Beast
20 марта 2013 г. в 03:43
Первое, что я почувствовал, когда начал приходить в сознание — это загустевший, пропитанный влагой воздух. Туманы были обычным утренним явлением с конца весны и до середины лета, да и сейчас я, привыкший к климату родного штата, не сильно удивился: возможно, ночью шел дождь, и подобное погодное явление было бы очень кстати. Когда мое сознание обрело относительную ясность, мне удалось открыть глаза и сориентироваться во всем происходящем. Во-первых, я вспомнил о том, что произошло накануне, и, судя по всему, это было не дурным сном, на что я очень надеялся до самой последней секунды, а самой настоящей реальностью. Во-вторых, мои ноги и руки были крепко связаны каким-то умельцем. Я попытался пошевелить кистями рук, но тело моментально отозвалось болью в затекших конечностях, и я оставил эту идею до лучшего времени, не желая попусту тратить резервы организма и истязать себя бессмысленными телодвижениями. В-третьих, я чувствовал на своем затылке внимательный, даже пристальный взгляд своего похитителя. В личности оного я все еще сомневался и надеялся на лучшее, пускай мой опыт каждый раз и говорил мне: "В твоей жизни мало хорошего, так что лучше надейся на худшее, и тогда сможешь вздохнуть спокойно, увидев перед собой не столь могучую угрозу, какую представлял себе". В-четвертых, я сидел на стуле, что несколько смутило меня, в месте, на территории которого я находился, было принято стоять, а не сидеть на дешевом стуле из магазина IKEA. В-пятых, я находился на знаменитом пирсе Санта Моники, что смутило меня окончательно и бесповоротно. По крайней мере, радовало то, что я все еще находился в родном городе на открытом воздухе, а не в какой-нибудь бетонной коробке без окон и с одной дверью, которая располагается в подвалах какого-нибудь заброшенного особняка. Увлеченный открывшимся видом, я мечтательно прикрыл глаза и втянул носом густой из-за тумана воздух, насквозь пропитанный запахом соли и тины, которую то и дело прибивало к берегу. На душе было необычно спокойно, да, я помнил обо всем, что со мной произошло, помнил о том, что Ричарда, моего психолога, хладнокровно убили, но звук накатывающих волн усмирил мою панику, дал место спокойствию и расслабленности. А, быть может, даже не звук, быть может, сам город, в который я вернулся, который так сильно притупил обострившиеся на острове чувства и восприятие.
Я позабыл о чужом взгляде, направленном в мой затылок, и максимально расслабился, сползая к краю сиденья. Перед моими глазами было постепенно светлеющее небо, затянутое легкими перистыми облаками, сквозь медленно растворяющиеся тела которых проступают первые лучи восходящего солнца. Перед моими глазами успокоившаяся после ночной непогоды водная стихия, волны которой облизывают пирс, и ветер доносит до моего лица кусочки пенных хлопьев, срываемых с гребней этих волн. Тонкая полоска светлого песка тянется по побережью, будто образуя собой границу между морским миром и земным миром людей. Где-то вдалеке на водной глади рисуются черные точки частных яхт и торговых судов, в небе над головой кричат недовольные чайки. По воде причудливым тончайшим одеялом стелется невероятно густой, молочно-белый туман, он же обнимает и мои ноги, и большую часть пирса. Туман, нагоняемый идущими с моря ветрами, извивался и закручивался, будто был живым существом, цельным организмом с коллективной системой мышления. Я настолько залюбовался окружающим, настолько был усмирен открывшимся пейзажем, что вообще позабыл обо всем: и о веревках, и о стуле, и обо всем остальном. Мне казалось, что я крайне органично вписываюсь в это пространство — спокойный и убаюканный шумом волн, я не представлял ровно никакой ценности, я словно слился с окружающей меня стихией и постепенно растворялся в ней, как кантарелла растворяется в дорогом вине.
