* * *
Я закрыл глаза, расслабился и вдохнул поглубже, пытаясь в последний раз насладиться даже этим затхлым, но все-таки приятным всякому живому, воздухом. Что странно, смерть не наступала, я не чувствовал боли и не видел белого света. Ничего. Вообще ничего. Но это только по началу. Сначала я слышал свое глубокое, ровное дыхание, медленное и спокойное, а потом постепенно начали прорезаться и другие звуки, доносящиеся до моего слуха с опозданием на несколько секунд: хлопок, металлическое лязганье, звук падающего тела, что-то мокрое брызнуло на штаны, что-то глянцевое принялось растекаться под ногами. Под моими ногами труп со сквозной дырой в виске, из этой дыры бьет кровь и вытекает мозг. Монтенегро под моими ногами смотрит на подтекающую к нему жижу с явным недовольством, а после он поднимает свой раздраженный взгляд на меня, и это почему-то жутко бодрит. Время ускоряется. И наемник стоящий слева от меня присоединяется к своему товарищу на полу, аккуратная дырка украшает его лоб. Где-то я такую хуйню уже видел. Я даже могу сказать где, более того, я могу сказать в чьем исполнении. Я вспоминаю слова Вааса: «Он сам найдется, только смотри, откуда пули летят». Ну да, Кристиан никогда не изменяет своим привычкам — вот и нашелся десятый наемник, Крис, сука, хитрый и дохуя умный, но эти вопросы лучше потом решать, а не в тот момент, когда тебе может прилететь несколько грамм свинца. Противники рассыпаются по залу, Уокера и Орловой тоже уже нет на месте, Август жмется ближе ко мне, и я быстро срезаю с его рук веревки. Я перевожу автомат в боевое положение и палю по движущимся вдали от меня теням, будь у меня возможность я бы тоже отбежал за одну из колонн, но мне нужно защищать пока что бесполезную тушу Монтенегро, который, если Уокер не соврал, должен зашевелиться минуты через три-четыре. Наше маленькое сражение длится около трех минут, за время которых пират принимается более или менее шевелить конечностями, но он все еще далек от идеала, я оставляю его на Августа, а сам подступаю ближе к колоннам, паля во всякую тень, какая может показаться мне подозрительной. Я помню, что мне удалось ранить Уокера, он где-то тут, а значит где-то рядом находится и его блистательная подружка. И, конечно же, я опять кое-что упускаю из виду. Эта фурия совершенно неожиданно налетает на меня сзади, цепляется за меня своими холеными ручками, царапает ноготками по брезенту куртки. Автомат выпадает из моих рук и отлетает в сторону, я слышу не только грохот пластика и жаркое дыхание в сантиметрах от своего уха. Я слышу тонкий, на грани слышимости звук «пения стали». Эта сучка, как и любая другая умная женщина, вооружилась не то кинжалом, не то стилетом, бьюсь о заклад — ядовитым сверх меры. Только вот дело в том, что об меня можно поломать не только ногти, но и мозги, хотя будет весьма обидно, если эта приставучая дрянь заденет меня своей ковырялкой, потому что пункта неотложной медицинской помощи тут нет вообще. Я волчком кручусь на месте и брыкаюсь, не давая этой стерве возможности замахнуться, сейчас единственное, что она может — висеть на мне и всеми силами цепляться за мою одежду, чтобы не навернуться. Где-то сзади слабо вопит Монтенегро, опять сыпет обещаниями порвать всем ебла, если я сдохну не от его рук. Такие вот у нас теплые отношения. Я смотрю на вращающийся вокруг меня мир исподлобья и в какой-то момент замечаю очередную тень, это кто-то из наемников. Вот он, вскидывает автомат, целится. Я жалею только о том, что сейчас возможности на последний вздох у меня нет, плевать. До моих ушей долетает эхо выстрела, но я вновь ничего не чувствую. Хотя нет, чувствую, теперь на мне никто не висит. Я прекращаю