* * * * * * * *
Когда раздался тихий стук в дверь, Оливер прекратил писать, откинулся на спинку кресла и бросил ручку на стол. — Войдите, — крикнул он. Дверь приоткрылась, и в кабинет сначала заглянула, а потом скользнула, прикрывая ее за собой, Дина. Чуть крадущейся походкой, будто старая, неискоренимая, рабочая привычка, она подошла к столу Оливера и остановилась, убрав руки за спину. — У меня есть кое-что, что ты не захочешь услышать, — тихо произнесла она. Оливер устало потер глаза пальцами. Если так рассуждать, то он много чего не хотел бы услышать. — Обнаружено тело в промышленном районе на севере города, — продолжила девушка, не дожидаясь ответа. — Экспертиза совпала с кровью, которую мы нашли на футболке Барри. Оливер застыл на месте, а потом медленно отнял руки от лица и поднял голову. Дина смотрела на него, не выражая эмоций; он вдруг подумал, что, даже при всей его собранности и невозмутимости в обычное время, ему бы не мешало сейчас точно так же сохранить лицо, потому что они оба, очевидно, думают об одном и том же. О необходимости выбирать между любимым человеком и опасностью, которую он начинает представлять, например. Барри. Что ты сделал? — Как он умер? — спросил Оливер; его голос прозвучал безжизненно, будто у робота. Дина набрала воздуха в легкие. — Я не уверена, — на выдохе ответила она и понизила голос, — но... кажется, кто-то раскрошил ему грудную клетку. Это не считая того, что он избит. Оливер уставился на нее в молчании. — Раскрошил грудную клетку? — переспросил он. — Как если бы сквозь его грудь прошло что-то, что двигалось очень быстро, — произнесла она, не мигая. — Его кости превратились в месиво. Оливера замутило. Он подался вперед, облокачиваясь на стол, и вдруг почувствовал себя очень-очень уставшим. Дина молчала. А еще ему нужно было сказать кое-что, что должно было прозвучать отвратительно еще в его мыслях, но вот досада, он должен озвучить это в присутствии другого человека; и даже больше — он должен сделать это. — Скажи команде, — медленно произнес он, не глядя на нее, — быть настороже рядом с Барри и следить за малейшими переменами в его поведении, и если покажется, что он ведет себя странно — вспыльчиво или агрессивно... — Оливер сделал паузу, — скажи им найти способ оглушить его. Оливер перехватил взгляд Дины. — Не ранить, — добавил он. — Только оглушить. — Хорошо, — она медленно кивнула. — Но ты же понимаешь, что мы должны рассказать ему? Он имеет право знать. Он обязан знать. Оливер посмотрел на нее исподлобья; она спокойно выдержала его взгляд. Несмотря на ее выбор слов, и речи не стояло о том, понимает он или нет. Они действительно должны рассказать Барри. — Ты права, — тихо согласился он и вздохнул. — Ты права. — Хорошо, — она сделала паузу. — И это это не единственное, о чем я хотела с тобой поговорить.* * * * * * * *
Через пятнадцать минут после звонка Барри вихрем влетел в логово и остановился рядом с компьютерами Фелисити. Он держал Кейтлин на руках; она прятала лицо, уткнувшись в его плечо, и, когда они остановились, с небольшой опаской обернулась, оглядываясь вокруг. Не считая легкой бледности, она выглядела нормально. Фелисити повернулась в своем кресле и расцвела радостной улыбкой. Барри осторожно поставил Кейтлин на ноги, поддерживая за талию и внимательно следя за тем, не станет ли ей плохо. Девушка покачнулась, но устояла. — Непривычно, — пробормотала она. Не успела она прийти в себя, как Фелисити вспорхнула со своего места, шагнула к ней и заключила ее в крепкие объятия. — Рада тебя видеть, — приветливо сказала она. Рене и Кертис поднялись на платформу, привлеченные шумом голосов, и остановились, как вкопанные, уставившись на гостью. — Так ты и других людей можешь переносить со своей скоростью? — спросил Кертис и тут же, не успел Барри ответить, добавил. — В смысле, конечно, можешь, о чем я, ты же только что ее принес. Рене вздохнул — наполовину с нетерпением, наполовину с раздражением. — Я доктор Кейтлин Сноу, — представилась девушка, повернувшись к Рене. — Мы с Кертисом работали над проблемой Барри, — она посмотрела на Кертиса. — Думаю, мне удалось сделать то, о