пелена невидимости. Нейтан просиял: — Отлично, всё ещё работает. Нам должно хватить! Держись за меня, ладно? — И не волнуйся насчёт охраны, — добавила Надин, открывая дверь кабинета. — Мы об этом позаботимся. Говоря «мы», как поняла А’лиссент’Рейна чуть позже, Надин подразумевала не только их двоих. Тюрьма превратилась в настоящую зону военных действий. Заключённые заполонили коридоры и лестницы — будто живая река вышла из берегов и затопила всё вокруг. По всей видимости, охрана всё ещё пыталась удержать основной поток внизу, — возле лифтов и выходов на лестницу разворачивались настоящие баталии, — но прорваться уже удалось слишком многим. Кто-то бездумно бросался на охрану, целя в уязвимые места поверх накинутых наспех шлемов и бронежилетов. Кто-то ломился во все двери на этаже и разрушал внутренние помещения. Кто-то ползал по стенам. Кто-то бросался боевой магией во все стороны. Кто-то летал под потолком, мечась в поисках выхода. Кто-то отчаянно пытался выломать решётки на окнах. В воздухе отчётливо пахло кровью. У А’лиссент’Рейны быстро закружилась голова. — Что происходит? — спросила она, стараясь перекричать общий шум. — Что вы наделали?! Нейтан обернулся к ней, и в красном свете тревожных ламп лицо у него было очень бледное и растерянное. — Этого не было в плане! Это… это вроде как получилось само собой, клянусь! Они бежали, не расцепляя рук. Поток людей — и не только — швырял их, как щепки в море, то в одном направлении, то в другом; казалось, их вот-вот или снесут и затопчут, или раздавят. Со стороны охраны летели пули и дротики с, как полагала А’лиссент’Рейна, транквилизаторами. Некоторые заключённые падали, истекая кровью, другие теряли сознание. Третьих, наиболее агрессивных и пробивных, расталкивала с пути Надин, всё ещё прижимавшая к себе свободной рукой свой бесценный горшок. — Что? Себ, я не слышу!.. — похоже, Нейтан пытался с кем-то связаться. А’лиссент’Рейна заметила у него в ухе наушник. — Нет, уходи оттуда! Дарр, ты тоже! — на том конце ему, вероятно, ответили, потому что Нейтан замотал головой: — Нет, не получится! Мы туда не прорвёмся, я наверху, на-вер-ху! План «Б»! Повторяю: план «Б»! Уходите все! Цель у меня, валим! У А’лиссент’Рейны начало зарождаться подозрение, что если изначально они и бежали в каком-то конкретном направлении, то успели уже раз десять за время этой сумасшедшей беготни его сменить. Куда бы они ни поворачивали, всюду поджидала охрана или очередная массовая стычка. — План «Б»?.. — переспросила она, уже зная, что ей не понравится ответ. Нейтан сверкнул через плечо безумной улыбкой человека, который вышел на прохудившейся лодке в шторм и теперь держался на чистом энтузиазме, вёдрами вычерпывая воду из дырявого корыта. Он крикнул: — Главный вход! Она оказалась права. Ответ ей не понравился. Пробиться к главному входу через всю эту толпу ей не представлялось возможным. Прямо перед ними, чуть не обрушившись на бегущих заключённых, вдруг с лязгом опустилась решётка. Нейтан резко затормозил. Путь был закрыт. — Чёрт! Похоже, они вернули себе комнату управления! Что-то едкое заполняло лёгкие и обжигало горло. А’лиссент’Рейна взглянула наверх: из ближайшей вентиляции валил густой белый дым. Надзиратели, условными жестами передавая друг другу команды, надевали респираторы. Заключённые, замечавшие это, мигом начинали толкаться, кричать и паниковать втрое сильнее. Возникла давка. — Нам нужно… — А’лиссент’Рейна задыхалась. — Нам нужно туда! Она показала Нейтану и Надин в сторону неприметного с виду коридора, через который Эрика выводила её сегодня на «праздничную» прогулку. Надин подняла брови: — Точно? Там же двор, оттуда не выйти! — Доверься мне, — она заглянула ей в глаза. — Пожалуйста. Вероятно, в просьбе не было нужды: Надин доверяла ей всегда. Кивнув, дриада завертела головой, разыскивая кого-то в толпе, а затем вдруг велела: — Заткни уши, Принцесса. И ты тоже, человек, — и, замахав рукой, обратилась к кому-то поодаль: — Финни! Пора! «Финни» оказалась очень худой — и очень высокой — беловолосой девушкой с печальным лицом. А’лиссент’Рейна, заткнув уши, успела увидеть, как та поворачивается в их сторону, услышав своё имя, и, словно в полусне, открывает рот. Затем раздался звук. Или, вернее, не так. Звук обрушился на коридор со всей мощностью ядерной боеголовки: казалось, он мог перемалывать кости одной своей силой. Голова А’лиссент’Рейны чуть не взорвалась изнутри. Она была уверена, что после сегодняшней ночи, — если она, конечно, её переживёт, — никогда больше ничего не услышит, потому что этот вопль так и будет звенеть у неё в ушах до конца жизни. Толпу вокруг Финни раскидало так, словно она орудовала гигантской дубинкой. Надин, активно жестикулируя, уже шустро тащила А’лиссент’Рейну к той самой боковой двери: теперь пройти туда стало гораздо проще. Нейтан, всё ещё цеплявшийся за другую руку А’лиссент’Рейны, выглядел так, словно его контузило на поле боя — впрочем, сама А’лиссент’Рейна ощущала себя не лучше. Дверь была открыта. В спешке Эрика забыла запереть её на ключ, когда они возвращались. Из задымлённого тесного коридора они вырвались в долгожданную прохладу двора. Дождь всё ещё лил, и лихорадочные вспышки прожекторов выхватывали из темноты потоки воды. В небе тут же панически заметались разноразмерные крылатые силуэты, вылетевшие из коридора позади. Когда звон в ушах понемногу затих, А’лиссент’Рейна поняла, что Нейтан пытается ей что-то сказать. — …мало времени! — разобрала она. Его завеса невидимости уже не работала. — Мы можем не успеть! Магия сейчас схлопнется! Нам нужно поторопиться! Она и сама это чувствовала: брешь, через которую текла живительная энергия, стремительно сокращалась. Она не знала, что будет, когда брешь исчезнет совсем, и не хотела это выяснять: там, по ту сторону тюремного двора, за высокой каменной стеной её ждал Лес. Зов его в эти минуты сделался таким сильным, что постепенно она перестала обращать внимание на происходящее вокруг. Важно было только выбраться. Ничего больше значения сейчас не имело. Песнь свила гнездо у неё под рёбрами и теперь, когда Лес был так близко, готовилась распустить крылья — или умереть. Смотря, что случится раньше. На бегу, едва ли осознавая, что делает, А’лиссент’Рейна сбросила обувь. Босые ступни тут же захолодила мокрая трава. Дождь заливал ей глаза. Она никогда в своей жизни не бежала так быстро. Нейтан выпустил её руку, задыхаясь — она не заметила. Кажется, их отход прикрывали другие заключённые: с обзорных башен по периметру раздавались беспорядочные выстрелы, и бежавшие с ними рядом падали, словно сражённые невидимым роком. Она не оглядывалась на них и не позволяла себе остановиться. Смерть дышала ей в затылок. Она видела только стену впереди. По стене ползли вверх зелёные стебли. Потом она вспомнит, как Надин выкрикивала одно имя за другим, будто генерал, раздающий команды на поле боя. Как самые разные существа, имён которых она даже не знала, отвлекали на себя охрану, бросались под пули, чтобы пули эти не достались ей, и помогали ей подняться, если она спотыкалась. (Эрика поднялась на одну из обзорных башен. Отняла у охранника, отбивающегося от большой летучей мыши, винтовку.) Потом она вспомнит, как Нейтан всё-таки догнал её снова, уже у самой стены, и жестами попытался о чём-то ей втолковать — похоже, он говорил, что если у неё есть план, то лучше привести его в действие как можно скорее. А лучше — прямо сейчас. (Эрика прицелилась, не обращая внимания на вопли рядом. С неё хватит. Она была сыта всем этим безумием по горло.) Но пока она слышала только собственное дыхание. Нетерпеливый гул земли под ногами. И Песнь. Не сбавляя скорости, она протянула к стене руку. На мгновение закрыла глаза. Она знала, что у неё осталось меньше минуты, прежде чем её связь с Лесом снова прервётся — может, на долгие годы. Кай’та’Рив не позволит ей выйти отсюда никак иначе. Теперь она в этом не сомневалась. (Летучая мышь вцепилась ей в