Проезд на санках запрещен

Гарри, очевидно, а, возможно, просто отпуск в горах, вдохнул в Луи жизнь. Он вдруг вспомнил, что не всё начинается и заканчивается на работе. Он сам позвонил друзьям, просто так. Договорился с ними встретиться в пятницу в баре. Сел на мотоцикл и сегодня даже приехал на нём в офис. Пока он шёл в кожаной куртке со шлемом в руке по полному офису, он чувствовал, как хрустят шейные позвонки у людей. Все сворачивали шеи, чтобы посмотреть на него. Давно он не устраивал никаких перформансов. Но, конечно, он готовился. Быть эффектным не равно спонтанным. Вчера утром он притащил пару костюмов и туфель, на случай важных переговоров, уточнил лично про место на парковке для байка. И, конечно же, устроил дефиле для Лиама и Зейна. Зейн и посоветовал не брать чёрную куртку, лучше тёмно-серую из мягкой кожи. И шлем с синим и серебром, он вроде как должен быть под глаза, бог знает как и кто должен видеть его глаза в этом шлеме. Но Зейн не ошибался никогда, если дело касалось красоты, поэтому Луи его слушал, поэтому, собственно, он его и взял на работу. Томлинсон не ревновал к чужим талантам, не старался охватить всё сам, наоборот, гордился тем, что сумел сколотить такую команду, которой, как оказалось за всё время, проведённое в горах, можно доверять. Луи вздохнул. Горы. Мысли о Гарри не отпускали, так или иначе он думал о нём, вспоминал и немного грустил из-за того, что всё закончилось слишком быстро. Но, с другой стороны, он не представлял, как бы смог вписать Гарри в свою жизнь. Глядя на женатых и замужних друзей, он отчётливо понимал, что не сексом единым. А гораздо большее нужно, чтобы быть вместе и чтобы это не раздражало, а вдохновляло. Свидание, которое устроил ему парень, грело тёплым воспоминанием сильнее, чем секс, сильнее, чем должно бы. Где-то в глубине души Луи был готов признать, что Гарри зацепил его сильнее, чем он хотел бы. Но это было слишком глубоко и нужно было бы постараться, чтобы понять, отчего так хорошо и немного щемит в груди при воспоминании о коротком отдыхе. Он не был готов, он не хотел — ведь всё равно Гарри не оставил номер, он не знает его фамилии, у него нет никаких зацепок. А раз нет — то на нет и суда нет. Луи оторвался от созерцания городского ландшафта сквозь окно, потряс головой, стараясь выбросить ненужные мысли, подхватил бумаги и отправился на поиски Грейс. У него возникло пару вопросов, на которые только она могла дать ответы. — Мистер Томлинсон, — секретарша подскочила при его появлении, — сейчас туда нельзя. — Это почему же, мне да и нельзя? — придумает же, а! — Собеседование… — девушка, казалось, была готова броситься грудью на дверь. — Прекрасно, — Луи улыбнулся и, махнув на прощание перепуганной Кларис папкой, вошёл в кабинет сестры. В конце концов, она проводит собеседование в его компанию, он имеет право присутствовать. — Собеседование — это то, что нужно. Обожаю их. —… а что вы скажете… — спокойный голос Грейс прервался и она посмотрела на него. — Я занята, зайду к тебе позже. Парень, сидевший в кресле, тоже повернулся, и Луи почувствовал, как кровь забурлила, потекла скорее по венам. Вот это сюрприз! — О, у тебя гости! — Финальное собеседование, Луи, осталось немного… — Это один из наших новых стажёров в твой отдел? — Да, и он… — Позволь мне просмотреть его резюме? Грейс явно была недовольна, но всё же протянула плотный лист с печатным текстом. — Итак, — он пробежал глазами по строчкам и широко улыбнулся парню в кресле. — Мистер Найл Джеймс Хоран. Расскажите, часто ли вы даёте оценку незнакомым людям и на каком основании? — Я… — он вжался в кресло, но Луи и не собирался его жалеть. — Я… — Красноречие внезапно перестало быть вашей сильной стороной? — Луи, я не понимаю… — сестра переводила удивлённый взгляд с одного на другого. — Луи?! Да какой же он Луи? — заорал парень. — А кто же тогда Томмо? Кто пользуется своим красноречием, чтобы