чем ты просил. — О чем он просил? — эхом переспросил Барри. Кейтлин расстегнула небольшую сумочку на поясе и вытащила оттуда пузырек. Кертис подошел к ней поближе и забрал его, рассматривая содержимое бледно-голубого цвета, а потом заговорил, отвечая на вопрос Барри. — Вчера, после того, как Оливер рассказал о твоей болезни, Фелисити связала меня с Кейтлин, чтобы мы вместе нашли способ подавить твою вторую личность, — пояснил он. — Даже суток не прошло, — оторопело сказал Барри. — Еще не все готово, — с плохо скрытой виной в голосе ответила Кейтлин. — Это только проба. На основе твоих анализов я провела тесты и нашла способ, вроде как, усыпить тебя, — она заломила руки. Барри выдержал паузу и оглядел лица остальных; перехватив такой же недоуменный взгляд Фелисити, какой был у него самого, он снова посмотрел на девушку. — Не понимаю. — Я вывела снотворное, которое, несмотря на маленькую дозу, дает очень сильный эффект, потому что оно рассчитано специально для тебя. Обычное снотворное тебя просто не возьмет, потому что твой метаболизм уничтожит его за секунды, но я синтезировала вещество, которое будет действовать конкретно на твои клетки и усыпит тебя. В теории эффект должен занимать около получаса, но я еще не проводила испытаний и не могу сказать наверняка. — И ты сделала это за сутки? Она нервно закусила губу. — Я начала делать это раньше, — чуть тише ответила она; ее взгляд вдруг стал забитым. — После того, как твоя вторая личность атаковала нас с Циско... я подумала, что нам нужно иметь что-то на всякий случай. Барри почувствовал, как окаменело его лицо. Конечно, она права. Конечно, нужно. Но это не уменьшало боль от ее слов и от напоминания о том, что он сделал. Кертис откашлялся — то ли прочищая горло, то ли вежливо привлекая к себе внимание. — Мы решили, что лучше будет объединить усилия, — сказал он. — Дина рассказала о том, как она болела, а Фелисити нашла больше информации; в теории мы хотим сделать портативное устройство, как я уже говорил, которое будет отслеживать мозговые волны и при потенциальном... э-э-э... приступе введет тебе сыворотку Кейтлин. Бам! — вместо второй личности ты отключаешься. Только, — вдруг добавил Кертис, будто бы только что вспомнив, — это устройство еще будет бить тебя током, скорее всего... Брови Барри поползли вверх. — Током? — переспросил он. — Это что-то вроде шокера, — Кертис чуть пожал плечами. — Нам нужно отвлечь и ослабить тебя до введения снотворного, иначе твоя вторая личность просто... э-э-э... — Испарит его, — подсказала Кейтлин. — Да, спасибо. Так что в теории: ты на грани приступа, устройство фиксирует перемены в твоих мозговых волнах, волна тока ослабляет тебя, снотворное вводится в твой организм и ты приходишь в себя через некоторое время, будучи... ну... собой. Все бы ничего, не считая одной неувязочки. — Ты не сказала ему? — Барри перевел взгляд на Кейтлин. — Не сказала что? — спросил Кертис. — Сказала, — ответила девушка и повернулась к нему. — Электроэнцефалограмма Барри не показывает никаких отклонений. Он абсолютно здоров, согласно результатам. Мозговые волны просто не меняются, когда у него происходит приступ. — Ну, у меня не было приступов, когда мы проводили тест... — начал Барри. — Это неважно, — перебила Кейтлин. — Все равно что-то должно было быть, но у тебя она чиста. Устройство может не сработать так, как мы задумали, я предупреждала. — Проверим, — Кертис пожал плечами. — Это все равно пока только единственный наш вариант. Барри кивнул. Кейтлин смотрела на него все так же виновато; он хотел сказать ей что-то, чтобы сгладить неловкое молчание, возникшее между ними, когда разговор, казалось, был окончен, но не мог подобрать слов, кроме одной фразы. Ты все сделала правильно.* * * * * * * *
