Cause I know what it's like to test fate Have my shoulders pressed with that weight Still I stood strong in spite of that hate The night gets darkest right before dawn What don't kill you makes you more strong What I've been waiting for so long ♫ Linkin Park – A Light That Never Comes
— Местный герой? — полный мужчина в очках в чёрной оправе и в дорогущем костюме пожал Чарльзу руку, чуть наклонившись. — Скорее местный везунчик, — Ксавье улыбнулся, пытаясь привстать из своего кресла, но ладонь агента МакТаггерт легла на плечо, не позволяя. — Везёт сильнейшим, — мужчина улыбнулся, кинув короткий взгляд на Мойру. — Он большой молодец. Что говорят врачи? — Ещё две недели восстановления — и обещают поставить на ноги, — Чарльз ощутил, как сжались на его плече пальцы. — Кое-где нам всем действительно повезло. — Прошу прощения, мне надо ещё раз перечитывать основные моменты, чтобы подготовиться к выступлению. Ксавье повторил, что ему приятно познакомиться — и поспешил откланяться, быстро перебирая пальцами колёса инвалидного кресла. В основном его везде возили, то Хэнк, то Рейвен, но Чарльз и сам уже приноровился; лежать было просто невыносимо скучно, ходить ему запретили, чтобы всё зажило как надо и, по-хорошему, не стоило двигаться вообще, но Ксавье не мог, к тому же, конец года оказался ближе, чем думалось.* * *
Он сдавал экзамены наравне со всеми, начав подготовку ровно в тот момент, как врачи разрешили садиться и читать. Первое появление в Академии после захвата Оскопителя получилось триумфальным: Чарльз неплохо общался с большей частью курса, и ребята приходили навещать его, а когда, ещё на тот момент неловко и медленно, он вкатился в аудиторию, с трудом преодолев порог… Они зааплодировали. Ксавье замер, не решаясь проехать дальше, но перед ним тут же появился Саммерс, который сначала хлопнул его по плечу, а потом крепко обнял. — Если я буду звать тебя Гонщиком, ты сильно обидишься? — Алекс помог ему добраться до свободного места в первом ряду. — Есть варианты похуже: Колесо, Ортопед… — Заткнись, а? — Чарльз сделал вид, что сейчас ему врежет — с максимально серьёзным лицом. — Заткнись, а то я же могу морально скатиться и переехать тебе ноги. Случайно. Пойти по наклонной, так сказать… Дальше он ничего сказать не смог, начиная хохотать, и Саммерс, замерший было от подобного, тут же к нему присоединился, а вскоре смеялась вся аудитория. Им стало легче. Одно дело — слышать о трагедиях и убийствах, расследовать дела, где гибнут люди, ловить маньяков, и совсем другое — потерять того, кого ты знал. Они все провели вместе немало времени, поэтому история про Чарльза, которого пырнули в спину и оставили истекать кровью, про их Чарльза, спасшегося только каким-то чудом, потрясла многих. И вот он сам — вполне себе живой, ещё и шутящий… Да, стало легче. Дни пролетали со скоростью света, Рейвен пристально следила за режимом брата, не позволяя ему засиживаться допоздна. Чарльз параллельно с подготовкой к выпускным экзаменам писал большой отчёт, это задание ему дала мисс МакТаггерт. «Я могла бы сделать это сама, но вам нужна практика, Чарльз», — она улыбалась, смотря на его ошарашенное лицо. Да, они писали много отчётов на парах, и кто-то даже помогал настоящим агентам с их делами, но чтобы написать полный отчёт по делу от корки до корки… Это было очень важно. Важно и ответственно, и Чарльз работал над каждой страницей, проверяя и перепроверяя факты, собирая картину по кусочкам, стараясь при этом оставаться беспристрастным, но… Но кошмары ещё иногда возвращались. Ксавье уже перестал пить седативные и не собирался начинать снова, к тому же, образы уже довольно сильно ослабли, пугая меньше, но всё-таки заставляя просыпаться по ночам. Единственный человек в снах Чарльза, на которого не действовало ничего, приходил изредка, но занимал всё пространство сна, не выпуская из своих цепких объятий. Доктора Леншерра молодой человек видел так ясно и так хорошо, как будто он стоял прямо перед ним — и не мог проснуться, чтобы сказать себе, что это