***
— Громче, любимая, — внимает её стонам, которые все больше срываются на крик. «Как приятно!», — мучается, покрываясь мурашками, он распирает её изнутри, как проникновенно хочет. Силия давно упустила тот момент, когда Том стал таким сильным. Сила его притягательности безжалостно топила в приторном и сладком наслаждении, получать которое было постыдно. Чувствует, как ее укачивает волна противоестественной близости, думает о том, что это ее брат — протяжно стонет; вспоминает лицо своего отца — закрывает глаза от удовольствия. Не хочет признавать, что каждая их встреча заканчивается нуждой в слияние друг с другом. Желает, чтобы он всегда делал это с ней; мучается в лихорадочном млении, внимая дыханию Тома. Казалось, никто никогда не поймет и не ощутит всю глубину этих чувств, что без стеснения те испытывали. — Скажи, кто я тебе, — приказывает Том, приближаясь к уху Силии. Его обнаженное тёплое тело ложится на ее хрупкую спину. Она потупила взгляд, уставившись в картину над кроватью. На ней был изображён водопад, по скалистым неровностям, по острым каменным углам спускались пышные потоки белой воды. На мгновение Силия представила этот невероятный и успокаивающий шум, схожий со звуками прибоя. Не может перестать ныть под Томом, вкушая сладкую притягательную вялость. Выматывает Силию полностью. Она уже давно утеряла свои мысли, расплавляясь под гнётом чувственных и циничных домогательств Тома. — Скажи это, — не унимается, начинает стискивать её тело, делая больно, отдаляется от Силии, желая продолжить развратное слияние. — Мой брат, — сдавленно простонав, запускает пальцы в белую простынь, касается руки Тома, хочет посмотреть на него, но не может. После её слов он жалобно заныл, а тело пробрало судороги, обессилено рухнул на сестру. Силия сбрасывает с себя обмякшего Тома, переворачивается на спину, смотря на белоснежный потолок, разглядывая лепнину. Вцепляется одной рукой в одеяло на своей груди, а другой тянется к Тому. Он придвинулся к ней ближе, поглощая своим присутствием, зажимая и дотрагиваясь до Силии. Она запускает пальцы ему в волосы. Кладёт ей голову на грудь, прикрывает глаза, чувствуя сильную тягу ко сну. Затем смотрит на неё снизу вверх, пока пальцы скользят по её коже. — Скажи, что любишь меня, — не переставая, сверлит Силию взглядом. Приятная усталость не оставляет после себя ничего. Не хотелось говорить или вообще что-то делать. Белый потолок, и больше ничего не нужно. Хочет вот так лежать вечность, в непринуждённой и спокойной обстановке, когда в голове не зреет ни одна мысль, оставляя в беззаботном ленивом счастье. Счастье — ничего никогда не додумывать, не придумывать, а просто плыть по течению. Безмятежно и не спеша. Сжимает пальцы на шее Тома, облизывая его губы, перед тем, как присосаться, продолжая трогательно скулить. Том озабочено и немного обижено смотрит в упор, приближаясь. Любить человека и трахаться с ним — вещи разные, это не одно и тоже. — Я больше не хочу спать с тобой, Том. Ты даже жив только наполовину, — делает ему колкое замечание. Не может сдержать смеха, когда видит его стремительно бледнеющее лицо и выражение полного разочарования и обиды. Кажется, вот-вот, и он разрыдается от столь обидных для него слов. Утыкается щекой ей в плечо, стискивая руками. Не готов отпустить и принять такие слова, лучше живьём похоронит, чем даст свободу. Представляет, как сырая земля забьётся в ее дыхательные пути, и Силия больше никогда не вздохнёт, никогда ничего не скажет и никогда не сбежит. Злости нет, осталась только грусть, боится остаться без мамы снова, когда как, по его мнению, делает столько всего, чтобы она любила его. — Я пошутила, — раскаялась, растаяв в чувстве жалости к Тому. Запускает пальцы в его волосы, кратко целуя в лоб. Но Тома все ещё не отпускают слова Силии. Силия вспоминает Генари, что предлагал ей сбежать — не жалеет, что отказалась, унывая от рассказа о несчастливом браке Миллса. Надеется, что его судьба сложится хорошо. Приют Вула 1938 год. Том просыпается, оглядывая ночную темень, чувства болезненных ран вновь окунают в недавние воспоминания. Накидывает на себя рубашку, по телу пробежались мурашки от соприкосновения с ноющими ранами. Прислушивается в темноту, улавливая какие-то незнакомые звуки, похожие на скреб. Подходит к шкафу, отодвигая ящик, вспоминая о том, что Билли Стаббс оставил у него свою живность, пряча от настоятельниц. Тянется к выключателю, мгновение — и тьма рассеялась, пару минут Том приводит себя в чувства, протирая замыленные глаза. В ящике с носками буйно носился маленький белый зверь, Реддл с недоумением замечает, что тот изгадил ему все носки; ненавидит Билли еще сильнее, проклиная себя за излишнюю доброту. «Не делай добра — не получишь зла!», — не может остановить поток своих роптаний мальчик, вытаскивая гадкого зверюгу из ящика. Билли был гадким, делал вид, что дружит с Томом, но стоило только ему влиться в коллектив сверстников, как весело вместе со всеми поливал Реддла грязью, а потом как ни в чем не бывало заводил разговор. Самое ужасное, что это повторялось постоянно. Проклятые приютские отбросы, которым являлся и сам Том, стискивает нагадившее животное, подхватывая лишь за шею, вытягивая руку вверх, наблюдая, как заерзали его задние лапки в попытке высвободиться. Волна новых бурных ощущений разливается подобно сладкой эйфории, когда Реддл чувствует бешеный пульс живого существа; сдавливает его горло сильнее, слыша жалобный писк и стремительно трясущийся розовый носик. Протягивает левую руку, начиная успокаивающе гладить животное, а затем вцепляется ему в голову, резко сворачивая. Маленькая хлипкая голова с длинными ушами мягко поддается с кратким хрустом, а затем безжизненно отвисает. Том разжимает хватку, бездыханное, с еще оставшимся теплом тельце рухнуло на пол. Всего затрясло от получения внеземного блаженства под названием власть, ощущает, как новые эмоции приносят бурную волну впечатлений, ощущает, как в его штанах становится тесно, вкушая приторный вкус насилия. Пинает дохлого кролика до той поры, пока его тушка не вылетает из его комнаты; с осторожностью осматривает коридор, убедившись, что все спят, решается сделать подарок Билли. Развязывает свой ботинок, вытаскивая длинный темно-коричневый шнурок, повязывая вокруг головы еще совсем недавно живого зверька; с силой стягивает веревку на его свернутой шее, хваля себя за то, что облегчил бедняге муки. Отходит подальше, уставившись на белоснежную шубку, вспоминает, что она была приятно мягкой; желает себе такую же. Вытягивает левую руку вперед, начинает дрожать от прилива опьяняющих сил, в удовольствии прикрывает глаза, желая чуда. Распахивает веки, видя, что что-то потянуло шнурок наверх, заставляя кролика подниматься все выше, к самым стропилам. Ничего не видит, кроме летящего вверх зверька, понимает, что тянущая вверх потусторонняя сила — это и есть Том Марволо Реддл, кем он и уродился. Вспоминает окровавленную библию и орущую монашку, которую чуть не довел до самоубийства, ухмыляется, понимая, что и здесь тоже его рук дело. Думает, что он всемогущий, мечтательно представляет как расправится со всеми своими обидчиками. Желает, чтобы миссис Коул повесилась в его честь, грезет, как отец посмотрит ему в глаза перед своей жалкой смертью, хочет изничтожить всех, кто недооценивал его. Удавка, на которой болтался белоснежный комочек шерсти, за что-то зацепился, представляя взору еле ощутимое дрожание на ветру, подобно осиновому листу. Понимает, что еще один Иуда был вычеркнут из его жизни. Раздраженно кривится, вспоминая, что ему придется убирать кроличье дерьмо со своей полки.***