свою безумную пляску и останавливаюсь на месте, перед глазами все плывет. Кое-как восстановив ориентацию в пространстве, я поднимаю голову и смотрю на приближающегося наемника, его оружие опущено в пол, руки держит поднятыми и останавливается, не дойдя пяти шагов до меня. Я про себя отмечаю, что освещение тут чуть более, чем дерьмовое. А наемник тем временем уже стягивает с себя маску. Стоит мне увидеть его лицо, как усмешка трогает мои губы. Сукин сын, чертов сумасшедший сукин сын. - Роджерс, ублюдок, я уже хотел с жизнью прощаться, умеешь же ты появиться неожиданно! - воскликнул я и, забыв о враждебности, приблизился к старому негру, душевно обнимая его и похлопывая по спине. Только сейчас я замечаю расплывающееся по его плечу кровавое пятно, точнее говоря, сначала я его только почувствовал, в любом случае, нам нужна передышка. Осталось не так много, стоит хоть немного набраться сил физических, душевные мы будем восстанавливать потом. Ваас продолжал отлеживаться на полу, изображая из себя маяк для всех желающих. Нет, это конечно шутка, просто все живые и не очень начали сползаться именно к нему. Я усадил Денниса рядом с Монтенегро и оставил его на попечительство Августа, который мгновенно переключился на нового пациента. В другой момент из тьмы вынырнул улыбающийся во весь рот Кристиан, весело подмигнувший мне, и моментально получивший слабенький хук с правой — исключительно в воспитательных целях. Обижаться, как обычно, снайпер не стал, вместо этого довольно заржал и обнял меня в ответ на это приветствие, после подсел к Монтенегро, расспрашивая его о чем-то. Картина была бы умилительной, если бы не место, в котором мы находились, не знаю почему, но лично на меня оно нагоняло тоску и тревогу. Оставив это собрание умников на попечительство медика, сам я, вновь вооружившись автоматом, пошел на поиски того, за кем и шел в первый раз — Уолкер. Мне с этим сукиным сыном надо перетереть кое-что очень даже задушевное. В итоге Диего нашелся сравнительно быстро, ублюдок забился в одну из ниш в стене и зубоскалил на меня оттуда, в самый последний момент я заметил в его руке пистолет. В третий раз, да? Какая-то хуевая у меня карма, ей богу. Но нет, моя благоверная Фортуна была со мной. Осечка, глухо щелкнул механизм и все, и никакого фейерверка. Лицо Диего резко сменило свое выражение с торжествующего на обиженное, как дите малое. Присев рядом с ним на корточки я достал из петли свой нож и задумчиво повертел его в руке. - Покер — прекрасная все-таки игра, у тебя могут быть все карты, но в итоге ты пасуешь только потому, что какой-то ублюдок все время таинственно улыбается, как-будто у него не только высший расклад, но будто бы он еще и твои карты знает. Знаешь, что говорил Хойт? Хойт говорил, что я хорошо играю в покер, что я хорошо блефую, и спасло твоего папашу только то, что он грязно играл. Мне жалко тебя, Ди, мы могли бы стать хорошими друзьями, но, увы... Дерьмо случается, - с мягкой улыбкой на губах говорю я и всаживаю кинжал ему под подбородок, с чавкающим звуком оружие выходит из плоти обратно, и только потом я перерезаю ему глотку. Цербер забрал очередную душу, и больше некому искупать грехи отцов. Обтерев кинжал о штаны, я поднимаюсь на ноги, хватаю труп за отворот воротника и тащу за собой, оставляя на полу смазанный тонкий кровавый след. Для удобства подтаскиваю сначала его, а после и обезображенный труп Орловой к центральным пьедесталам. Половина дела сделана, осталось только завершить его. Я поворачиваюсь туда, где оставлял друзей и товарищей, и упираюсь взглядом в подошедшего ко мне Вааса. Монтенегро смотрит мне в глаза внимательно и пытливо, как человек, который желает найти