О фиалках и всех-всех-всех

Обычно все истории начинаются со слов: «Ничто не предвещало беды». Или там: «День начался совершенно непримечательно». И другое все в таком духе. Так вот. Тот день начался отвратительно. А как еще может начаться день, если перед вами все время маячит Факварл? [Вам когда-нибудь попадали присоской щупальца в глаз? С разбега. Абсолютно случайно. Раз шесть.] Не хочу говорить ничего плохого о Птолемее, но он слишком легко дал запудрить себе мозги. Да, Факварл, как и все другие духи, не был ограничен никакими заклинаниями и попыток как-либо навредить хозяину не предпринимал — но ведь это же ничего не означает! Я вот тоже некоторым своим хозяевам желал только самого хорошего. И что же? Это никак не помешало мне их пожрать. Короче, туфте о том, что Факварл вдруг стал паинькой и спелся с Птолемеем, я не верил ни на грамм. Меня, древнего джинна, так просто не проведешь! [К тому времени со дня смерти Птолемея прошло около двух тысяч лет. Зеленый же еще совсем.] И тем мне было удивительней, что этому вдруг начали верить и мои сородичи. Я молчу про Аффу с Пенренутетом — у тех только ветер в голове, про Квизл и вовсе говорить не следует — та была младше всех нас и разделяла подростковый идеализм Птолемея. Но Тети! Тети! Джиннша, помнящая Землю еще до того, как люди догадались взять в руки кусок угля и начертить вокруг себя защитный круг. Вот кого я не понимал по-настоящему — так это ее. [Разговаривать на эту тему я с ней не хотел. Главной причиной этому служило то, что она однажды уже выразила свое мнение и выслушивать его еще раз мне не хотелось.] И вот сейчас в покоях Птолемея Факварл, собрав вокруг себя немаленькую и разношерстную аудиторию, вещал о своих великих подвигах, большая часть которых была ложью. [Не то, чтобы у меня были доказательства. Я просто тонко чувствовал фальшь в его голосе.] Птолемей переписывал начисто что-то на пергамент и тоже слушал Факварла краем уха. Я видел это по тому, как он изредка поднимал на него глаза, когда речь заходила о нашей магии или Ином Месте. Мне же оставалось только скалить зубы и раздраженно подергивать кончиком хвоста, валяясь в облике пумы на ложе Птолемея.  — Да полсотни маридов меня просто умоляли начертить им проект дворца Соломона! Сами же ничего придумать не могут, а у них приказ. Я же знаменит своими архитектурными шедеврами. Пришлось накорябать им первое, что пришло в голову. Ах, как меня восхваляли, как благодарили! От смерти спас их все-таки. Соломон, знаете, рабов своих не жаловал.  — Полсотни маридов? Ха! — Пума оскалила свои вдруг удлинившиеся клыки в усмешке. — В пару прыщавых бесов я еще поверю и то, после того, как ты их припугнул. — Публика заинтересовано оглянулась на меня.  — Вот этими вот руками было создано это чудо всего за одну ночь! — Факварл, надо отдать ему должное, не обратил на меня никакого внимания, продолжая рассказ.  — И пока ты там пахал со своими бесами, я в это время вел с Соломоном философские беседы! — публика уже полностью переключила внимание на меня, и пума довольно закивала общим аханью и вздохам. Факварл остался невозмутим. Лишь развел руками да выгнул бровь.  — Бартимеус, ты? И философская беседа? Клянусь, это вещи еще более далекие, чем человек и разум! Вот мое творение…  — Тысяча извинений, что перебиваю. Все оглянулись на Квизл. А то был, несомненно, ее голос. Она сейчас занимала свое любимое место на подоконнике, откуда открывался отличный обзор всей комнаты.  — Кажется, мы тогда втроем Хабе служили… Мне почему-то это отлично запомнилось. Факварл, ты не догадываешься почему? Я тут же вышел из неловкой ситуации. В конце концов, разоблачение Факварла вело и к моему разоблачению тоже. Слишком уж мне не хотелось уточнять, какие именно беседы мы вели с Соломоном.  — Ладно, это не столь важно. Дворцы! — я фыркнул. — Кто их не строил? И где они теперь? Вот моя пирамида Хеопса стоит и по сей день! Ах, помню, как я душу вкладывал в эти лабиринты… Из толпы показалась белобрысая макушка Аффы. Он критично осмотрел меня.  — Так, говоришь, это ты проектировал пирамиду Хеопса, да?  — Я, — пума гордо выпятила грудь.  — Так вот, кто этот криворукий бездарь! — Пенренутет, конечно же, стоял рядом с Аффой. — Ты вообще подумал над тем, как… КАК это должны были строить мы, обычные рядовые джинны? Напридумывают Ра знает чего, а нам огребать! Факварл неистово закивал, соглашаясь с его репликой.  — Вот и я говорю. Нужно думать фундаментально. Основательно, не поверхностно, к вопросу подходить. Взять меня, к примеру. Нарисовал я как-то от скуки на песочке символы непонятные, а люди как стали восхищаться! Вон, некоторые их до сих пор используют, иероглифами называют…  — Не завирайся, Факварл! — это была Тети. — Египетские иероглифы придумали еще тогда, когда ты даже от общего потока Иного Места наречением имени отделен не был.  — Дык он и не говорил, что про египетские иероглифы речь шла, — заметил Анхотеп, один из фолиотов, сидящих на потолке. Среди бесов послышалось ехидненькое хихиканье.  — Анхи, ты давай их не перебивай, — произнес кто-то с той стороны. — Барти сейчас должен сказать, что восточную письменность придумал он. И они бы начали спорить, кто у кого украл идею. Мы тут уже ставки сделали!  — Да вы что, совсем ополоумели? — прикрикнула Квизл на них. — Все знают, что Бартимеус идею украл у меня, — и очень мило захлопала глазками, подчеркивая нелепость ситуации. И здесь произошел настоящий звуковой взрыв. Бесы с фолиотами пытались разобраться в ставках и заодно вытрясти друг из друга сущности, джинны шипели, каркали, визжали, что-то доказывая и ссылаясь на великих деятелей, противореча не только сами себе, но и законам истории тоже. [Квизл от смеха даже в окно выпала, когда кто-то затронул тему Глэдстоуна.] Все это продолжалось всего с десяток секунд, пока нас не сотряс гром. Точнее, это был громогласный львиный рык в исполнении некой седой индианки.  — Спасибо, Тети, — кивнул ей Птолемей. И встал. Воцарилась тишина. [Относительная, конечно же. Когда в комнате одновременно находится столько духов, тишины, как понятия, существовать не может.]  — Мне казалось до этого, что духам просто не за чем спорить о такой ерунде, как прихоти их хозяев. И я больше не хочу слышать подобных споров! А если вам так уж хочется выяснить, у кого из вас послужной список длиннее, то делайте это на улице. Вы мне мешаете работать, в конце концов! Птолемей вроде бы говорил это всем, но его взгляд блуждал от меня до Факварла и обратно. Кажется, он начинал догадываться, что нас что-то связывает. Наконец, Факварл не выдержал.  — Нет, это нормально? — он сложил руки на груди. — Стояли благородные джинны, разговаривали.  — Обсуждали насущные проблемы общества!  — Культуры!  — Архитектуры!  — Классового недопонимания!  — Как так можно? Тебе не стыдно, вот скажи? — Факварл, не дожидаясь ответа, скорбно покачал головой и вышел из комнаты. Каждый джинн посчитал своим долгом обиженно поддакнуть словам Факварла. Даже я не смог не согласиться с ним. [До сих пор поверить не могу.]  — Ну правда, хозяин. Все настроение испортил. В течение минуты Птолемей остался в комнате один. Судя по его выражению лица, ему было над чем подумать. Бесы были особенно грустны в тот день. Квизл еле успокоила их, предоставив новое развлечение: рассказать Хабе о случившимся, а потом спародировать его выражение лица. Аффа и Пенренутет с удовольствием присоединились к забаве. Мы хохотали всю ночь напролет, пока с рассветом к нам не присоединился Птолемей. [По его мешкам под глазами было ясно, что в ту ночь он глаз не сомкнул.] Собственно, после этого мы хохотали тоже. И Птолемей вместе с нами.