***
Он услышал меня, и повернув голову с мёртвым, изъеденным червями лицом, пошёл ко мне, замахиваясь обломком меча. Ухожу в сторону, наступая противнику на ногу, и, пока тот лежит, упав лицом вниз, с размаху бью его камнем по голове, пока плащ не намок чёрной жидкостью. — Жесть, — выдохнул я, — Сколько раз он меня убил? Сорок? В моём теле, покрывшемся сотнями чёрных, сыпящихся чёрно-серым порошком ран, поселился холод. Объяснить это будет сложно, но я попробую: словно в морозилке оставили на длительное время. Стучу зубами, а руки дрожат, не в силах удерживать даже тот камень хоть сколько-нибудь долго. Это ощущение идёт изнутри, да, изнутри, от самых костей, а может даже и глубже. На фоне этого вопросы вроде «где я?» и «кто я?» стоят не так остро — я отчаянно хочу согреться! Как же… Как же мне холодно! Да из меня словно источник тепла вынули! Как такое вообще возможно? — Ух-х, — встал я с трупа, который, скорее всего, вскоре встанет. Так уже было. Как раз те самые сорок или больше раз. Наверное. Не знаю точно, но уверен, что это случилось больше двух раз. — Вопросы, вопросы, воп-росы-ы… Хых. Ущелье? Или трещина в скале, людьми облагороженная для… для чего-то. Просто ход на кладбище, откуда я вышел? Нет, я же не вышел ещё. Воды тут по щиколотку, что жуть холодной. У разбитого фонтана лежало тело неизвестного рыцаря. В доспехах. Осторожно подкравшись к нему, изначально держась у стенки — собственно, отвесной части скалы, будучи на стороже, стукнул его палкой по шлему. Он не выглядел как те оборванцы, что постоянно нападают на меня из засад или оставленные позади от небольшого ума. Может, это первый вменяемый? — Эй! — постучал по шлему ещё несколько раз, пытаясь дозваться до той стороны, — Хола, амиго! Эй! Шпрехен зи доич? Тишина в ответ, только вой ветра в этом ущелье. — Ну, хватит лежать! Эй, мёртвый, проснись! Хых. — Ахахахаха! — засмеялся громко, выдыхая из лёгких весь воздух и брызгая чёрной слюной. Эта штука была похожа на нефть, наверное. По крайней мере, с виду именно такая, как и кровь, но последняя гуще и с частицами чего-то твёрдого, напоминающего песок. — Ну, вставай, эй! Мне ведь страшно, слышь! Давай, поднимись и поясни мне, что тут творится! — проныл я тихо, — Вставай! — рявкнул я на безжизненный труп, но тут же бросил бесполезное занятие, — Ну, и хрен с тобой. Подумав, я пнул труп, собираясь его раздеть, но лучше бы этого не делал — тот обратился в раздробленный спрессованный серый песок, осыпался… вместе со всем снаряжением. — Косяк, — вздохнул я, когда меж серо-сизых пальцев посыпались мелкие серые частички. — Ха-а! — мертвец — а чем ещё это может быть? — пытался укусить меня за ногу, но у него ничего не получилось. Пришпиленный мечом к земле, что он мог мне сделать? — Блин, Йорик, говорю тебе, что мы в какой-то временной петле, — вздохнув, проворчал я. Мой новый собеседник вновь потянулся к моей ноге, но в очередной раз получил в морду тяжёлым армейским ботинком, — Версия про чистилище не выдерживает никакой критики, потому что там не должно быть никого. И ничего. Наверное. На самом деле я не знаю, но стараюсь в это верить. Стараюсь, да, мне просто нереально страшно, сосёт под ложечкой от каждого шороха, а пробирающий холод и вовсе заставляет биться в истерике. Подтянув Йорика к костру, который кто-то любезно зажёг до меня, я проткнул его мечом, в тот самый затухающий костёр вставленным. Он был витым, тяжёлым, явно не на человека рассчитанным, и казавшийся вовсе декоративным. Впрочем, меня это не особо парило, я этой кочергой уже много блуждающих без цели мёртвых бомжей положил. Неудобно, но можно. Они горят — это главное. Я хочу обсушиться и согреться. Пока не получается. Йорик испустил жуткий вой, а затем и дух, в занявшемся пламени, я же, чуть всплакнув, хотя слёзы так и не полились, а облегчение не пришло, уселся рядом с костром, в котором угадывались кости других таких же, растянул свои штаны, удерживая их на весу: если деревья где-то и были, то у сооружения, отделённого от меня толпой уродов и воротами, с большим таким дядькой, текущим черной жижей с червями или чем-то таким. Мерзость. Он был проколот насквозь таким же витым мечом, что я нашёл в костре. Ворота закрыты наглухо, мне их с места не сдвинуть. Трогать Железного Гиганта я не рискнул. Не хочу быть обласканным тентаклями. Посчитав чёрточки на скале, почесал голову. Итого, двести восемьдесят два. Гигантская синяя ящерица с кристаллами на спине успела убить меня двести восемьдесят два раза! А сегодня она тупо мной подавилась. Когда вернулся, чтобы попробовать пройти мимо ещё раз и хотя бы посмотреть, есть ли там вообще проход дальше, сволочь не нашёл. Пещера оказалась пуста. Вот не могла ты сгинуть во второй раз хотя бы, а? И никакого прохода не обнаружилось. — Жизнь — боль, смерть не лучше. О, хабар! — обнаружил я труп с мечом, зазубренным, старым лонгсордом и чем-то непонятным в над грудью, похожим на кристалл, светящийся белым… мерзко. Сам же костяк был невероятно истлевшим, так что сняв с него перевязь с ножнами, остальное трогать не стал. Разваливалось прямо в руках. Ухмыльнулся. — Итс прэктис тайм! — прохрипел я, — Тум, тум-тум-тум, ту-ту-ду-ум. Но сперва найти бы хоть что-нибудь пожрать! Железного Гиганта в полных доспехах с бердышом в руке я заколол тем же мечом, что был в него воткнут, с первой попытки. Я столько раз осматривал это место в поисках маршрута обхода, что дотумкал-таки. Ужас. Здесь не садится солнце! Я уже точно набегал часов сорок или даже больше! Хотя я не хочу знать, что творится здесь ночью, вообще не хочу. Ревел дядька громко! А потом упал в углубление в полу, похожее на чашу и вспыхнул ярким пламенем, туда же самостоятельно воткнулся меч. — О-о, — удивился слабо. Могущий скрип, грохот и створки, которые я так и не сумел столкнуть, распахнулись сами. — Магия, — пожал плечами. Меня тут пять сотен раз грохнули очень больно и страшно, меня