C'est le malaise du moment L'epidemie qui s'etend La fete est finie on descend Les pensees qui glacent la raison Paupieres baissees, visage gris Surgissent les fantomes de notre lit On ouvre le loquet de la grille Du taudis qu'on appelle maison Protect me from what I want Protect me from what I want Protect me from what I want Protect me Protect me Protege-moi, protege-moi ♫ Placebo - Protege-Moi
Ужин я всё-таки оставил вне своего тела, правда, уже в уборной самолёта на огромной высоте. Желудок просто вдруг решил, что ему не нравится быть наполненным чем-либо, даже если это какие-то крохи — и отправил меня брести по проходу, спотыкаясь о собственные ноги и хватаясь за спинки кресел. Мысль, которая не давала мне отключиться, меня даже забавляла: я уговаривал себя быть внимательнее и не вцепиться никому в волосы, вряд ли бы это кто-то оценил. Плюхнувшись на своё место после этого не самого приятного похода, я едва не ушёл в забытье, снова подумав о том, кем меня считает доктор Леншерр, к которому я так резво сорвался. Конечно, причин для спешки у меня было несколько, и основную я уже описал в письме для мисс МакТаггерт, которое отправил, как и сказал, уже в полёте. Меня спасёт разве что чудо, которым станет её терпение: для человека такого уровня сложно не догадаться, из-за чего подчинённый вдруг лезет вперёд до приказа. Хорошие агенты так не делают, хорошие агенты приказы выполняют. А ещё хорошие агенты не хоронят по двенадцать человек за несколько месяцев. Об этом я тоже отлично помнил. И я не хотел хоронить Уоррена. Я понимал, что ни один из трупов не на моей совести: Армандо похитили, когда меня только подключили к делу, и я никак не мог повлиять на его судьбу, но от этого легче не становилось. Вряд ли бы меня кто-то обвинил в смерти Уортингтона, но… Но дело было не в том, кто и в чём меня может обвинить, а в том, что мне было необходимо спасти его. Необходимо так, что я не представлял себе другого исхода, кроме как спасение этого мальчика, которого наверняка сейчас мучают. Оскопитель… Эта тварь, нет, я не мог называть его человеком, в одной комнате мучает молодых людей, измываясь и убивая после, а в другой разводит бабочек. Белоснежные Аполлоны, редкие и красивые, должно быть, порхают по какому-нибудь огромному аквариуму — в тесноте и неволе, ради прихоти какого-то психопата. Кулаки сжались сами собой, и мысль о лицемерии убийцы окончательно меня отрезвила. Я попросил у стюардессы чашку кофе и достал свой блокнот, чтобы обновить все записи, составить список условий на одном листе, которые помогут мне найти этого психа. Я надеялся на терпеливость агента МакТаггерт и на её… непроницательность. Пусть моё желание спасти жертву останется для неё единственной причиной, по которой нужно срываться едва не в ночь, чтобы лететь на очередную встречу с каннибалом, рискуя быть раскрытым. Если Шоу увидит меня там — меня и близко не подпустят к Леншерру, теперь я понимаю, что он ни за что не поделится своей славой, только вот она может оказаться печальной, если я не найду способ пробраться к доктору. Да, пусть мисс МакТаггерт думает, что я тороплюсь исключительно поэтому. Я и себя пытался убедить в этом. Но получалось только…* * *
