Прочь из моей головы – Наугад в темноту, c середины концерта Сквозь толпу, сквозь охрану, сквозь двери, сквозь парк Чтоб чуть-чуть постоять над водой на мосту. ♫ Сплин – Прочь из моей головы
Я не мог сидеть спокойно ни минуты, мне казалось, что, если я перестану суетиться, то и самолёт замедлит свой полёт, потому что Вселенная не будет ощущать, насколько важно мне поговорить с доктором Леншерром как можно скорее. Я написал агенту МакТаггерт смс и на электронную почту, но не был уверен, что она прочитает. Я не позвонил. Я сказал себе, что не сделал этого, потому что она заранее предупредила: там, где она сейчас, нет сотовой связи, но я не мог обмануть себя по поводу настоящих причин, хоть и пытался. Я боялся, что она скажет ждать завтрашнего самолёта, а не нестись в «Райкерс» прямо сейчас, хотя я был готов лететь сам, если бы у меня были крылья для этого. Но это было не самым страшным. Я пытался отогнать эту мысль, потому что она приводила меня в ужас — прежде всего потому, что я не понимал, что мной движет и почему. Я пытался не думать об этом. Я пытался отвлечься, вернувшись к делу и безуспешно стараясь встроить новый кусочек паззла, не зная, к чему он подходит лучше. Я не чувствовал холода и не замечал взглядов, которые бросали на меня другие пассажиры — даже заботливо принесённое стюардессой полотенце не спасало ни мою одежду, ни сидение. Что бы я ни делал, где-то в висках настойчиво пульсировало странное прозрение, которого я боялся. Я хотел увидеть доктора Леншерра. Я не хотел себе в этом признаваться. И я торопился, потому что…* * *
…всё время казалось, что надо спешить, что что-то страшное может вот-вот случиться. Чарльз помнил путь до «Райкерс» очень смутно, все события с момента нахождения улики смешались в один размазанный по шкале времени эпизод, который не имел никакого значения. Лишь один раз Ксавье вынырнул из небытия своей задумчивости, спохватившись, что мог забыть своё удостоверение — но нет, оно было при нём, и Чарльз выдохнул, откидываясь на заднем сидении автомобиля на спинку. Дождь лил и здесь, казалось, весь мир промокает в эти дни насквозь, и Чарльз, так и не успев высохнуть полностью, снова оказался в мокрой одежде, но уже этого даже не почувствовал. Он влетел в здание тюрьмы, стараясь сохранять спокойствие, но, чем ближе он был к доктору Леншерру, тем сложнее было держать себя в руках. Чарльз вдруг ощутил себя маленьким ребёнком, которому дали сложную задачку — и он спешил похвастать первыми успехами. Доктора Шоу, к счастью, не было на месте, но это не стало проблемой: на посту всё ещё был Пётр, которому было достаточно удостоверения, чтобы, напомнив ещё раз правила, пропустить молодого человека. Возможно, будь Ксавье чуть менее сосредоточенным на том, как правильно начать разговор, он бы заметил странный взгляд охранника, которым тот его одарил, но этого не случилось. В этом взгляде было всё: любопытство, сочувствие, даже симпатия, но больше всего — понимание. Пётр вдруг понял, почему Леншерр (хоть это и не смогли доказать) отправил Пиро на тот свет. Пожалуй, за эти глаза, особенно когда они горят таким живым светом, можно было бы прикончить кого угодно. — Доктор Леншерр... Громко сдвинувшийся ящик, через который заключённому передавали еду, заставил Чарльза умолкнуть и замереть, едва он оказался напротив камеры доктора. Ксавье уставился на него машинально, на этот прямоугольник, торчащий из стены — и почти сразу перевёл взгляд на мужчину. — Он чистый, маленькая прихоть, одна из немногих, что мне здесь разрешают: я получаю чистый комбинезон каждые два дня, — доктор улыбнулся уголками губ, кажется, вид молодого человека его