затащить… — Это тоже я, — он резко оборвал его речь. — Вы пишете про коммуникабельность и сдержанный характер. Врёте прямо в резюме, мистер Хоран. Отчитываться перед вами я не вижу смысла, но для того, чтобы прояснить: Томмо — это школьное прозвище. От Томлинсон. — Так, — Найл выглядел так, словно увидел призрака, — так это ваше всё, что ли? — Мне кажется, что что-то пошло не так, — Грейс сидела, сложив руки на груди. — Я не мешаю? — Не-а, — он протянул ей свою папку, смял резюме и метко отправил его в корзину. — Мистер Хоран уже уходит. Он передумал у нас работать. — Вообще-то, — начала она, но, подумав, кивнула. — До свидания, Найл. Мы свяжемся с вами, если… — До свидания, — твёрдо припечатал он, чтобы у Найла и не возникло желания сюда вернуться. Парень вылетел из кабинета. Луи показалось, что он был даже рад наконец сбежать. Грейс проводила его долгим взглядом и подняла на него глаза: — Расскажешь? — Это долгая история. У тебя есть время? — от сестры он не хотел ничего скрывать, но хотелось, чтобы повод нашёлся. — У меня всегда для тебя есть время, но сегодня получится только через три часа, поужинаем? — вздохнула она, глядя в настольный календарь. — Теперь ещё нового стажёра искать… — Никогда не мог отказать красивым женщинам, — Луи прошёл по кабинету и взялся за ручку двери, — я зайду в шесть. Или ты, если я заработаюсь. — Я забронирую нам столик в итальянском ресторане, не против? Он кивнул и улыбнулся — похоже, что сбежавший интерн не слишком занимал её мысли. Ей гораздо интереснее было то, как с ним связан её брат. Секретарша смотрела на него так, словно у него было три головы вместо одной. Может, он зря себя белым и пушистым считает, а на самом деле он тот ещё монстр? — Бу! — резко развернувшись к ней, крикнул он, и Кларис, вскрикнув, подпрыгнула. Он рассмеялся как идиот и зашагал по коридору. Настроение из хорошего внезапно стало прекрасным. Найл отхватил своё. А нехрен было так вести себя, нехрен! *H* Благодаря психологу в голове начали выстраиваться новые цепочки вопросов. На какие-то он мог дать себе ответы, на какие-то не решался. Оставлял их болтаться подвешенными в воздухе. Он много понял про родителей, немного понял мотивы гомофобов и пришёл к выводу, что далеко не все из них латентные геи. В конце концов не может быть столько, это не логично. Просто у людей такие установки, мало ли, откуда. И, по сути, Гарри они не мешали, в конце концов, с открытой агрессией, направленной на него, он не сталкивался никогда. С гомофобией родных он не был готов разбираться. По крайней мере, пока. У него много дел. Был ещё один человек, который пострадал из-за его ориентации. Он о ней всегда думал иначе, ненавидел, будто бы она виновата в том, что он такой. Эмили была совершенно ни в чём не виновата, а он её выставил полной дурой. Даже не хватило ума поговорить. Гарри надеялся, что теперь хватит, а ещё, что ей хватит сил его выслушать и взять трубку. Эмили трубку не взяла, но на фейсбуке ответила. И даже согласилась на кофе. Гарри пришёл раньше и занял столик у окна. Он помнил, что ей нравилось наблюдать за людьми. Хотелось сделать ей приятное. Она пришла вовремя, чуть запыхавшись, забежала в кафе и огляделась. Он поднял руку, чтобы привлечь внимание, и она, улыбнувшись краешком губ, пошла к столику. Когда он шёл в кафе и обдумывал своё решение, представлял разные сценарии развития. Может, она швырнёт сахарницей, а, может, заплачет. Или вообще не придёт. Или будет мрачной, как старуха монахиня, поджимать губы и избегать смотреть в глаза. Эмили улыбнулась и уселась напротив. Не слишком изменилась, и Гарри с удивлением понял, что сейчас считает её красоткой. Раньше её пышные длинные волосы бесили, пухлые губы раздражали блестящей помадой, а её любовь к розовому вызывала в нём почти желание убивать. Он её просил не носить на себе шкуру мёртвого поросёнка. — Извини, я забыла, что ты ненавидишь