теперь никакая магия не впечатлит. — Добро пожаловать домой, пепельник, — сказала мне женщина лет двадцати пяти, едва я вошёл в циклопических размеров здание. У проектировщика писька была маленькая? Что за хрень тут? Но это хрен с ним. Я так обрадовался первому заговорившему со мной существу, что обнял его и потёрся о седые волосы и корону, спущенную на глаза, лицом, немного поцарапался, но… затем, быстро подумав, одной рукой сцапал её за грудь и крепко сжал. — Ну, охереть теперь. Я мёртв. Ни тепла, ни возбуждения, ни хоть чего-то подобного я не почувствовал. — Что ты делаешь? — голос женщины был всё таким же ровным, но мне почудилась доля угрозы и недовольства. — Проверял кое-что. Это чистилище? — я обвёл руками всё вокруг. — Это — Храм Огня. — Нет, я про… всё. Вообще всё. — Лордран. Ты разве не знаешь? — Неа. Ты бы сняла свою… повязку, а то неудобно общаться. После долгого молчания, женщина, наконец, начала «рассказывать ситуацию», пока я оглядывался, пытаясь найти что-нибудь примечательное, кроме огромных кресел. По ходу, тот громадный дядька будет не один. Не хочу я с такими товарищами встречаться. И вообще, молчит, значит, агрессивный, берём за аксиому. — Я — Хранительница Огня. Повелители Пепла вновь встали со своих тронов. Пламя гаснет, и чтобы вернуть ему силу, нужно вернуть Повелителей на их троны… — Это всё замечательно, конечно, но как бы отсюда выбраться? — прервал я женщину, — Порталы в другие миры, какие-то аномалии есть? Я не отсюда и очень хочу домой. Ого, как я её загрузил. Не думал, что напоминающее каменное изваяние лицо её может выглядеть удивлённо. — Ладно, что ты там говорила про своих лордов и прочий бред? Где найти и что делать дальше? — пока я обходил храм, хранительница следовала за мной, видимо, наблюдая. Хотя как можно наблюдать из-за намертво прилипшей к лицу на уровне носа короны из какого-то серебристого металла? Не знаю. Снять не смог: женщина не даётся. Кричит, дерётся, но не даёт снять этот бесполезный хлам. Ходит она, кстати, теперь с копьём, что взяла у кузнеца Андрэ, за широкой спиной которого пряталась от меня в первый раз. — Тронешь её — убью, — сказал он мне тогда. — И сколько раз? — хмыкнул я в ответ, — И на какой из них я всё же добьюсь того, что задумал? — Хорошо. Договоримся? — хмуро поинтересовался тот. — В смысле? — изумился я. Не похож Андрэ на человека, который будет хоть с кем-то договариваться. Вон какая туша, мускулов явно больше чем всего остального. Тогда он дал мне фламберг, ухмыляясь своей нехитрой шутке. Ну да, я поднял его не с первого раза. Впрочем, я сам заказывал лучшее оружие в кузнице. Теперь нужно как-то к нему приноровиться. Впрочем, пока я шлялся по этому храму, нашёл одного наглухо долбанутого дядьку. Я просто попытался с ним поговорить, но невменяемость, похоже, основной признак этого места. Подумав немного, я привёл ему целую толпу постоянно возрождающейся нежити. Убился, бедненький, не сразу, пришлось добивать. С его трупа снял хорошую такую катану. Длинную, где-то метр-двадцать. Так она меня поразила! Раз семь, чуть не пополам. — Итак, — уселся я перед костром, подводя итоги, развесив свои заляпанные кровью и много чем другим штаны с рубашкой. Дерева нарубил во дворе этого храма, костёр тут уже был, — Оружия у меня теперь есть. Где бы доспехов найти, на какой помойке? Попытался уснуть, но не получилось. Вашу ж мать! Пока я ругался матюгами от всей души, часто повторяя одни и те же слова, ко мне подошёл и присел рядом рыцарь, достал фляжку. — Привет, — кивнул я ему. В ответ была тишина. Хранительница стояла недалеко от нас, прислонившись спиной к ходу, ведущему к кузнецу. Боится, наверное. Сейчас выглядела она довольно бледно, до этого так и несло величием и сакральностью. — Я наблюдал за тобой, — наконец, сказал рыцарь, хотя я уже и не надеялся. Хмыкнув, я похлопал себя по штанам, сбивая угольки, и нашёл: — Опа-це, сигареты, — удивился, доставая пачку, — Даже есть немного. Потянулся лицом к огню, прикуривая. — Фух… — Вижу, никакого пиетета перед пламенем ты не испытываешь. — Ага. А должен? Ты это, тоже пепельник, что ли? — Я могу помочь тебе, пепельник, — наконец, подошла ко мне хранительница. Я хмыкнул. — Отправишь меня домой? — Нет, но я могу усилить твоё тело… Я вновь хмыкнул. — Сто отжиманий, сто приседаний, сто на пресс, десять километров? — Не знаю, о чём ты, пепельник, но я всегда буду на твоей стороне. — Скажи, хранительница, чего ты хочешь? — я устало вздохнул. — Исполнить свой долг. Есть одна фишка… а, что тянуть? В общем, я не знаю, как это получилось, но мои штаны с карманами, которые так люблю, мистическим образом превратились в нечто. Как безразмерный инвентарь в играх. Да вся одежда стала какой-то странной: как ни пытался я её порезать или разорвать, оставаясь на соплях или вообще разорванным, но после смерти всё приходило в норму. Смерти. — А-а-а-а-а!!!.. Но я не удивлялся даже вечно полупустой пачке сигарет и полной фляге с исцеляющей жидкостью. Она заживляла всё, кроме смертельных ран. Даже отрубленную руку, выпив это, можно было привернуть обратно, предварительно смазав жидкостью рану. Флягу дал мне рыцарь… На вкус дерьмо редкостное. Я шёл по заброшенной крепости, удерживая в руках алебарду: самое привычное для меня оружие. Впереди пронеслась, глухо фыркая, стая тварей, лишь отдалённо напоминающая собак. — Кто, блин, архитектор этой крепости? — тихо прошептал я, — Я хочу попрыгать на его могиле. А если он жив, то с удовольствием лично его зарежу. Нужно признать, что я заблудился. Не смотря на кучу примет, всегда разную планировку комнат и зданий, я просто-напросто заблудился. Собственных пометок, зарубок и других знаков я так и не нашёл. Быстро перебежав улицу, я прошёл к башне, высоченной, как будто для гигантов проектированной. А сзади раздался раздражённый лай. Не убежал, собаки с оголёнными рёбрами, без глаз, вырванным куском спины — каждая в