Невеста полоза

У Клауса целый особняк во Французском Квартале, и Кэролайн увлеченно оглядывается, совершенно очарованная и внутренним открытым двориком с фонтаном, и узорчатыми балкончиками, тянущимися с южной стороны дома, а затем замирает возле щита со змеей и литерой «М», украшающего одну из стен. — Только не говори мне, что это тоже из культа змей, — тянет она, а Клаус усмехается. — Я решил принимать «М» за Майклсон, — то ли серьезно, то ли шутливо отвечает он, вручая ей розовое ведерко с мороженым — сливки и печенье, — и Кэролайн благодарно ему улыбается, присаживаясь на низкий диванчик. — На мой взгляд, все как-то немного помешаны на этой легенде, — она вонзает ложку в сладкую массу, пытаясь достать шоколадные крупинки печенья, — даже оборотни, к слову. Мэри сегодня немного рассказывала, — поясняет она Клаусу и отправляет в рот ложку, жмурясь от удовольствия и совсем не замечая, как каменеет лицо Майклсона. — Боже, как же я обожаю это мороженое, — тихонько стонет Кэролайн, облизывая ложечку, а потом как ни в чем не бывало смотрит на Клауса. — Она сказала, что оборотни как-то виновны тоже, только я не поняла, зачем им такое надо было… Клаус молчит с минуту, словно пробуя-перекатывая подходящие слова на языке, затем наливает себе бурбон и присаживается напротив нее. — Люди, кем бы они ни были, ведьмами ли, оборотнями или каким другим порочным порождением магии, крайне редко руководствуются здравым смыслом, sweetheart. Кэролайн сбрасывает балетки и подбирает ноги под себя: ей внезапно кажется, что в гостиной гуляет прохладный ветер. — Если ты знаешь, то расскажи мне, — требует она, а когда Клаус выгибает бровь, округляет глаза и выпячивает нижнюю губку, пытаясь быть настолько милой, насколько возможно. — Пожалуйста? Это заставляет Клауса улыбнуться, и Кэролайн, довольная своей победой, смотрит на него сияющими глазами. — Я расскажу тебе легенду, — предлагает Клаус, и она тут же откладывает мороженое, облизывает нижнюю губу, не замечая, как темнеет его взгляд, и смотрит на него выжидающе, вся превратившись в слух. — Давным-давно, — начинает он неторопливо, и Кэролайн улыбается, когда его акцент становится сильнее — атмосфера мрачной и увлекательной сказки, рассказанной владельцем такого потрясающего голоса, ее к себе манит, — жила-была одна прекрасная девушка. — Не принцесса? — подтрунивает над ним Форбс, но Клаус остается серьезным. — Я бы назвал ее королевой, но не забегай вперед, love. Эта девушка обладала редчайшим даром… — Он выжидает паузу, и Кэролайн даже приподнимается на своем месте от нетерпения. — Она умела любить так, как никто другой. Кэролайн закатывает глаза и откидывается обратно, на спинку дивана. В ее хорошенькой головке роится много вопросов, но в глазах Клауса та морская синева, которая ее всегда завораживала и напоминала о лязге мечей, вересковых полях и сладком вине. — Далеко не каждый человек способен любить, полностью жертвуя своим сердцем, — продолжает Клаус. — И слишком часто такую любовь дарят тем, кто оценить ее не способен. Он говорит, и перед ее глазами вспыхивают образы невероятно яркие, словно история, что он ей рассказывал, оживает, стоит словам сорваться с его губ. — Так случилось и с ней. Она не сразу поняла, что на ее сердце просто топчутся, а когда поняла, было поздно — ей было некуда бежать. У нее не было ни семьи, которая могла бы приютить ее, ни друзей, которые могли бы заступиться за нее. Кэролайн внезапно становится сложно дышать, словно кто-то ударил по ребрам, и от взгляда Клауса неловко, будто он пробрался к ней в мысли и сумел прочесть самое откровенное и тайное. — Но кто-то же был? — Был тот, кого поначалу она замечать не хотела, — кивает Клаус, а взгляд его становится таким задумчивым, будто он смотрит куда-то вглубь себя или вглубь лет и видит не ее, Кэролайн, а нечто совершенно иное. — Тот, кто был истинным монстром, о котором детям рассказывали сказки по ночам. Тот, кто оказался связан с ней магией настолько крепкой, что даже само время не может встать на его пути… — Подожди, подожди, — Кэролайн выставляет вперед ладошку таким до боли знакомым жестом, что у Клауса сводит скулы. — Это же король змей, да? — Умница, — он насмешливо аплодирует ей, а она вспыхивает от негодования. — Прекрати обращаться со мной как с ребенком. — Голубые глаза становятся совсем синими, верный признак того, что она злится, и Клаус спешит мягко ей улыбнуться. — Не обижайся, love, я не хотел. Ты угадала, это и его история тоже. — Вряд ли ему нравилось то, что его соулмейта была с кем-то до него, — бурчит она себе под нос, не замечая, как вспыхивают алые искры в его взгляде. — Сначала ему было все равно. Потом появился интерес — она была полна жизни и света, — затем он захотел узнать, что значит быть любимым ею. Захотел