Самое страшное — осознать, что истина все же познается в сравнении, но как же неприятно сравнивать людей. Силия сколько бы не пыталась разобрать поведение своего окружения, и не важно, нынешнего или прошлого, во всех них было что-то общее. Запертая в собственной клетке, ровно как и много лет назад, стиснутая со всех лишь раздумьями, а единственным развлечением становится копание не только в своей голове, но и в чужих. Считает, что есть только один человек, который ее поймет и разъяснить все вопросы. По иронии судьбы он питал к ней нежные чувства, тогда как Силию раздражал каждый его новый выпад, но все изменилось, стоило ей только вспомнить. Лондонский ветерок всегда был холоднее, чем в остальной части Британии, или же так казалось на первый взгляд. Светлая пелена влажного тумана скрывала под собой любые стремящиеся ввысь здания. Прочитав книгу «Кто я?» Златопуста Локонса, которая произвела на Силию глубокое впечатление, хочет пообщаться лично с автором данного шедевра. Насколько же проникновенно писал этот колдун, от старого самовлюбленного кретина ничего не осталось, или такое впечатление было после прочитанного. Глубокий смысл, что пронизывает каждую строчку и страницу книги. Силия утирает предательские слезы, что подступили. Не может простить себе предательства даже этого человека, ведь он остался один, наедине со своими проблемами, окруженный лишь умалишенными. Прячется от осознания, что злорадно смеялась над ним после того, что произошло, и когда Златопуст отшиб себе память, ведь теперь, он не помнил своей безграничной любви к собственному отражению. Но поразмыслив, думает, что не лучше него, а может, даже хуже в сто раз. — Вы к кому? — просил приветливый голос медсестры на стойке регистрации. Ничего не изменилось, это место остается таким же, словно ель зимой, даже врачи те же. Уже зная, где ей самое место, Силия находит долгожданный лифт, умещаясь туда вместе с пациентами, которые выглядели очень несчастными и покинутыми. Жмет на кнопку пятого этажа, старательно скрываясь от собственного отражения. Все еще не может понять, кто она и зачем живет, как избавиться от столь тяжелой ноши. Попутно сбежав из поместья Малфоев, никому ничего не сказав, Силия хочет ощутить свободу, однако оказываясь в постороннем помещение, на нее накатывает сильная тревожность и чувство небезопасности. Даже на просторных свободных улицах, на которых она мечтала оказаться, становилось непривычно тесно и голова шла кругом от городского воздуха, который отдавал горечью. — Златопуст, вы помните, чем закончилась сказка про Мальчика-звезду? — села на его кровать Силия, рассматривая, как ничего не изменилось в этом месте. Локонс смотрел в потолок и, казалось, ничего не слышит, как вдруг его глаза приобрели живой блеск. Он посмотрел на Силию, приподнимаясь с больничной койки. — Да, — заулыбался он. — Мальчик-звезда оказался принцем, а его мать — королевой. После того, как он ее прогнал, Мальчик-звезда стал уродлив. Пройдя множество испытаний и трудностей, он все же добрался до своей отвергнутой матери. Родители приняли его, вот только, — запнулся вдруг он, казалось, вот-вот расплачется. — Мальчик-звезда обрёл человеческий вид, но больше не был ослепительно красив. Суровые испытания оставили непоправимый отпечаток. Став королем он правил мудро, но не долго. Скончался. — А ведь в здравом уме вы помнили только начало сказки, — улыбнулась она. — Как и многие из нас, — протянул он, засматриваясь в потолок. — Вы любите красоту, Силия, но она требует жертв… Он поражал своей речью, даже взгляд у него был уже совсем другим. Красота Локонса действительно угасала, может, от длительного прибывая в этом месте, а может, от несчастий, которые он испытывал, забытый здесь в одиночестве. В своей книге Златопуст описывал свою семью, которую все же вспомнил, описывая то, каким отвратным ребенком он рос, подобно Мальчику-звезде, оскорбляя своих сестер, говоря, что только он избранный, раз его наделила судьба волшебными силами. Теперь Локонс многое бы отдал, чтобы повстречать хоть кого-то из родственников, вот только, казалось, он достиг точки невозврата. В своей книге Златопуст рассуждал на тему брака, говоря, что если спустя два года пара не сошлась, то в большей вероятности они становятся чужими людьми навсегда. Ох, как же он страдал от стольких невозвратимостей, которые изранили малодушного и эгоистичного волшебника. Теряя свою былую привлекательность, он без конца смотрел в потолок, а потом брался за перо. Силия думает, что у них с Ритой Скитер вышел бы неплохой дуэт, а еще очень странно, что эта мадам сама лично не навестила больного, который написал столь хорошую книгу, пусть она и не бьет рекорды по популярности, как это было раньше. — Почему так происходит? Почему я? — не выдержала, расплакалась. — Просто он — ключ от вашего замка. У подходящих друг к другу ключей и замков, как вы знаете — один изготовитель. Силия берет в руки лист чистого пергамента, который все еще не был исписан Златопустом, окунает его ручку с павлиньем пером в чернила, начиная выводить аккуратным, но острым и размашистым почерком: «Я могу вам многое рассказать», — крупная капля чернил оседает прямо после этой фразы, растекаясь, напоминая звезду. — Что вы делаете? — присел он на кровати. Укутанный в розовый махровый халат, с уставшим поникшим взглядом, но все еще не помнящий того, каким образом писал свои шедевры. — Пишу вашему будущему партнеру, — уверенно говорит, сворачивая листок в несколько раз, ставя инициалы Локонса. Надеется, что Скитер все же придет к Златопусту, ведомая желанием что-то выведать.***
Оказаться в ночной темноте еще никогда не казалось для мистера Грин-де-Вальда таким страшным и опасным занятием, следуя вглубь самого страшного леса, близ тюрьмы Азкабан. Здесь веяло холодом и смертью. Казалось, он осознал и прочувствовал всё, все муки, которые, причинил народу во время своего пребывания у власти. Боялся расправы за содеянное, дрожал от того, кто подарил ему свободу, не сводя с мистера Реддла глаз. Его темная черная фигура почти сливалась с самой ночью, он был словно призрак, ведущий на страшный суд за все. Готов отказаться от всего, что по началу казалось привлекало. Знал, что никакая Америка ему не светит, в лучшем случае метка Пожирателя и место министра при новом Министерстве во главе с Темным Лордом, чьи отношения со Смертью напоминали любовный треугольник, между ним, правдой и Костлявой. Геллерт часто задумывался о жителях поместья Малфоев, находя в лицах каждого потерянность и сломанность, которая уступила воле Волан-де-Морта. Они смотрели ему в рот и внимали каждой прихоти, околдованные его полетом смерти. Аура, какая же от него исходила аура, загробная, могущественная, темная и притягательно пленяющая. Когда он улыбался, складывалось ощущение, что ты тот самый человек, которого он непременно жаждет. Слабовольные господа падали, даже не сражаясь. Грин-де-Вальд все не мог понять, откуда у Реддла такая мощь, что сделало его таким. Противоречивая красота, которая убаюкивающе завязывает петлю на любой шее, ему хотелось подчиняться и отдаться, считая это единственно верным выходом из ситуации. Геллерт все хотел поймать Силию, которую сколько раз видел, но все никак не мог пообщаться лично, желал выведать у нее каково это — быть униженной и растоптанной существом своей же крови, который не внимает ни мольбам, ни доводам, а следует только своим безудержным инстинктам. Том, кажется, и вовсе не скрывал своей сущности, выставляя ее нагло напоказ. Геллерт хотел уйти, покинуть деятельность Реддла, но не знал, как это сделать и не навлечь на себя подозрений и гнева, которым разразится лютое существо под личиной Темного Лорда. Том прикасается к дереву своей ладонью, Грин-де-Вальд наблюдает, как на нем появились глубокие трещины, что разрастались со страшной силой. Он ломал жизни и шел по головам, балдея от собственного тщеславия, считая себя великим и избранным. Тихое шуршание короткой синей травы разносилось по столь безлюдному лесу, Темный Лорд уводил в самые дебри, не замечая, как далеко они отошли. Геллерт пытается побороть желание схватиться за палочку, боясь расправы над самим собой. А вдруг этот человек уже обо всем догадался и ведет к могиле, в которой живьем похоронит, не применяя даже Авада Кедавру. — Они прекрасны, мой друг, — повернулся к нему лицом Волан-де-Морт. Его лицо скрывал капюшон мантии, он походил сам на тех, о ком с такой любовью всегда отзывался, и нет, это были не Пожиратели, он их ненавидел, а те это знали. Криденс Бэрбоун — еще одна фигура, которая не выходила из головы бывшего военноначальника и отступника. Геллерт наблюдал за ним долгие годы, не видя ничего, кроме жалкого сквиба с родовитой фамилией. Потомок Лейстрендж, наследник Корвуса IV, потерпел жалкое поражение, в котором мистер Грин-де-Вальд винил только Ньюта. Сожалеет, что не убил этого аутиста в тот самым момент, когда увидел впервые. Сила Криденса была как бесформенный вихрь, Геллерт не мог и предположить, что мощь подобна атомной бомбе. К чему бы он не прикасался — все рушилось, от чего тот невыносимо страдал. Но что же тогда происходит с Волан-де-Мортом? Все действия этой фигуры вели к плачевным результатам, принося боль и страдания. Малейшее раздражение — и Реддл сносил все на своем пути, и если бы Пожиратели не сидели в этот момент как вкопанные, стараясь даже не дышать, то этот полуобскур разорвал бы их одним взглядом. «Чудовище», — подумал Геллерт, вцепляясь себе в запястье, пытаясь нащупать свой неспокойный пульс. Что-то сохраняет рассудок этого негодяя, Грин-де-Вальд уверен, что Реддл принимает какие-то психотропы, дабы сдерживать рвущую его агонию, может, он и душу разорвал для этого, думая, что поделит свое безумие на мелкие части, освобождаясь от нестерпимой гнетущей ноши, которую он печально называл «одиночество». Темный Лорд остановился на странном пустыре, где деревья принимали странные изогнутые формы, полностью лишенные листвы, как и жизни, они питались и цвели как-то совершенно по-другому. Тяжелая давящая энергетика угнетения и безнадеги была в слишком большой концентрации. Грин-де-Вальд