забавлял. — Этот выдали сегодня утром, я не успел переодеться, вам будет великоват, но зато он сухой. Вы же не хотите попасть в больницу и оставить дело нераскрытым, мистер Ксавье? Сглотнув, Чарльз приблизился к ящику, заглядывая в него с некоторой опаской. Он подсознательно боялся, что, стоит ему опустить туда руку, как Леншерр рванёт его на себя, отрубая кисть острым краем, но нет — агент вытащил серый комбинезон спокойно, бросая рюкзак на полу и быстрым шагом возвращаясь к Петру. Надзиратель не был в восторге от того, что молодой человек нарушил правила, но не мог не признать, что одежда Чарльза идеально подходит для того, чтобы подхватить пневмонию, например, так что, осмотрев комбинезон на два раза, разрешил в него переодеться. Ксавье не был стеснительным, но он не хотел раздеваться перед другими заключёнными и... перед доктором. Было что-то очень стыдное в этом, и Чарльз почти покраснел, представив, что доктор Леншерр может увидеть его без одежды. Он позволил Петру забрать свою одежду, и охранник своими огромными ручищами выжал её едва не досуха, помогая Чарльзу развесить всё поближе к обогревателю. Чарльз вернулся к камере доктора, чувствуя себя странно в его комбинезоне, явно не подходившем по росту, и, хотя Ксавье точно знал, что в тюрьмах такие вещи стирают с самыми дешёвыми, а от того мощными порошками, ему упорно казалось, что он чувствует странный аромат. Аромат доктора Леншерра. Молодой человек встряхнул головой, отгоняя от себя очередное наваждение — и опустился прямо на пол; стул, на котором он сидел в прошлый раз, был занят стареньким телевизором, с экрана которого мужчина в странном одеянии что-то вещал, потрясывая в воздухе книжицей. — Проповедник, — Эрик чуть усмехнулся, проследив за взглядом юноши. — Поставили после смерти Джона. Считают, что я виноват в случившемся. — А это не так? — Чарльз убрал мокрые волосы с лица, зачёсывая их пальцами и залезая в рюкзак после этого. — Его сгубило собственное невежество, не более того. Мужчина пожал плечами и тоже сел на пол, копируя позу собеседника; теперь они сидели точно друг напротив друга, в одинаковых комбинезонах, и Ксавье невольно вздрогнул: на секунду ему показалось, что нет никакой стеклянной стены между ними, только зеркало, в которое он смотрится, и этот лёгкий всплеск безумия заставил его ущипнуть себя за руку до боли. Доктор Леншерр оставался неподвижным, только холодные серые глаза внимательно следили за тем, что делает его гость, и Чарльз поспешил вытащить из рюкзака дневник, спрятанный в полиэтиленовый пакет. — Элизабет Брэддок была вашей пациенткой, — Ксавье развернул свою находку, укладывая потрёпанную книжицу с выцветшими листами, исписанными неровным почерком, перед собой на пол. — Её к вам направили после того, как она обвинила своего мужа в похищении, она выдумала свою историю и сама в неё поверила. Когда обман раскрылся, все перестали серьёзно относиться к её словам, что бы она ни говорила, и... — Вы бы хотели сделать татуировку, Чарльз? — Леншерр перебил его, не отрывая взгляда от лица, усыпанного веснушкам. — Я... — Чарльз запнулся, сбитый с толку вопросом, но быстро взял себя в руки. — Да, хотел бы. — Какую и где? — мужчина склонил голову набок, и Ксавье вдруг понял, что его не спросили, есть ли у него татуировка: доктор точно знал, что нет. — Не знаю, наверное, цветок ириса, — Чарльз чуть пожал плечами, ирисы напоминали ему об одном старом друге, и когда-то у него была навязчивая идея сделать татуировку с этим цветком. — На левую лопатку. — Вижу, вы расстались с этой идеей. А сейчас? Чем бы вы украсили своё тело? Ксавье не хотел думать о том, какие фантазии посещают