— Все ли из команды встретили своего соулмэйта? — спросил Чейз, задумчиво кусая кончик ручки. Перевод: болен ли кто-нибудь из них, потому что болезнь можно использовать в своих целях, ведь человек, который не встречал соулмэйта, уязвим и слаб. Барри прикусил язык и поморщился. Чейз стоял у стены с фотографиями. Барри, занявший свое привычное место на столе за его спиной, не видел его лица и направление взгляда, но Чейз неподвижно застыл напротив фотографии Оливера и стоял так, почти не двигаясь, уже полчаса. — Дина болела несколько лет, — ответил Барри. — Остальные, вроде бы, встретили своего соулмэйта. — А Оливер? — Я... не спрашивал его, — Барри запнулся. — Сейчас он точно не болен. Чейз кивнул каким-то своим мыслям и обернулся. — А ты? Лицо Барри застыло в одном выражении; он чуть склонил голову, стараясь контролировать свои эмоции и не показать напряжения. Его горло как будто бы сдавила чужая рука. Он знает? — Барри уставился на лицо Чейза, пытаясь прочесть по нему, имеет ли его вопрос подвох. Он бы не подпустил меня к плану, если бы знал. Он прекрасно понимает, что я бы рассказал все Оливеру. — Я тоже встретил своего соулмэйта, — выдохнул он и пожал одеревеневшими плечами. — Понятия не имею, кто это, но... Я не болел. Чейз задержал на нем взгляд, словно читал его мысли. У Барри появилось неприятное ощущение, что он и в самом деле может читать мысли; чтобы отвлечься, он выпалил, надеясь, что Чейз не заметит его неловкую смену темы. — А ты сам? Эдриан стоял к нему вполоборота; его лицо не изменилось. — Болел несколько месяцев, — ответил он; его голос звучал странно: создавалось впечатление, будто под тонким налетом напускного спокойствия текла бурная река мощных эмоций. Казалось, что даже некоторые его слова пульсируют ими. — Болезнь обострилась после смерти отца. Я пережил Ад в собственной голове; это заставило меня измениться. — Мне жаль, — пробормотал Барри. — Я тоже потерял отца. Чейз устремил на него внимательный взгляд. — Только не говори, что и твоего отца тоже убил Оливер, — сухо улыбнулся он. Вот черт. Барри поднял на него взгляд, едва не поперхнувшись воздухом. Вот же черт. Черт. Черт! Его сердце пропустило удар; стараясь двигаться демонстративно медленно и равнодушно, он скрестил руки на груди, чтобы скрыть дрожь, и дернул плечами; его сердце заколотилось. Он не сразу вспомнил, что Чейз все еще, несмотря на шутку, ждет от него ответа на свой вопрос, и Барри заговорил, тщательно следя за своим голосом и пытаясь напустить в него побольше безразличия. — Другой злодей... — он перехватил взгляд Эдриана. — Поэтому ты хочешь уничтожить Оливера? Месть за отца? — Отчасти, — Чейз склонил голову набок, с любопытством рассматривая его. — Но, в большинстве своем, за то, что я пережил. Болезнь строится на эмоциях; я прошел через кошмар, который невозможно представить, и я... — он чуть нахмурился; его голос вдруг наполнился странным, ощутимым, пылающим желанием претворить в жизнь свои грандиозные планы мести. — Я хочу, чтобы он на себе ощутил то, что чувствовал я, когда был заперт в своей голове. Каждый кошмар, который я только мог себе вообразить, становился реальным; каждый сон был как две капли воды похож на реальность. Он никогда не поймет. Никто не поймет. Но я могу помочь ему, — голос Чейза ожесточился. — Могу заставить его понять. Я втолкну его в свою собственную шкуру и заверну ее, как саван. Барри с трудом выдержал его горящий взгляд. — И какая роль во всем этом отведена мне? — как можно спокойнее спросил он. — О, узнаешь, — Чейз улыбнулся. — Позже. Сейчас еще не время. Нужно все хорошо подготовить и убедиться, что ты верен нашему плану. Барри почувствовал холодок, пробежавший по его коже. Чейз снова отвернулся к фотографиям, и он смог расслабить свои руки. Они все еще дрожали. — И мне кажется, — добавил Эдриан после небольшой паузы, — что я знаю, как ты можешь подтвердить мое доверие.* * * * * * * *