тянется к своему вороту, пытаясь ослабить давку, чувствуя, как тяжело ему даются новые вздохи. Смерть, она повсюду, куда бы не ступала нога загадочного Тома Марволо Реддла. Не может представить, сколько гнусностей сделал этот темный маг, чтобы иметь такую силу. Уверенный, что для того, чтобы раздробить целостность души возможна не только смерть, но и любое гадостное и гнусное деяние. Геллерт не видел в Томе ни остатка души, ему кажется, что Темный Лорд изначально родился бездушным и грязным, жалкий выкидыш природы, который не мог ужиться на земле обетованной. Начинает раскаиваться во всех содеянных грехах, припав на колени, смотря на полную яркую луну, моля сохранить ему жизнь. Обещает, что больше не будет стремиться к тьме и глупостям, что погубили жизнь невинной Арианы Дамблдор. Видит ее лицо, которое застыло в немом крике, она мучает его в кошмарах. Геллерт чувствует, как его всего затрясло, не может понять, что с ним происходит. Все самое несчастное вырывается наружу, заставляя глаза заблестеть, испытывая страдания. Смотрит на фигуру Реддла, который стоял спиной неподалеку, кажется, на него не действовала энергетика этого места, ему было все равно. Хочет узнать, что же дорого этому человеку, по какой причине тот раскается и что боится в этой жизни потерять. Не может пожелать ему смерти, околдованный его обаянием и красотой, но напуганный жестокостью и силой порабощения, которую кажется сам Том не замечает. Он ничего и никогда не замечает, кроме собственных «хочу». Видит гору смертей, что принес другим людям, смотрит на горы трупов немагов, понимая, что это грядущее будущее. Сожалеет, что предал Криденса, не оказав должной помощи, на которую тот с таким рвением рассчитывал. Видит, как того бьет приемная мать на глазах у маленькой сестры; ничего не может исправить, потому что прошлого не вернуть; теплая слеза скатилась со щеки, тут же превращаясь в льдинку и поблескивая в лунных лучах, валится на замерзшую траву. Молит Альбуса о прощении, ощущая все его страдания, вспоминает маму, которой Геллерту очень не хватает. Просит у нее прощение, смотря прямо на звездное синее небо, поднимая глаза выше. Вздрагивает, видя теневые фигуры, что застыли в воздухе, словно тысячи Смертей спустились из глубин загробного мира. Тут же переводит взгляд на Реддла, который сам напоминал эти темные черные, застывшие в небе чудовищные фигуры, что тянут все сокровенно светлое. Если ты любил тщеславие, то тотчас потеряешь веру в себя, разбиваясь о то, какое же ты ничтожество, если ты завоеватель, то сразу же узришь и прочувствуешь боль захваченных тобою пленников, если ты считал себя добрым и честным, то ощутишь всю ненависть и разочарование тех, кто так не считает. Все эти вещи просто вгоняли в страшную и уничтожающую депрессию, которой никогда не ощущал Грин-де-Вальд. Он не хочет умереть с заледенелыми слезами на глазах, видя только боль и ощущая лишь разочарование, коим наполняется все нутро, противостоять этой силе было невозможно. Патронус тут бесполезен, в таком состоянии ты не можешь ничего, кроме как кричать, слыша и ощущая только все самое кошмарное, приправленное тленностью. Жуткое, неподдающееся разбору шипение, похожее на змеиный шепот. Геллерт поднимает глаза на Темного Лорда, видя, как его окружили дементоры, что статично стоят возле него. Затем злобный тихий смех, понимает, что так ликует истинное лицо зла. Следом за Волан-де-Мортом свою радость выразили эти жестокие надзиратели, наделенные бессмертием и постоянным голодом. Очень низкое, демоническое звучание, всего на краткий миг, Грин-де-Вальд, кажется, услышал ликование дементоров, но не может понять: это было наяву или только плод разорванного в клочья воображения, наполненного грязью, горечью и разрухой. Парселтанг, Лорд говорил с ними на том языке, на языке темных магов, на языке, который не понимает больше никто, кроме него и змей. Черные витающие скелеты в мантиях тянут к Реддлу свои костлявые пальцы, дотрагиваясь, образуют непрерывную нить прикосновений, словно они так выказывали ему свою любовь, на которую способно чистое зло. Геллерт даже не представлял, о чем они разговаривали, но однозначно не хотел больше никогда становиться зрителем этого спектакля, будучи сильно напуганным до ломоты в конечностях, все еще слыша мучительные крики со всех сторон. В какой-то момент Грин-де-Вальд думает, что умирает, понимает, что никакого суда после смерти нет. Всем плевать на то, что ты делал при жизни, ты просто станешь бесплотным сгустком энергии, перерождаясь в какого-нибудь полтергейста или злобного духа, коих в британском фольклоре полно, и это все для того, чтобы пожирать и пожирать светлое и чистое, что приходит в этот мир. «Мы любим тебя, Гарри», — отчетливо слышит плачь Гермионы, готовый сам разрыдаться, вводимый в неописуемое уныние, видя, как Реддл с насмешкой оскверняет искренние и чистые чувства молодой девушки, которые-то сам, наверное, никогда не испытывал. Ведомый лишь собственным цинизмом и эгоизмом, он был так же привлекателен, как полная луна, на его свет хотелось слететься, прикоснуться, ощутить частичку звезды, которой он так ярко мерцал, да вот только больно это. — Что-то вас совсем разморило, — поворачивается к нему Том, но Геллерт не видит его лица, только черный силуэт.***
Мрачная фигура пробирается по дикой природе, выходя на пустырь. На дворе уже смеркалось, какая-то невысокая хижина показалась внимательному и заинтересованному взору. Сверкнув хитро глазами, направляется вдоль нее, видя, как забор, окружающий маленькие угодья, был полуразрушен, медленно проходит за калитку, попадая во внутренний двор, наблюдает множество перьев, что валяются на зеленой траве, заляпанная земля, что все еще вбирала в себя кровь, и не высохшие алые лужи отражают в своей поверхности садящееся солнце. Поднимается на крыльцо, готовый постучать в неизвестное жилище, видит на дверной ручке большие отпечатки пальцев, окрашенные кровью. Достает волшебную палочку, хватается за дверь и резко распахивает. Странный неприятный запах забился в ноздри, еще чуть-чуть, и Геллерта вырвет, закрывает рукой нос. Видит большую растрепанную фигуру, что разделывает крупных птиц. Отрубленные головы валялись в большой общей куче, тогда как некто разделывал еще совсем недавно живых кур. Внезапно голова, что была отвернута, резко поворачивается, а в руках у этого громилы огромный окровавленный нож. Встав во весь свой внушаемый рост, не на шутку вводит в смятение пришедшего без приглашения. Бледный, с большими синяками под глазами, тучный полувеликан с грустными глазами, растопыренными волосами и весь в крови с дрожащими руками. — Простите, что без спроса, — отозвался Грин-де-Вальд, все еще разглядывая странную обстановку в доме лесничего на отшибе. — Я пришел наведаться в Хогвартс. После этих слов лицо полувеликана разительно изменилось, он снисходительно покачал головой, стаскивая полотенце со стула, вытирая свои запятнанные руки. — Вы еще один беженец? — раздался его достаточно добродушный голос. — Маглорожденный? Гонимый или притесненный? А может, просто не поддерживаете нынешнюю политику? — Да, — уклончиво отвечает Геллерт. — Все и сразу, — натянул улыбку. — Есть личная информация для Альбуса Дамблдора. Оказалось, что эта странная высокая фигура — некогда лесничий при работающей когда-то школе, звать его Рубеусом Хагридом, странные вещи, которые происходят у него в доме, стали обычным делом, ведь Хагрид теперь разводит живность, чтобы зарубить ее и накормить гнетущихся в стенах Хогвартса. Жизнь для жителей на этом островке стала совсем уж тяжкой. Рубеус не решается ночевать в хижине, боясь прихода незваных гостей. Кентавры стали очень агрессивными с приходом мисс Амбридж, которая с целым отрядом отстреливали их как скот. Лесничий говорил с таким трепетом, даже опустил голову, сказав: «Даже единороги бежали». Увлекательная беседа с новым знакомым продолжалась до самого озера, тогда Хагрид начинает описывать, что скрывающее заклятье невидимости прячет замок, входить сюда можно только по приглашению, однако есть те, кто знает изначальное место нахождения Хогвартса, поэтому от жестоких нападок будущей войны придется скрываться как-то иначе. Переступив какую-то черту, Геллерту открывается взор на огромный величественный замок, чьи острые крыши пестрили окутанные облаками. — Когда-то здесь было так хорошо, — мечтательно протянул Хагрид. — Ребятишки так и бегали вовсю. А вон там, — указал он куда-то вдаль на размытые силуэты, — было поле для игры в квиддич. Хорошие времена были, — вздохнул он. — А сейчас как обстоят дела? — поинтересовался он. — Да держимся пока, — подбодрил. — Все, кто работал когда-то в Министерстве и теперь гостят у нас, скрылись. Никто не может посещать работу. Мы вообще не выходим за пределы. Выращиваем какой-никакой огород. Домашние эльфы помогают готовить еду. Нас тут достаточно много