нереально. Голос Магнето звучал где-то рядом с ухом, напоминая про обещание вырезать крохотный кусочек из тела Чарльза, и от этого становилось дурно даже во сне. В дни после таких путешествий по миру Морфея сам Ксавье чувствовал себя чудовищно разбитым, но не позволял себе расклеиться. Они успели несколько раз увидеться с Уорреном — тот приходил в больницу к Чарльзу, первый раз вместе с отцом, второй раз один. Сенатор, обычно красноречивый и убедительный, с трудом смог сказать пару слов — и просто крепко сжал руку юноши, который вытащил его сына из ада едва не ценой собственной жизни. С Уортингтоном-младшим они поговорили наедине, и тот в какой-то момент не смог сдержать слёз, вспоминая тот жуткий день. «Я слышал ваш крик, — Уоррен держал ладонь Ксавье в своих, смотря в его бледное лицо и поражаясь тому, что Чарльзу хватает сил улыбаться и отвечать так мягко и успокаивающе. — Я думал, он убил вас… Я не знал, кто вы, но я верил, что вы пришли меня спасти, спасибо, спасибо…» «Я тоже думал, что он убил меня, — Чарльз слегка сжал пальцы молодого человека и снова улыбнулся. — Это было по-настоящему страшно. Хорошо, что всё хорошо закончилось». Он испытывал жгучий стыд за то, что там, в подвале, в какой-то момент едва не отступил, едва не начал умолять отпустить его. Чарльз рассказал об этом Рейвен — и получил подзатыльник сразу, не успев даже закончить фразу. Сестра была в этом вопросе категорична: кто угодно, по её мнению, подумал бы об этом, получив нож в поясницу и попав в руки психопата. Ксавье пытался убедить себя в том, что она права, получалось не очень хорошо, но он старался изо всех сил. Он думал о том, что смог спасти чью-то жизнь, думал о том, что, возможно, предотвратил смерти ещё многих — и это помогало совладать с внутренними демонами, пытающимися уничтожить его веру в себя. Пытающимися уничтожить его самого. Чарльз писал отчёт тщательно и подробно, каким-то внутренним чутьём понимая, что эти материалы могут пригодиться им однажды так же, как пригодилось дело доктора Леншерра, как пригодилась помощь его самого. С каждой страницей…* * *
…я понимал, что мой голос остаётся пугающе ровным, я постарался отключить все эмоции, чтобы не сорваться прилюдно. Я зачитывал отчёт целиком перед своим — выпускающимся — курсом, преподавательским составом и руководством Академии и ФБР, останавливаясь лишь для того, чтобы глотнуть воды или перевернуть страницу. Слева от меня, на огромном экране, менялись слайды, на которых были представлены материалы дела, фото жертв, карты, графики хода расследования… Я рассказывал о том, как мы действовали, шаг за шагом, подбирая улику за уликой. И, конечно, я рассказывал историю Оскопителя. Несчастный случай — вот что стало отправной точной в жизни Уильяма Страйкера. Нападение уличной собаки на семилетнего малыша по недогляду родителей закончилось реанимацией и неутешительным заключением хирурга: у мальчика никогда не будет детей и нормальной половой жизни, к сожалению, тоже. Они смогли сохранить часть органов, чтобы ребёнок мог справлять естественную нужду, но это всё, чем можно было помочь. Отец Уильяма был не из лучших людей этого мира. Бывший военный и охотник в настоящем, он любил выпить и посмотреть футбол, случалось, поднимал руку на жену, а детей воспитывал в строгости. Он не смог найти в себе силы для понимания и поддержки, поэтому его первенец как будто умер ровно в тот момент, когда врач сказал, что он не станет полноценным мужчиной. Всё внимание Страйкера-старшего было теперь отдано родившемуся совсем недавно второму сыну, на которого он возлагал большие надежды. Жизнь Уильяма превратилась в ад. Равнодушие отца сменялось жестокостью и насмешками, он бил сына за плохие отметки, не жалея сил и времени на «воспитание сопляка, который никогда не вырастет в мужчину». С годами Уильям поверил в свою ущербность, старательно культивируемую отцом, мать не находила в себе смелости заступиться за него, и боль, которую Страйкер-старший причинял своему ребёнку, перерастала в ненависть, которую Уильям выплёскивал