…осмотреться, что Чарльз и делал пока что. Он вышел из такси, привычно держа рюкзак на одном плече, и уставился на большое офисное здание, в котором, по его сведениям, держали пока что доктора Леншерра. Его дальнейшая судьба целиком и полностью зависела оттого, поймают Оскопителя или нет, Чарльз был уверен, что сенатор сдержит своё слово, только вот Ксавье точно знал, что с той информацией, которую им дал Леншерр, им ничего не светит. Ксавье вдохнул, выдохнул, вдохнул, выдохнул и… попятился чуть в сторону, скрываясь за широким фонарным столбом — из здания вдруг появился доктор Шоу с толпой журналистов вокруг, они все о чём-то его спрашивали, снимали, фотографировали. Психотерапевт делал вид, что очень спешит, хотя было заметно, что такое внимание доставляет ему бесконечное удовольствие. Он спустился по лестнице и двинулся было в сторону, но всё-таки остановился, делясь «эксклюзивными подробностями», и Чарльз воспользовался моментом, проскользнув мимо. Он взлетел по ступенькам, практически их не ощущая под ногами, молясь, чтобы Шоу не пришла в голову идея обернуться. Почему-то Ксавье был уверен, что этот человек узнает его и по краю куртки, так что нужно было спешить. Чарльз проник в здание без особых проблем, а вот с тем, чтобы добраться до доктора Леншерра… Он увидел стол, за которым сидело несколько сотрудников охраны, и в тот же момент ощутил острую нехватку Петра, который пропустил бы его к Леншерру без лишних вопросов. Да, надзиратель в «Райкерс» был в разы умнее, чем казалось на первый взгляд, и Чарльз был уверен, что Шоу его сильно недооценивал. Впрочем, может, это и к лучшему, меньше внимания к его персоне — меньше вопросов. Молодой человек ещё раз вдохнул-выдохнул и решительно двинулся в сторону стола. — Доброй ночи, — он чуть улыбнулся, сразу показывая своё удостоверение. — Я к доктору Леншерру по делу. — С какой целью? — мужчина за столом кинул короткий взгляд на имя и тут же уставился на Чарльза. — Доктор Шоу направил меня побеседовать с доктором Леншерром для составления психологического портрета Оскопителя, — Ксавье проговорил это спокойно, не поведя и бровью, но понимания на лице сотрудника службы безопасности не встретил. — Я у мистера Шоу вроде как на подхвате, стажируюсь. Специализируюсь на психологии, поэтому сейчас такое задание — на случай, если убийца сменил имя и живёт под другим, чтобы мы могли найти его и другим способом, для этого необходим психологический портрет. — Хорошо, — мужчина всё ещё смотрел настороженно, должно быть, Чарльз всё-таки выглядел несколько младше своего возраста, но его уверенный тон и вовлечённый взгляд сделали своё дело. Взяв удостоверение, сотрудник быстро внёс данные в журнал и кивнул на лифт, сообщив, что доктор находится на третьем этаже. Чарльз улыбнулся, поблагодарив — и быстрым шагом направился к кнопке, надеясь, что Шоу вернётся ещё не скоро. Стоит ему увидеть имя Ксавье в списке посетителей — и всё пропало, хорошо, если его просто выставят, а не возьмут под стражу, хотя, с другой стороны, какие у них могут быть основания для задержания? Лифт, казалось, ехал бесконечно долго. Чарльз нервно сжимал лямку рюкзака, понимая, что он добился своего и сейчас увидится с доктором, но, как оказалось, сам он совершенно не был к этому готов. Он не знал, что говорить, он чувствовал, что должен попросить прощения, хоть разум и настаивал на том, что подобного обмана требовало дело — и ему не за что извиняться перед убийцей. Вот только Леншерр давно перестал быть для Чарльза просто убийцей, и от этого становилось сложнее. Двери лифта разошлись в стороны, выпуская его на третий этаж, холл которого превратился в тюрьму. Чарльз сглотнул, проходя мимо стола с двумя охранниками, которым тоже показал удостоверение — и двинулся в сторону гигантской клетки, возведённой прямо по центру. Он вынырнул из-за колонны и тут же замер, понимая, что его уже заметили. — Добрый вечер, Чарльз, — доктор Леншерр улыбнулся уголками губ. — Хотя, судя по всему, уже стоит желать доброй ночи. — Доброй ночи, — Ксавье подошёл ближе, выступая из тени на свет. — Хорошо выглядите, доктор. — Удивительно, как