народу собралось. К сожалению, и смерти случаются, — вздохнул он. — Хороним прямо в лесу. Геллерт подумал, что его разыгрывают, но стоило ему всмотреться в грустные и добрые глаза Рубеуса, как он понял, что все это правда. Странное чувство дикости от происходящего заставляет нахмуриться, голову не покидали мысли о разрухе. Считает, что Волан-де-Морт творит беспредел и анархию, вводя народ в безутешное безумие. Но тут же одернул себя, не понимая, зачем те противятся такой хорошей затее как главенство магов и чистокровие в одном ключе. Ведь он, Марволо Реддл, даже и носу не совал в это место, занятый какими-то идиотскими делами, которые Геллерт считал ужасающими. Неприкрытое ханжество этого господина Темного Лорда и его по-детски непринужденный вид выводили из себя и заставляли восхищаться. «Какая игра! Какая выдержка!», — не мог остановить свои впечатления Грин-де-Вальд, вспоминая ликующую толпу на собрании. Том Реддл много раз утверждал, что не ведет борьбу с Хогвартсом, это Хогвартс готовит ответное и бессмысленное наступление, а Темный Лорд лишь идет забрать то, что принадлежит ему. Но вот только что же он так хотел отнять? Не уж-то бузиновую палочку Дамблдора. Подумав об этом проклятом оружие, у Грин-де-Вальда заскрипели зубы от досады. Он считал Альбуса жульником и игроманом, который понастроил интриг, а затем сам вписался в свои же капканы. На территории бывшей школы творилась еле ощутимая разруха. Люди слонялись, постоянно что-то делая. В основном это была коллективная дуэль среди мужчин, пока женщины осваивали врачебное мастерство. Думает, что попал в средневековье, увидев, как растет урожай у входа. Спускающиеся огромные поля картофеля, подгнивающей кукурузы, горошка и чего-то еще. Странный пронзительный взгляд заставляет осмотреться, но тут было так много народу, что непонятно откуда он исходил и от кого. Громкий женский голос, который скомандовал: «Ату!», после чего мужчины и юнцы ринулись в бой, стреляя оборонительными заклятьями друг в друга. Какая-то девушка с непослушными длинными волосами и пронзительными глазами подбегает, начиная спрашивать у Хагрида что там с ужином, на что тот сказал, что уже потрошит птиц, вот только его прервали, тогда девица переводит недовольный взгляд на не прошенного. — Вы кто? — нахмурилась она. Явно недовольна. — Гермиона, — назвал ее имя Рубеус, — все хорошо. Он к Альбусу с посланием. Гермиона презрительно оглядела светловолосого мужчину, а затем резко улыбнулась, как бы извиняясь за свою строптивость. Геллерт слышал уже где-то это имя, но не мог понять откуда. — Грейнджер, — протянула она руку. — Гермиона Грейнджер. Грин-де-Вальд протягивает ей руку в ответ, ощущая, насколько она холодная, но мягкая. — Ведет лично Отряд Дамблдора и замещает Дамблдора в командовании над Орденом Феникса, — пояснил Хагрид. — К ней можно обращаться по всем вопросам, — сказал лесничий и удалился, оставляя Геллерта на Гермиону. — А вас как именовать? — в ее словах прозвучали нотки недоверия. — Я Гилберт. Просто Гилберт. Отведешь меня к Альбусу? — улыбнулся, сталкиваясь с непробиваемым недовольством этой милой девчушки. С минуту так постояв, она все же двинулась вперед, попутно расталкивая всех, кто попадается ей на пути, ругая всех за все прямо на ходу. Казалось, эта маленькая взрослая — самый настоящий и истинный лидер, вот только в ней что-то было не то, где-то зарыта собака, Геллерт не мог понять где, но чувствовал этот шмон псины за километр. Какой-то рыжий парень пробежал, держа в руках какие-то книги, попутно врезаясь в стену, на что мисс Грейнджер воспылала злостью. Она была такая раздражительная, сразу было понятно, что не спит уже не первую ночь. Как только Гермиона проводит чужака на территорию оппозиционеров, показывает невероятный быт, что выстроился за время узурпации Темным Лордом Магической Великобритании. Хогвартс был отдельным маленьким государством, желание их отделиться от безумной политики было явным и бесповоротным, однако жалкий кусок территории не мог сосуществовать сам, да еще и под носом Тома Реддла. В который раз Геллерт восхищается Альбусом, но уверен, что все это придумала Гермиона. Закрытые от мира, живущие удаленно, как дикари, они готовы были в любой момент встать на ноги и бороться. — Многие покинули нас, — начала она, видя, как Грин-де-Вальд осматривал диковинный быт несогласных с политикой людишек. — Учителя, что работали здесь… — не знала, как начать. — В общем, многие покинули нас, остались лишь те, кому действительно нужна помощь и старая добрая Британия. Но многие и прибыли. — У вас тут уютненько, — выдавил из себя. — Стараемся, — говорит она. — Нам не хватает обычных вещей, например, еды, воды и одежды, — с грустью протянула она. — Выходят отсюда очень опасно, тем более, Пожиратели караулят нас. Геллерт посмотрел на нее в ожидании, не понимая, что она несет. Однако всякое возможно, Том мог чего и не сказать своему товарищу по партии. Бледные, худощавые, все эти люди напоминали недозрелые овощи, полностью лишенные света. Грин-де-Вальд считает, что они сами себя губят, запираясь вот так. Ему навстречу шла семья, глава нес в руках два чемодана, тогда как женщина держала на руках маленького ребенка, а тот что постарше плелся рядом. — Они покидают нас, — проводила их взглядом Гермиона. — Не все выдерживают. — Зачем вы мучаете себя? — искренне удивился. Но девушка ничего не ответила, а лишь повела Грин-де-Вальда на Астрономическую башню. Путь был долгий, но за это время Геллерту удалось рассмотреть много всего. Даже не верилось, что когда-то это была школа. Все смешалось в Хогвартсе. В какой-то момент Гермиона испарилась, долго оглядываясь в ее поиске, постоял, да побрел дальше. У самого выступа стояла худощавая фигура Альбуса, волосы его стали такими длинными, что спутались, он напоминал скита из лесов, но он сохранил свою строгую осанку, не теряя гордого вида. Дамблдор вздохнул и повернулся к пришедшему, лицо его было какое-то потерянное, руки он прятал в рукавах мантии. Грин-де-Вальд вспомнил все, глядя в знакомое лицо бывшего друга, волна ненависти и отчаяния нахлынула с новой силой. Это был уже не тот человек, который победил когда-то давно грозного Геллерта. Было странное ощущение, что Альбус что-то сделал со своей памятью, ведь его взгляд не менялся, будто бы он ничего не понимал. Грин-де-Вальд подходит ближе. — Ты не узнаешь меня? — спросил Дамблдора. — Он придет, Темный Лорд придет сюда. Распусти всех своих прихвостней и отдай ему то, что он просит, будь благоразумен! — злится. — Для чего ты все это делаешь? — Ради общего блага, — повторяет старую фразу, вводя собеседника в ступор. — Зачем идет Том Реддл? — Без понятия. Среди Пожирателей распространяется слух про бузиновую палочку, которая, кстати, у тебя! — ткнул недовольно в него пальцем. — Сразимся? — ухмыльнулся, доставая свою новую палочку, которую продал ему Олливандер. Альбус мягко улыбнулся, опуская руки. Геллерт ужаснулся его рукам, они были черные, но несмотря на это, он носил украшения, что позабавило Грин-де-Вальда. — Я умираю, мой дорогой друг, — закатывает рукав по локоть, показывая, что чернота охватывает большую часть тела, распространяясь дальше. — Мне уже все равно. Гермиона хочет отомстить Реддлу, а я рассказать то, о чем устал молчать. Вот, — вытаскивает бузиновую палочку из рукава, — возьми ее. Геллерт опешил, находя в предложение старика безумство и уловку. Будучи отсидевшим в Нурменгарде, давно переосмыслил такой подарок судьбы, из-за которого все гибнет. Вот только чем хуже Альбус? Кажется, он все понял, понял сомнения Грин-де-Вальда по поводу всего, особенно страх вновь оказаться взаперти, обретя свободу. — Экспеллиармус! — направляет палочку в сторону Дамблдора, выбивая волшебную вещь из руки старика. Тот загадочно улыбается. Не в силах побороть желание прикоснуться к этой вещице, Геллерт срывается как пес, падая на колени, забирая Бузину себе, не веря, что все так просто. Поднимает благодарящий взор на бывшего друга, веря в его простодушие. — А как же? — начал Грин-де-Вальд. — Я сделал копию, — протянул он. — Хоть палочка много роли и не играет, но главное — не в руках Реддла. Геллерт расхохотался, не веря своему счастью и коварству старика. «Какой же ты идиот, Альбус!», — встает с места, удаляясь, не замечая, с каким добродушием смотрит ему в спину бывший друг. — Ах, да, — обернулся на прощанье, — я не знаю, кто убил Ариану, — оскалился, видя, как Дамблдора задели эти слова и он отвернулся, пряча свои слезы.***