Но мечтательная улыбка стерлась с моего лица, когда тяжелая властная рука сдавила мое плечо и потянула на себя. Я уселся нормально, по крайней мере, настолько нормально, насколько позволяли мне мои возможности на данный момент, как я вспомнил, крайне ограниченные. Я в последний раз дернул руками, заведомо зная, что ничего хорошего из этого не получится, и принялся с наигранным интересом рассматривать покрытие пирса. На самом деле доски и камень отделки интересовали меня в самую последнюю очередь, правильнее было бы поднять глаза и посмотреть на того, кто решил нарушить мое и без того основательно запачканное личное пространство. Но, честно говоря, я попросту боялся, и одновременно с этим в моей душе появлялись непонятные, извращенные и неуместные чувства ликования, надежды и счастья. Я слышал голос, сказавший мне одну только фразу, когда я еще корчился на мягкой кушетке в кабинете психолога, и этот голос впился в мою память, словно прожорливый клещ. Я знал этот голос, знал эту интонацию и этот акцент и одновременно хотел и не хотел того, чтобы мои догадки подтвердились. Если думать рационально, то лучше бы они не подтверждались, у меня было бы меньше проблем, да и подтвердиться они никак не могли, хозяин голоса умер давно, от моей руки, я видел его смерть, слышал последний вздох умирающего. Или все-таки не слышал? Я же ведь не видел тела, да и после всего старался не говорить на тему свершенного.
И тут в мою голову начали закрадываться сомнения, выстроенные шаблоны начали рваться, стереотипы рушились, привычное восприятие запустило процесс самоуничтожения, и стало немного обидно, обидно от того, что возможно меня просто водили за нос. И именно это чувство обиды согнало с меня остатки спокойствия, но я не забывал держать под контролем внутреннего, выращенного в диких условиях зверя — его время еще придет, но не сейчас. Человек спокойно ждал моей реакции, он стоял передо мной, и я чувствовал исходящую от него силу, подобное чувство я переживал, когда мне доводилось встречаться с бизнесменами, прошедшими хорошую закалку старого времени. Обычно это были люди, выстроившие свой капитал с нуля, привыкшие держать своих сотрудников в кулаке и обладающие ценным умением, столь важным не только для шахматиста, но и для каждого человека — рассчитывать все на два шага вперед и не забывать оставлять для себя или партнеров лазейки для возможного маневра. Я видел аккуратные, вычищенные до блеска носы классических ботинок и края черных классических брюк, официальный стиль моего похитителя почему-то несколько успокаивал, я вообще был поразительно спокоен для человека, на глазах которого убили его знакомого, и которого похитили самым, что ни на есть, наглым образом. Сказывалось влияние полученных полгода назад навыков. Во мне пробудился азарт, который я испытывал много раз, и именно этот азарт заставил меня вскинуть голову и впиться взглядом в лицо того, кто уже давно, минут пять ожидал моей реакции и внимания. Усмешка несгибаемого жизнью человека моментально стерлась с моих губ, и вместо того, чтобы досадливо скрипнуть зубами, я глухо застонал и уронил голову на грудь.
Сбывались худшие мои опасения. Зверь по имени Проблема оказался куда более велик, чем я себе представлял, а я ведь по привычке еще и преувеличивал свои опасения. Правда, зверя звали совсем по-другому, он носил экзотическое, необычное для здешних мест имя — Ваас Монтенегро. Но в этот же момент мое отчаяние смешалось с ликованием, с детской радостью, искорки которой мелькнули в моих скрытых от чужих взглядов глазах. Я вновь поднял голову и осуждающе посмотрел на небо, туда, где, по словам многих, сидел на пушистом облаке никому непонятный, могущественный дед Господь, играющий с нашими судьбами так, как будет ему угодно.
— Ты издеваешься, да? — едва слышно прошептал я и, поджав губы, опустил взгляд ниже, смотря на усмехающегося мужчину. Его лицо не изменилось, все те же рубленые черты, тонкая сетка морщин, глаза необычного, чистого серого цвета, с залегшими под ними темными пятнами, хохолок ирокеза и грубый шрам, рассекающий часть лица и головы. Ваас выглядел чище и аккуратнее, и уже только это заставило меня стушеваться, в большей степени удивление вызывал его костюм — красная рваная майка и вечно грязные штаны были сменены на черный деловой костюм и тонкое пальто, из-под воротника виднелось дорогое кашне алого цвета. В одной из рук, затянутых в перчатки из черной кожи, мужчина держал легкий тридцатитрехзарядный «Глок-18с», вид которого вызывал у меня неприятные ощущения паники и необходимости бежать куда подальше. Но я взял свою волю в кулак, невозможно бежать и прятаться вечно — когда-нибудь проблемы все равно настигнут тебя, и лучше встретить их сейчас, чем оттягивать неизбежное на неопределенный срок.