доктора в его камере, если он задаёт такие вопросы. Были ли татуировки у его жертв? Сохранял ли он заботливо лоскутки с этими рисунками на память или, наоборот, срезал их первым делом и уничтожал без капли пощады? Чарльз шумно вдохнул и медленно выдохнул, взгляд его упёрся в дневник Элизабет, и вместе с этим пришло понимание того, что один он в этом деле не разберётся. — Розу ветров, — молодой человек посмотрел на доктора Леншерра, на этот раз не вздрагивая от его немигающего взора. — На левое запястье. Не очень большую и без указаний сторон света. — Почему? — Хочу сам выбирать своё направление. Мужчина улыбнулся, он продолжал смотреть прямо на Чарльза, но начал расстёгивать манжет, закатывая рукав и оголяя левое предплечье. Ксавье замер, забыв, как дышать, он не мог оторвать взгляда от руки доктора, на которой постепенно, по мере поднятия серой ткани, появлялся красный дракон, обвивающий её тугими кольцами. Крылья занимали больше места, чем любая другая часть тела, распахнутые в атаке; голова мифического животного покоилась на тыльной стороне ладони мужчины, и Чарльз вдруг понял, что никогда её не видел, потому что собеседник всегда стоял, чуть развернув к нему ладони. Эрик посмотрел на дракона и, с улыбкой, на Чарльза. — Почему-то мне кажется, что ему бы понравилась ваша роза ветров, Чарльз, — Леншерр опустил рукав, скрывая своего «питомца». — Ему тоже не нужны указания, куда лететь. По крайней мере, от посторонних. Я смотрю, вы побывали в доме Элизабет, — он продолжил разговор о деле, как будто не было этого отступления про татуировки. — Из-за этого ваша одежда промокла? Вы шли туда пешком? — Ехал на такси, — Чарльз покачал головой. — Дверь не поддалась, как и окна, можно было пролезть только через подвал. Он оказался затоплен. — И вы решили искупаться? — А был выбор? — Ксавье неопределённо пожал плечами. — Единственная зацепка. — И что же вы там нашли, Чарльз? — наконец, Эрик посмотрел на вещь, которую молодой человек принёс с собой. — Дневник миссис Брэддок, — Чарльз раскрыл его, листая до нужного места. — Неудивительно, что никто не стал искать что-то в её вещах... Стоило ей оказаться в статусе сумасшедшей, все её слова потеряли силу. Зачем тогда обращать внимание на такие мелочи, как личный дневник сумасшедшей, верно? Он поднял голову и прикусил язык, встречаясь взглядами со стальными глазами доктора. Того, казалось, меньше всего на свете интересует какой-то там Оскопитель, какая-то там Брэддок... Казалось, его интересует только один человек — тот, который сейчас перед ним, и Чарльз поймал себя на том, что это самое «верно?», прибавленным после предположения, перенял из речи Леншерра. — Она была учительницей, до всех этих событий, — не дождавшись ответа, агент продолжил. — Дневник начат давно, и здесь есть записи в том числе о работе в школе. Она пишет про мальчика... одного из своих учеников, конечно, не называя имени, пишет, что он её очень сильно пугал. «Молчаливый, задумчивый, с тяжёлым, вселяющим ужас взглядом», — Чарльз начал читать, подхватив дневник с пола, в тусклом свете приходилось вглядываться в выцветшие от времени чернила. — «Когда он смотрел на меня, мне казалось, он хочет меня убить. Меня и всех здесь. Он был жестоким. Маленьким, ниже других мальчиков, и жестоким — расправлялся с обидчиками изощрённо, не жалея, я так надеялась, что его переведут, когда один из детей на уроке физкультуры потерял глаз в драке с ним... Но уволили учителя, который был с ними, вот и всё. Боюсь, если оставить ребёнка с ним наедине, мы найдём труп — поэтому я никогда не задерживаю его после занятий, в толпе больше вероятность того, что ему окажут