ответ на какой-то свой сокровенный вопрос, а после проводит пальцами по царапине на шее и морщится. - И все-таки ты, Броди, тот еще сумасшедший сукин сын, - с усмешкой говорит он, лишь потому, что он, кажется, не способен с благодарностью сказать слово «спасибо», но я принимаю это и в такой форме. Кивнув ему, я направляюсь к дверям, и пират следует за мной, на ходу стягивая со своей шеи амулет, я расстаюсь и со своим, перед этим помяв неказистый кусок минерала меж пальцев — все-таки довольно многое с ним связано — после передаю его Ваасу. В то время, как он идет к одному постаменту, я направлюсь к другому. Ваас погружает в углубление соединенный вместе камень — первый ключ. Я погружаю в выемку на постаменте передо мной свой кинжал и проворачиваю его — второй ключ. Внутри дверей что-то пощелкивает, постукивает и скребет. Звучит весьма неприятно и, более того, страшновато, но это нормально, знаю я эти гробницы. А теперь остался третий ключ, самый грязный из ключей. Мы возвращаемся обратно к центральным постаментам, поднимаем с пола трупы и перерезаем им глотки, освобождая путь для крови. Весьма символичная картина, даже более чем. Как говорится, за что боролись — на то и напоролись. Придерживая труп Орловой одной рукой, второй я сжимаю одолженное у Криса мачете. Кровь по гладким каменным стенкам струится в сток, а оттуда попадает в борозды на полу, алые дорожки тянутся вперед, то и дело нагоняя и перегоняя друг друга, вскоре они доходят и до стены, исчезают где-то там, в хитросплетении замысловатых механизмов. Мы ждем минуту, потом пять. На все вопросы Монтенегро шикает и убедительно просит заткнуться и ждать. Кровь загустевает и сворачивается, приходится подрезать глотку снова и снова, с таким успехом я скоро отпилю этой сучке голову. А вот на седьмой минуте мы все-таки дождались. Из глазниц-провалов по маске великана заструились две неровные дорожки крови. Механизм двери загрохотал еще звучнее и громче, я напрягся, ожидая какого-нибудь неприятного сюрприза, но внешне спокойный вид Монтенегро внушил мне то, что все нормально и опасаться нечего. Еще спустя минуту створки начали расходиться в стороны и, когда они раскрылись настолько, что в них смог бы протиснуться один человек, мы, наконец, разжали одеревеневшие пальцы, выпуская из хватки уже похолодевшие тела. - Ну вот, приехали, - с какими-то смешанными чувствами констатировал я и натянуто усмехнулся. Сейчас, смотря на последнюю точку назначения, мне вновь сделалось как-то не по себе. Но это был не то, чтобы страх, а некое разочарование. Сейчас, когда они переступят порог этого хранилища, кончится их ахуительное путешествие, не будет больше приоритетных задач, будут только те задачи, которые будет ставить перед ними джунгли. И, если честно, не так уж это все и плохо.* * *
Я смотрел на раскрывающиеся двери как зачарованный, но мысли мои были далеки от дум на тему того, что может прятать от глаз людских древний храм, возведенный руками и стараниями двух разных народов. Я, как обычно, думал о том, что будет после, что будет со всеми нами. Какими дорогами мы разойдемся, и разойдемся ли вообще. Что мы вынесем из всех наших приключений и злоключений, какие мысли уясним, что запомним, а что забудем. Будем ли мы рассеянны вдали друг от друга или, привыкнув друг к другу, останемся вместе. Я всегда относился к тем людям, которые предпочитают планировать свою жизнь заранее, я привык планировать каждое свое действие — и этой привычки, временами полезной, а временами докучающей, не отобрать у меня никому. Проходящий рядом со мной Монтенегро, как бы невзначай толкает меня плечом и едко усмехаясь, кивает головой в сторону раскрывшихся дверей. Да, не