***
Гермиона скрывала это, как думала, целую вечность, но теперь пришло время излить душу. Она не могла больше обманывать Рона и себя, отвечая на его прикосновения и при этом ничего не ощущая. Гермиона не получала от него того, что должна была, и также не могла ответить парню взаимностью. Под пристальным взглядом Джинни она мерила шагами комнату. Гермиона запомнила: пять шагов вдоль окна до постели и двенадцать — от дверей до дальней кровати. Она никак не могла найти в себе силы произнести хотя бы слово. Она ждала момента, когда Рон наконец-то узнает и с плеч спадет груз, но теперь, когда все произошло само собой, она совершенно не знала, что делать. Их будущий разговор неминуем, парень захочет встретиться и все обсудить, но сил и храбрости в ней оказалось меньше, чем она предполагала. — Рассказывай, что случилось? — Гермиона видела взгляд Джинни. Ей не терпелось узнать все до мельчайших подробностей. — У меня, кажется, проблемы. Джинни лишь скрестила ноги по-турецки и внимательно посмотрела на Гермиону, ожидая продолжения. — Мне снился сон… — Да, Мерлин, да! Я думала, ты никогда не расскажешь. — Все не так, — слова давались с трудом. Она никак не могла связать их в одну цепочку, и это раздражало еще больше. — Ты говорила, что это не Рон, верно? — в мерцающем свете ее глаза приобрели странный блеск. Несмотря на свою беспечность, Джинни всегда отличалась проницательностью. Она не давила, а ждала, когда Гермиона сама созреет для разговора, и девушка была безмерно благодарна за это. Слов не находилось, поэтому Гермиона быстро кивнула, бросилась на постель и уткнулась носом в грудь подруги. — Я так и думала, — продолжила Джинни. — Ты не смотришь на него больше. Он со временем успокоится. А что сейчас? Общаться как раньше и делать вид, что ничего не произошло? — Что мне делать? — голос внезапно сел. Слова прозвучали невнятно. — Превратность судьбы, Гермиона. Рон расстроен — факт. Но и ты не его избранница. Все давно это поняли, только не братец, и ему нужно время, чтобы смириться, понимаешь? Ты говорила, что во сне у тебя был слизеринец. Гермиона была уверена, что Джинни едва сдерживает в себе сочувствующий вздох. — Кто это, знаешь? — Нет. Я видела лишь змею и бледные пальцы, сжимающие мою руку. — Есть предположения? — Ну, — Гермиона отстранилась и прикусила губу, вспоминая встречи с Теодором. — Не уверена, но Теодор Нотт очень обходительный. — Да он же ходячий секс! — вскрикнула рыжеволосая. Это сравнение поразило Гермиону, и она брызнула смехом. — Даю десять галлеонов, что ты рядом с ним и месяца не продержишься. Он очарует тебя своей «обходительностью», — они захихикали, и на мгновение Гермионе показалось, что все проблемы улетучились. — Может, он и есть тот самый? — Тогда бы он обратил на меня внимание раньше. — Как насчет того, что в прошлом году он придержал для тебя дверь в класс Зельеварения? Или когда помог донести учебники в библиотеку? О, или когда вам пришлось присматривать за глизнем, пока Хагрид не вернулся? — Не знаю, но… что ты чувствуешь рядом с Гарри? Джинни задумалась, покусывая губу. Когда она так делала, то казалось, что рыжая ведьма готовила план по захвату магического мира. — Я знаю, что хочу быть с ним все время до конца наших дней. — Звучит ужасно. — Посмотрим, как ты запоешь, когда Нотт использует всю свою «обходительность». Гермиона несколько раз думала о том, как ей нужно реагировать, когда узнает о своей родственной душе. Полной уверенности в том, что Теодор Нотт — тот самый, не было. Это всего-навсего слова. Он всего лишь джентльмен, но слова подруги имели некий смысл, и, если это так, нужно узнать слизеринца получше. Гермиона