сопротивление. И я не хочу, чтобы он что-то затевал против меня...» — Ксавье прервался, шумно выдыхая. — Она пишет о нём, да? Об Оскопителе? Иначе бы вы не отправили меня искать её, её историю, её «сказку»… — Вы не сделали татуировку, потому что вам в жизни бы не разрешили такое родители, верно? — доктор перебил Чарльза, всё так же внимательно на него смотря. — Потому что вы всегда были хорошим мальчиком? Почему вы ушли из дома, Чарльз? Молодой человек даже слегка подавился воздухом от неожиданности, он всё ещё не мог привыкнуть к тому, что свои вопросы Леншерр вворачивал в полотно разговора совершенно неожиданно, так что никогда нельзя было предугадать, продолжат они обсуждать дело или же Чарльзу в очередной раз придётся вытаскивать что-то из глубин своей памяти. — Доктор, я не думаю, что... — Один из моих пациентов был крайне несговорчивым малым, — доктор совсем чуть-чуть опустил веки, вспоминая. — Он страдал прелюбопытным расстройством и мог бы стать очень интересным случаем, но не хотел идти на контакт, не позволяя себе помочь. Зато всё время донимал меня вопросами о моей личной жизни, как будто совершенно не верил в психиатрию. — Что с ним случилось? — голос немного сел, Чарльзу показалось, что он уже знал ответ. — Я запёк его сердце с картофелем под восхитительной сырной шапкой, — Леншерр улыбнулся и как будто даже провёл кончиком языка по узким губам. — Это было безумно вкусно. «Это было просто безумно», — вопил внутренний голос, и он же требовал немедленно бежать отсюда, бежать без оглядки и никогда не возвращаться. Чарльз вдруг совершенно чётко осознал, что его собеседник вполне может мечтать о том, чтобы отведать и его сердце тоже, но это было не так уж важно, хоть и пугало до мороза по коже. Пока что всё было предельно ясно: откровение за помощь. Немного личного из самых дальних сундуков в душе Ксавье в обмен на информацию, которую мог предоставить только Леншерр. Они оба знали, что пытать его бесполезно, они оба знали, что никому, кроме Чарльза, Магнето ничего не скажет. Сам Чарльз никак не мог понять, почему именно он, почему доктор согласился с ним говорить, почему решил помогать... Это оставалось загадкой для него, такой же большой, как и личность Оскопителя. Только вот от второго вопроса зависели жизни других людей — и стоило всё время держать это в голове. — Они видели меня юристом. Экономистом. Управленцем, — он говорил негромко, глядя куда-то на руки мужчины, кажется, дракон всё ещё гипнотизировал его, хотя Эрик закрыл ладонью рисунок на коже. — Кем угодно из «правильных» профессий, которые помогают заработать. У них были связи везде, а я не хотел быть им обязанным. Я любил их, но я хотел своей жизни, которой у меня не было. Они не приняли мой выбор. — Скажите, Чарльз, — Леншерр даже немного подался вперёд. — Вас шантажировали с помощью сестры? Ставили её в пример? Давили психологически, говоря, что она лучше, несмотря на то, что она приёмная, хотя это никогда не произносилось вслух? — Да, — от осведомлённости доктора Чарльз вздрогнул, но решил не подавать виду, понимая, что у него и так нет козырей в рукавах — в отличие от Леншерра. — Когда я сказал, что пойду на психологию и после буду готовиться к поступлению в Академию, они без конца повторяли, что Рейвен умница и выбрала верное направление, она тогда заканчивала юридический колледж и собиралась продолжить получать образование в этой сфере в университете. Потом меня обвинили в том, что это я сбил её с пути, заразил дурным примером, когда она после получения диплома бакалавра отправилась в Академию тоже. — Но вас это не сломило? Не заставило вернуться под родительское крылышко? Вы