думал, что когда-нибудь меня посетит подобная мысль, но временами мне хочется быть хоть немного похожим на Вааса: мне хочется быть безрассудным, мне хочется бросаться в бой, не думая, а поддавшись безумному порыву, мне хочется делать то, что мне делать хочется, а не то, что я делать обязан. Рук — это место для джентльменов удачи, безумцев и просто придурков, которым нечего терять, а если и есть… плевать. «Бери все и ничего не отдавай». Выхватив из крепежа факел, я, подняв его над головой, разгоняя обволакивающую нас тьму, шагнул за порог бок о бок с Монтенегро. За моей спиной раздавались шаги других членов нашей пополнившейся команды: Август, Крис и Роджерс. Теперь нас хотя бы пятеро, а не двое. Факелы отбрасывают золотисто-рыжие блики на влажные стены, шаги гулким эхом раскатываются по коридору. Я уже давно перестал думать о том, каким образом расположены эти подземные коммуникации, как их строили, и сколько на это понадобилось людей и времени — если это место было загадкой ранее, пускай остается загадкой и дальше, я сюда пришел за другим. А точнее говоря — мы пришли сюда за другим. Не знаю, сколько мы шли, но этот треклятый коридор показался мне спуском в Преисподнюю, казалось, что ему не будет ни конца, ни края, и что, доходя до определенной точки, мы опять оказываемся в самом начале. Но когда раздражение и недовольство стало едва ли не физически ощутимым, конечная точка все-таки нашлась. - Матерь божья, - я застыл на месте, с видом оленя выбежавшего на шоссе, прямо под колеса слепящего светом фар внедорожника. Моя рука инстинктивно потянулась к петле ножен, но, не нащупав там оружия, я, недоумевая, посмотрел на опустевшую петлю и только сейчас понял, что нож остался в предыдущем зале. Чертыхнувшись и дернув головой, сгоняя наваждение, я вновь поднял глаза вверх. Мы попали в очередной зал, не уступающий размерами всем предыдущим, и первое, что мы увидели, — ступенчатое сооружение, наподобие ацтекского или майянского храма, на верхней площадке которого в позе лотоса восседал Великан. Тело и руки этого скульптурного сооружения были иссиня-черными, исписанными какими-то символами. Сложенные «лодочкой» ладони были низко опущены на высоту человеческого роста, и я могу поклясться всем святым, что во мне еще осталось, — там что-то лежит. В глазницах статуи (а что это статуя я понял не так скоро, как хотелось бы) вспыхнули два огня, которые подсветили вылепленную из рыжей глины маску и в частности — отвратительную зубастую усмешку этого языческого бога. От этой неожиданности вздрогнули все и душой, и телом, потому что подобное явление было действительно страшным. Когда ты оказываешься в полутемном зале с одним только факелом, который подсвечивает тебе дорогу в радиусе ближайших пяти метров и тут над твоей головой, едва ли не в прямом смысле, вспыхивает огнем отвратительная рожа — это, поверьте, действительно пугает. Особенно это пугает, если ты с этой тварью некогда сражался, пускай и опьяненный каким-то колдовским зельем. - Не отрицаю, полный пиздец, - сказал, вставший по правую руку от меня, Ваас, он в отличие ото всех нас старался выглядеть так, будто его это совершенно не заботит, и что с подобной херней он встречается разве что не каждый день. Тем не менее, мне удалось различить беспокойство и долю страха на его лице. Это придавало какой-то извращенной уверенности в себе — раз уж этот конченный придурок испуган, то, стало быть, и наш страх более, чем оправдан. Отделавшись от неприятного чувства, я все-таки пересилил себя и отвел от отвратительной статуи глаза, хотя очень не хотелось. Мне почему-то казалось, что стоит мне перестать прожигать ее взглядом, как эта тварь вылезет