волосы, царапая лицо и пытаясь добраться до шеи. Эрика поймала её и отшвырнула прочь, не глядя. Холодная ярость затопила её целиком, от пальцев ног до кончиков волос, и она дошла до той точки, когда ей было уже всё равно, кто встанет на её пути. Она знала: ей хватит всего секунды, чтобы выстрелить. Всех беглецов она достать не сможет, зато одну весьма конкретную беглянку… ) Земля задрожала в последний раз. Стебли на стене сплелись в импровизированную верёвочную лестницу, за которую А’лиссент’Рейна тут же ухватилась. Рядом неожиданно ловко начал взбираться Нейтан, а за ним — Надин, карабкавшаяся одной рукой. Ещё совсем немного — и она будет свободна. (На мгновение свет прожектора упал точно на стену. В прицеле возникло знакомое бледное лицо с налипшими на лоб тёмными длинными волосами. Беглянка как раз находилась в уязвимой позиции. Палец Эрики лёг на спусковой крючок.) Уже на самом верху стены А’лиссент’Рейна инстинктивно обернулась, готовая разжать руки и спрыгнуть на другую сторону. (Перед глазами мелькнула непрошенная картинка: то же лицо, тот же двор, всего полчаса назад. Одинокая фигура в темноте, находящая странное успокоение в самом обыкновенном дожде. То, как печально смотрели лавандовые глаза каждый раз, когда за окном кабинета пролетали по небу птицы. Эрика не хотела вспоминать об этом. Не хотела об этом думать — не прямо сейчас, когда всё развалилось к чертям. Но она подумала, и она вспомнила. Рука её дрогнула, чего никогда не случалось прежде.) Прогремел выстрел. Что-то большое и тёмное перемахнуло через стену одним прыжком и кувырком приземлилось с другой стороны — за секунду до того, как это сделала А’лиссент’Рейна. Нейтан, спрыгнув следом, обеспокоенно бросился к откуда-то взявшемуся мохнатому зверю, тяжело поднимавшемуся из травы. А’лиссент’Рейна присмотрелась: волк. Пуля, предназначавшаяся, должно быть, ей, попала в него. — Диего! — Нейтан помогал волку подняться. За спиной А’лиссент’Рейны бесшумно приземлилась Надин. — Диего, ты как? Машина недалеко! Ты дойдёшь? Волк тряхнул окровавленной пастью, коротко что-то прорычав, и затрусил к лесу, заметно прихрамывая. А’лиссент’Рейна решила ничему уже сегодня не удивляться. Оборотень, который работает в команде с человеком? Вероятно, теперь это в порядке вещей. И они бежали дальше, не оглядываясь, не замедляясь, пока лес не укрыл их спасительной листвой. А потом — ещё немного: времени на передышку не было. Охрана, должно быть, уже пустила по их следу собак. За поворотом дороги их ждал неприметный старый фургон с выключенными фарами. На водительском сиденье меланхолично курил какой-то тип в плаще с капюшоном. — Поехали! Скорее! Гони-гони-гони! Нейтан помог волку, А’лиссент’Рейне и Надин забраться в заднюю часть фургона, закрыл за ними дверь и сам сел на пассажирское место рядом с водителем, нетерпеливо хлопая того по плечу. Водитель оглянулся, пересчитывая пассажиров. Голова его была замотана бинтами. — Значит, всё успешно? Ну, можешь считать, что я впечатлён. Что с остальными? — Диего ранен. Себа подберём по пути, он чуть дальше. Марина, Дарр и Хесса сказали, что доберутся своим ходом. — Ага. Водитель пожал плечами, завёл двигатель — и машина, скрипя шинами по мокрому асфальту, наконец поехала. Впереди была неизвестность. Позади — бесконечный сон, от которого А’лиссент’Рейне никак не удавалось проснуться. Зверь тяжело дышал, лёжа на полу, и истекал кровью. А’лиссент’Рейна наклонилась, чтобы положить обе ладони ему на раненый бок. Волк дёрнулся. Она сказала: — Тише. Я помогу. Под удивлёнными взглядами Нейтана и Надин она начала вливать в волка последние остатки своих сил. Их было немного, но на восстановление ему должно хватить. — Но… — подала голос Надин. — Он же этот. Враг. А’лиссент’Рейна покачала головой, устало убирая руки. — Я уже не знаю, кто мне враг, а кто — нет, — ответила она. А потом она отключилась, и долгая-долгая ночь, продолжавшаяся последние два месяца, для неё наконец-то закончилась.