розовый, — произнесла она вместо приветствия и улыбнулась, слегка дёрнула джинсовую куртку, прикрывая розовый свитшот сильнее. — Я не специально, только сейчас вспомнила. — Я не ненавидел розовый. Извини за то, что говорил тебе тогда, — Гарри был рад, что надел новую худи и не выглядел обсосом рядом с ухоженной девушкой. — Привет, Эмили. — Привет, Гарри. Подошёл официант, прервал неловкое молчание и, приняв заказ, удалился с таким видом, будто только что планету спас. — Мне жаль, — начал он и запнулся, он дурак, зря не придумал речь заранее, импровизация не его сильная сторона! Он выдохнул и прикрыл глаза. Спокойствие. Он поругает себя потом. Сейчас важно нормально извиниться. — Мне жаль, что я был мудаком. И жаль, что я сказал… сказал, что на тебя не стоит и что ты… и что ты… — И что у меня волосатая… — Да. Именно это. Прости, правда. Я не думал… Господи, я правда не думал. Вообще. Она пожала плечами и отвела взгляд. Воспоминания были не самыми приятными. — Боялся, что ты всем расскажешь, что я облажался. И поэтому поступил как мудак. — Я потом только поняла, ну, когда увидела тебя с мужчиной… уже после выпускного. Я не знала, что ты гей. Если бы я знала, то… — Ты бы не рассказала никому? — Я не знаю. Может быть, и рассказала, — она подождала, пока официант расставит чашки и удалится. — Я не была особо умной, но была сильно обижена на тебя. Ещё до того, как ты пустил этот слух, — она хихикнула и потрясла головой. — Зачем мы друг друга терпели? — Честно сказать, я надеялся, что у меня с тобой выйдет. Ты всегда была очень хорошенькой. Почему ты меня терпела, я не знаю. — Наверное, мне казалось, что все твои недовольные реплики значат то, что тебе не всё равно. «Эмили, опять я весь в блёстках» — смешно передразнила она его, и они засмеялись. — Тебя пугал мой свитер с единорогом, помнишь? С него всё время сыпалась разноцветная перламутровая пыль, и тебя это сильно бесило. — Да, — он кивнул, вспоминая, — боялся, что меня заподозрят. Будто бы все геи ходят в блёстках и розовом. — А не ходят? — она была всё той же любопытной девчонкой. — Кто-то, наверное, ходит. Я — нет, Эм, не хожу в розовом и блёстках. Я до сих пор боюсь, а, может, и не хочу вовсе. Всё же это не определяет ориентацию. — Да, ты мужественный гей, — улыбнулась она, приподнимая бровь. — Куда уж мне, — он отпил чай и серьёзно посмотрел на неё: — Мне правда стыдно и я хочу извиниться за всё, через что протащил тебя в школе. — Всё хорошо, Гарри. Мне не сильно досталось, даже на выпускной не одна пошла. Ты тогда не пошёл, я помню. — Я трахался в гей-клубе, скорее всего, пьяный в задницу. Ненавидел весь мир и себя. И тебя. — Ты в порядке? — её ладошка накрыла его пальцы и чуть сжала. — Я стараюсь, — он попытался быть честным и не собирался ныть. Наверное, было слишком рано с ней видеться, всё вскрывалось очень быстро и глубоко, он не успевал за воспоминаниями. — Но у меня не всегда получается. — Ты был моим лучшим другом, пока мы не начали зачем-то пытаться встречаться. И я всё ещё люблю тебя, как друга, — она уточнила. — Мне было больно, обидно, конечно же. Но уже всё прошло, знаешь? Нельзя же жить прошлым, когда впереди столько интересного. — Нельзя, — кивнул он. Он тоже понимал, что так нельзя, но тянуло обратно — хотелось исправить всё, чтобы сейчас этого не было. — Гарри, знаешь… Происходит то, что должно. Это нас меняет, делает другими, теми, кто мы есть. Тяжело предусмотреть все факторы, но мы можем хотя бы выбирать, как к этому относиться. Если кто-то обзывается, то пусть обзывается, надо идти дальше. Нельзя помнить всегда только плохое. Когда меня начали травить, я перестала гулять и занялась собой и учёбой. И скоро все забыли, а у меня оказался отличный аттестат и накачанная задница. Надо стараться извлечь выгоду. Максимально из всего! Я не знаю, что с тобой случилось, но подумай, может быть, ты сможешь сделать какие-то выводы