из своего каменного панциря и задаст нам трепки, но нет, тишина и спокойствие, только факелы трещат, чадя темным дымом. - От того, что мы смотрим на эту хуйню, чуда не произойдет, и она не исчезнет. Так что предлагаю двигать булками, пока еще не поздно, а то хуй знает, у нас же всегда все не как у людей, - не терпящим возражений голосом заявил Ваас и поставил ногу на первую ступень. Я вновь пробежался взглядом по этой «лестнице в небо» и еле сдержался от того, чтобы не присвистнуть. Да уж, архитекторы этой хуевой гробницы постарались на славу — сначала мы сюда полвека спускались, а теперь и подниматься будем столько же, я даже не знаю, что было бы сложнее: подняться по лестнице или пересчитать количество ее ступеней. Матерясь, кряхтя, сопя и покашливая, мы принялись взбираться на эту импровизированную гору. Нет, правда, пять взрослых мужиков, а все, не пройдя и половины, уже с ног валятся. Хотя нас тоже понять можно — мы за эти несколько дней всякой хуйни натерпелись, да еще и устали. Кстати, да, хороший стимул — дойти побыстрее туда, чтобы потом побыстрее добраться до места отдыха. Читая про себя мантру из серии: «доползти-забрать-отдохнуть» я, используя автомат в качестве костыля, принялся живее перебирать ногами. Я же, мать его, Воин, а не куль с говном какой-нибудь, меня никакой злоебучей лестницей не напугаешь. Выкрикивая про себя всяческие мотивирующие лозунги, я с упорством самоубийцы, спотыкаясь и тяжело дыша, принялся работать ногами, с упорством ледокола поднимаясь все выше и выше. Все остальные, то ли заразившись моей целеустремленностью, то ли не желая плестись в хвосте, тоже поднажали. И уже вскоре, задыхаясь от нехватки кислорода, сипя из-за пересохших глоток и жадно хватая ртами воздух, мы вывалились на площадку. С трудом приняв сидячую позу, переводя дыхание, я вновь осмотрелся: вблизи площадка оказалась еще больше, то же самое, к сожалению, можно было сказать и про Великана. Размерами эта скульптура раза в два, а то и в три, уступала даже статуе Свободы, но все-равно выглядела очень даже устрашающе — оскал стал крупнее, а пылающие огнем глазницы еще ярче. - Додумались, блять, зодчие хуевы. Поналепили говна всякого, - с отвращением произнес я и сплюнул вязкую слюну куда-то в сторону. А потом, вложив в этот жест всю свою злость, показал статуе даже не один, а целых два средних пальца, чтобы убедить этот ебаный кусок камня в том, что ненавижу его чуть больше, чем «ахуеть как». Стоит, кстати, сказать, еще и о том, что атмосфера в этом зале менялась с частотой смены настроений у сумасшедшего – если внизу мне было страшно настолько, что я был готов на стену лезть, то сейчас на меня накатила волна праведного гнева. Не знаю как там у остальных, но мне хотелось бы убраться отсюда в ближайшее время. - Ну-ка поднялись все на ноги! Мне тут не нравится, и вам тоже, так что чем быстрее сделаем дело, тем быстрее свалим отсюда, - констатировал Ваас приказным тоном и, опираясь на кулаки, поднялся на ноги, подавая пример всем окружающим. Не дожидаясь остальных, мы с ним неспешно пошагали вперед, прямиком к ладоням статуи, которые и прятали от нас то, зачем мы сюда пришли. Кстати говоря, помимо этого вокруг было навалено еще порядочно драгоценных металлов, каменьев и прочих подношений вроде тканей, фруктов и ягод, которые уже давно истлели. Так что наши товарищи, отмахнувшись от нас, принялись набивать карманы дармовыми цацками, монетками, камушками и прочими вещами, за которые они могли бы получить кругленькую сумму. Тем временем мы подошли практически вплотную к рукам статуи. На лице Монтенегро такого нетерпения не отражалось даже тогда, когда он меня убивал (и каждый раз он