своей вариации, зажали меня в тупике на лестнице. Удар, удачный, одна готова. Вторая и третья прыгают одновременно, цепляются в руки и лезут к лицу и шее, отбиваюсь от них как придётся. Отбился. Там остались только их тела и мизинец левой руки. Замотал руку в грязную тряпицу, проглотил порцию этого, как его, эстуса, с омерзением сплюнул. Срочно нужна броня. Странная хрень: когда я в Храме, то могу найти и разговаривать с другими, более-менее вменяемыми. Но стоит нам вместе выйти из него, как мой собеседник пропадает. Просто исчезает без всяких эффектов, раз — и нет. Рыцарь взмахнул мечом, я ушёл в сторону и ударил его фламбергом под колено. Чуть сбоку толкаю плечом — а раньше думал, что я высокий — эта груда железа валится на брусчатку. Прижать к ней ногой, вонзить двуручник в основание шеи. Этот готов. Я опустился рядом на колени. Хорошо, что эти полые выполняют последнюю волю своих хозяев и охраняют только те места, что охраняли раньше, при жизни. Кто ворота, кто — стену… Ходи они всей толпой, я бы уже давно сломался, учитывая, что нежить возрождается вместе со мной. Нет, тут, определённо, какая-то временная хрень, не иначе. Ведь я встречал разумных, которых видел в их же храме, но они уже знали меня. Тогда, когда подсаживались помолчать и похихикать. — Хых… ха-ха-ха-ха-ха! Накатывает, теперь и у меня тоже. Я веду дневник. Обратил внимание, что с каждой смертью начинаю забывать, что было или сделал. А угли! Угли такие тёплые! Сожмёшь в кулаке, раздавишь пальцами и вотрёшь в кожу — и сразу тепло и хорошо становится. — Больно вы все большие, а-а, хаха, — я вздохнул, отрывая с трупа его железки и прочие воинские приблуды. Собирался водрузить всё это богатство на себя, а то слишком беззащитен: собаки рвут, острые железяки режут, и пусть к боли я уже попривык, а смертельные удары чаще всего отправляют сразу к костру, но тело быстро приходит в негодность, что плохо. Не успеваю отойти хоть сколько-нибудь далеко, — Ну, ничего, я соображу, как это ушить, нужно только запихать в карман… Двери закрылись за мной, а перед ними свалилась огромная, закованная в металл туша. Объёмная такая, на вид тонны две. Я выставил перед собой толстый, окованный металлом кол и засмеялся безумно, уперев конец оружия в груду камней. — Цыпа-цыпа-цыпа! Разгон, удар! С трудом встаю, снимаю со звенящей головы шлем. — Хух! Ты тут постой, подержи, ага? А я пойду, — сказал я проколотому насквозь чудищу, — Скоро вернусь, да. Мужик, дневник которого веду теперь я, нужно сказать, ничё такой, остроумный, не соврал. Сработало. Воздушные дьяволы унеслись, а я с облегчением выдохнул. Очень-очень долго думал, что меня либо сбросят в пропасть под ногами, либо заволокут в своё гнездо-логово и сожрут. Но обошлось. Только теперь я даже не знаю, хорошо это или нет. Сперва почитал дневник. «Стену облазил всю. Порталов, кроме костров, никто не слышал и не видел. Иди дальше, в деревню нежити. Попытайся найти живых и расспросить их.» — Замётано. Сперва всех убью, потом расспрошу, ага. Ты хоть думал, что писал? Определённо я сюда не хотел, подумал я, срубая очередному мертвяку с вилами голову. Вернее то, что от этой самой головы осталось — кто-то изрядно оную погрыз, и встречаться с этим кем-то мне совсем не хочется. Где-то вдалеке хохочет страшная огромная бабища, швыряющаяся заклятьями и проклятьями. — Хоп! — спихнул я второго в пропасть, — ла-ла-лай! Хоп! — рубанул снизу через всё тело следующего, — Ла-ла-лалалай! Хорошая штука — эта катана. Мне нравится. Лёгкая, длинная — в этой проклятой деревне она помогает мне лучше, чем прямой меч или фламберг. Монстр с клеткой за спиной увидел меня и атаковал, но, получив в живот вилы, передумал и свалился к своему собрату. В последнее время я наловчился бросать подручные предметы с хорошим КПД. Копья, дротики, ножи, обломки мечей и камни — всё идёт в дело, лишь бы к придуркам меньше подходить. Иногда, правда, выбора нет. Хочу лук или арбалет. Или и то и другое, лучше — несколько, учитывая мои карманы. Деревня пуста, а я до сих пор не нашёл костра. Эстус кончился, мать его. Дерьмо! Вскоре пошли рыцари и доспешные воины, вот тут-то стало тяжело. «Мама, если ты читаешь эти строки, знай: сегодня меня съел сундук, а ещё дважды прострелил стрелой, больше похожим на копьё, один косорукий гигант. Но не это самое печальное — я забыл, как перемещаться между кострами. Большего падения не знала вселенная.» — Что, твою мать, я пишу? Типа, это весело?! Вздохнув и тихо хихикнув, я отправился к башне этого долбанутого гиганта. То есть назад. Будет тяжело. — Да отвали ты, — отпихнул щитом копейщика и с раздражением зашёл в башню. Через два раза понял, что опять заблудился и попал не туда. Но меч, искрящийся льдом, вполне себе утешение. У правильной башни нашёл правильного мужика с луковицей на голове. Нападать он на меня не стал, но на все вопросы отвечал неопределённым «хмыком». Чувствую, я скоро таким же стану, если не как эти… — А! А…а…а-ы-а! Ахахаха! И-и-е-э! — завизжал. С гигантом получилось поговорить не с первого притопа. А после вместе с луковичным рыцарем сразились со страшным демоном… Нет, реально страшным: ростом в двухэтажный дом с косой крышей, весом на вид не меньше трёх-четырёх тонн красный, пылающий пламенем рогатый гигант с хвостом. — Это было… сильно-о, — выдохнул я, валясь на землю и хохоча. — Хм… Действительно. Хотя и очень опрометчиво. В следующий раз несколько раз подумай, прежде чем делать. — Слушай, брат, как это делать? — спросил я его без всяких прелюдий. — Что именно? — уточнил он и достал флягу. — Первое: перемещаться между кострами. Воин, разливая и мне, объяснил. Я, правда, ничего не запомнил, особенно из сложного, но записал, что делать. Выпили. Пиво его было дерьмовым, демонский хвост на вкус и то был лучше. — Второе, как носить луковицу на голове. Дальше не помню, но очнулся в том же месте. — Ты вернулся, пепельник, — встретило