может преобразить человека простая прогулка по свежему воздуху, — Эрик улыбнулся чуть шире. — Правда, немного мешала маска, но это мелочи. А вот вы бледноваты. — Ничего страшного, немного перенервничал, — Чарльз обогнул заграждение, ещё немного приближаясь. — Вы их обманули, отправили по ложному следу. Они не найдут никакого Уэйя Виктиса, верно? — Почему же? — доктор тоже сделал шаг к решётке, даже не пытаясь скрыть того, как рад видеть своего собеседника, несмотря на его обман с переводом, и как ему приятно слышать перенятое «верно?» в конце предложений. — Vae Victis* — «горе побеждённым», — Ксавье почувствовал, что голос его слегка подводит. — Они никого не найдут. — И вы пришли спасти этого маленького ангелочка, Чарльз? — Леншерр подошёл к решётке вплотную, но не коснулся её, оставляя руки вытянутыми по швам. — Хотите, чтобы я помог вам найти Уоррена до того, как Оскопитель надругается над его белоснежными крылышками? — Пожалуйста, доктор, — Чарльз сглотнул и тоже шагнул вперёд, сокращая расстояние между ними до нескольких метров; он неотрывно смотрел в серые глаза человека, забравшегося в его мысли слишком глубоко. — Я должен его вытащить. — Что случилось, Чарльз? — Эрик склонил голову набок, и от этого, уже такого знакомого, почти родного движения по телу Ксавье прошла волна дрожи. — Что случилось в вашем доме тогда, много лет назад? Чарльз попятился, но не сделал больше двух шагов, заставляя себя остановиться. Прохладные пальцы ужаса коснулись его сердца, холод разошёлся по венам и артериям, сковывая движения, замораживая мысли, перехватывая дыхание. Он вдруг подумал, что сейчас выдохнет облачко морозного воздуха, но нет, ничего подобного, просто горло что-то сжало, делая выдох хриплым и сдавленным. Ксавье знал, что всё это отражается в его глазах, знал, что кровь отхлынула от лица, делая его белым — и веснушки, наверняка, проступили ещё сильнее, словно ожоги на бледной коже. Этот человек… Был в его голове, потому что Чарльз сам впустил его в свои мысли, пригласил, открыл дверь и даже, кажется, налил чашечку кофе, чтобы поболтать, например, за партией шахмат. Поболтать о том, почему он ушёл из дома или с кем у него был первый секс. Отличные темы для разговора. Он бы ещё раз по ним прошёлся, по ним — но не по этой. А выбора не было, доктор хотел знать, доктор хотел услышать и эту историю, и Чарльз должен был её рассказать, чтобы получить так необходимую ему помощь. — Что заставило вас увериться в том, что вы и ваши родители никогда не будете смотреть на этот мир одинаково? — Мне было двенадцать, — Ксавье слышал свой голос и даже чувствовал, как шевелятся его губы, но не мог осознать, что заговорил; он как будто слушал это со стороны, как будто не был причастен к происходящему. — У нас была кошка. Породистая, дорогая, другую родители бы не позволили завести. Весной того года она вернулась с одной из прогулок с дополнением… — Вы ухаживали за ней, Чарльз, верно? Кормили, покупали витамины, следили за ней всё то время, пока она вынашивала котят? — Эрик даже подался чуть вперёд, вслушиваясь жадно. — Да, — губы Чарльза дрогнули в попытке изобразить улыбку, но не вышло, — да, я окружил её заботой, потому что чувствовал, что должно произойти что-то особенное. Она родила семерых — маленьких, крохотных, и я полюбил каждого, едва увидев, хотя они были жутковаты на вид, особенно для ребёнка… — Что случилось, Чарльз? — доктор повторил свой вопрос тише, но всё так же уверенно. — Родители обещали их раздать или хотя бы пристроить в приют. Она начала кормить их. Она кормила их, а я — её, чтобы были силы. Но однажды ночью я проснулся от странного звука, — Ксавье всё это время смотрел