считал, что этот раз последний). Я безмолвствовал и вытягивал шею, чтобы поскорее приблизить момент зрелища. В какой-то момент, не доходя всего пары шагов, Монтенегро остановился на месте, тряхнул головой и повернулся ко мне. - Слышь, Броди, прежде, чем я увижу, что за хуйня там лежит, я хотел бы напомнить тебе о твоем обещании. Ты же ведь помнишь о том, что ты в любом случае останешься со мной? – говорил пират господским голосом, который как бы, между прочим, напоминает своему рабу о том, что он раб. Сравнение, конечно, говно полное, но что первое в голову пришло, то и пришло. Я кивнул головой, я все прекрасно помню, у меня очень хорошая память, тем более на тему данных мною обещаний. Ваас улыбнулся, кивнул мне в ответ и одним широким шагом преодолел отделяющее его от «тайника» пространство. Я же остался стоять на месте, дав Монтенегро возможность порадоваться находке, к которой он стремился все это время. Наблюдая за лицом пирата сбоку, я отметил про себя бурю сменившихся на нем эмоций — сначала предвкушение, потом недоумение, далее подозрительность, настороженность, удивление, разочарование, а после и раздражение. Ваас закатил глаза и скрипнул зубами так, что кажется, услышать это должны были все, но нет, оглянувшись, я понял, что парни все так же копаются в «золотых горах», выбирая себе камушки покрупнее и куски золота поувесистей. - Броди, ради всего святого подойди сюда и скажи, что меня не глючит. Нет, лучше скажи, что меня глючит, - рокочущим голосом проговорил Монтенегро и повернул ко мне лицо. Я про себя отметил, что от нервоза у него начал подергиваться левый глаз. Кстати говоря, свирепая рожа пирата мне никаких надежд на светлое будущее не внушала, мне даже как-то страшно стало смотреть на то, что же там лежит, а смотреть надо было. Подступившись поближе к краю, я заглянул внутрь. - Я хочу тебя огорчить, тебя все-таки не глючит, - под напускным тоном моего голоса крылось точно такое же раздражение, только менее яростное, мне было просто обидно, что ли, немного, но все-таки. Ваас вцепился в предмет рукой и, вытащив его на свет божий (хотя до света в этом царстве тьмы было еще далеко) потряс им у себя над головой. - И ради вот этой вот хуевины, я жопу рвал? Ради вот этого я своей шкурой рисковал? Да что это блять… что это за хуйня такая, а? – как говорится: «Остапа понесло», Монтенегро разорался так, что все замерли на своих местах, и никто не желал двигаться, даже несмотря на то, что орал он все это в адрес безмолвствующей, жутко усмехающейся статуи, чья усмешка теперь казалась насмешкой над глупостью людей. Взгляды всех были направлены на предмет, которым Монтенегро освирепело тряс у себя над башкой. Предметом был рогатый, не менее жутковатый шлем, по виду которого можно было сказать, что он «ахуеть какой древний», то есть, «очень древний». Аналогов подобной «каски» я еще нигде не видел, но суть не в этом. Суть всего сейчас сводилась к вопящему во всю мощь легких Ваасу, который при любом удобном случае, был готов запустить сим снарядом в голову всякого, кто осмелился бы вставить слово. «Всякого» никак не находилось, потому что если среди нас и были самоубийцы, то лишь неправильные, которые умирать не собирались, но грудью на амбразуры бросались при любой удобной возможности, а из-за этого Монтенегро и продолжал орать, видимо, решив для себя, если уж он никого не покалечит, то проорется от души. В конце концов, не обнаружив никакой реакции, но зато узрев четверых человек, которые замерли с праведным ужасом на лицах, пират постепенно стал успокаиваться, но все-равно было видно — тронь пальцем, и он рванет, как котел, в котором был превышен максимальный уровень