меня копьё у горла. — А, хранительница, как сильно ты меня ждала. — Я всегда на твоей стороне. — Заметно, — отвел я заточенное острие, спросил у настороженной дамы, — Выпить хочешь? — Нет, пепельник, мне не требуется ни вода, ни пища. — Странная ты. Просто попробуй, — ну, а кому ещё мне отдать эту гадость? Я про фляжку с пивом Сигвара* (посмотрел в дневник, ну да, Сигвар), что перекочевала в ладони к хранительнице. — Это очень благородно с твоей стороны, пепельник. — Слушай, ты достала, — разозлился я, — Пусть я и забыл своё имя, пусть ты его не знаешь, можно же просто выдумать! Вот, например, тебя я могу назвать… Жанной. Да, Жанной Дарк. Сидишь тут в темноте вся такая красивая. — Тебе нужно отдохнуть, пепельник, чтобы исполнить свой долг, — хранительница, качая бёдрами, пошла к своей излюбленной стеночке, чтобы стоять там следующую вечность. Ужас, ужас, ужас, ужас, ужас… — А-а-а-а! — схватился за голову. Перемежая отдых действием, я облазил весь этот храм, потыкав в стенку каждого уголка эстоком, — это такой ломик, заточенный только на четырёхгранном острие, специально созданный для прокалывания брони, вроде кольчуг и пластинчатых доспехов. Нашёл несколько любопытных закутков за иллюзорными стенами и целую усыпальницу хранительниц пламени! Сколько их тут было — считать не стал, многие останки перемешались, превращались в труху от дуновения. И ещё одно: в замурованной иллюзорной стенкой части был проход на верх, к колокольне. Я долго туда забирался, сам не особо понимая зачем, да и в итоге обнаружил только труп со светящейся штукой. Не похожей на те, что я находил ранее. У местных спрошу, при случае. Но забыл о нём, когда закупался у служанки при Храме стрелами и болтами. — Твою мать! Ну надо же было заблудиться в болоте! Я с силой рубанул катаной по деревцу, срубив то, даже срезав за один удар. Промок до нитки. Был бы живым… уже не был бы живым… стучал бы от холода зубами, на азбуке Морзе сигналя SOS. Спасают угли, которых осталось очень мало, они согревают. Шёл, передвигаясь по видимым кочкам, между неглубокими местами, проверяя топкость перед шагом своим самым длинным оружием — фламбергом. Алебарда сломалась ещё на Стене. Последнее копьё утонуло вместе с крабом. Когда, наконец, вышел на сухое место, в позеленевших от мха и плесени руинах какого-то форта увидел рыцаря в чёрно-ржавой броне. — Эй, парень, не видел кос…тра. Ой… — Фламберг, брат, прости, — захныкал я. Оружие использование на манер кола не выдержало, как и чёрный рыцарь, кстати, но это был единственный плюс, — Прости-прости-прости… Жизнь, сука, за что? Зачем? Я потерял своего самого любимого собеседника, с прекрасным чувством юмора. Катана с остальными со мной не разговаривают. Даже топорик-Лорик не хочет, потому что считает себя клевцом, хотя он просто боевая кирка. — Рубиновые части! Ха! Солнца Зари! Н-на! Рубят злые страсти, сжигают внутри! — изогнутый клинок звякнул, но голову всё-таки срубил, — Бремя выше неба, брат и сестра! Золотые брызги — искры костра! Шаг в сторону, заточенный кол прошёл мимо, ещё раз, широкий взмах — ещё три трупа. — Радуйся молоту в крепкой руке!.. Думаешь? — удивился я, звякнув клинком о камень, присаживаясь и доставая флягу с янтарной, противной жидкостью, — Фу, блэ… То есть как, я не умею петь? Пой ты тогда. Поднялся, двинулся по ступенькам. — Ну, пожалуйста, Мун, будь добра. Ты ведь знаешь, что мне одиноко! А эти, — пнул я голову в шлеме, — Не желают меня выслушать, сразу в бой бросаются. Ну, что ты оскалилась, вся в зазубринах? Что значит, «ты сошёл с ума?» С ума я сошёл тогда, когда семь раз пытался дракона камнем сбить. Да не кричи ты так, я сейчас найду палку и отчищу тебя от болотной жижи, очищу. Нет, не плащом, он тоже грязный, я знаю. Я неверяще смотрел на руки, в которых были обломки катаны. Огромное болотное дерево и все его почитатели мертвы, но меня это совершенно не радует. Посидев над покрытыми соком, слизью и болотной жижей сломанным лезвием, я поднялся, доставая из кармана топор и отправился дальше. — Пепельник. Я поднял глаза на Жанну. Посмотрел и отвернулся. — Пепельник! Достав уголь, словно солнышко тёплый, раздавил его между пальцами. Стало теплее. — Пепельник, вспомни, зачем ты здесь. Я промочал. — Пепельник, я могу сделать тебя сильнее. — Домой меня верни. — Я не могу. И никто не может. Ты должен возжечь Пламя! — Аха… Аха-ха-ха-ха-ха! Слышал уже и срать на это хотел, — рукой коснулся ступенек перед костром, собрал горсть пыли и пропустил через кулак, — Найду метлу и заставлю тебя здесь убраться. Куда ты уходишь? — Я слышу тебя, пепельник. — Не баба, а недоразумение. Купив у Андрэ рабочий клинок и булаву, шипастую такую, хорошую, тяжёлую, я отправился к Хранителям Бездны. Поплутав немного по болоту, сверяясь с дневником, вошёл в освещённый зал, наполненный кучей трупов гигантов. Все они были совершенно одинаковыми: рваный длинный плащ, массивный меч в одной руке, кривой кинжал во второй, остроконечная стальная шляпа ужасной конструкции, длинные, худые. А двое сражались. Третий поднимался, чтобы вступить в схватку. Сколько уже времени они так? Не, не интересно. Мне бы на другую сторону, да без бесполезного боя… Чёрт, за мной уже появилась дымка, которая не давала мне выйти, как в бою с этим, как его!.. — Ладно, я понял, — стряхнул с меча ножны, достал булаву, — Ну, поехали. — Пепельник? Стоит ли вообще отсюда куда-то выходить? Зачем мне домой… таким? — Пепельник. С другой стороны, там хотя бы еда есть, а не эта бурда, что уже в печёнках сидит. И убьют один раз — и навсегда. — … Годрик. — Что? — удивился я, посмотрел на женщину, — Как ты меня назвала? — Годрик Насильник. Так тебя прозвали рыцари, заходящие в Храм. — Надо записать, так-так-так… «Они дали мне имя: Годрик Насильник. Пока так походим, потом настучу кому-нибудь по голове, стану Годриком Великим.» — Ты меня игнорировал? «Или Насяльником.» — Нет, что ты, задумался! А, вспомнил, я