на окружающих. Он ненавидел отца. Ненавидел и любил, он мечтал заслужить его уважение, мечтал получить его признание. С годами старший Страйкер пил всё больше — и в конце концов жена сбежала от него, едва младшему сыну исполнилось пятнадцать. Должно быть, в этот момент она решила, что её мальчики достаточно взрослые, чтобы постоять за себя — и в одну из безмолвных ночей просто исчезла, собрав вещи и оставив записку, в которой говорила, что любит их обоих. Уильям же не оставлял надежду заслужить любовь отца, поэтому после колледжа отправился служить — и даже успел повоевать где-то в странах Ближнего Востока. Он вернулся домой с жетонами на шее, наградой на груди и лёгкой контузией от грохнувшей рядом гранаты, о которой писал в своём дневнике, найденном нами в подвале, так: «Я лежал под какими-то деревьями, не в силах подняться, и думал о том, что сейчас кто-то придёт и застрелит меня. Лучше бы кто-то пришёл и застрелил меня, лучше, чем если очередной гранатой мне оторвёт ноги, и я буду умирать долго и медленно. Я думал об этом, когда на мои пальцы села бабочка, белая, словно лист бумаги, с красными и чёрными пятнами, так похожими на чернила. Она просто сидела на моих пальцах и была так прекрасна, что мне пришлось закрыть глаза и заставить себя встать. Я должен был узнать, как называется эта бабочка. Кажется, она спасла мне жизнь». Две натуры жили внутри Уильяма, вряд ли он их разделял, хотя наверняка задумывался об этом, мучаясь из-за несоответствия отцовским ожиданиям: одна из них любовалась бабочками и готова была вести дневник, вторая требовала быть мужественным и жестоким, потому что именно это любит в людях отец, именно таким должен быть его идеальный сын. И Уильям вернулся домой с руками, запачканными кровью, но уверенным в том, что это было необходимо — и столкнулся всё с тем же презрением со стороны отца, для которого ничего не изменилось, и младший сын, выбравший путь учёного и уже заканчивающий колледж с отличием, оставался большим мужчиной, чем старший, вернувшийся с войны. В конце концов, Страйкер-старший просто не проснулся утром, напившись пива перед телевизором в гостиной. Сердце остановилось. Уильям оплакивал его, но вместе с тем чувствовал какую-то пугающую, ужасную, мучительную незавершённость: он так и не смог убедить отца в том, что он достоин его любви. А потом… Спустя полгода в один из вечеров Джейсон пришёл домой поздно — и с девушкой. Они заперлись в родительской спальне, пока Уильям проверял своих Белоснежных Аполлонов, которых начал разводить после смерти отца, и, когда он поднимался из подвала, звуки, доносившиеся из запертой комнаты, как будто запустили какой-то механизм в его голове. Он понял, что ему нужно, чтобы отец им гордился. Не награды или достижения, нет, ему нужен был мужской орган, которого он лишился в детстве. Где же его взять? Самым верным решением Уильяму показалось самое очевидное — у другого человека. Он планировал это довольно долго, он даже не собирался убивать брата, но Джейсон так кричал, что пришлось его задушить. Отрезав ему член, Уильям столкнулся с другой проблемой: тот был маленьким и вялым, совсем не таким, какими выглядели органы у актёров в порно, которое Страйкер смотрел, чтобы понять, чего ему не хватает. Значит, нужен был возбуждённый вариант. То есть, новый образец. Так появился Оскопитель. Вторую жертву Уильям даже ласкал, пытаясь довести его до предоргазменного состояния — и у него это почти получилось, но в конечном итоге что-то пошло не так. Новый орган ему нравился, но не подходил идеально, так что нужно было провести ещё один эксперимент. Он начал подыскивать третьего «донора». Потом четвёртого. Потом решил, что ему нужна коллекция, так в список жертв попал Армандо — Оскопителю захотелось разнообразия. Все убийства, их планирование, процесс знакомства с жертвами, когда он держал их взаперти, описание самой кастрации — всё это было прописано в личном дневнике Страйкера. И, что поражало больше всего, это повествование соседствовало с безобидными записями