— Ты так и не ответил. Скучал ли ты по мне, Джейсон? — голос у Вааса все такой же, хриплый и грубый от постоянного курения. Тембр голоса немного иной, сейчас он сухой, носящий скорее деловой, чем запугивающий характер. Я вновь прикрыл глаза, прислушиваясь к своим ощущениям, я пытался найти честный ответ на его вопрос, да, я действительно хотел ответить правдой на этот нелепый для похитителя вопрос. Скучал ли я? По нему — скорее всего, нет, он был убийцей моего брата, к тому же — ожившим мертвецом, впрочем, я на собственном примере показал, что рвение к жизни в буквальном смысле заставит тебя вылезти из могилы, если ты этого хочешь. А вот от того, какие воспоминания он принес, мне почему-то становилось радостно. Этот человек был живым воплощением того, что я пытался забыть, но в действительности забывать не хотел, он был одним из моих подвигов, если можно так сказать, он был живым воплощением моих воспоминаний, вещественной уликой, если хотите. Ваас Монтенегро вызывал во мне смешанные чувства. Но, увлеченный процессом поисков, я затянул положенное время, и тишина переросла в разряд «неприличная». Пират, или кто он теперь, сделал шаг ко мне, хотя и так стоял довольно близко, и дуло глока уперлось в мой лоб, холод черненой стали вывел меня из раздумий и заставил испуганно вздрогнуть в плечах.
— Я не могу сказать тебе сейчас, — искренне ответил я, не поднимая глаз на его лицо, я чувствовал исходящее от него раздражение. Скорее всего, Монтенегро не принял дозу, а без нее привычный мир, лишенный правил и законов, становился малоизвестным и слишком агрессивным, он был «не таким», и это объясняло и раздражение, и стальные нотки в голосе Вааса. Мне показалось, что пират удовлетворился этим ответом, он любил, когда жертва интересна ему, а не является воплощением прямого значения слова «обуза».
— Знаешь, Джейсон, я протащился за тобой через половину земного шара. Из-за тебя мне пришлось вылезти из могилы, знаешь почему? — я не знал и знать не мог. Тембр Вааса наполнился звоном стали и гнева, он повысил голос, переходя на полукрик и распугивая спящих чаек. — Потому что у тебя, бестолочь, руки из жопы растут, окей? Ты даже убить меня не смог нормально, — пистолет три раза слабо ударил по темечку, как бы в назидание. Я проигнорировал этот жест, хотя хотелось сделать что-нибудь обидное, на ботинок ему плюнуть или что-нибудь подобное, но я сдержался.
— Знаешь, как это называется, Броди? А, блять? Я не слышу ответа! Когда люди говорят слова с вопросительной интонацией, они ждут ответа на свой вопрос…
— Еще одна ахуенная история? — недолго думая отозвался я, чем вызвал снисходительную улыбку на губах Вааса. Мужчина замер на месте, повернулся ко мне спиной и, сведя руки за спиной, ухватился пальцами одной руки за запястье второй, в которой сжимал пистолет. Повисло молчание.
— Нет, это пиздец по сути, и судьба по факту. Я пытался тебя сжечь, а ты спас свою сучку и смог сбежать. Я пытался тебя утопить, ты разрезал путы и полез на моих людей с одним ножом, а потом умудрился захватить вертолет. Даже когда тебя сбили из ракетной установки, ты, сука, упав со сравнительно значительной высоты, даже ничего себе не повредил. Я стрелял тебе в грудь, а ты выбрался из могилы, как зомби из какого-нибудь чертового фильма ужасов. Знаешь, Джейсон, я могу понять тех, кто начинает верить в Бога, после того, как остается невредимым после удара молнии. Ты веришь в Бога? — Ваас чуть повернул голову в сторону, по всему видимому, ожидая ответа. Ответил я отрицанием, и Монтенегро не удивился, он только пожал плечами и вновь уставился на океан, но замолкать и не думал.