уже чётко поняли, что вы, Чарльз, лишь ещё один проект успешной бизнес-четы, и они очень огорчены, что он пошёл не по плану? — Я хочу верить, что это не так, — Ксавье вскинул взгляд и сдвинул брови, в голосе его появились жёсткие нотки. — И верю в это. — Вы далеко не такой безобидный, каким кажетесь, — мужчина снова показал свои острые, словно акульи зубы в улыбке. — У вас очень мило вьются волосы, Чарльз, почти как у ребёнка. Глаза голубые, как небо, которого я не видел уже семь лет, но я отлично помню его цвет. Веснушки по всему лицу, вас поцеловало солнце — и не раз. Губы алые, словно спелые яблоки, налившиеся соком, и не говорите, что вам никогда не делали комплиментов по этому поводу. Вы само очарование, — Эрик чуть прищурился, склоняя голову набок. — И прячете за этим очарованием пытливый ум, как будто боитесь, что кто-то догадается, что вы умнее, чем он. Пытливый ум и пылкое сердце. И огромное, огромное желание показать себя, — он помолчал немного, перестав улыбаться, хотя в стальных глазах мелькнуло странное выражение: он заметил едва-едва проявившийся румянец на щеках юноши. — Элизабет была бедной девочкой, которая слишком сильно любила сказки. Мы говорили с ней достаточно долго, она рассказывала мне миллион историй, каждый день — что-то новое, и нельзя было отличить ложь от правды. Она сама не отличала. Верила абсолютно во всё, что говорила, и в Калибана, и в отравленную еду в столовой, и в пустые капсулы, которые выдают за лекарство... Она не была опасной, разве что для себя самой, но одна из историй запомнилась мне очень хорошо. Про мальчика, за миловидной внешностью которого скрывалась жестокость — причём исключительно к людям, животных он не трогал. — Она была учительницей Оскопителя, верно? — Ксавье хмурился, соображая. — Если мы проверим всех её учеников... — Неправильно, Чарльз, вы идёте не в ту сторону. В дневнике нет дат, — Эрик кивнул на книжицу в руках молодого человека, и Чарльз поймал себя на мысли, что доктор наверняка видел эти записи. — Вы потеряете кучу времени, пытаясь отыскать имена всех, кто побывал на уроках одной учительницы, пусть это и будет лишь одна школа. — Но как же... — Вам нравится мисс МакТаггерт? — Леншерр снова перебил, и на этот раз от его взгляда стало почти что жутко, но Чарльз справился с собой. — Она отличный агент, доктор, — Ксавье вопросительно вскинул брови. — Для меня честь работать под её началом. — Я спрашиваю, нравится ли она вам как женщина, Чарльз? Ксавье растерялся, на этот раз застигнутый вопросом врасплох. Он никогда не задумывался над этим, он себе даже представить не мог нечто подобное — во многом из-за бесконечного уважения к агенту МакТаггерт, так что доктор совершенно сбил его с толку. К тому же, тема снова всплыла внезапно, как будто они не обсуждали только что пациентку Леншерра. — Вы так хотите выслужиться, — мужчина продолжил, и его голос забирался под кожу. — Доказать ей, что она не зря обратила на вас внимание. Как будто перед мамочкой, чтобы вас похвалили, чтобы вас убаюкали и приласкали, только вот её внимание к вам совсем не материнское, Чарльз, — доктор усмехнулся уголком губ. — Бумажная волокита заставляет мужчин тупеть быстрее, чем женщин, они гораздо более приспособлены к тому, чтобы переключаться и держать себя в тонусе. Вокруг неё одни идиоты, а тут вы — молодой, красивый, — Эрик сделал небольшую паузу, понижая голос, — умный. Женщин возбуждает ум, Чарльз, гораздо больше, чем большое достоинство в штанах. Вы можете проникнуть внутрь её тела, но только если вы проникли в мысли женщины, тогда у вас действительно есть шанс доставить ей удовольствие. — Я не считаю приличным