Грехи твои сотру я через боль

Мы тратим слишком много сил, чтобы вырваться из чужих сетей. Но паутина устроена таким образом, что все попытки освободиться приводят к тому, что вы увязаете глубже и глубже…

      Просыпаться всегда сложнее, когда сон оказывается лучше реальности, а в первые секунды пробуждения тебе отчаянно хочется зарыться лицом в подушку, словно это способно как-то помочь. Но Ханна лишь бездумно смотрит в уже знакомый деревянный потолок, понимая, где именно находится. Грёбаное ранчо Джона Сида, которое, к сожалению, не превратилось в пепел вместе с его ангаром и самолётами. Голоса сектантов приглушённо доносятся сквозь плотно закрытое окно, а гул взлетающего или садящегося на посадку самолёта эхом разносится над всем ранчо, вибрацией оседая на оконных стёклах, но неприязнью расползаясь по нутру Уокер. Чёртовы самолёты.       Помощница ощущает тупую ноющую боль на месте раны, но шевельнуться не решается ещё несколько минут, прежде чем накрыть ладонью повязку и медленно скинуть с кровати сначала левую ногу, а затем, подтянувшись, аккуратно скинуть вторую, приняв сидячее положение.       — Так, медленно и плавно.        Уокер упирается рукой о прикроватную тумбочку, поднимаясь на ноги и подходя к окну, за которым сизый туман и промозглая сырость. Но дождя нет. Ханна распахивает окно, впуская в комнату порывы ветра, мгновенно бьющие по лицу. Но помощница не морщится, она лишь полной грудью вдыхает сырой воздух, вжимаясь лбом в холодное стекло.       У взлётной полосы разворачивается самолёт. Полёты в такую погоду? Наверняка один из безбашенных Верных. Или сам Вестник? Но младший Сид — взгляд Уокер мгновенно вырывает из толпы сектантов, стоящих возле грузовика с продовольствием, неизменно синее пятно рубашки и тёмно-коричневый плащ — отдаёт приказы своим людям, а затем, словно почувствовав на себе её взгляд, оборачивается, смотря на окна ранчо. Но помощница отходит в глубь комнаты, не желая встречаться с Вестником даже взглядом.       Ханна, стянув со стула приготовленную кем-то одежду, не спеша проходит в ванную, придирчиво осматривая собственное отражение в зеркале, в котором лицо её похоже на мрамор — такое же безжизненное и мертвенно-бледное, а под глазами залегли тени. Девушка запускает пятерню в волосы и устало вздыхает, когда в дверь едва слышно стучат. Но помощница молчит, омывая лицо холодной водой и приводя себя в более менее человеческий вид. Едва уловимый запах кондиционера для белья повисает в воздухе, когда помощница стягивает с себя видавшую виды футболку и штаны, сменяя их на белую майку и тёмно-синие джинсы. Каждое резкое движение отдаётся в раненном боку всё той же болью, к которой, кажется, появляется подобие иммунитета. Нет, кого она обманывает — к боли привыкнуть невозможно.       — Надеюсь, что ты исчез, а не заявился сюда.       Но, к удивлению Ханны, в комнате нет никого, кроме неё. Её желудок заходится голодным урчанием, когда девушка открывает дверь, намереваясь выйти из комнаты и улавливая в воздухе запах еды. Второй этаж ранчо пустует, но из холла доносится голос Джона Сида, а Уокер, не желая попадаться ему на глаза, ретируется к себе, закрывая дверь и прислоняясь к ней спиной.       — Веду себя как трусливый сурикат, — Уокер вздыхает и потирает переносицу, вздрагивая от нового стука в дверь. — Помощница Уокер занята и просит вас зайти позже. Позже — значит никогда.       — Это я — Гейб. Тебе нужно поесть.       — С чего такая забота? — Уокер распахивает дверь, а Хилл кривит губы в подобии улыбки и, пожав плечами, входит в комнату, оставляя поднос на столе. — Я и сама справилась бы.       — Свалилась бы с лестницы и шею сломала, ко всему прочему, — сектант беззлобно улыбается. — Чудо, что смогла на ноги подняться. Хоть едва на них и стоишь. Тебе нужно поесть и набраться сил. Бог спас тебя и в этот раз, не убивай себя ещё и голодом.       — И не собиралась, — Ханна фыркает, приступая к поеданию горячего омлета. В той жизни — вне округа Хоуп, помощнице было бы неловко есть в обществе малознакомого человека. Но сейчас ей плевать на то, что Гейб всё ещё здесь и садится на стул напротив, тактично уткнувшись взглядом в распахнутое окно. — Ты сам-то поел?       — Да, — Хилл кивает, а Ханну передёргивает от сочетания этих двух букв. — Да, мы уже поели.       — Знаешь, — Уокер прожёвывает кусок булочки, запивая её соком, — ты сегодня не такой плохиш, каким был в дни после нашей небольшой работы в саду. Тебе стоит определиться.       — Не мне одному, да? — Ханна смотрит на Гейба, улавливая на лице его усмешку. — Но меня обязывают обстоятельства. А что же удерживает тебя?       — Я редко включаю режим мудачка, — Уокер хмыкает. — Если только меня не вынуждают.       — В какой-то мере только ты решаешь, какой тебе быть и как себя вести. Все мы меняемся только благодаря собственному выбору.       — Скажи это своему Вестнику.       — Он хочет направить тебя по правильному пути, а не слепить из тебя безвольную марионетку.       — Только вот методы его, — Уокер цокает языком, — такое себе благословение. Да и вообще, не думаю, что эта тема подходит для нашего с тобой разговора. Твои принципы только твои. Оставь мои при мне, Гейб. Не изображай из себя миротворца в нашем с ним противостоянии. Не думаю, что это поможет.       — Всё это бессмысленно, — Хилл поднимается на ноги, — если в конечном итоге Коллапс уравняет всех нас пред ликом смерти.       — Всем было бы легче, если бы меня отпустили на все четыре стороны.       — И куда именно ты направилась бы, м?       Ханна устремляет взгляд на дверь, прислонившись к косяку которой стоит Джон Сид. Уокер удивлена. Гейб Хилл невозмутимо спокоен, словно он ждал появления своего командира. Креститель соединяет руки на груди, пристально смотря Ханне прямо в глаза.       — Подальше отсюда, — помощница провожает Гейба вопрошающим взглядом, будто прося его остаться. В данном случае присутствие третьей стороны способно разрядить ситуацию, которая неизменно накалится, стоит только Вестнику остаться наедине с Уокер. — Гейб? — Хилл оборачивается на пороге. — Спасибо.       Но сектант лишь молча кивает, окончательно исчезая из поля её зрения, оставляя наедине с кошмаром наяву. Креститель неторопливо подходит к окну и захлопывает его наглухо. Повисает гнетущая тишина, словно никто из них не желает разорвать её первым. Джон соединяет руки за спиной, задумчиво разглядывая двор ранчо сквозь оконное стекло. Уокер смотрит на собственные руки, нервно заламывая пальцы. Дурная привычка.        — Зачем ты снова меня сюда притащил? — она не выдерживает первой, но в голосе её не слышится привычное негодование. — Я не просила о спасении. Пуля могла бы всё закончить.       — Тебе просто повезло, что она не задела внутренних органов, — Джон в точности копирует слова доктора, разворачиваясь к помощнице всем корпусом. Сталкиваясь взглядами.       — Повезло, — Уокер презрительно фыркает. — Скорее тебе, нежели мне. Твою пулю словила ведь. Мне теперь роли бронежилета не хватало.       — Ты бы удивилась, узнав правду?       — Твоей правде верить себе же дороже, — Ханна поднимается на ноги, отходя от него как можно дальше. В случае чего можно закрыться в ванной. Помощница ловит его улыбку, которая мгновенно исчезает под слоем ледяной маски. — Тебе раз плюнуть извратить всё в свою пользу. Ведь адвокаты именно так и поступают.       — Не думай, будто смогла изучить меня, — Уокер улавливает в его низком, едва ли не угрожающем шёпоте нотки стали. Настроение Джона Сида меняется как погода за окном. — И свои умозаключения оставь при себе, помощница.       — Тебе можно, другим нельзя? — ей нужно отступить, но здравый голос в ней давно уже умер. — Тебя никто не просил делать мой выбор за меня. Я точно не просила загонять меня к краю пропасти, чтобы потом так «великодушно» спасти.       — План не всегда срабатывает, как задумано, — Вестник смотрит на неё так, словно она глупый, ничего не понимающий ребёнок. А в Ханне вновь закипает злость. — Везде бывает свой… побочный эффект.       — А, то есть вот это, — Уокер задирает майку, оголяя живот, перетянутый бинтами, — твой чёртов побочный эффект? Хорошо, что не летальный, да?       — Ты драматизируешь, — Джон усмехается, делая пару шагов в её сторону. — Нам пришлось так поступить.       — Использовать меня, как приманку? Как червяка на крючке?       — Себя тоже, если ты не забыла.       — Только вот ты жив и здоров, — Ханна кривится, а сознание рисует картинки окровавленного трупа младшего Вестника, тело которого прошито автоматной очередью. Вот бы Сопротивление обрадовалось. Но фантазии ещё никого не спасали от тирании. — Отчего бы это?       — Ты вполне можешь исправить ситуацию, — Джон улыбается, но помощница ощущает, как по спине бежит холодок паники. Такую его безумно-здравую улыбку она помнит ещё с первого своего невольного посещения бункера, когда Креститель самозабвенно толкал речь про принятие греха своего через боль. — Сейчас, например.       Ханна на мгновение теряет дар речи, когда Вестник, запустив руку под край плаща, достаёт пистолет, услужливо протягивая оружие ей и оказываясь от неё самой на расстоянии вытянутой руки. Очередная игра, а желудок Ханны сводится приступом тошноты, грозя вырваться наружу съеденным завтраком. Ей отчаянно хочется врезать Крестителю по лицу, но вместо этого она смотрит на него, как на умалишённого.       — Подобного шанса больше не будет, помощница, — Джон улавливает на лице её замешательство, которое граничит с осознанием безумия всего происходящего. — Стреляй. Ты ведь можешь всё закончить.       — Оставь меня в покое, — Ханна соединяет руки на груди, а внутри всё сворачивается в тугой узел напряжения. — Не можешь сломать физически, поэтому устраиваешь все эти спектакли с психологическим давлением? Хочешь сломать разум, подавить волю?       — Ты уже сломлена, — рука его всё ещё держит пистолет, а голубые глаза переполненны льдом и холодом. Но спокойствие это обманчиво. Ханне хочется верить, что Вестник блефует, вновь играя с ней в извращённое: слабо или нет. — Осталось лишь это осознать.       — Катись к дьяволу, — Джон издаёт тихий смешок, а левая ладонь его накрывает её руку, притягивая ближе. Попытка вырваться безуспешна. Она жалкая мышь, которую одним лишь взглядом гипнотизирует бросающийся в атаку удав.       — Всего лишь один единственный выстрел решит все твои проблемы, — Джон увеличивает давление на её руку, заставляя накрыть пистолет ладонью. — Разве это не та свобода, которую ты так жаждешь? Без этого тебе от меня не избавиться, Ханна Уокер. Я — твоя тень, которая неизменно будет следовать за тобой, куда бы ты не сбежала и где бы ты не пряталась. Ведь именно я провожу тебя к Вратам Эдема.       Ханна сжимает рукоять пистолета, а ладонь Вестника всё ещё накрывает её руку, не позволяя отступить, направляя до тех пор, пока дуло не упирается в синюю рубашку ниже уродливо вырезанного Sloth. Там, где бьётся сердце садиста. И оно бьётся слишком ровно, в то время как сердце самой Уокер отбивает лихорадочный ритм уже не в груди. Оно истерично барабанит, застревая где-то в глотке и перекрывая доступ к кислороду, из-за отсутствия которого синапсы в мозгу помощницы отключаются один за одним. Девушке кажется, что вся она один сплошной сгусток вспоротых нервных окончаний, которые чувствуют боль даже после того, как мозг ушёл в глубокий спящий режим. Перезагрузка здесь явно не поможет.       — Отвали, — Ханна дёргается, но Джону плевать на её жалкие попытки вырваться из стальной хватки. Ему плевать на то, что её состояние после ранения всё ещё оставляет желать лучшего. Выстрелит или же нет?       — Или что? — голос Вестника переходит в тягучий шёпот, от которого тело прошивает холодный пот. — Тебе остаётся лишь выстрелить.       Ханна жмурится и стискивает зубы, когда Вестник делает ещё один шаг, сокращая расстояние до позволительного минимума. Джон ощущает, как нервно вздрагивает рука помощницы, сжимающая пистолет против собственной на то воли. Это всё блеф. Очередной раунд его безумной игры. Взвод курка похож на выстрел, и Ханна распахивает глаза, встречаясь взглядом с улыбающимся взглядом Вестника. Он слишком спокоен для того, кто может умереть в любую секунду. Так уверен в том, что она не выстрелит?       — Хорошая девочка, — от этого сводит зубы сильнее, чем от эпилептического припадка.       Он блефует. Наверняка он блефует. Играет с ней, как чёртов кот с мышью. Злость застилает Уокер глаза, когда напряжение внутри схлопывается оглушительно громким щелчком нажатого пистолетного курка, а на лице Вестника тенью мелькает удивление, прежде чем губы расползаются в самодовольной ухмылке. А потом пистолет с грохотом впечатывается в стену за его спиной, тяжело падая на пол. Джон всё ещё сжимает руку помощницы своей рукой, заглядывая в ошалевшие глаза. Она всё поняла. Умная девочка.       — Пусти меня! — Уокер извивается, пытаясь содрать с себя его пальцы. — Тебя это забавляет, ублюдок ты чёртов. Пусти меня и заканчивай уже с этим дерьмом!       Джон разжимает пальцы на её руке, чтобы в следующее мгновение обхватить ими шею Уокер. Девчонка дёргается, сжимая ладонь в кулак.       — Тебе пора научиться следить за словами, помощница, — гневно шепчет он ей прямо в лицо, когда пальцы сжимают горло девушки, заставляя судорожно вдохнуть минимальную порцию кислорода. Но его слишком мало. Уокер вновь извивается, болезненно шипя в ответ.       Джону кажется, что ещё мгновение — и рука его дрогнет. Но давить в себе слабость нужно при первом её появлении, чтобы она не расползлась по телу привязанностью. Одной хватило на десять жизней вперёд. А новая страшит больше, чем угроза побоев в детстве со стороны приёмного отца.       И когда Ханна порывается ударить в ответ, Вестник уворачивается и перехватывает кулак девушки левой рукой, одним грубым рывком толкая помощницу на кровать. Слишком резко. Слишком неосторожно. Уокер запинается о край и валится на спину, а глухой вскрик её эхом звенит по деревянным стенам комнаты, оседая на них коркой ослепляющей боли. На мгновение ей кажется, что она слышала треск разошедшихся швов. «Ты драматизируешь, Ханна Уокер», — издевательски тянет его голос в её голове.       Джон видит, как помощница рефлекторно сворачивается в позу эмбриона, прижимая руку к раненному боку. Вестник не знает, сколь долго смотрит на неё пока не замирает, как вкопанный, а пелена гнева мгновенно спадает с глаз, когда взгляд, наконец, цепляется за кровавое пятно, отпечатавшееся на ладони Уокер и неумолимо расползающееся по белой майке.       — Доволен собой, да? — голос её надламывается, а с губ срывается надрывный и болезненный стон. Ханна отчаянно давит в себе рвущиеся наружу слёзы, но они предательски катятся по щекам, когда горло сводит желанием зареветь в голос. Ей отчего-то обидно и больно одновременно. Но разве помощнице шерифа пристало позорно плакать? — Не прикасайся ко мне!       Этот крик на грани истерики бьёт по лицу Джона не хуже пощёчины, когда Вестник делает шаг в её сторону, а Уокер сползает с противоположного края кровати, бросаясь в ванную комнату. Ноги её подкашиваются на полпути, и тело предаёт окончательно, дурнотой слабости затуманивая сознание.       — Не глупи, у тебя наверняка швы разошлись, — от обыденности и безэмоциональности его тона Ханне хочется блевать. Джон наклоняется к ней, но помощница отшатывается, морщась не то от боли, не то от отвращения. Всё вместе, возможно.       — Мне не нужна твоя помощь! Я тебе глотку зубами перегрызу, если посмеешь ко мне прикоснуться, Джон Сид, — Уокер, давясь слезами, которые не в силах удержать, валится на пол, всё ещё судорожно прижимая руку туда, откуда по всему телу пульсацией расползается боль. — Лучше подохнуть, наконец, чем… Не смей прикасаться… ко мне…       — Гейб! — Джон стискивает зубы, замечая, как напряжение в теле помощницы спадает на нет, когда сознание девушки проваливается в забытье. Хилл, будто стоял всё это время за дверью, забегает в комнату, недоуменно смотря на бессознательную Уокер и замечая пятно крови на белоснежной майке. — Готовь машину.       Гейб кивает, молнией слетая со ступеней второго этажа и выскакивая во двор. Джон поднимает бессознательную Уокер на руки, старательно отводя взгляд от её мертвенно-бледного лица, с которого уже сползла гримаса боли. Когда он спускается в холл, солдаты усиленно делают вид, что заняты важными делами, не смея взглянуть в его сторону. Хилл, когда Джон укладывает всё ещё бессознательную Уокер на заднее сиденье и садится на переднее, давит по газам, выгоняя внедорожник на дорогу, асфальт которой насквозь пропитан сыростью тумана, что клубится над самой землёй.       — Звонил Отец, — Гейб откашливается, смотря только на дорогу. Но тяжёлый взгляд Вестника сверлит в нём дыру. — Он не дозвонился к тебе. Сказал, что хочет поговорить с глазу на глаз.       Гейб ждёт ответа, но Джон молчит, уставившись взглядом в окно машины. Он и так знает, что объясняться с Джозефом придётся долго, если тот узнает о случившемся, а поэтому молчание сейчас кажется роскошью, которой нужно пользоваться, пока есть возможность. На исповеди Отца придётся не только слушать, но и говорить. И очередное «полюби их, как детей своих», укором повиснет в воздухе, обнажая грехи его одним лишь словом.       Нож Джозефу не нужен.       Слова его острее, чем меч палача, занесённый над головой приговорённого к смерти. И временами Джону кажется, что меч был бы лучшим избавлением от грехов, которые ему никак с себя не смыть.       Демоны Ада всегда будут таиться за его спиной.