нашёл этих твоих… как их… ну вот, короче, — я бросил перед хранительницей головы в шлемах, несколько штук, вытаскивая одну за другой, — Что делать дальше? Не смотри так на меня, я забыл. — Это великий подвиг… — Бла-бла-бла, что, делать, дальше? Храм Глубин. Огромный подземный комплекс. Подземный. То есть, без естественного освещения. — Об этом я не подумал, — произнёс я, глядя на потухший факел. Вернее, на то место, где раньше было пламя. Я думал, что теперь ничто меня не напугает, я думал, что я знаю значение слов «страх» и «отчаяние». Абсолютная тьма вокруг, и столь же абсолютная тишина. Бренчало лишь моё снаряжение — и только. Хрустевшие под ногами мелкие камешки кончились, кончилась и жидкость. Нет стука собственного сердца. Не шумит кровь в ушах. Собственный голос и песни — вот, что меня спасало. Пока на них не вышел некто, и не отправил меня к костру. Было очень больно и страшно. Тот мой крик, видимо, разбудил всю нежить, что была в этой огромной братской могиле под названием Храм Глубин. И ловушки. Их тут были сотни, этих ловушек. А переходы крайне узкие. Ни отпрыгнуть, ни отойти в сторону. И факелы, которые кончались слишком быстро и неожиданно. Каждый раз, когда обмотанная просмоленной тряпицей деревяшка гасла, судорожно достающему другую такую же, становилось очень страшно. И я пел, дрожащими руками пытаясь высечь из пряжки своего своего ремня искру и вновь зажечь долбанный факел. — Возьми себя в руки, дочь самурая, возьми себя в руки… — мурлыкал, безумно скалясь, чтобы не хныкать или и вовсе не завыть в голос. В этот раз я совершил самоубийство, так и не найдя костра в кромешной тьме. — Пепельник? Перед Хранительницей Огня упала чаша-череп. — Отпусти меня, а? Верни домой!.. Ахахаха! Домой! Верни! Меня! Домой! — Ты помнишь, где твой дом? В ответ молчание, а затем всхлипывание, переходящее в безумный хохот. Открывшаяся передо взором картина удивительного разрушенного города под сенью луны была настолько потрясающая, что пепельник её даже заметил. Но, бросив на неё взгляд, вновь уткнулся глазами себе под ноги. Ветхий каменный мост, словно из сказок, небольшая, по сравнению с остальными, сторожевая арка на входе. Да и сам город в таком виде словно зачарованный. Потому что проклятый. Пепельник закусил губу, чтобы яростное рычание не прорвалось наружу. Опыт подсказывал, что любые громкие звуки приведут к нему толпу мёртвых, и всё начнётся с начала. Главное — не заблудиться внутри. Хватит. Пепельник стукнул мечом по щиту, к чему то прислушался, кивнул, уверенно двинулся в город. И уже почти прошёл мост, как сзади на него напало очередное чудище, которое ещё не знало, что оно тут не самое страшное. Одним ударом пробив твари верхнее нёбо, воин умудрился спихнуть с моста огромное нечто с торчащими во все стороны костями. Рукоять меча выскользнула из ладони, и он отправился вместе с чудищем в реку. Пепельник вздохнул, вынул из кармана новый и двинулся дальше. Пепельник упал ничком на мостовую, перекатился в сторону, вонзив кривой нож в щель на колене у этих живых доспехов, добежать до тяжёлого камня, схватить и сбить противника своим весом на землю. И по шлему его, по шлему, пока не брызнет! Тяжело дыша встал, подхватил меч на две руки — трофей, — массивный, тяжёлый как наковальня. Примерился. Кивнул. Взвыв, срубил голову ещё одному, ростом пониже. С большим оружием обращаться — словно танцевать с бревном, учитывая, что на танцполе танцоров много. Нужно аккуратно, чётко и выверено двигаться, просчитывая каждый шаг — пепельник знал это, но игнорировал. Дошёл до костра, нашёл продолговатый предмет с длинными шнурками. Долго пытался понять, что же это такое, знакомое. Наконец, у него получилось включить. Из шнурков полились звуки, от которых он с воплем откатился, тут же выставляя меч. Но и всё. Никакой атаки не последовало. С осторожностью вставив утолщённые концы шнурков в уши, пепельник сел у костра. И слушал. Слушал, пока не погасла светящаяся магия. Встав и вытерев подбородок от чёрной крови, пепельник продолжил свой бой. Кроме усталости в том, что осталось от его души, поселилась ненависть. Воин мельком бросил взгляд на зарубки возле входа. Что-то около сотни таких. Равнодушно пожав плечами вошёл в зал, где его ожидало чудище: человеко-червь с копьём и луком. Эта скотина никак не хотела умирать! Он зажёг бомбу о факел, бросил в чудище и перебежал за следующую колонну. Ещё одна бомба. И ещё. Долгий бой, от горящей плоти и слизи нечем было дышать, но уродца он всё-таки сжёг. Залез на тушу и со смачным рвущим звуком отсёк голову. Её нужно отдать Той, кто стоит у костра. Вроде бы. Пепельник уже с трудом её вспоминал, а лицо так и вовсе не мог представить. Пепельник нашарил в карманах уголь и радостно взревел, затем захихикал и начал кружиться на туше, весело вскидывая руки. Поскользнувшись, скатился, больно приложился лицом о камень, а затем всё-таки втёр уголёк в руку. — А-а-а-а-а-а! — прокатился крик взявшегося за голову пепельника. Из веток гнезда вопящих всякую дрянь существ я соорудил небольшие вешала, используя вместо перекладины длиннющую катану, сидел, ждал, пока одежда высохнет. Рядом уселся неназвавшийся рыцарь, что дал мне флягу. — Что это? — указал он оружие в ножнах. — Сушильный шест, разве не видишь? — А почему не в храме? — Народу там много стало, да и виды тут отличные. — Ты… боишься? — спустя несколько мгновений тишины, прерываемой лишь порывами сильного ветра, поинтересовался рыцарь. В голосе слышалось удивление. — Нет. Но… Я знаю, с каждой смертью приближается рождение чудища. — Какого? — Настоящего пепельника, я полагаю. Вот смотри, мы используем угли, чтобы нам стало легче, теплее, чтобы вернуть телу силу и ловкость. Но ты никогда не замечал неких… Воспоминаний? Они мелькают в голове запахами, голосами и неясными видениями, едва тебе станет теплее. Как думаешь, что случается, когда умирает