Министерство Магии Арочные низкие потолки, стискивают ощущением подземелья, искусственный холодный свет. Много окон, которые были пусты. Ни единой души, не считая двух единственных, что стоят у монумента «Магия — сила». Долорес с силой держит своего обожаемого Корнелиуса под ручку, видя, как отряд Мракоборцев под командованием Руфуса Скримджера приближается, оторвавшись ото всех, быстрой походкой чуть ли не бежит к той, которую просто ненавидит. Рыжеволосый Руфус напоминал дикого льва, а его упорство внушало разъяренность, которая на самом деле была лишь показной. Поравнявшись с этой выскочкой в розовом, Скримджер бросил свой взгляд на Фаджа, который был недоволен его поведением. Министерство Магии становилось все более опасным для непоследователей Темного Лорда, Руфус был одним из них, возглавляя Мракоборческий отдел, он в тайне помогал Альбусу, удерживая в политике хоть какой-то голос против безрассудства, которое все больше вытесняло здравый смысл. После убийства Гарри Поттера, пришлось закрыть дело о его убийстве, якобы из-за недостаточных улик, тогда как при этом сам Волан-де-Морт через своих приспешников распускает слух, которым очень гордится — что это он погубил несчастного Поттера. Как сказал однажды сам Фадж, не веривший в возрождение Лорда до последнего: «А что вы хотите? Мальчик уже один раз выжил, но это не значит, что во второй раз ему повезет так же». Однако признавать доброе здравие психопата Темного Лорда отказывался до последнего, но теперь Руфус уверен, что что-то не так. Особенно сегодня, когда члены Министерства были распущены по непонятным причинам. Скримджер был уверен, что это значит — Волан-де-Морт сам лично заявится в Министерство, после чего его отсюда будет не выгнать. Вместе с Дамблдором и Грейнджер, Руфус решается дать отпор, стоящие на его стороне Мракоборцы и несколько человек из отряда Альбуса дают какую-никакую, но поддержку. Великорослый Хагрид замыкал. Но стоило Руфусу увидеть Амбридж и главу министерства, как глупая волна смеха накатила, однако он был зол на происходящее, уверенный, что Фадж находится под заклятьем Империус. Желает напасть на Амбридж, но не решается развязать войну. — Так-так-так, — начала Долорес, — кто-то все же ослушался приказа. — Вы мне не указ! — вздернул Руфус подбородок, оборачиваясь к Фаджу. — Вас не должно здесь быть, — очнулся Корнелиус. — А что это вы с собой привели? — разглядывает среди толпы крупный силуэт Хагрида. — Это мятеж? Звук плавно растекающейся воды из фонтана, на котором стоял монумент, начинает напрягать рыжеволосого Скримджера, ему не нравится гробовое спокойствие и злостные улыбки людей напротив. — Забирай своих друзей и проваливай обратно в Хогвартс, — внезапно из-за статуи, около которой стояли министры, показался какой-то незнакомый человек. Руфус тотчас достает волшебную палочку и неожиданно для всех направляет ее на противника, уже зная, кто перед ним, было не важно, сколько законов он сейчас нарушает, это все равно приведет к гражданской войне. — Инсендио! — бросает в сторону Тома. Под ногами появилось яркое пламя, разрастающееся с силой, покрывая все тело противника. Реддл раскинул руки, закрывая глаза, не чувствуя ровным счетом ничего, ни жара, ни холода, а лишь энергетику, благодаря которой был создан этот огонь. — Ступефай! — командует Амбридж, направляя всю ярость на Скримджера, чем сшибает его с ног. Том видит, что огонь даже не опаляет его одежду, он просто липнет к нему и все, поглощает странный выпад Руфуса, однако чувствует, что что-то не так. Увидев, как Том Реддл избавился от огня, Мракоборцы ахнули и начали наступление. Яркие искры заметались по всему помещению. Том хлопает в ладоши, и настала темнота, послышались жалкие попытки вызвать люмос. Но эта темнота не принадлежала миру живых, она была за гранью. Вопли и рыдания доносились до Тома, от чего он улыбнулся, хотя ничего и не видел, но считал, что самое ужасное живет именно в темноте. Кто-то пытается вызвать патронус. Амбридж, что стояла рядом, хватает Реддла за предплечье, он чувствует, что ей страшно. Да, все просто как день, это был мир дементоров, где нет света, нет надежды, нет ровным счетом ничего. Щелчок пальцами — и тьма отступила. Огонь в каминах загорелся ядовито-зеленым цветом, Мракоборцы во главе с Руфусом, чей вид был весьма потрепанным, метнули свои взгляды на прибывающих. Том осматривает лица кучки оппозиционеров, и ему становится смешно и грустно одновременно. — Да начнется бал, — скомандовал Реддл. После этих слов он лишь взмахнул руками. Зал Министерства тотчас замерцал от света свечей, которых стало так много и все они нависали над гостями сего представления, это напомнило Тому Хогвартс, а так же Святочный бал, на котором, увы, не смог побывать. Вид Темного Лорда преобразился и его уже облегала черная длинная мантия. Хлопнул в ладоши снова. Скримджер и Мракоборцы с ужасом обернулись, слыша неприятные звуки, что исходили от пришедших. Странные и скрипящие, мычание, завывания, когда на пороге показались отряды мертвых полулюдей, что пришли на зов своего Хозяина. Небольшой отряд оппозиции стал жаться друг к другу, Мракоборцы стояли плечом к плечу, направляя свою оборонительную магию на тех, кого подняли из сырой земли. — Я даже ничего с вами не сделал, — удивился Том, смотря на серые лица Мракоборцев. — Хагрид! — рассмеялся Реддл. — Зачем ты открыл Тайную комнату больше пятидесяти лет назад? Эти слова добивают полувеликана, он разъяренно направляется на Реддла, чтобы отомстить ему, хочет свернуть негодяю шею. Скримджер хватает Рубеуса за руку, пытаясь остановить, но Хагрид лишь еще больше разозлился. Отталкивая назойливого Руфуса, продолжает угрожающе наступать на темного мага. — Авада кедавра! — без зазрения совести говорит Том, стреляя в толпу из Мракоборцев. Чье-то тело валится прямо вниз, послышались вновь крики и плачь. — Кажется, кого-то задело, — пожимает плечами. Внезапно стук приближающихся стремительных шагов вновь озарил все помещение. Безымянные Пожиратели выскочили из горящих каминов, начиная битву на ходу. Том отрицательно кивает. Выходящий из толпы, единственный, кто не скрывал своего лица — Геллерт Грин-де-Вальд. Первым делом Хагрид уставился на него, от чего пробирает большая обида. Реддл замечает, как эти двое переглядываются. — Убей его, — приказывает тому, кого вытащил из Нурменгарда. Рубеусу прилетает чья-то палочка, видимо, того Мракоборца, в которого попало смертельное заклятье. Хагрид не медля командует: — Сектумсемпра! Том ищет в толпе того, кто был создателем этого заклинания, зная, что Северус наблюдает. Однако, как благородно с его стороны поднатаскать своих бывших учеников и коллег. Грин-де-Вальд успевает отскочить в сторону, но его задевает, рваная рана на плече засияла от крови, не обращает внимания на свою боль, Геллерта кажется раззадорило желание полувеликана отомстить. — Сектумсемпра! — обращает Рубеус палочку на Тома Реддла. — Протего, — создает вокруг себя защиту, заклятье сразу же возвращается к тому, кто его наслал, раня Хагрида. Крови становилось все больше и больше, Темного Лорда начала утомлять бесконечная дуэль бывшего лесничего и Геллерта, потому что никто из них все никак не произносил заветное заклинание, произнеся которое все проблемы исчезнут. Каждый раз грубый полувеликан брал лишь своей громоздкостью, но что-то заставляет Тома сомневаться в том, что его приспешник вообще желает убивать. Разочаровывается в мистере Грин-де-Вальде, находя его слабым и чересчур моралистичным, раньше он и подумать не мог, что некогда кумир миллионов, тот, кто положил начало перевороту и бросил вызов Дамблдору сейчас вот так в открытую пренебрегает смертью жалкого и ничтожного Хагрида, который, по сути, даже не нужен никому. Реддла распирала злость, отшвыривает честно сражающегося Грин-де-Вальда, он падает на каменный пол, роняя палочку. Темный Лорд без зазрения совести произносит непростительное заклятье, повалив огромную фигуру, от падения Хагрида, казалось, стены вдребезги разобьются. Зал заходил ходуном. — Вы бесчестны! — вдруг прошептал Геллерт. — Я пришел сюда не за честным поединком, — злобно посмотрел он на того, кого считал союзником, а теперь лишь слабаком. — А за вами! — взмахнул Реддл палочкой, указывая на Руфуса. Его Мракоборцы тут же встают с мест и начинают нападать на своего же предводителя, Скримджер отбивается от каждого, не понимая, как возможно контролировать столько разумов одновременно. Пока бедная жертва выматывается в нечестном поединке, Том призывает своих Пожирателей быть послушными и хорошими зрителями. Щелкает пальцами вновь. Волочащие руки и ноги инферналы-музыканты начинают играть стремительную мелодию. Это была скрипка, много скрипок. Ободранные костлявые руки еле справлялись с удержанием музыкального инструмента. Тому захотелось подыграть им на рояле. Продолжающий гореть ярким огнем камин приводит новых гостей. Реддл видит, как Люциус тянет за собой почти насильно Силию, которую так хотел видеть сейчас Том. Она была такая красивая, как же он хотел пригласить ее на танец, побывать на балу. Сгорал от зависти и ревности, когда Силия ему даже не сказала, что перетанцевала почти со всеми Пожирателями на Святочном балу. Она увидела Тома, стоящего в середине, в черной мантии, мертвых