обсуждать мисс МакТаггерт, — Чарльз резко выпрямился, чуть вздёрнув подбородок, но Леншерру не составило труда даже в тусклом свете разглядеть румянец, который теперь проступил совершенно явно. — И подобные темы. — А зря, ведь это прямая дорога к нашему убийце, — доктор наклонил голову вперёд, смотря немного исподлобья. — Кого надо искать, Чарльз, если мальчик отличался жестокостью, которую замечали даже учителя? Ксавье не мог отвести взгляд, ему давали подсказку, хорошую, ценную подсказку, которую можно будет использовать для раскрытия дела — и мозг заработал с утроенной силой. Надо понять, о чём говорит Леншерр. Он играл, и ему хотелось играть с умным партнёром, ему хотелось вести Чарльза, как ведут ребёнка за руку, чтобы он запомнил верную дорогу, чтобы он знал, куда ему двигаться. Ксавье смотрел в серые глаза и думал, думал, думал, ему казалось, что он думает бесконечно долго. Он замёрз, был голоден и очень устал, он не спал нормально уже два дня, но разум требовал продолжать действовать, и Чарльз перебирал варианты, словно кости перед тем, как бросить их на стол, боясь, что вот-вот человек напротив разочарованно вдохнёт и отвернётся. — Надо искать тех детей, — он заговорил неожиданно даже для себя, голос звучал как будто отдельно от тела, — которые состояли на учёте в полиции. — Умница, — доктор улыбнулся, но взгляд его остался серьёзным. — И если он жесток по отношению к другим детям... — ...значит, жестокость идёт из дома, — Чарльз распахнул глаза сильнее. — Его мучили дома, он вымещал это в школе — и пронёс травму во взрослую жизнь, где она приобрела неконтролируемые масштабы! — Думаю, вам пора бежать писать отчёт, — Леншерр поднялся, и молодой человек тоже встал с пола. — Не забудьте принять горячую ванну и выпить чаю с лимоном, Чарльз, вам совершенно нельзя простужаться. — Спасибо. Чарльз по большей части благодарил за помощь в деле, но выглядело это так, словно он оценивал и заботу психопата, которая вызывала лёгкий ужас, который, впрочем, не успел оформиться — мыслями Ксавье был уже в Академии, где ему предстояло подать запрос на поиск всех учеников школы, в которой работала Брэддок, тех самых, что состояли на учёте в полиции. Предстояло обдумать временные рамки, но это потом, всё потом, сейчас надо связаться с мисс МакТаггерт и всё ей рассказать... Ксавье переодевался на автомате, но не забыл попрощаться с Петром, который бдительно проследил за тем, чтобы Чарльз не оставил ничего из одежды. Он бы предпочёл не рассказывать доктору Шоу о визите агента, если тот сам не спросит, и улики были не нужны. Когда за Чарльзом закрылась дверь, охранник перекинул комбинезон через руку, собираясь закинуть его в ящик для прачечной, но для начала решил сделать телевизор в коридоре погромче. — Простите, док, но это приказ, — он кинул короткий взгляд на Леншерра. — Это комбинезон, в котором сидел мистер Ксавье? — Эрик подошёл поближе к стеклу. — Да, собираюсь закинуть к грязному тряпью, вам принесут свеженький, — Пётр развернулся было, но голос, вкрадчивый и максимально вежливый, заставил его замереть. — Не стоит, — доктор Леншерр улыбнулся уголками губ. — Прошу, оставьте его мне, я буду рад немного продлить присутствие мистера Ксавье. Пётр медленно повернул голову и пересёкся взглядами с доктором. Даже если бы он решил не отдавать комбинезон, ему бы пришлось — и он понял это по выражению серо-стальных глаз; охранник подошёл к ящику и, обыскав карманы ещё раз, опустил туда одежду, едва заметно хмурясь. Кажется, теперь он будет следить за Чарльзом во время его визитов ещё пристальнее. Нет, дело было не в том, что Пётр ему не доверял. Пётр за него боялся.