думала, что Джин ужасно расстроится, когда узнает о Роне, и из-за этого искусала себе все локти, но оказалось, что Джинни догадалась сама. Груз с ее плеч был снят, но в глубине души Гермиона по-прежнему чувствовала себя паршиво. — Мне нужно идти к Малфою заниматься, поговорим потом, ладно? — сказала она и начала собирать книги. — А может, это Малфой? — Не неси чушь, — отмахнулась Гермиона. — Если это окажется Малфой, я поцелую Теодора и попрошу у него прощения. — Ловлю на слове! Дверь за ней закрылась. Как только она вошла в Башню старост, в нос ударил едкий запах, и Гермиона поморщилась, прикрывая лицо рукой. — Малфой! Малфой! — Прекрати орать и иди сюда, — он шире открыл дверь, жестом приглашая к себе. — Я не пойду в твою комнату! — запротестовала она и сильнее зажала пальцами нос. — Я не буду ждать вечность. — Пойдем в библиотеку, — настаивала девушка. — Не хочу, чтобы нас видели, особенно после твоего фиаско с Уизли. Малфой прав. Подливать масло в огонь хотелось меньше всего, и, собравшись с силами, она в несколько шагов пересекла гостиную и оказалась в комнате Драко. За спиной хлопнула дверь. Она в ловушке. И куда делась вся ее рассудительность? — Что за чертовщина у вас происходит? — Твой рыжий болван разбил дурманящую настойку и побежал к директору узнавать развеивающие чары. Гермиона мысленно поблагодарила Мерлина за снисходительность, ведь видеться с Роном хотелось меньше всего. Оставшись стоять у двери, Гермиона стала осматривать комнату. Удивительно, но грязные вонючие носки не валялись в каждом углу. Вместо этого одежда Малфоя была аккуратно сложена на стул или висела в шкафу. Кровать не отличалась от обычной кровати студентов, но выглядела чуть больше. В книжном шкафу Малфой расставил книги по алфавиту, а на некоторых полочках виднелись фолианты дополнительной литературы. На прикроватной тумбочке лежала брошюра с магическим университетом, и Гермиона подавила желание взять ее и прочитать. В целом, комната не отличалась от комнаты Рона, только книжный шкаф и цвет спальни напоминал, что она в логове змей. — Здесь уютно, если бы не зеленый цвет на каждом углу. — Я слизеринец, Грейнджер. Зеленый должен быть моим любимым цветом. — Какой же тогда твой любимый? — она сделала несколько небольших шагов внутрь и остановилась перед кроватью. Это место показалось слишком интимным. Кто знал, в чем спал Малфой и носил ли он вообще пижаму. Гермиона поспешила отвести смущенный взгляд на подоконник с цветами. — Белый, — ответил Малфой и сел на кровать. — Почему белый? — она удивилась выбору. Малфой не походил на чистого и непорочного, не был принцем на белом коне и уж тем более болел не за ту сторону. — Может, мне рассказать парочку секретов? Набиваешься в подружки, Грейнджер? — Ерунда. Малфой прошел к книжному шкафу, невзначай задев ее рукой. В этот момент она почувствовала исходящий от него запах одеколона. — Какая тема на этот раз? — он бросил несколько книг на кровать и сел с краю. — Скучная. — Познавательно, — протянул Драко. — Садись, я не кусаюсь. — Не буду! Это твоя кровать! — Я же не голый, — он пожал плечами. — Может, спишь голый и тебе нравится, чтобы тело дышало. — Вижу, ты много об этом думала, — Драко усмехнулся, и Гермиона сжала кулаки. — Мечтай, — она огляделась по сторонам. — Я возьму стул. Убери свои вещи. — Нет, им там самое место. — Тогда я буду стоять, — в тон ему ответила она и сжала челюсти. Драко вновь пожал плечами. Действительно. Напугала ежа голым задом.***