негорящий, а?.. Хыхыхы-хахахаха… Вон, полые бродят по всему Лондору. Но только представь себе, что будет, если я стану таким? А? Каково? Моё тело не слабеет и навыков не теряет. Чем дольше пепельник будет бродить, тем… в общем, ты понял… — Откуда вообще берутся негорящие? — Нашёл кого спросить. К хранительнице подойди с этим вопросом, а мне вообще не интересно. Лезу обратно в пещеры и катакомбы, только уже из заснеженного города. Как его (смотрю в дневник, но хоть какого-то названия я не написал, что печально), а, да хрен с ним. В общем, возвращаюсь к пережитому ужасу, к истерике, к визгам… Но те — пещеры — были неплохо освещены. Это хорошо, сразу и дышится легче, и дерево щита мягче на зуб. Плохо то, что я в очередной раз заблудился, и понятия не имею, куда мне двигаться дальше. Костра нет, да и эстус кончается. Уже в глазах рябит от этих переходов, от монстров и нежити. От постоянного накатывающего изнутри чувства, от которого слабели ноги в коленях и пробирала непревозмогаемая дрожь, хотелось выть в голос, в голове пустело, а единственное желание — окончательно сдохнуть и больше не испытывать этого! Я выл, катался по земле, плача и смеясь. А после доставал из кармана очередной уголёк и чуть-чуть согревался. В очередной раз накатывает ужас, в очередной раз я, держась за голову и царапая себе лицо, вою, а после, хныкая, поднимаюсь и иду дальше, держа наготове меч, иззубренный, покалеченный. Когда давно, лет тысячу назад, я выпустил Сигвара из какой-то тюрьмы, что ли? В общем, как-то сумел вернуть ему оружие и броню — я этого не помню, но он меня за это поблагодарил и даже угостил вкуснейшим пивом собственного изготовления. Выпили по малой, помолчали, отдыхая. Меня пробило на истерический смех с дрожью, он просто положил мне руку на плечо. — Держись, друг. Мы сможем. Я отмолчался, хихикая. — Скоро всё это закончится. Скоро. Мы уже близко, — продолжил Сиг, но скорее всего он больше убеждал сам себя, — Я слышал от людей, что двух повелителей пепла уже вернули на их троны. Скоро Пламя вспыхнет с новой силой, а мы получим заслуженный отдых. Я расхохотался от такой нелепости. Покой? Заслуженный? Мы? — Ты прав. Но мне всё равно, — прогудел луковица из-за шлема, — Я здесь для того, чтобы выполнить своё обещание. Я заткнулся, но продолжал улыбаться. Зачем же здесь я? Глупый вопрос. А где ещё я могу быть? — Не сдавайся, друг, — довольно грустно сказал Сигвар. К гиганту Йорму, старому другу Сигвара, мы с луковицей пришли одновременно, хоть и разными путями. Равнодушно посмотрев на встающего с кресла десятиметрового мужика с огромным тесаком, начал снимать броню. Она меня не спасёт, в этой битве каждый удар будет смертельным — зачем этому верзиле вообще его оружие, он меня как таракана прихлопнет, просто ладонью. Сигвар прощался со своим приятелем, а я рассматривал стены и груды бесполезного хлама в поисках подходящего оружия. Наткнулся взглядом на меч у трона. Навершие рукояти выглядело точь-в-точь как у меча Сиги. Это мой шанс: я видел, как Сигвар пускал со своего клинка волны шквального ветра, иногда острые как бритва узкие порывы. Пробежав под ногами гиганта, я оказался у трона. Взяв в руки этот клинок, я вдруг задумался. И? Что дальше? Как этим пользоваться? Встал в стойку, как Сигвар, что сейчас принимал весь гнев Йорма — или то было отчаяние? — и ничего. Никакого отклика, ни какой суперсилы. Хмыкнув, я просто с разбегу воткнул этот меч Йорму под колено. От мощного удара гигант упал на колени и, не погасив инерцию, ткнулся лицом в залитый водой пол зала. Вынув меч, я бросился на гиганта сверху. Тычок, тычок, ещё раз. Всё, готов. Теперь осталось только отделить голову от шеи… не, не получится. Но прах как-то нужно принести! — Трум-пурум-пупум. Прислушался к новому мечу. А понял! А этот шарит, ты глянь! Нужен же просто прах, достаточно кусок отрезать от чего-то. Мне не нужно нести его голову, которая больше меня в два раза. Оттащил Сигвара на сухое место, его круглая броня лопнула, заливалась чёрной кровью. — Это была… воистину великая битва… Да? А я что-то не заметил. Даже побег по подвесному мосту от сотен скелетов, описываемый в моём дневнике, был, так-то, по-круче. И эпичнее. Но не мне судить — я большую часть времени в стороне простоял. Меня вдруг смутило, что луковица замер неподвижно. «Эй, Сиги, ещё ничего не кончилось!» — я попытался прокричать, но изо рта вырвался какой-то странный, неприятный звук, — «Эй, не шути так!» Снял с луковицы шлем. Под ним оказался лишь рассохшийся от времени скелет. Я уселся на задницу прямо в воду, положил голову на ладони. Потом пепельника призвали. Послушав очередную умирающую нежить, он добил её одним ударом, собрал оставшиеся угли. Попытался обследовать нишу со статуей — на него напала огромная женщина с двумя клинками: фиолетовым и огненным. Бой был недолгим — воин снёс ей голову, не особенно заморачиваясь. Вопль от разочарования тем фактом, что у этой штуки не было углей, слышала даже хранительница в Храме. Хранительница — у неё должно быть много углей. Да. Много углей у хранительницы. Нужно найти её! Глядя под ноги, мало когда замечая препятствия, пепельник забрёл в место, похожее на то, где он появился. Смертоносными взмахами он убивал всё, что двигалось, тщательно обыскивая трупы в поисках углей, не обращая внимания: говорит оно, пытается его дозваться или просто нападает. С особой жестокостью он расправлялся со стрелками, из-за которых часто падал. Хранительца хранит угли. Его угли! Он вырвет её сердце и сожрёт у неё на глазах! Смутное чувство возникло у пепельника, когда он набрёл на фигуру огромного мужчины в железе и с гигантским бердышом. Возникло и тут же исчезло вместе с трупом оного, осыпавшегося пеплом. Углей не было. Пепельник яростно взревел и побежал в Храм в черноте, убивая всё на своём пути. Но хранительницы внутри не оказалось. Вернее, пепельник нашёл за одной из иллюзорных стен её труп. Углей при