получить то, что по праву принадлежит ему. Было еще много других чувств, о которых Майклсон не упоминает. Была сжигающая все на своем пути ярость, когда он увидел синяки на хрупких запястьях, было сладкое чувство победы, когда она впервые поцеловала его, было… было доселе неизвестное его змеиному хладнокровному сердцу чувство, когда она действительно стала его. — Он начал к ней приходить. Не в своем облике, конечно. — Кэролайн ахает, прижав ладошки ко рту. — Змеи лучше всего на свете умеют сбрасывать шкуры и надевать новые, так что ему никакого труда не стоило прийти к ней в облике ее любовника. — Какой жуткий, с точки зрения этики, поступок, — Кэролайн растерянно оглядывается, испытывая чувство дежавю, а Клаус прячет улыбку в своем бокале. — Она заметила подмену весьма быстро, sweetheart. Быть может, потому, что василиск никогда бы не посмел ее изнасиловать или поднять на нее руку, но к чему портить сказку Кэролайн такими мрачными подробностями? — Сердце ее, впрочем, оттаяло. И король змей предстал перед ней в своем истинном облике. — И ту ночь Клаус помнит до сих пор. Не помнит деталей, вроде того, шел ли снаружи дождь или это бились ветки в их окно, но помнит, как она шептала его имя и какой золотистой была ее кожа в пламени камина. Какими были ее поцелуи, сладкими и горькими одновременно, словно поздние апельсины. — Но кто-то догадался о том, что происходит? — подает голос Кэролайн, и ее глаза тоже затуманившиеся, словно она что-то вспоминает. — Конечно. И он бы мог убить каждого, кто посмел бы что-то сказать, но она хотела провернуть небольшую шалость, и он согласился. Неизвестно, откуда она узнала о старинном ритуале испытания змеей, но эта их затея доставила ему немало веселья. По крайней мере, стоило видеть лица Сальваторе, когда она опустилась в кишащую ядовитыми змеями яму и объявила о том, что ее не касался никто, кроме Деймона и этих змей.

 Выражение лица Деймона — как и его предсмертные всхлипы — Клаус до сих хранит в памяти, перебирает их иногда, как редкие жемчужины на ожерелье жизни. Воспоминания служат ему напоминанием о том, что, опьянев от своей победы, он недооценил своего врага, который выждал и нанес ему непоправимый удар годами позже. — Не говори мне, что это был кто-то из оборотней? — Кэролайн стискивает свои пальчики, не понимая, почему же эта история становится так важна для нее, что она жадно вслушивается в каждую деталь и пытается составить мозаику из разных осколков, то и дело раня свое сердце. Клаус просто кивает и опустошает свой бокал. — Король змей был щедр, несмотря на свою жестокость. Он убил члена стаи, но даровал им возможность не зависеть от полной луны. Преимущество перед другими волчьими стаями. Но он не подумал о том, что у оборотня, которому он вырвал хребет, могла быть семья… Мог быть брат, решивший отомстить за смерть того, кого он по ошибке считал героем. Кэролайн молчит некоторое время, а потом робко спрашивает: — Как ты думаешь… Мог ли Король змей жалеть о том, что он встретил своего соулмейта? Если бы не она и будь вся эта история настолько правдивой, он бы до сих пор был все таким же могущественным, разве нет? Голосок ее чуть дрожит, словно ей страшно услышать подтверждение своим словам, а сердечко бьется почти как у кролика, так что Клаус придвигается к ней ближе.
 — Думаю, что века научили его тому, что, если не с кем разделить свое королевство и могущество, все это ни черта не стоит. Вечность, в конце концов, может быть одинокой. Кэролайн молчит, вновь о чем-то раздумывая, а потом запрокидывает голову наверх, вглядывается в небо над внутренним двором. Змееносец этой ночью сияет особенно ярко, и звездный свет находит отражение в глазах Кэролайн. — Я хочу, чтобы эта история закончилась хорошо, — наконец шепчет она. В ней что-то томится, вызывает непонятную тоску, что снедает ее изнутри, и Кэролайн хочется освободиться от этих пугающих, непонятных эмоций. Она откидывает голову на мягкую спинку и оборачивается к Клаусу, который оказывается слишком близко — настолько, что она видит собственное отражение в его глазах. Кэролайн не краснеет и не смущается, чувствуя внезапный прилив озорства, и кладет руку на его грудь, запутывается тонкими пальцами в его амулетах. — Можешь мне пообещать, что все будет хорошо? — спрашивает Кэролайн, и Клаус проводит грубыми пальцами по ее щеке, заставляя ее чуть улыбнуться от легкой щекотки. — Только если ты мне доверишься, sweetheart. Кэролайн не раздумывает над его предложением, лишь усмехается и прикасается своим лбом к его. — Я доверяю тебе, Клаус, — словно заклинание шепчет она, и сердце его пропускает удар. Кэролайн же озорно улыбается, но улыбка эта исчезает, когда он запускает пальцы в ее волосы и целует. И от поцелуев этих сердце ее ноет болезненно и сладко.