относительно Белоснежных Аполлонов, особенностей их разведения и условий, которые нужны для жизни этих бабочек. Изумительно. Одна идея красной нитью проходила через все его записи: он станет по-настоящему сильным, таким, чтобы отец мог им гордиться, он превратится в настоящего мужчину, как гусеница, оборачиваясь коконом, превращается в прекрасную бабочку. Каждый орган он обрабатывал по изобретённой им самим технологии — и хранил в банках таким образом, чтобы они не теряли форму и не начинали гнить. У него были грандиозные планы, которые я озвучил в отчёте: в дневнике Страйкер писал, что хочет собрать коллекцию из тысячи экземпляров минимум. И да, он понимал, что его ищут, поэтому планировал после убийства Уоррена залечь на дно и, возможно, даже переехать. Мы успели только чудом. В тот самый момент, когда я стоял на кухне в доме Страйкера, мисс МакТаггерт мчалась на вертолёте в сопровождении группы спецназа, потому что таможенные записи, наконец, были получены — и да, в этом штате заказывали яйца и куколки Белого Аполлона. Мисс МакТаггерт пыталась до меня дозвониться, едва увидев адрес, но связь из-за грозы была слишком плохой, а когда сигнал, наконец, прошёл, я уже понял, что попал в логово маньяка. До Рейвен и Хэнка она не смогла дозвониться вовсе, так что… Так что доктор Леншерр действительно спас мне жизнь: они бы схватили Оскопителя, но от меня бы осталось только тело — и вряд ли целое. Мойра смотрела на меня из первого ряда, когда я дошёл до той части отчёта, где рассказывал о захвате убийцы. Она отредактировала мой вариант… полностью убрав из него доктора Леншерра. Сказала, что так будет лучше, что все, кому нужно знать о его присутствии там в тот день, знают, потому что это поможет его схватить, а вот широкому кругу слушателей лучше эту информацию не давать. Так что мне пришлось читать, как я держал пистолет в руке, как Страйкер в темноте этого не заметил и как мне удалось вывернуть руку, чтобы застрелить его. Должно быть, доктор был в перчатках — на рукояти не нашли никаких отпечатков, кроме моих. Я заканчивал отчёт, подводя итоги и делая выводы. Я зачитывал сухую статистику: сроки раскрытия, количество жертв, убытки… Я был на сцене, сидя в инвалидном кресле, и папка лежала передо мной на столе, а не на трибуне, потому что никто не знал, где взять такую маленькую тумбу. Я чувствовал тихий ужас в зале, потому что знал, насколько впечатляющей была история Оскопителя — достойная какого-нибудь романа, пожалуй, фильма ужасов… Но она была реальностью, и от этого становилось страшнее всего. Я знал, что все на время моего чтения погрузились в этот кошмар — и чувствовали себя причастными к произошедшему. Я надеялся, что смогу уверить их, что они в безопасности, ещё раз повторив, что убийца был ликвидирован в ходе операции. Зал аплодировал, когда мисс МакТаггерт вручала мне значок и удостоверение агента — на этот раз не временные, а настоящие, и я ощутил счастье, впервые за долгое время своего восстановления я чувствовал, что вот оно — то, к чему я шёл. Я видел сенатора Уортингтона в зале и видел Уоррена, я видел Рейвен и Хэнка, видел своих сокурсников, которые тоже в большинстве своём получали сегодня этот знак своей профпригодности. Я получил право ловить таких, как Оскопитель, я получил возможность спасать людей. Я не был уверен, что смогу пережить случившееся ещё раз, потому что кошмар того дня ещё надолго останется со мной. Но я смотрел на Уоррена, который хлопал, сидя в первом ряду, и понимал, что, если кто-то окажется в беде, я не буду раздумывать над тем, стоит мне соваться в это дело или нет. Но было кое-что, что не оставляло меня ни на минуту — и даже в момент этого абсолютного счастья, заполнившего сердце. Даже будет правильнее сказать — кое-кто. Кое-кто в моей голове, в моих мыслях, кое-кто, чей взгляд я чувствовал как будто везде, куда бы я ни направился. Кое-кто, кто, кажется, теперь никогда меня не покинет. Я слышал голос, который шептал: «До встречи, Чарльз», — и я знал, что этот голос не даёт напрасных обещаний.