ней не было. Наверняка она их спрятала. Глумясь над телом, пепельник вырезал ему глаза, чёрные, с блёклой голубой радужкой, что, казалось, в ужасе смотрят на него. Поднял их к лицу, собираясь попробовать на зуб, но передумал и убрал в карман. Он покажет этим глазам, что он нашёл угли, покажет! Пепельник втёр один из угольков, найденных ранее, в руку. Мне это почти не помогло. Но, вроде бы, успокоился. У нарубленной в паштет старушки-служанки в сундуке оказалась броня. Не особенно впечатлённый, я всё же надел её. Тяжёлая, но удобная, и совершенно не мешает двигаться. Мысль о том, что стоило сделать так гораздо раньше, я так же равнодушно пропустил мимо внимания. «Сигвар, сука, просто сдался и бросил меня там одного!» Ориентируясь на слух вышел обратно, во двор Храма. Очень темно, почти ничего не видно, нет ветра, нет нежити, слоняющейся вокруг. Ничего нет. С трудом вернулся в обжитую часть этой временной петли, вышел где-то в помещении. «Ну, и где я теперь? Сигвар, ну, ты козёл…» — Пепельник? — немного нервно спросила меня хранительница, когда я вернулся. Склонив голову на бок, я думал над тяжёлым вопросом: а есть ли вообще у неё угли? Да и смысл её убивать? Поиздеваться над ней можно и по-другому. О, я хочу слышать её панику, видеть кривящееся в страхе лицо! — Пепельник? «Ты должен, пепельник, » — говорила она. «Зажги пламя, пепельник!» — говорила она. — … Годрик? — Не сейчас. Чуть попозже. Да-а. Ха-ха-хы-хы-хи-и-и-а! Немного погодя, я передал девушке глаза, что вырезал из её трупа. Ну как передал… Дождался отсутствия народа на месте, стукнул Андрэ по голове его же кувалдой, а после, отобрав у пытавшейся защищаться хранительницы копьё, с трудом отковырял её оплавленную корону от лица ножом, вставил в пустые глазные впадины весёлые стекляшки, и надавив на челюсти пальцами, влив в рот весь эстус, что у меня оставался. Когда женщина прекратила кашлять — я даже помог ей избавиться от попавшего не в то горло лечебного зелья, перевернув через колено и с силой ударив по спине, — она в шоке уставилась на меня. — Это же… — Сегодня у нас аттракцион невиданной щедрости. Вот ещё для тебя, — вложил ей в пальцы кристалл. Тот самый, что нашёл в колокольне. — Это душа… Я не слушал, шёл к костру. Меня ждали монстры, ужас и одиночество. Темнело. Хых. Нет, реально темнело, солнце было чёрным, как во время затмения, а небо, как закатное, окрасилось багровым, что вызывало во мне невероятную весёлую волну. Я сидел на крыше здания перед величественным мостом и кидался черепецей в рыцарей внизу. Они показывали мне неприличные жесты, звали вниз рёвом и взмахами рук. Раньше на этом месте были драконы — ну или ещё какой вид летающих ящериц, — затем их трупы, и вот я уже сбился со счёта, в какой раз сюда прихожу, а огромные тела огнедышащих созданий исчезли. — Красиво тут… — … Я найду архитектора всего этого и убью его. Найду, и убью. Убью, да. Ха-ха… Хи-хи-хи… Ааа-ха-ха… Позади был великий архив. Руки из шкафов со свитками, свече-люди, кидающиеся «коктейлями Молотова» карлики в дурацких шляпах, воск на роже и гуманоид в доспехах. Их — доспехи — я сейчас и носил: звенят, бесят, но щелей в них минимум, горящая смесь редко затекает. Да и холодные они, что тоже бесит, но сейчас лучше, чем хоть что-нибудь тёплое. Суровые испытания сделали моё тело сильным. Эту железную гору ношу, словно пушинку. Или просто привык и перестал обращать внимание? Теперь вот горгульи впереди. Живые, суки. Вот объясните мне: нахрена их делать? Для чего? Вы всерьёз думали, что к вам по крышам будет прорываться мужик, которого переполняет?.. Предусмотрительные какие. — Ахы… Аха-ха-ха-ха-ха! Это я заметил ангелов на высоком шпиле. Осмотрел меч, кивнул, выбросив его к чёртовой матери. Сломается скоро. Достав очередной, новый двуручник, поднялся и пошлёпал в сторону крылатых рыцарей. Хочу новое перо. Да. Очень хочется ангельского пера и мороженого. Отпаиваясь зельем, я сидел на этом самом высоком шпиле, смотрел на самый большой кусок угля, который до этого видел. Сжал в руках и от нахлынувших видений свалился вниз. Сейчас, сейчас я найду и убью этого Лотрика с его братцем, а затем погашу, наконец, долбанное солнце! Пожалуй, это была самая сложная битва за всё время. Не могу сказать точно, я ведь не помню, но, судя по записям в дневнике, да — впервые я столкнулся с большой группой противников, действующих сообща: большая фигура чёрного рыцаря командовала несколькими десятками бойцов нежити. Его же самого прикрывали три рыцаря, пять арбалетчиков, около десятка копейщиков и двух — мечников. И вся эта толпа спокойно стояла на мосту, никуда не собираясь. Я подошёл — они выставили щиты и сделали шаг вперёд. И ещё. И ещё. Дружно, разом. Почесав репу (забыл про шлем, скрежет был такой, что я сам дёрнулся), я рванул обратно, к крышам, там им придётся разделиться. В рыцарей стрелять было бесполезно, потому я постепенно выбивал рядовую нежить из лука, а потом закидывал подходящих зажигательными бомбами. У меня даже успели закончиться все собранные за века стрелы, а укрытия превратиться в ёжиков. Арбалетчиков тоже снял, хоть и с большим трудом. Подошла очередь второй стены щитов, вновь зажигалки и арбалет. Они почти прижали меня к обрыву, когда я, наконец, сумел выбить брешь и, обойдя через неё противника, устремился к командиру. Рыцари так же встретили меня стеной щитов, но получилось не слишком эффективно — я просто проскочил мимо и побежал к дворцу. Естественно, меня ринулись догонять, это и стало для них роковой ошибкой: по одному я разобрался с ними быстро, а уже после добил разобщённого противника. И сумел выжить. Вот они, ворота с фигурками, зеленоватые, неприятные на вид. А рядом с ними надпись, кровью, на плитке: «Nameless hero become the legend». Скурпулёзно перенёс её в дневник. Может, пригодится чем-нибудь. — Ещё один упрямый мертвец. Этих величественных залов я навидался уже. Глазам больно. Но