— А потом, не без твоего участия, убивают мою сестру, рушится вся политика, выстроенная мной и Хойтом, и, в конце концов, тебе удается сбежать. Ты смог прикончить даже Уокера, то есть, я имею в виду, действительно прикончить, а ведь его дохуя кто пытался уложить в могилу, и, поверь мне, это были лучшие из лучших, профессионалы, любящие и дорожащие своим делом, и где они? Сгинули, убитые и изуродованные, сгоревшие в камерах и удушенные газом, нашедшие покой на дне океана и в пасти прожорливых пираний. А потом пришел ты, никому не известный испуганный мальчик из Калифорнии. Но стоило дать тебе в руки М1911 и нож, как ты пошел покорять мир. Ты поставил на уши весь остров, убил пиратов больше, чем я заложников и, какова ирония, убил самого могущественного человека на том побережье, — было непонятно, злится ли, радуется ли или же не понимает пират того, что произошло, скорее всего — все вместе. Но я услышал то, что заставило меня с непониманием чуть выгнуть бровь — я услышал в его голосе нехарактерные для этого человека нотки уважения, пускай и подавляемого.
— Только ты забыл кое-что, — Ваас повернулся на каблуках ботинок и за считанные секунды оказался невероятно близко, схватил пальцами за челюсть и притянул к своему лицу, — я — это ты, а ты — это я, Джейсон. Я выжил, потому что мне очень хотелось еще раз взглянуть на тебя, посмотреть на свое отражение после того, что произошло, — прошипев это мне в лицо, он оттолкнул меня и отступил на шаг назад. В его сжатой руке все еще блестело стальное тело глока, и именно поэтому я не решился дерзить, благоразумно решив пойти на мировую, что впрочем не отменяло нашего разговора и попыток уязвить Вааса с моей стороны.
— Я просто держу удачу рядом с собой. Только не говори, что хочешь отрубить мне палец и повесить его на шею вместо кроличьей лапки.
— Отличная идея, я бы отрубил их все, но, увы, нет. За твои пальчики я буду отвечать головой, а она мне еще пригодится.
— И?
— Приборы.
— Какие к хуям приборы?
— Какое к хуям «и», бля? - передразнивая меня поинтересовался Ваас.
— Зачем опять рушить мою жизнь?
— Месть за себя? Поменяемся ролями? Я стану неуловимым убийцей, разрушающим все, что тебе дорого, а ты будешь пытаться меня убить. Как показала практика, я тоже не пальцем делан, ни кинжал меня не взял, ни могила, — в голосе Монтенегро сквозил малоприятный сарказм, он переигрывал и делал это намеренно. Я все-таки не сдержался, скрипнул зубами и тихо проворчал несколько крайне грубых слов в его адрес, но он не обратил на это ровно никакого внимания и продолжал скалить зубы в натянутой улыбке, даже оголодавший василиск выглядел бы куда более милым созданием, чем то, что стояло сейчас передо мной.
— Нет, причина не в мести, — Ваас резко оставил попытки отразить доброжелательность на лице, резко стал серьезным и отстраненным, брови сошлись на переносице, даже светлые глаза, казалось, потемнели. — Я разве похож на отчаянного романтика, преодолевшего половину земного шара, чтобы поговорить с тобой или отрубить тебе палец? Даже в этом, новом для меня мире, у меня есть верные люди, и я бы подослал их, а поговорить мы могли бы через видеосвязь в интернете. Не-не-не, — он покачал глоком из стороны в сторону и соорудил на лице сложное выражение разочарования, — дело не в этом. Просто мне нужен ты. И тебе, конечно же, нужны причины, — Монтенегро хищно усмехнулся и кивнул головой, соглашаясь со своими словами, я с ним так же был вполне согласен, мне нужны были не столько причины, сколько доводы и факты.
— Единственное, что осталось у меня от острова — это ты, Джейсон. Ты — живое напоминание, как о лучших временах, когда тебя не было, так и о худших, когда ты ворвался в нашу жизнь. Мы связаны, Джейсон, хочешь ты того, или нет, — его голос звучит в высшей степени повелительно, и я, с видом обреченного на вечные муки человека, пожимаю плечами, не отрицая сказанного, но и не соглашаясь на это. У меня все еще оставались вопросы, масса вопросов, требующих объяснений.
— Что насчет родителей? Друзей? Тут город, а не остров, большая земля, Ваас. Тут есть представители правопорядка, конституция и правила, — я выразительно выгнул бровь так, словно был шахматистом, которому удалось провернуть рискованную, но удачную комбинацию. Последовавшая за этим реакция одновременно развеселила и возмутила меня, а бровь подлетела чуть выше.