давления. Неспешно, аккуратно, выверяя каждый шаг и внимательно наблюдая за реакцией пирата, я приблизился к нему, и аккуратно, не желая вызвать очередного порыва его гнева, вытащил из его пальцев шлем, улыбаясь настолько мило, насколько мило может улыбаться человек в подобной ситуации. Лишив Вааса сего травмоопасного предмета, я дал остальным отмашку, чтобы они продолжили заниматься своими делами и не раздражали пирата еще и своим пристальным вниманием. Монтенегро выглядел как дикий, взъярившийся зверь, который до поры, до времени успокоился, но только и ждет того, чтобы наброситься на кого-нибудь, — подобравшийся, с горящими ненавистью глазами и с лицом спокойным, под которым скрывается воспаленная яростью сущность. Отложив шлем в сторону, я подступился к Ваасу поближе, готовый в любой момент увернуться от удара, и, действуя по наитию, положил ладони пирату на плечи, чуть встряхивая его и тем самым отвлекая от поглотившего его разум раздражения. - Угомонись, Монтенегро. Ну не нашли мы твоего чудодейственного пороха, нашли только бесполезную железяку. Не так уж это и плохо, - пират посмотрел на меня настолько страшным и уничтожающим взглядом, что я был готов признать статую Великана самым наимилейшим произведением искусства, которое только видел в своей жизни, и молиться на него. - Ну, то есть хуево, конечно, но ты подумай о другом. Не важно, что мы нашли в конце пути, важно то, что мы нашли на самом пути. Сколько у тебя было товарищей раньше? Ни одного. Те, кто был с тобой — люди, которые жаждут денег и развлечений, люди, которые тебя боятся, люди о которых ты ничего не знаешь, и которых, возможно, никогда больше и не увидишь. А сейчас у тебя появились друзья… И не только друзья, - я усмехнулся уголком губы, - У тебя появились те, на кого ты можешь положиться. Ты вновь вернулся на Рук, без воздуха которого захирел. Вскоре ты вернешь себе власть, у тебя будут деньги, выпивка, наркота, крутые пушки, посты, да все, черт побери, все, мать его, что у тебя было раньше. А это, знаешь ли, дорогого стоит. Вот так и получается, что по пути до цели ты обрел гораздо больше всего, чем в конце пути. Да, эта цель не стоила потраченных на нее сил, нервов и здоровья, но она стоило того, чтобы пройти этот путь. Слышишь? – я говорил настолько убежденно, что в итоге и сам поверил в свои слова, да что там верить, я как ни как, вещал неписанные истины. Это ведь действительно стоило потраченных усилий, весь этот путь, который сплотил нас, объединил в единый организм, работающий как по часам без сбоев и разладов. Во взгляде пирата в какой-то момент промелькнула тень осмысленности, которая померкла так же быстро, как и появилась. - Знаешь что, Броди, а не пойти ли тебе нахуй со своими праведными речами, окей? «Стоит», «друзья», «цели», «опора»... Блять, как будто меня это должно ебать! Я потерял свою базу на «Большой Земле», порвал большую часть своих связей с «темной стороной общества», меня хотят грохнуть все, кому не лень, и, кстати говоря, один раз меня почти грохнули, и еще несколько раз пытались это, блять, сделать, причем почти успешно. Меня нахрен предали, от меня отворачивались и не подчинялись, со мной блять спорили и ругались. И каждый ебаный раз появлялся ты, со своими, блять, злоебучими истинами! А я молчал, каждый раз молчал и все ждал пока из тебя вся эта святость выйдет. Ебанный, сука, Джейсон Броди, защитник всех обездоленных. Я рисковал всем, ради этой консервной, сука, банки. Ты себе вообще можешь представить, сколько я потерял? – скалясь и брызжа слюной, рокотал Ваас, то и дело, срываясь на гневно-истеричные вопли, и тут же переходя на заискивающий жуткий шепот. Я молча выслушал все его ахуительные