Они занимались уже третий час, а Грейнджер все никак не закрывала рот. Она оказалась права: лекция и правда скучная. Он с трудом запоминал даты: революции гоблинов, их собрания, переселение из Америки в Англию. Создавалось впечатление, что девушка специально тянула время, будто не хотела уходить. На середине первой лекции она сдалась и села на край кровати, ближе к выходу, и Драко не мог не улыбнуться, представляя глаза неожиданно вошедшего гостя. Она держалась молодцом и не подавала виду, что ее руки дрожали, как осенний лист на ветру. Внимание отвлекали острые коленки, торчащие из-под юбки. Ни единого шрама, ни единой царапины, словно она в детстве не летела со ступенек вниз и не падала на ровном месте. Когда дверь в гостиной хлопнула, Грейнджер резко вскочила с кровати, что не могло не вызвать у Драко смех. Она одарила Малфоя злобным взглядом и продолжила рассказывать о создании комитета по защите прав гоблинов. — Все, — не выдержал Малфой, отбрасывая в сторону пергамент, — у меня больше нет сил. — Мы еще не закончили. — Я не запомню так много за один вечер. Выдохнув, Гермиона закрыла книги и сложила их в одну стопку, но уходить явно не собиралась. Она сделала в своем магловском блокноте несколько пометок, скрутила закладки, опять пооткрывала книги и оставила сие творчество между страниц. — Что ты делаешь? — процедил Малфой. — Собираюсь, не видно? — Ты делаешь это слишком долго, — раздраженно проговорил Драко. — Я делаю это аккуратно. Снизу послышлись женский смех и мужской голос. Несомненно, Уизли. Кажется, Грейнджер тоже поняла это, потому что ее тело вздрогнуло от слов рыжего за стеной: — Ты очень привлекательно выглядишь. Драко закатил глаза от сложившейся картины. Грейнджер сегодня сама дала четко понять Уизелу на глазах у всего класса, что он не ее суженый-ряженый, а сейчас поджимала губы, словно вот-вот заплачет. Он прежде не видел женских слез и не был уверен, что готов. Одна мысль, что Гермиона Грейнджер будет рыдать на его постели из-за другого парня приводила в замешательство. Что ему делать и почему он так нервничает? Она едва собрала книги, поднялась с кровати, чтобы уйти, но остановилась у двери, когда новая порция женского смеха эхом разлилась по комнате. — Малфой, — ее голос прозвучал безжизненно и тихо, словно Гермиона держалась из последних сил, чтобы не заплакать. — Я могу побыть у тебя, пока это не закончится? Его сознание кричало: «Нет!» — но совесть не могла позволить Грейнджер уйти. Он не был рыцарем, сам часто неподобающе парню относился к Паркинсон, но то, что сейчас делал Уизли, — неприлично. Парень не должен развлекаться с другой девушкой спустя несколько часов после разрыва. Плевать, что это Грейнджер. Плевать, что она грязнокровка. Она — девушка, она тоже человек, а играть с чувствами других — подло. — Да, — так же тихо выдал Драко и увидел, как плечи девушки опустились. Она все так же осталась стоять перед дверью. Ее тело вздрагивало, как у раненой птицы. А он сидел и не двигался. Драко не знал, что сказать, какие слова поддержки произнести и нужны ли они вообще. В такие моменты лучше аккуратно выбирать слова, но в его ассортименте не было подходящих. Драко чувствовал себя крайне глупо. Ввязался в историю, в которой не хотел принимать участие. Малфой мог бы выйти в гостиную и загнать Уизела и его новую подружку в комнату, но он сам часто оставался с Паркинсон в гостиной, не в силах дойти до комнаты. Вновь смех, а после протяжный стон. — Малфой, — она наконец-то нашла свой голос, — ты можешь сделать что-нибудь? Гермиона утерла набежавшие слезы и принялась тихо, беззвучно рыдать. Драко молча поднялся с постели и нанес несколько заглушающих заклинаний. Только он знал — Грейнджер это не поможет. Она отсидится у него в комнате, пока рыжий остолоп будет оприходовать новую девчонку, но факт того, что они там, внизу, никуда