— На хую я все это вертел, ага, — с чувством собственного достоинства высказался пират и широко усмехнулся, наблюдая за моей реакцией. — Мои люди Кеннеди с того света достанут, если мне того захочется. Думаю, объяснять, с какой легкостью они договорятся с представителями мелкой инфраструктуры или местным «правительством», мне не стоит. А касательно тебя — придумаю какую-нибудь сказочку, типа пригласили работником в фирму, находящуюся где-нибудь в Луизиане или Нью-Джерси, по поводу документов все сделаем в лучшем виде. Можешь потом поучаствовать в создании этой маленькой истории, я же знаю, как ты их любишь, эти самые истории, — в какой-то момент пират прервал свою речь, повернулся в сторону восходящего солнца и подставил лицо под ласковые, все еще невероятно теплые лучи. Спустя минуту лицо его вновь изменилось, принимая серьезный, в чем-то уставший вид.
— Джейсон, ты вообще понимаешь, как мне хуево? Сейчас девять утра, а на острове только четыре. Сколько я живу в вашей сраной стране, не могу привыкнуть к изменению времени, день только начинается, а меня прет поспать, — от подобной откровенности со стороны Монтенегро, я, мягко говоря, опешил, да и к чему бы это? Хотя, я понимаю к чему, кажется, стоит тут, разглагольствует, истины пытается нести, а я сижу на жопе ровно и смотрю на него, как баран на новые ворота, и не понимаю ровным счетом ничего из того, что было произнесено. Впрочем, вина за это висит только на нем, нечего было отвлекаться, да на посторонние темы заводить разговоры. Я не смог сдержать злорадной усмешки, мне было хорошо от мысли о том, что Ваасу плохо, если он, конечно, не принялся играть из себя мученика.
— Короче говоря, в четыре часа утра я привык спать, а не точить лясы с уебками вроде тебя, так что сейчас мы заканчиваем нашу ознакомительную беседу и перебираемся куда-нибудь, где можно раздеться без вреда для здоровья и хорошенько отоспаться. Ты, само собой, поедешь со мной и жить будешь тоже со мной на правах пленника. Зная твою ебанутую манеру выбираться из любой, даже самой глубокой жопы, я лучше буду делить воздух с тобой, чем проебу и потеряю еще на полгода. Кстати, не думал о карьере проктолога, у тебя бы хорошо получилось, — довольный отвешенной шуткой, Монтенегро пристально наблюдает за тем, как пара появившихся, словно из ниоткуда, молодцов срезают с моих запястий веревки. Когда дело было сделано, я поднялся на ноги и принялся с остервенением растирать затекшие конечности, гангрена мне не грозила, но испытываемые ощущения были не самыми приятными. Пират тут же нарисовался рядом, и я был вынужден отступить на шаг назад, лишь бы сохранить хотя бы видимость личного пространства. Он хмыкнул и тоже сделал шаг назад, весь этот фарс начинал меня раздражать.
— Кстати, помнишь, я говорил про то, что человек, переживший удар молнии, начинает верить в Бога, и спросил, веришь ли ты в него, что ты мне ответил?
— Что в бога я как не верил, так и не верю.
— А знаешь почему, Джейсон? — я даже отвлекся от растирания своих запястий и поднял глаза на пирата. Он всем своим видом давал понять, что выделил мне время для того, чтобы обдумать и попытаться дать ему ответ. Но думать мне сейчас хотелось мало, да и точного ответа я на поставленный подобным образом вопрос никогда не дам, точный ответ знает только тот, кто спрашивает. Выждав еще какое-то время, пират вздохнул.
— Потому что ты не невредим, молния все-таки поразила тебя, но поразила так, что ты этого не замечаешь. И дело не во мне, дело не в том, сколько раз тебя пытались убить, и даже не в количестве страшных снов, которые тебе снились. Дело в том, что джунгли остались с тобой, здесь, здесь и здесь, — он вновь подступил на шаг и поочередно прикоснулся, сначала к переносице, после к центру грудной клетки, где билось сердце, и к солнечному сплетению, где по легендам находился самый эфемерный человеческий орган именуемый не иначе, как «душа». А после Ваас оказался слишком близко, сжал кисти обеих моих рук и опустил их вниз так, чтобы я не мог его оттолкнуть.