музыкантов, что наигрывали музыку, погибшего Хагрида и скрученного своими же Мракоборцами Руфуса. Испугалась, очень испугалась, захотела сбежать, но мистер Малфой не пустил. — Силия, — зовет ее Том, — подойди ко мне, — разводит руки в стороны. Отрываясь от Люциуса, который сдавливал ее руку с такой силой, что казалось, Том снова связал ее. Оглядывает странное окружение, боится мертвецов, которые, кажется, смотрят прямо в душу, зная самые сокровенные чувства и мысли. Громкий возглас издает Скримджер, когда его валят лицом прямо в пол, заламывая руки, он лишь наблюдает за тем, что происходит. Силия смотрит на поверженного и он смотрит в ответ, становится не по себе, она с ужасом боится представить, что будет дальше. Когда хотела подойти к Рубеусу, чье тело было повалено как огромный дуб, оно резко исчезло, не хочет думать, что тот пополнит ряды инферналов брата. Подходит к Тому, смотря на его лицо и тот нездоровый интерес ко всему, что здесь происходит. Она видит, что для него это своего рода развлечение, убить так просто не желает, хочет играть. Кладет ей одну руку на талию, а другой сплетает их пальцы, начинает вести в танце. Пожиратели поснимали свои маски и тотчас начали вальсировать по большому залу друг с другом. Долорес сразу же жмется к Фаджу, и они тихонечко стали раскачиваться в неумелом движении. Все запестрило, заиграло, музыка лишь продолжала ускоряться, тогда как танцующие только стремительнее кружились друг с другом в этом вихре, постоянно меняя положение. Калейдоскоп судеб, надежд и личностей замерцал в самом центре Министерства Магии. Том жмется к Силии, сокращая между ними расстояние до недопустимого, чувствует, что так стало намного лучше. Улыбается, смотря на своих приспешников. Повезло только Рудольфусу, ведь его партнершей была Беллатриса, тогда как Люциус с Северусом сцепились в немой схватке кто лучше. Нарцисса еле успевала за мужем, тогда как Снейп успел подхватить не симпатичную, но волевую Алекто Кэрроу. Людей было так много, все они невероятно мрачны и по-праздничному одеты, на их лицах царила улыбка зла — безразличие. — Отпусти меня, Том, — говорит Силия, что заставляет партнера стать чересчур грубым и резким, прижимает сильнее, наклоняя вниз. Силия видит лицо Руфуса, который странно смеется, будучи все еще в захваченном положение. Когда чье-то дыхание обожгло кожу, она видит своего брата, который тянется, чтобы поцеловать ее в шею. Отталкивает его, выпрямляясь, начиная снова занимать внимание Реддла танцем. Он улыбается ей, не сдерживается, улыбается ему в ответ. Приближается к ее лицу, от чего Силия сразу же начала оглядываться по сторонам, боясь, что это кто-то непременно увидит. Целует его, на что тот неожиданно отпрянул, был искренне ошарашен. — Так нельзя, дорогая, — загадочно протянул, откидывая руку вперед, вынуждая ее обернуться вокруг себя. — Это же вы! — закричал Руфус, — Та девочка, что судила своего брата за убийство всей своей семьи. Силия оборачивается, застыв на месте, неужели он был одним из присяжных в тот день. Тома злит этот выпад, он отстраняется, вглядываясь в лицо врага, видя в глазах усмешку. Силию смущает фигура Грин-де-Вальда, что нервно поглядывал на все происходящее, словно что-то скрывал, не понимает, почему Том сказал опасаться такого как он, ведь Геллерт выглядит совсем уж потерянным. Ей было не понять, что пережил этот человек, сколько лет тот промолчал в своем же Нурменгарде, разбился на осколки о слова «Ради общего блага», прочувствовал на себе вкус предательства и крови, несчастья, которого принес людям. А так же нужда сражаться с теми, против кого не имел ничего, просто это такие обстоятельства, он уже стоял на одной из сторон. Но не мог больше выбраться, чувствуя, как его мнение тут совсем не важно, а отступление грозит смертью. Боялся, что Темный Лорд догадается о Бузиновой палочке, знал, что совершил предательство. Грин-де-Вальд посмотрел на Силию, разглядывает ее долго и пристально, думает, а что будет, если убить эту милую мисс. В ней было что-то не так, какая-то восхитительная манера держаться или это просто шлейф от темной магии ее брата, который остается и на ней? Том ставит одну ногу на стену, затем вторую, отрываясь от пола, заставляя всех присутствующих наблюдать за неведомой черной магией, которая ломает не только гравитацию, но и здоровое представление о мире. Он медленно поднимается наверх, не доходя до потолка, смотрит на Скримджера, видит вопрос в его глазах, который так и раздирает его мысли: «Кто ты?», — бесконечно повторяет. — Вы так не умеете, — сказал Реддл, начиная идти по каменной стене, приближаясь к Руфусу, — потому что вы не были там, где был я. — Где? — расхохотался рыжий. — В своей сестре? Том спрыгивает вниз, полный злобы и возмущения, решает, что пора перейти к самому главному представлению, ради которого здесь все собрались. Хвост вывозит что-то накрытое черной плотной тканью прямо в центр зала. Музыка стихла, Пожиратели остановили свой невеселый танец, все устремились на новый предмет. Реддл хватается рукой за длинную ткань, с силой стягивая. Узкая невысокая гильотина, со сверкающим лезвием, что поблескивало, отражая свет, заставляет смотреть только на нее. Мракоборцы зашевелились, потащив своего руководителя на смерть, укладывая его голову в небольшое отверстие, над которым нависало смертоносное лезвие. Все резко перестали даже двигаться, наблюдая за актом жестокости. Том подходит к Силие, отворачивая ее, она положила подбородок ему на плечо, вдыхая через раз от странного будоражащего чувства, что сейчас вот-вот должно будет что-то произойти. Хотела бы попросить его остановиться, но знает, насколько это бесполезно. Том смотрит на Руфуса, чье желание жить было совсем слабым, он лишь взглянул на Реддла, его губы зашевелились, он хотел произнести имя этого темного волшебника, чья слава о жестокости, кажется переплыла океан. — Волан-д… — его лепет прервало стремящееся лезвие вниз, отсекая неугодному голову. Кровь ручьями разливалась, окрашивая пол и всех стоящих Мракоборцев, они начали оттаскивать тело своего безголового главы, ложась по очереди на добровольное отсечение. Реддл не мог передать своего восхищения, видя, с каким трепетом они отпускают режущее голову оружие прямо на своих товарищей. Один за одним, околдованный Мракоборец умирал прямо на глазах у сгнивших инферналов и Пожирателей Смерти, что не могли даже выразить свои эмоции в данный момент. Их победа была безоговорочной, но какой-то по-средневековьи жестокой. Кровь на полу создавала причудливые узоры, просачиваясь во все углы, желая попасть под ботинки Пожирателей, которые стремительно пятились назад. Силия, понимая, что совершил сейчас Том, прикасается к его щеке, не поднимая глаз. Осознает, что сделал он это лишь только ради собственной забавы и желания самоутвердиться, не может осудить, ощущая, что никогда не будет на месте Темного Лорда, сожалеет о том, как пришлось страдать брату, ищет оправдания для его поступков. Он прикасается к ее руке на своей щеке, испытывая неописуемо приятное осознание, что его пытаются понять. Всю идиллию взаимопонимания Реддлов нарушает странный звук, они и все Пожиратели обернулись. Бедную Беллатрису скрючило, и ее рвало прямо на пол Министерства, все поморщились, особенно Северус. Робастан помогает жене встать, никто, казалось, не понимал что случилось с такой как Беллатриса, не могло же ее подкосить какое-то жалкое кровопролитие Мракоборцев. Она словно поняла, что приковала к себе всеобщее внимание, гордо встает, посматривая на каждого. — Я просто беременна, — как бы в оправдание говорит она, после чего Пожиратели зааплодировали чете Лейстрендж.***