Когда Оливер открыл дверь, Барри сидел в кресле с ногами, как будто бы ждал его; снятые кеды белели рядом с креслом в приглушенном свете одного торшера. На журнальном столике стояла его любимая кружка, которую Оливер подарил ему, когда они только начали встречаться. Мужчина окинул его взглядом и отвернулся. Голос Дины зазвучал в его голове — отдаленно, едва слышно, неразборчиво; будто кто-то записал его на пленку и проиграл слишком тихо или задом наперед; так, что он распознавал интонации, но не улавливал ни слова. Как будто то, что она сказала ему в его кабинете пару часов назад, больше просто не имело значения. Оливер напомнил себе: не подавать виду. Оливер напомнил себе: вести себя как обычно. Оливер напомнил себе — и поморщился, будто от боли: Барри может быть опасен. Даже если сам того не желает. Он бросил ключи на комод, обернулся и устало направился к дивану. Диван был сложен; Барри следил за каждым его шагом и, как только Оливер опустился на диван и откинулся на спинку, он вытянул ноги, потягиваясь, будто кот после сна. — Все хорошо? — заботливо спросил он и добавил, когда Оливер молча повернул к нему голову. — Помимо психопата, который угрожает городу. Ты выглядишь уставшим. Сильнее, чем обычно. Блеск глаз Дины, когда она стояла в его кабинете, отделенная от него столом и словно бы невидимой стеной, промелькнул в его голове. Оливер подавил вздох. — Сложный день, — размыто ответил он, не вдаваясь в подробности. В подробности того, как он задержался на работе, разбираясь с делами, которые могли подождать, лишь бы не пришлось возвращаться домой; лишь бы не застать здесь Барри и лишь бы не пришлось обсуждать то, что было между ними ночью. Оливер чувствовал себя так, словно вчера они с Барри сорвали незаживший шов со смертельной раны, и теперь она кровоточила; и ничего нельзя было сделать — ни остановить кровь, ни наложить другие швы; только смотреть на свои окровавленные руки и спрашивать: что же мы сделали? Он жил с этой раной почти два года; он трогал этот шов, иногда ощущал пульсирующую боль, которую учился игнорировать, и думал, что, наверное, через несколько лет он сможет снять швы; время ведь лечит, должно лечить. Он смотрел на Барри и думал, что однажды у них обоих получится отпустить и не оглядываться назад; он верил, что Барри справляется с этим лучше. А теперь оказалось, что Барри не просто не справляется — его собственные швы были намного тоньше и рана серьезнее, он не умел игнорировать боль. Так бывает. Барри пристально изучал его лицо взглядом. Оливер понимал, что еще минута, две, пять — и Барри почувствует неладное; Барри всегда чувствует все неладное, что с ним происходит, и всегда пытается помочь. Разве не за это Оливер его и полюбил? — А как у тебя с Чейзом? — спросил он, уводя тему в сторону. — Удалось что-нибудь узнать? — Он мстит тебе за отца. Оливер повернулся к нему. — За отца? — переспросил он, нахмурившись. — Ты убил его отца, когда он еще не встретил своего соулмэйта, — Барри подавил вздох, не глядя на него. — Болезнь обострилась на эмоциях. Он изменился и теперь хочет отомстить тебе за то, через что он прошел. Оливер молчал. Барри пересел на диван рядом с ним, забрался с ногами и потянулся за своей чашкой, которую протянул Оливеру. Мужчина обхватил ее пальцами, задев руку Барри; чашка была едва теплой, и чай давно остыл. И только сейчас Оливер осознал, что напрягло его, как только он вошел в квартиру. — Ты не собирался спать? — спросил он, машинально погладив сложенный диван ладонью. Барри передернул плечами. — Я не хотел ложиться, не дождавшись тебя, — ответил он и добавил странным, извиняющимся тоном. — Хотел убедиться, что все нормально. Оливер против воли поднял на него взгляд. — Нормально? — Что ты... ну... — Барри нервно взъерошил свои волосы, не глядя на него. — Не жалеешь о вчерашнем. Я бы... знаешь, я бы не хотел, чтобы это все было неловким. Оливер уставился на него. Жалеешь? Он не хотел срывать шов. Он не хотел возвращаться назад, перечеркнув последние два года, будто наркоман после ломки. Он не хотел снова привыкать к боли и заново учиться игнорировать ее. Но он совершенно точно не жалел. Барри был ощущением дома; Барри был причиной, по которой эта квартира, которую он машинально называл «домом», действительно стала им; он был призраком из прошлого, как если бы — Оливер ничего не понимал в этих штуках с таймлайнами и другими вселенными, но был уверен, что это подходящее определение для того, что он чувствовал — два года назад они сделали другой выбор, дали своим отношениям еще один шанс, и попытались снова. Это единственное, о чем он жалел — они слишком быстро сдались. — Все нормально, — ответил он, стараясь вложить в голос как можно больше