— Джунгли уже пожрали тебя, они выбрали тебя, и теперь ты от них не убежишь, слишком поздно ты оглянулся, слишком поздно засуетился. Они с тобой навеки. Убей меня, избавься от своих друзей, ты даже можешь подорвать остров Рук, но джунгли навсегда останутся с тобой. Прими их, прими и признай, и тогда сможешь дышать легче, — слова пирата напоминали ему оды свидетелей Иеговы, которые время от времени цеплялись к проходящим мимо прохожим не хуже клещей или рыб-прилипал и что-то быстро говорили, предлагали купить какие-то книги, записать телефон и прийти к ним на собрание. Я привык отстранять таких типов от себя и жестко говорить, что меня это не интересует, что у меня есть свои дела и своя жизнь, что мне некогда обращать внимание на религиозные игры, а после уходил. Только у свидетелей Иеговы не было плотоядно поблескивающего черными боками глока и пары крепко сложенных подчиненных. Впрочем, Ваас не требовал от меня ответов, он, видимо, констатировал факт и оставлял право выбора за мной. Нельзя было не согласиться с тем, что в его словах есть доля истины.
Идет уже шестой месяц, а я до сих пор мучаюсь кошмарами, словно маленький ребенок, но гордость и волевольность, передавшиеся мне от отца, не давали просто так плюнуть на все и сдвинуть защелку клетки с Тьмой внутри в сторону. Мне нужны были причины, веские, сильные, логичные, и вот тогда я, быть может, сделаю это. Но не сейчас, однозначно не сейчас, и даже не через неделю. Впрочем, кто знает, что может произойти за столь длительный период времени. Пират тем временем отошел на расстояние вытянутой руки и деловито сложил руки за спиной, глок перекочевал в кобуру и теперь не стеснял ни меня, ни движений Монтенегро.
— А я, я всего лишь пастырь. Посланник доброй воли, если хочешь. Ты поедешь со мной или предпочтешь кормить рыбок в Тихом океане?
— На священника ты похож меньше всего. Каких рыбок? — уставший ото всего, я не понимал очевидных намеков о том, что рыбок кормить я буду своим же мясом. Пират, наблюдая непроницаемую тупость с моей стороны, скривился и сделал еще одну попытку.
— Не так давно нам выписали замечательный мясоперерабатывающий станок, и я полагаю, если засунуть туда человека, а не животное, он сработает столь же великолепно. Мы перетолчем твое тело в кровавую кашу и за бесценок продадим браконьерам, так что послужишь делу этих людей, будешь приманкой для гадов морских, хоть какая-то польза от твоего существования будет, — вот теперь настала моя очередь кривиться и фыркать.
— Спасибо, но я, пожалуй, откажусь от прерогативы стать завтраком для местной фауны. У меня уже был опыт в этом деле, я кормил рыбок на Рук. Ну, как рыбок... Акул. Зато теперь у меня и моих друзей есть кошельки из шкуры одной из тех прелестниц, уж очень не понравились мне ее зубы, — ответил я на манер пирата и был одарен смазанной удовлетворенной улыбкой. Смазанной, потому что Ваас начинал засыпать, не взирая ни на то, что стоял на ногах, ни на то, что рядом с водой было действительно холодно. Я и сам продрог до костей, пока мы разговаривали, но, увлеченный беседой, заметил холод только сейчас, и именно поэтому поспешил застегнуть куртку под горло и спрятать замерзшие руки в карманы.
Фактически, своим отказом кормления рыб, я только что принял предложение пирата, хотя так и не получил объяснений тому, зачем я ему понадобился. Я не видел ни цели своего пленения, кроме красивой версии на тему «мы с тобой связаны, все дела», ни цели своей помощи, условий которой мне так и не назвали. Касательно того, почему я делал такие выводы о пленении — Ваас, кажется, то ли опять нашел человека, который может его обеспечивать, и жил на широкую ногу, то ли смог за полгода сколотить свою маленькую нелегальную империю и чувствовал себя большим человеком. В общем и целом, ни при первом, ни при втором варианте развития событий, это было ему не на руку. Содержать меня невидимый хозяин Монтенегро наверняка не взялся бы, да и сам Ваас не стал бы тратить на меня деньги, отношения у нас далеки от грани полюбовных, мы и друзьями, как таковыми, не были, просто врагами, которые сегодня выразили друг другу уважение, скрыто, конечно, пытаясь спрятать это между строк и сделать вторым дном, но, все-таки, это было, и все указывало на то, что уже завтра меня без зазрения совести запрут в клетке и будут держать в условиях чуть лучше, чем были на острове.