Не очень-то полюбившаяся в поместье Малфоев фигура Грин-де-Вальда старалась всячески не проявлять себя с плохой стороны, однако недоверие к нему родилось с той самой минуты, как тот переступил порог этого дома. Следя за каждым членом этой большой семьи, Геллерт развлекал себя мимо пролетавшими интригами, которыми было заполнено гигантское пространство аристократических владений. Так он уже успел познакомиться с пылающей страстью к своему Хозяину у Беллатрисы, несмотря на живого мужа; Нарцисса была очень издерганной мадам, которая не отпускала сына дальше чем на пару метров, казалось, сидение в этом месте тяготило ее; Абраксас помешанный на идее вернуться в Дело, но в силу возраста его вечно разбивала хандра; лихорадочный и изнеженный Люциус, терпящий постоянные издевки от Волан-де-Морта, при этом не покидающий надежды вернуть себе былую репутацию; резвый и чуткий Драко был абсолютно двуличным, причем вынужденно, ведь мать всегда держит сына за руку, а с другой стороны мальчишка был агрессивным, но при этом жутко трусливым, хоть и старался не показывать этого; Темный Лорд необычаен во всем проявление этого слова: безумный, извращенный и гениальный, его харизма просто сбивала наповал. Грин-де-Вальд решил отменить все свои планы по скорому отбытию, как только увидел знакомую, но такую далекую фигуру. Украдкой ловя себя на мысли, что Силия напоминает ему призрак этого готичного поместья. Он немного о ней слышал, но так же нечасто ее видел, из-за чего его рвало на части любопытство. Решается тихо понаблюдать. Она ходит из стороны в сторону, держа какую-то книгу в руках, вот только ее голова забита совсем другим, и это можно заметить по ее выражению лица. Еще более своеобразной мимикой мог похвастаться только ее брат. Когда девушка повернулась лицом к наблюдавшему за ней Грин-де-Вальду, тот решается найти предлог для того, чтобы заговорить с ней. — Изумительно, какое сходство! — неожиданно услышала голос. — Вот только черты лица Тёмного Лорда более грубые и острые, чем ваши. А запах, какой же у вас запах, это просто не описать, — подходит почти вплотную, втягивая судорожно воздух. — Вы вся источаете его аромат. О боги, это так волнительно, не находите? — с издевкой смотрит Геллерт. — Интересно, брат Альбуса был так же близок к своей сестре? — потирает подбородок, смотря в потолок. — Да, вы правы, я сказал вычурную ерунду! Ариана… чудное создание, а точнее — обессиленное и отторгаемое собственными способностями и семьёй. Ах, как же страдал Альбус… — искусно играет роль раскаивающегося, при этом сияя от каждого собственного слова, — Знаете, что я вам скажу? — указывает пальцем на Силию, — Не жалко! Когда гибнет нечто такое слабое и обездоленное — во мне просыпается странное чувство возбуждения. Наверное, приятно иметь сестру, — двусмысленно протянул Геллерт, все еще сверкая безумным огнем своих слов. Силия отходит от странного и опасного мужчины, от которого просто хочется бежать и бежать, как можно дальше, в лес, только бы никогда не нашел. Подходит к окну, щурясь от яркого света; начинает выискивать в открывающейся зелени хоть что-то, на чем можно зацепить взгляд, дабы не думать о странной компании, которую составляет ей мистер Грин-де-Вальд. — Вам так нравится, как он долбит вас, — нарушает затяжную тишину, видя, что мисс Реддл не будет поддаваться на его провокации. С каждым новым словом этого человека чувствует накатываемую злобу, но что-то в его словах заставляет Силию вздымать грудь чаще; перед глазами встают картины из пережитых воспоминаний, которые вводят в неконтролируемое исступление нахлынувших чувств. — Прекратите! — на секунду поворачивается к нему, а затем снова прячет взгляд, утопая в непримечательном виде из окна. — Плачете от счастья, когда он входит в ваше тело, — с особой страстью проговаривает каждое слово, — искусная извращенка, которая делает страдальческий вид. Я вас насквозь вижу, — подходит ближе, шепча на ухо, от чего та вздрагивает. — Интересно, каким бы он был, не будь вас на этом свете? — глядит прямо на нее, видя, как Силия набралась смелости посмотреть правде в глаза, поворачиваясь к провокатору. — Уродливый, без намёка на рассудок — сгусток гнилого подобия на самого себя. Убитая обществом тварь, которую не жалко свалить в выгребную яму. Но нет же, вы позволяете ему сливать в себя весь негатив. Изумительная жертвенность, — улыбается, когда она вновь отходит от него, — с нотками мазохизма, — идет следом. — Да вы же почти вся седая, — хватает прядь белых волос. — Красивы, вы действительно красивы, но и жалки одновременно. Ваша способность — быть хорошеньким украшением. Красота — единственная сила, подвластная вам. Он ведь прекрасен, верно? — с восхищением глядит на Силию. — Вы — ребёнок. Поэтому-то Великий Лорд такой, он просто не мог возродится другим. Это вы его таким сделали. Мать — какое чудесное сравнение. Дали ему жизнь, — начинает судорожно выплевывать все мысли, что предстают ясной картиной. — Да, я вижу по вашим глазам всю ту страстную бурю эмоций, что испытываете, оставаясь наедине с собственным братом. Как это грязно и восхитительно одновременно. Ваша голова, она просто состоит из Тома Реддла, вы живёте им. Даже не нужно прикладывать особых усилий, чтобы понять, что это правда. Ваши мысли, они просто лежат на поверхности, — ловит непреодолимый кайф, видя как она растеряна. — Ждут, когда их грубо и резко возьмут. Это сексуально, не находите? — Что вы хотите от меня? — улыбается, понимая, что с Грин-де-Вальдом что-то не так. — Как это ни странно, но всего лишь высказаться, — выдыхает с облегчением, резко меняясь в лице. — Не понимаю, что вдруг сподвигло меня откровенничать с вами, — пренебрежительно осмотрел ее сверху-вниз. — Всех так интересует сплю ли я с братом, что это начинает раздражать, — совершенно спокойно и с нотками пренебрежения говорит Силия, вновь оставляя Геллерта одного. — Да что вы говорите? — насмешливо хлопает в ладоши, приближаясь вновь. — Наверное потому, что это инцест, — делает сильный акцент на последнее слово. — А ещё Реддл известный политический радикал, — более спокойно добавляет. — Хотя если углубиться в родословную Тёмного Лорда, то подобная тяга к своим однокровным родственникам у него просто заложена в генах. Иначе и быть не могло, — снова оглядел собеседницу. — Заложенный временем механизм самолюбования и высокомерия. После того, как странный белобрысый мужчина выплюнул свои взорвавшиеся подобно обскуру мысли, устало плюхается в кресло, потирая рукой лицо. Легилименция — вещь очень интересная и достаточно неоднозначная, проникнуть в чужую голову бывает болезненно для обеих сторон. Силия бросила прощальный взор на Геллерта, который, кажется, все еще пытался осознать неясный и несдержанный порыв. — Смотрите, как интересно получается, — заставляет привлечь к себе внимание. — Женщина, которую ненавидел ваш отец, родила Волан-де-Морта. А женщина, которую он любил — вас, — с какой-то тоской произнес Геллерт. — Любовь и ненависть наконец-то нашли друг друга, — дрожал его голос, пока он неотрывно смотрел перед собой. «Идиот», — думала она, выходя из комнаты, давясь от усмешки, представляя, как бы это сделал Том. Поднимаясь по лестнице, покидая злосчастный первый этаж, Силия вдруг вспоминает Дамблдора, на которого иногда находило желание поговорить о чем-то открыто, а так же Северус, что не всегда сдерживал свои порывы, в принципе, как многие из ее окружения. На этот счет она лишь странно прищуривается, а затем невозмутимо пожимает плечами, начиная приходить к выводу, что во всем виноват Том. Желание увидеть его, особенно сейчас, после грубых слов Грин-де-Вальда, вводило в безумное преследование своей цели, неисполнение которой обещало привести к истерике. — Реддл, — распахивает она дверь его комнаты, видя, как тот вопросительно посмотрел на ее взбудораженный вид. Том раскладывал шахматные фигурки по своим клеткам, потому что это занятие успокаивало его злющий ум. — Да, Реддл? — копирует ее интонацию, вставая с места, все еще переводя взгляд то на фигурки, то на Силию. Он как всегда был невозмутим, не пробиваем, было не понятно, что испытывает в данную минуту, вот только его глаза, при взгляде на которые внутри все переворачивается. Она приближается к нему, пару секунд просто смотря, а затем привычное чувство напряжения дает неожиданный толчок. Они одновременно потянулись друг к другу, вцепляясь пальцами в волосы, Силия впивается ему в губы своими, начиная с силой целовать, будто это ее последние прикосновения к нему. Том закрывает глаза, прижимая сестру еще ближе, внезапно чувствует, как руки Силии вцепляются в его ремень, начиная со звоном расстегивать. Удивляется ее бурной инициативе, что заставляет Тома сделать паузу и посмеяться, вот только снова ощущает прикосновения чужих губ; отдается порыву. — Брат мой, — отстраняется она от него, хватая за рубашку, притягивая к себе, — трахни меня! — облокачивается на шахматный столик, вытягивая ногу вперед, задирая подол платья. Какое-то время он просто смотрел на нее, как будто пытаясь осознать, что происходит; сжимает пальцами ее бедро, ведя все выше по ноге, подходя ближе, от чего она довольно вздыхает. Его свободная рука кладет Силию прямо на только что разложенные шахматы, те с грохотом валятся в разные стороны, звонко приземляясь о пол. Черные, белые, пешки и короли — все потеряло свои места. Оставшиеся фигуры неприятно впиваются в спину; резкий толчок, и Том уже в ней; она громко вскрикивает, потянув к нему руки; нащупывает его запястье, сильно вцепляясь ногтями. Все те слова, что сказал бесстрашный Геллерт, были правдой, той самой, которую не могла открыть себе сама Силия. От осознания чего ее будто отпустила та тяжесть, что тащила все время на глубокое дно страданий и неопределенности.***