в пол, вспоминая, и теперь глаза его забегали от картины, всплывшей в памяти, должно быть, невероятно ярко. — Я не мог понять, что я слышу, но ноги понесли меня в кухню. Я спускался по лестнице осторожно, боясь выдать себя… и тогда услышал этот звук чётко. Это был писк. Это пищали котята. — Вы пошли на него, верно? — Да, я пошёл на него, и понял, что звук действительно доносится с кухни, и прокрался к приоткрытой двери, за которой был свет, и заглянул туда, — Чарльз поднял взгляд от пола, впервые с момента начала рассказа, и Эрика поразило в самое сердце то, как блестели голубые глаза, кажется, полные слёз. — Наш садовник, мистер Нур, топил их в ведре. Одного за другим. Они пищали, и вдруг я различил отчаянное мяуканье — кошку заперли в кладовке, чтобы она не мешала. Я влетел туда, отталкивая мистера Нура, я начал вытаскивать их из воды, но было поздно, — одна-единственная слеза скатилась из уголка глаза, пробежала вдоль носа, скользнула по губам и потерялась где-то на подбородке. — Ни один не выжил. Двое ещё слабо пищали, пока я, прижимая их к себе, пытался добраться до кладовки, чтобы отдать матери, но замолкли, едва я справился с замком. Я не успел. — И теперь вы хотите спасти этого мальчика, чтобы попытаться забыть этот писк? Чтобы простить себя за то, что поверили родителям, которые просто поручили садовнику расправиться с ненужными хлопотами? Чтобы перестать просыпаться от кошмаров и слышать этот звук каждую ночь? — доктор взялся длинными пальцами за решётку на уровне плеч, едва не высовываясь за пределы клетки. — Да, — Чарльз кивнул, вдохнув рвано и судорожно, — думаю, да. Я должен его спасти. Я чувствую это. Громкие шаги и громкие же голоса заставили Ксавье резко обернуться. Едва не размахивая руками, к нему от лифта приближался Шоу с делегацией, и в его возмущённой речи легко различалось «кто его сюда пустил?!». Забыв обо всех опасностях, Чарльз подскочил к самой клетке, его дыхание участилось, а сердце, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди; доктора в прямом смысле опалило этим жаром, который было невозможно скрыть. — Пожалуйста, доктор, — Чарльз тоже схватился за решётку, оказываясь опасно близко. — Пожалуйста, помогите мне, скажите, кто он? Пожалуйста!.. — Уведите его отсюда! — Шоу был уже на подходе, а с ним и пара охранников, решительно направлявшихся к Ксавье. — Читайте дело, — папка каким-то магическим образом оказалась уже у Леншерра, и он передал её юноше, на какое-то мгновение касаясь пальцами левой, с головой дракона на тыльной стороне ладони, руки пальцев Чарльза, погладив их подушечками мягко и мимолётно, и по телу обоих как будто прошёл электрический разряд. — Там всё есть, Чарльз, всё, что вам нужно. — Пора смириться, мистер Ксавье, что вы проиграли, — голос тюремного психотерапевта заговорил в самом его ухе, но Чарльз даже не обратил на это внимание, прижимая папку к груди обеими руками и даже позволяя взять себя за плечи с двух сторон. Он смотрел на доктора Леншерра всё то время, пока его вели к лифту, оборачивался постоянно — и каждый раз встречал взгляд серо-стальных глаз. Магнето остался стоять на месте и абсолютно игнорировал Шоу, который что-то ему высказывал. Эрик смотрел на Чарльза, провожая его до самой кабины, и его губы дрогнули в улыбке, когда даже там Ксавье глянул на него, повернувшись. Папка была у него в руках, и Леншерр всерьёз опасался того, что она вспыхнет, прижатая к телу молодого человека. Такое горячее сердце, большое и горячее, способное согреть всех вокруг. Эрик знал, что Чарльз найдёт Оскопителя. Эрик надеялся, что маленькие новорождённые котята, которых топят, перестанут пищать в голове его светлячка.