Итог этого логичного рассуждения мне совершенно не понравился — в неволю я не торопился, как и каждый здравомыслящий человек, но и отступить уже не мог. Опасность грозила теперь не только мне, она грозила и друзьям, которых я не хочу повторно втягивать во всю эту сумятицу, грозила и родителям, которых я, как и друзей, приписывать не хотел, грозила и мне, явив возможность быть скормленным подводной живности. Так что оставалось одно — следовать за пиратом в неизвестность. Ваас оказался хорошим манипулятором, просчитал ходы, перекрыл кислород, без слов и лишних действий надавил на больные точки, заставив меня самого обо всем думать, и, в конце концов, добился своего без ощутимых затрат. Я мог только усмехнуться и про себя сдержанно похлопать в ладоши за такие интересные и нужные таланты, но не более. Я тоже не лыком шит и, как сказал Монтенегро, когда-то выбирался из задницы и поглубже. Усмешка скривила мои губы, я не такой уж и простой парень, и, чтобы со мной тягаться, нужно или быть обладателем большого ума, или же крепких нервов, ну или быть камикадзе, да и те вряд ли бы подкрались незамеченными.
Медленно и неспешно мы пошли в сторону припаркованного рядом с входом на пристань автомобиля. Оным оказалось предсказуемо черное BMW X6 M, с предсказуемо затонированными стеклами, впрочем, стекла были не только тонированными, но еще и бронированными, а большая часть корпуса машины — армированной, в общем, железный зверь внешне вызывал уважение, а внутри успокаивал. Сначала в машину сел Ваас, причем сел за руль, я сел рядом на пассажирское место, мне почему-то казалось, что у него есть собственный водитель, но, судя по всему, пират еще не настолько зажрался.
В тонированное окно забивался легкий, рыжий свет вставшего солнца, часы показывали девять часов утра, я был ни в одном глазу, а пират то и дело зевал, чем немало меня раздражал и нервировал — если он уснет за рулем, никакая броня не поможет. Я напряженно смотрел в окно, за стеклом сначала проносились дома, а после мы выехали на хайвэй, дорога стелилась под колесами ровной лентой, никакие шумы не проникали внутрь автомобиля, а шуршание резины по асфальту было скорее надуманным, чем настоящим. Было понятно, что мы покинули Санта Монику, это меня почему-то не беспокоило.
— Куда мы едем?
— На загородную базу. Резиденцию, если тебе так будет удобнее. Я бы и в машине спокойно поспал, но с таким пассажиром на борту это будет сложной задачей. Так что доберемся до места, расположимся, а потом беги, не беги — тебя или сожрут в пустыне, или же пристрелят мои парни, ну, или я, — простодушно отозвался пират, максимально концентрируя свое внимание на дороге и стараясь не говорить лишних слов, будто именно это тратило его силы. Хотя, честно говоря, Ваас действительно был сегодня необычно разговорчив, разговорчивее, чем обычно. Время, обстоятельства и новое место, оказывается, изменили его, он имел вкус в вещах, выглядел более важным и солидным, говорил с меньшим количеством мата, и вообще казался более миролюбивым, что ли. Хотя интуиция подсказывала мне, что это или напускное поведение, или обман, придуманный мной самим. Впрочем, теперь у меня появилась замечательная возможность убедиться в том, что все происходящее было не более, чем дешевым фарсом и спектаклем, а солидность — пущенной в глаза пылью. Машины свернули с хайвэя и уже пятую минуту двигались по пустыне, вздымая клочья пыли и песка, на шестой минуте, как из тумана, показалась предостерегающе алеющая в лучах взошедшего солнца «загородная резиденция», и у меня от этого вида по спине пробежал озноб.
— Добро пожаловать, принцесса, — сонно усмехнулся пират, и я выдавил из себя наигранно милую улыбку. Это приключение принимало неприятный оборот.