Сильное дуновение ветра взмывают ввысь обесцвеченные пряди, заставляя путаться меж собой; Силия проводит рукой по лицу, убирая мешающие волосы; осматривается вокруг, пугаясь неизведанности вокруг. Все серое, поникшее, застлавшееся гарью с едким запахом; зажимает нос, стараясь не вдыхать опасные испарения. Небо, в котором не было ни намека на солнце и даже дождь, просто обтянутое светлыми непроницаемыми облаками, напоминающими широкое одеяло; поворачивается вокруг, приходя в уныние от увиденной картины: полуразрушенный, но такой знакомый замок, поглощенный огненной бурей. Порушенная черепица, стены, все смешалось в общую рассыпчатую субстанцию, оплавляясь от столь сильного жара. Люди, нет — дети, повсюду снуют взбесившиеся ученики, на лицах которых застыл страх и ненависть; и вот одна светловолосая девчонка оступается на месте, падая в груду острых осколков, громко крича от ужаса; рядом находящееся окно взрывается с сильнейшим звоном, орашая все вокруг убийственными колкими стеклами; страшная волосатая фигура, больше напоминающая животное, вырывается наружу, начиная терзать ни в чем не повинную девушку. Силия не спеша бредет мимо; останавливается около растерзанной блондинки, чьи глаза еще сверкали на свету; присаживается рядом с ней, убирая с ее лица курчавый локон; оборачивается в след сбежавшему оборотню. Узнает в знакомых чертах Лаванду Браун, вот только почему-то слишком взрослую, по сравнению с представлением Силии; идет дальше, не торопясь, пробираясь сквозь пламя, которое даже не чувствует; навстречу бежит лохматый и визжащий Уизли, а за ним следом Пожиратель. Протягивает руку к пламени — тут же одергивает, осматривая со всех сторон, понимая, что совсем не больно и даже не тепло. Блуждая по развалинам и наблюдая странные жестокие картины, Силия не понимает, в какую реальность попала, а ведь все кажется таким настоящим. Разбегающиеся во все стороны волшебники, играющие с приспешниками Волан-де-Морта в кошки-мышки; зеленый луч — и один за другим молодежь валится бездыханной грудой на оплавленные руины; крики, просто непередаваемые и глубокие, почти что навзрыд рыдающие. Хочет закрыть уши, но слышит все, несмотря на попытку убежать от чужих страданий. Закрывает глаза, желая не видеть всего происходящего, умоляет всех богов на свете прекратить эту пытку; открывает глаза, оказываясь на пустоши среди порушенного Хогвартса; изумленная, не понимает как тут очутилась. «Гарри Поттер!», — вырывается из ее груди сдавленный вопль ужаса, когда она видит живого и невредимого Мальчика-Который-Выжил. Взрослый, высокий, не такой, каким его помнила Силия. За его спиной полчище выживших учеников, во главе с Поттером; стоит уверенно и четко смотря на что-то, чего пока еще не видит Силия. Гермиона хватает Гарри за руку, ободряя, тот тает от пристального гнета ее глаз. Послышался злобный и грубый смех, от чего Силию бросает в дрожь; поворачивается, ахнув в удивлении; черные мрачные маги, скалившиеся в предвкушении, как порвут Поттера и его Отряд. Противостояние, которое несгибаемой волей отдается в сердцах каждого, кто стоит за свою правду и за добро, а так же искренней жаждой крови и власти любой ценой — со стороны зла. На середину пытается выйти Гарри, которого тотчас сжимает крепче Гермиона в своих объятиях, не давая уйти; парень смотрит на нее влюбленными глазами, что-то говоря, после чего девушка, на щеке которой зияла кровоточащая рана; мягко целует его, отстраняясь, утирая горькую слезу. Наверное, это были слова о искренней любви, которую только мог испытывать простодушный и неискушенный Поттер с добрым и открытым сердцем. Выходя перед всеобщим взором, Гарри вытягивает руку, направляя палочку на кого-то в толпе, Силия сразу же провожает руку мальчика глазами, переводя на черное мрачное скопище кривых и омерзительных людей; узнает в них знакомые лица; взгляд останавливается на обезумевшем виде страшного уродливого существа, чье лицо было белее, чем мел, а глаза краснее, чем кровь, оно было лишено человеческих черт: безволосое лицо и голова, покрытое синюшными венами, полное отсутствие носа, неестественно высокий и тощий как спичка; это создание оголяет свои острые зубы, начиная скалиться, выступая вперед, вскидывая в ответ Поттеру свою странную палочку с шарообразными буграми, напоминающая пальцы больного артритом старика. Силия чувствует, как ее захлестнуло отвращение к этому созданию, быть настолько ужасным может что угодно, но не человек; бешеная истерика неизбежно нахлынула, как только Поттер произносит: «Волан-де-Морт»; в ее голове звонким эхом раздаются слова Грин-де-Вальда: «Интересно, каким бы он был, не будь вас на этом свете? Уродливый, без намёка на рассудок — сгусток гнилого подобия на самого себя…»; оба волшебника сцепляются в схватке, сплетая свои лучи в один единый. И вот остается только ждать и смотреть чье нутро сильнее, чье желание будет убедительнее для насмешницы-судьбы. Гарри сдерживает оборону, но ужасный Темный Лорд был сильнее, постепенно поглощая магию Поттера, но тот держался крепко и стойко; Силия смотрит на всех бывших учеников Хогвартса, что с особым траурным молчанием и надеждой в глазах наблюдают за решающей битвой; Гермиона сжимает пальцы в кулаки, вот-вот, и она сорвется с места, но рыжий Рональд крепко держит девушку за руку, не давая наделать глупостей. Хочется задать лишь один вопрос: «А что дальше?», с чем придется столкнуться всем этим детям, неужели Мальчик-Который-Выжил действительно настолько силен. Хватается за свои волосы, видя, как на них осел серый пепел, полностью выбеляя все оставшиеся прядки. Волан-де-Морт громко и злорадно кричит что-то Поттеру в лицо, видя, как убийственная магия уже почти поглотила противника; скрежет, что раздается непонятно с какой стороны, привлекает внимание Силии. Непонятно откуда взявшаяся шляпа Гриффиндора и стоящий возле нее Невилл, победоносно достает сверкающий меч, точно такой же был у Гарри в Тайной комнате; после чего Силия действительно ловит себя на мысли, что это не ее вселенная, возможно, какой-то странный сон, но не более. Откуда Долгопупс стал таким взрослым, совсем не похожим на того увальня, которому она преподавала уроки Магловедения; Невилл видит подползающую к нему Нагайну, что громко зашипела из-за спины; один взмах, и с лязгающим звоном меч отрывается от каменных руин, встречаясь с толстой кожей змеи, прорывая ее насквозь; продолжает тянуть лезвие вверх, лишая рептилию головы, которая с глухим шлепком приземляется около ног победителя; протыкает змеиную голову с омерзительным хрустом. Сочившаяся кровь распространялась с бешеной скоростью, окрашивая руки, ноги и лицо Невилла в алый оттенок. Волан-де-Морт резко отпускает оборону, горько крича; обезоруживающее заклинание Гарри наконец достигает цели, и палочка Лорда летит прочь, приземляясь прямо около ошарашенной Силии; та поднимает ее, начиная с интересом рассматривать. Лицо Волан-де-Морта перекосило от нестерпимой боли, которую он начал испытывать, распадаясь на мелкие кусочки, его муки были неразборчивыми воплями, которые напомнили Силии плач маленького ребенка. Слабый ветер с облегчением треплет волосы, полностью сдувая серые хлопья пепла. В какой-то момент она вздрагивает, когда ей кажется, что умирающий брат все же увидел ее присутствие, потянувшись в ее сторону, как вдруг полностью рассыпается в черную пыль, что закружилась в бурном танце на ветру. Все еще держа поистине уродливую палочку из всех, которые попадались на глаза, она начинает ее трогать со всех сторон, как слышит приближающиеся шаги; смотрит перед собой; Гарри Поттер шел забрать свой трофей; Силия видит, как он идет, смотря прямо на нее, от чего внутри все сжалось. Мальчик резко останавливается, нагибаясь и подбирая с земли Бузиновую палочку Волан-де-Морта; Силия не понимает, как такое возможно; Поттер вскидывает руку над головой, показывая всем свой трофей, от чего ученики Хогвартса бурно ликовали в один голос. Чувствуя, что это уже конец истории, которую лукавый Демиург решил показать, Силия осматривает в последний раз Пожирателей Смерти, замечая тощего скривившегося Драко, который роняет слезу, жалко перебираясь на другую сторону баррикад; Поттер понимающе смотрит на Слизеринца, похлопав его по плечу; следом за сыном устремились и его позеленевшие родители. Вид у них троих был такой, словно их постоянно пытали, но вот мучения и страдания закончились, придавая небу красноватый оттенок заката. Это был самый кровавый и болезненный закат. Закат Волан-де-Морта. Ощущает, что в глазах начало все расплываться, люди терялись в смазанных тучах, а их голоса превращались в неразборчивые писки; в последний раз смотрит на свою руку, видя силуэт странной палочки, а затем та тает в руках, подобно ее бывшему хозяину, растворяясь в пространстве. Резвые птичьи голоса, яркая полоса света, надоедливый луч; Силия открывает глаза, начиная с недоверием осматриваться, со спокойствием выдыхает, когда осознает, что попала в нужную реальность. Замечает рассматривающий ее взгляд Тома, такой напряженный и серьезный, как никогда раньше; хочет рассказать Темному Лорду о своем сне, но тот лишь встает с кресла, подходя к ее кровати, произнося лишь краткое: — Пора.