хорошо, что пространство для боя большое. Просто тушей не задавит. — Рот закрой, — прервал я Лотрика, — Вашему солнцу давно пора погаснуть, и мне на него насрать. Скажи лучше: порталов в другие миры, какой-то подобной магии ты не знаешь? — Нет. Просто уйди, оставь нас одних, — сказала фигура в балахоне, — Это наша гробница. Если хочешь, она может стать и твоей… — Да заткнись ты уже, и начнём. — Ты ещё попомнишь мои слова, узу… — срубая голову младшего братца, я хихикал. — Вот же вы гомосеки, а! Кто такие эти гомосеки — я не знаю, но уверен, что это ругательство. Во всяком случае, в дневнике было много разных си… сино… А, да пофиг. Хранительница встретила меня очень печальной. Настолько, что даже не сразу среагировала на моё появление. — Пепельник?.. Я понимаю, что ты задумал. Да… — она вздохнула, — Возложи прах на трон и склонись перед Пламенем. Ты сделаешь это в последний раз. Мы сделаем это в последний раз. Я… Я пойду за тобой. Не знаю, почему грустно тебе, мне классно. Давно я подобного воодушевления не испытывал. Когда я увидел своего последнего противника, то сплюнул разочаровано. Но разве могло быть по-другому? Невысокий, по сравнению с другими врагами, в плотно подогнанной, не мешающей движениям броне, человек, шлем-корона, но тут это не редкость, с длинным горящим двуручным мечом в руке. Сам так же мерцает вспышками пламени. Вокруг него была выжженная каверна, даже лунный кратер, и сотни, если не тысячи обугленных мечей торчали из земли. Сплюнув ещё раз, дёрнул ремень на броне, сбросил кирасу и щитки, отбросил шлем, оставшись полуголым и с щитом-каплей. Прикрыв глаза, собрался. Пепельник вышел на поле боя. …Уперевшись в щит, полуголый воин переждал поток магии, терпя ожоги. Услышал взмах, сбил чужой меч, атаковал в ноги, но его доспешный противник подпрыгнул и отступил, уклоняясь от удара наотмашь. Они оба не уставали. Сколько часов, а может, лет, длился этот бой? Никто и никогда не скажет. Полуголый уколол после парирования, в цель, но броня держит, перекатился, пропуская широкий удар над собой, вновь уколол, в цель, есть пробитие, но это была ловушка, рыцарь с рукояти зарядил в пепельника огнём, и последний едва успел упасть доспешному в ноги и толкнуть. Поднялись одновременно, пепельник столкнул мощный укол в сторону, с разворота ударил по шее, но рыцарь пригнулся, подойдя вплотную, толкнул плечом, приготовился ударить магией. Пепельник не стал уклоняться, прыгнул прямо в пламя, выставляя перед собой щит. Удар, пошатнувшемуся рыцарю тут же вонзился меч прямо в прорезь для глаз. Пепельник упал на колени, запрокинул голову к небу. Опустившуюся было на каверну тишину разорвал радостный вопль. Сколько времени прошло, прежде чем я, наконец, очухался, я не знаю. Посидев немного, поднялся и пошёл к Первому костру. Мне нужно было вызвать хранительницу. Она появилась из надписи, к которой я прикоснулся. Всё, финиш. Всё закончилось! Пока я просто пялюсь на гаснущее солнце, хранительница бормочет какой-то бред. Тянет время? Думает, что я могу передумать? — Делай уже! — рявкнул на неё. И растянул лицо в кривой улыбке, видя, как меркнет повсюду свет, и весь этот мир накрыла Тьма. Тишина. — Ты ещё слышишь мой голос, пепельник? — услышал я Жанну. А ведь прошло всего ничего. Но промолчал, чувствуя, как где-то внутри начали отпускаться туго натянутые струны, — Пепельник?! В голосе хранительницы слышался затаённый страх. — Пе… пепельник?! — как-то не по-своему, громко и почти со всхлипом позвала девушка. Я вновь промолчал, наслаждаясь этим ничто. Тишину начало разрывать едва слышное хныканье.***
Сколько времени прошло — хранительница не знала. Но в единый миг захватившее её отчаяние развеялось: крепкая рука очень знакомо ухватила её за волосы и потащила по полю. — Пепельник?! — Расслабься, Жанна, я тебя вытащу.***
С первого раза призвать фамильяра у Луизы вновь не получилось. Неизвестно, что она сделала не так, но закончив заклинание, Вальер потеряла сознание, у неё пошла глазами и носом кровь. В Академии из-за этого вышел неслабый переполох, а присутствующие на призыве ученики знатно перепугались: в последнее время к Луизе Франсуазе начали относиться совершенно по-другому, более благожелательно. Пусть и собрались посмотреть на очередное зрелище. Но больше всего переволновались подруги Луизы, поддерживающие её два этих тяжёлых дня — Кирхе и Табита. Но лекари, обследовав девушку, диагностировали только сильное истощение. Спустя две недели Луиза вновь решилась на ритуал. Она попросила остаться лишь Кирхе и Цербст, да всегда присутствовавшего мистера Кольбера. Девушка смотрела на заходящее солнце, читала заклинание и думала: «Пусть новый будет как он, но сильнее. Я больше не хочу никого терять.» Под конец формулы Франсуазе показалось, что солнце блеснуло особенно ярко, так, что на мгновение всё потемнело, и вновь всё встало на свои места. Девушка сильно зажмурилась, отчаянно боясь чего-то. Неудачи. Нет, тут же ответила она себе. Она не хочет другого фамильяра, пусть случится чудо и вернётся старый! — Всем отойти! — крикнул Кольбер, — Она может быть опасна! — Свет? — раздался печальный женский голос. Луиза несмело открыла глаза. Женщина в чёрном одеянии и короне… Не он. — Пепельник? Годрик, где ты? Пепельник! С трудом задавив в себе слёзы, Луиза подошла к удивительно красивой, словно сказочной, девушке, что суетливо осматривалась на поляне. — Как тебя зовут? — Где пепельник?! — с истерикой в голосе прокричала женщина. Её лицо кривилось, а из чёрных глаз потекли слёзы, — Мужчина, светлые волосы, высокий, человек, не видели? Годрик!..***
Ногой затолкнув хранительницу в открывшийся портал, я вздохнул. Несильно хлопнуло, и всё. В мир снова пришла абсолютная тьма и тишина. — Извини, Жанна, я точно знаю, что эта хрень только на одного. Так что дальше сама как-нибудь. Упав спиной назад в пыль, я лежал, лежал, лежал… — Ну всё, хорош, отдохнул — пора домой.