уверенности. — Никаких неловкостей. Барри перевел на него взгляд; тот самый взгляд, который поразительным образом, словно рентген, всегда четко определял, что творится в голове у Оливера и что он на самом деле чувствует. Мужчина выдержал его, не моргнув глазом; он видел, что Барри сомневается в его словах, но не мог ничего сделать. либо Барри посчитает, что он отстранен из-за вчерашнего, либо придется рассказать ему правду — то, что сказала Дина. Из двух обманов выбрать один. и еще неизвестно, который из них больнее. Не говоря ни слова, Барри вдруг подался к нему и поцеловал его в губы; Оливер сделал вдох, отозвавшийся внутри такой резкой болью, словно края раны разошлись сильнее и кровь водопадом хлынула из его тела. У него было несколько секунд, чтобы осознать последствия обоих его решений; несколько секунд, чтобы ощутить боль Барри, если он отстранится, и свою собственную боль, если он ничего не сделает и его рана продолжит пульсировать в его жалком, слабом теле, как если бы его проткнули одновременно несколько десятков мечей, но он все еще чудом жив и не чувствует ничего, кроме боли. и сожалений. что все могло сложиться иначе. И все это произошло за те несколько секунд, что он колебался, пока наконец не отстранился и не отвернул голову, стараясь не смотреть на Барри. — Извини, — тихо произнес он; его губы горели — то ли от поцелуя, то ли от лжи. — Я слишком устал. И... я должен кое-что тебе рассказать. Барри в ожидании посмотрел на него; на его лице вдруг отобразилось такое явное нехорошее предчувствие, что слова, которые Оливер собирался сказать, едва не застряли у него в глотке. — Дина приходила ко мне, — сказал он, всеми силами заставляя себя не отводить взгляд от лица Барри. — Я отдал ей твою футболку на экспертизу... Вот оно. Он догадался. Лицо Барри переменилось; он вдруг стал выглядеть так, словно ждет свой смертный приговор. — Сегодня полиция обнаружила тело, — продолжил Оливер, скрепя сердце. — Кровь жертвы совпадает с анализом. — Как он умер? — Его... грудная клетка... — начал Оливер и не смог продолжить. Но это и не требовалось: Барри прекрасно знал, что произошло. Барри открыл рот, но не издал ни звука; вслед за ожиданием плохого на его лице проступило недоверие, а потом боль; Оливер смотрел на него и ждал, когда его собственные глаза выгорят к чертовой матери. — Что я сделал? — тихо простонал Барри, опуская голову и закрывая лицо ладонями. — Что я... — Это не ты, Ба... — Это я, Оливер, — резко оборвал Барри; его голос зазвенел от напряжения и паники. — Это я сделал. Хватит делить меня, я убил человека. — Послушай, — начал Оливер, не имея ни малейшего представления, что именно он хочет сказать. — Посмотри на меня. Мы справимся с этим, хорошо? Барри перехватил его взгляд и стиснул свои руки. В его лице что-то едва заметно изменилось; словно он терял себя — кусочек за кусочком, медленно. — Ты боишься? — вдруг спросил он. От удивления Оливер запнулся. — Чего я должен бояться? — Того, что я могу напасть на тебя. Я нахожусь с тобой рядом постоянно, я... — Барри замолк, собираясь с силами и скользя внимательным взглядом по лицу мужчины, и выпалил на одном дыхании. — Что если ты окажешься следующим? Поэтому ты не хочешь меня, да? — Нет. Конечно, нет. Я... я думаю, нам нужно подождать. Сейчас не лучшее время для всего этого и, если твои эмоции — это триггер, нам не стоит провоцировать тебя. Барри не поверил ни единому его слову — это хорошо читалось в его лице. Но Барри кивнул — словно бы своим мыслям — отстранился и отодвинулся на другой край дивана, облокотившись на подлокотник, обхватив свои плечи и как-то сжавшись в клубочек. Оливер не взглянул на него; это и не требовалось: он знал, какой вывод сделал Барри, и знал, что больше он ничего не может исправить. выбор сделан. Оливер поставил чашку с нетронутым чаем на журнальный столик и поднялся с дивана, безошибочно угадывая желание Барри остаться в одиночестве. Он хотел что-то сказать, но язык не поворачивался; молча развернувшись на месте, он направился к лестнице, с каждым шагом чувствуя себя все слабее, как если бы из его разорванных швов вытекла вся его кровь.