из этого. Просто попробуй найти что-то хорошее в ужасном. — Ты говоришь как психолог, — немного стало легче от её слов. Надо и правда подумать, что-то же хорошее было. — Может быть, я когда-то им стану, — она сделала глоток кофе и задумчиво посмотрела в окно. — Пока меня больше математика волнует. — Ты всегда была умницей, — это было чистой правдой. — Ты тоже! Твои сочинения были лучшими, а мисс Валентайн получала оргазм от твоих выводов! Помнишь, как она восторженно трясла листом и закатывала глаза? — они рассмеялись. — Из тебя выйдет отличный журналист. — Когда выйдет, я напишу о тебе целую статью, — он не воспринял её слова всерьёз, но было приятно. Он и правда хорошо справлялся с литературой в школе. Они расплатились, и Гарри предложил провести её к дому. Проехав на автобусе, они оказались в районе, где он не жил уже несколько лет, избегал его, будто бы все только сидели и ждали, когда он появится и в него все начнут тыкать пальцами, выкрикивая гомофобные оскорбления. На самом деле всем было всё равно, да и знакомых никаких они не встретили. — Спасибо, что провёл, — она поцеловала его в щёку. — Спасибо, что согласилась встретиться. — На самом деле, я встретилась не из уважения к тебе, нашему прошлому или чему там. А просто потому, что мне было интересно, что ты хотел сказать. Я очень любопытная. — Я удовлетворил твоё любопытство? — ему не было обидно, она действительно имела право быть любопытной, а не сентиментальной. Может быть, если бы они встретились до его терапии, то он бы вёл себя иначе. Сейчас он её просто понимал. Она покачала головой: — Мне нужно было сделать это первой. — Всё в жизни происходит вовремя, помнишь, ты мне говорила? Он поцеловал её в пробор, помахал рукой на прощание и пошёл обратно к остановке. Её дом был в квартале от дома, где жили его родители, он бы мог зайти, конечно. Но не сегодня. Он обязательно вернётся и поговорит с родителями. У него будут на это силы. Он сможет спокойно, без заискиваний, без стыда поговорить с ними. И с кузеном тоже сможет. Но позже. Всему своё время. Сегодня он слишком устал, хотя разговор и прошёл лучше, чем он рассчитывал, но эмоционально он вымотался. Слишком многое пришлось вспомнить и встретиться лицом к лицу с тем Гарри, которого он считал идеалом. Нет, он не был тем человеком, к которому хотел вернуться. Раньше хотел, а сейчас — нет. Тот Гарри был напуган, озлоблен, мстителен и глуп. Он обвинял людей в том, что он не мог. Эмми была виновата в том, что у него не встал, Луи — в том, что он его не нашёл, родители — в том, что они его не приняли. Но он и не пытался им донести ничего. Орал, хлопал дверью, уходил на всю ночь. Не все могут принять по щелчку пальцев. Даже он сам не смог себя принять. Нельзя обвинять в этом родителей. Луи был тоже не причем — зачем ему возвращаться? Он же ясно сказал, что в клубы не ходит, что Гарри на один вечер… да плевать, что сказал тогда Луи — Гарри сам не хотел никаких отношений. Просто запаялся на первом нормальном, к которому потянуло. Он сам его придумал, страдал по образу, фантазии… Нет, он бы не хотел снова стать семнадцатилетним. Он сможет стать лучше. Сейчас он в этом почти не сомневался. Когда он вышел на своей остановке, начался дождь, и он, накинув капюшон, медленно побрёл к дому. Неожиданно его накрыло ощущением какой-то беспричинной радости, он с трудом сдержал смех и только широко улыбнулся. Люди шли навстречу и улыбались ему в ответ. В окнах их квартиры горел свет, а это значит, что Найл уже дома. Гарри поторопился, перескакивая через ступеньки. — Хоран, — он быстро прошёл в комнату, — ты как? Как твоё собеседование? Найл сидел на диване и, когда Гарри вошёл, медленно повернулся к нему. Он был слишком бледным, даже для него, светлокожего ирландца, только щёки пылали, словно он получил пару звонких пощёчин. Хоран посмотрел на Гарри, отрицательно качнул головой и снова уставился в окно.