не исчезнет. — Тебе когда-то было так больно? — Гермиона сделала несколько неуверенных шагов в сторону постели, но так и не села. Сумка соскользнула с плеча, с грохотом свалившись на пол. Драко нахмурился, не совсем уверенный в том, что стоит поддержать приближающийся разговор. Было ли ему когда-то так больно? Однозначно было. Каждый день, когда мать выходила из комнаты с красными от недосыпа глазами. Каждый раз, когда Темный Лорд появлялся в их доме и убивал людей. Каждый раз, когда его били из-за случайно совершенных ошибок. Но было ли ему больно из-за любви? Нет. Любовь — это что-то очень сложное. Такое чувство не возникает просто так из ниоткуда. Грейнджер не любила Уизли — это закон родственных душ. Но почему плакала из-за него, словно этот недомерок был для нее всем? — К чему эти слезы? Ты же сама сказала, что он не твоя судьба. Посмотри на себя, Грейнджер. Из гадкого утенка ты превратилась в нормальную девушку и все еще переживаешь из-за придурка, неспособного запомнить за столько лет, в котором часу обед. Или ты полная дура, или не уверена в себе. При звуке его голоса она подняла голову и с удивлением взглянула в лицо парня, словно ранее в жизни абсурднее слов не слышала. — Мысль, что есть один идеальный человек, предназначенный нам, звучит прекрасно. Но это не сказка, а реальность. Я давно знала, что Рон не тот самый, но не могла найти в себе силы признаться ему. Сама виновата. — Прекрати винить себя, Грейнджер. Выглядит жалко. Она пожала плечами и села на край кровати, поджимая под себя ноги. Решив, что Грейнджер достаточно привыкла к его обществу, Драко снял жилет, ослабил галстук и сбросил ботинки, падая поперек кровати. — Что ты делаешь? «Мерлин, да она дрожит!» — он размазал слова кончиком языка по верхнему небу и усмехнулся, кожей ощутив, что его буравит укоризненный взгляд темно-карих глаз. — Не думаю, что Уизли закончит через пять минут, — обыденно произнес Драко, стараясь не обращать внимания на ее реакцию, — хотя это будет вполне ожидаемо. Поэтому, я собираюсь вздремнуть. — Не смей этого делать! — Гермиона ударила его книжкой по плечу. — Я тебя приютил, я тебя и выгоню. Прекрати. Ложись и наслаждайся тишиной. — Я не собираюсь лежать с тобой в одной постели, — даже с красными от слез глазами она продолжала выглядеть непринужденно. — Если притронусь к тебе, можешь сразу же жаловаться МакГонагалл на мою извращенскую натуру. Грейнджер размышляла, он не торопил. — Уверен? — робко произнесла Гермиона и посмотрела на Малфоя. Он лежал, закинув руки за голову, и смотрел в потолок, словно там хранились ответы на все вопросы. Он молча кивнул, и Гермиона, скинув ботинки, легла с краю. Драко усмехнулся, разглядывая розовые носки девушки. Он вытянул палочку и произнес: — Старколл*. Весь потолок усеялся звездами. Они мерцали и переливались, словно настоящие. Гермиона открыла рот, чтобы произнести восторженный крик, но вместо этого он услышал лишь облегченный вздох. Драко никогда не думал, что будет лежать с девушкой на своей постели и смотреть на звездное небо. Он часто делал это сам: плохие воспоминания улетучивались, в голову не лезли бредовые мысли, будто сознание освобождалось, и он чувствовал легкость и спокойствие. И сейчас, когда рядом Грейнджер, биение сердца которой он отчетливо слышал в тишине, лежала и делила с ним такое прекрасное мгновенье. Она не задавала вопросов, не пыталась рассказать глупую историю из детства и не делала ничего из того, что делала Паркинсон. Гермиона Грейнджер просто была. Он не знал, сколько они так пролежали, не помнил, чтобы о чем-то говорили, но заметил, что в аромате Грейнджер было что-то сладкое и нежное.