доводы, то и дело сдерживаясь от того, чтобы не заскрипеть зубами и не начать крыть все вокруг трехэтажным матом. - Представь себе, знаю. Знаешь, почему? А ты вспомни, какой хуев умник затянул меня в эту кашу? Кто оторвал меня от моего привычного существования? Кто, суля мне чуть ли не золотые горы, увлекал меня во все большую и большую жопу? М? Не напомнишь? Обиженным и злым должен быть не ты, а я, потому что именно из-за тебя я стою тут. Сумасшедшая сучка и выродок Уокера пытались меня грохнуть без суда и следствия только потому, что я — это я. Ебанный дружок Бака пытался меня грохнуть. Ты тоже пытался меня грохнуть. Меня тоже предавали, меня тоже хотят грохнуть все, кому не лень, и ты в том числе. Мне даже не дали спокойно пожить с моей семьей, к которой я только-только вернулся, потому что какой-то там хуй с горы, то есть ты, возжелал узреть мое ебало, ну просто, блять, пиздец! Так что знаешь, нахуй стоит идти тебе, Ваас. Ты злишься из-за хуйни, которую сам и заварил. Мозгов и смелости не хватает признать себя левым, а? – напирая на пирата, тыкая в его грудь пальцем, я говорил то менторским тоном, то переходил на злобное шипение и неотрывно, немигающим «змеиным» взглядом смотрел в глаза Вааса. Мы, скорее всего, решили бы все это дело дракой, но вмешался «случай». - Это все конечно, ахуеть как интересно, но вам не кажется, что что-то не так? – рявкнул Крис и махнул факелом в сторону входа. Мы все, забыв обо всем, заткнулись и прислушались, и, спустя какое-то время, стало понятно, что что-то тут действительно не так. Откуда-то из глубины храма сюда приближался шум, неприятный такой шум, подозрительный. А когда на наши головы посыпалось мелкое крошево и пол под ногами заходил ходуном, стало очевидно, что пора отсюда убираться подобру-поздорову, пока не стало совсем поздно. Недолго думая, все принялись искать выход, надеясь, что он тут где-то есть, потому что вернуться тем же путем, коим мы пришли, было невозможно. Когда нас уже начало в прямом смысле швырять из стороны в сторону, а на голову сыпалось уже далеко не крошево, а увесистые куски камней и отколовшихся сталактитов, от которых приходилось уворачиваться, вопль радости все же прозвучал. На нетвердых ногах мы поплелись в сторону Августа, который указывал рукой на заваленный лаз, который он обнаружил за статуей, и который вел еще ниже, хотя, казалось, ниже уже некуда. Не имея иного выбора мы, недолго думая, полезли в эту «кроличью нору», уповая на счастливый случай и небезызвестную Фортуну. Я погонял всех вниз, и наблюдал за тем, как один за другим мои товарищи исчезают в этом темном лазе. Факелы, само собой пришлось оставить и ползти на ощупь, точнее не ползти, а спускаться по лестнице. Мне кажется, скоро я стану ненавидеть лестницы. Осмотревшись, я обнаружил Вааса, стоящим на том же месте, где я его и оставил, этот придурок, кажется, вообще не собирался двигаться с места и стоял с таким видом, будто его молнией шарахнуло. Кое-как держа равновесие, я поднялся на ноги и, подойдя к нему ближе, потянул за собой, Монтенегро перевел на меня остекленевший, начисто лишенный всяких эмоций взгляд. - Слышь, мудила, идем, - пират все так же не поддавался. Не знаю, какая тварь его ужалила, но мне он сейчас показался человеком, который находится на грани отчаяния. Я его никогда не пойму — это точно, он какой-то чересчур ебанутый. - Монтенегро, я тебя на своем горбу не попру, усек? Так что двигайся сам и даже не думай, что, раз мы тут учинили словесную перепалку, я тебя тут кину, уебок. Ты мне обещал, что избавишь меня от проблем, что мы будем жить на этом злоебучем острове. Помнишь свои обещания? Я свои помню, так что будь добр, сукин ты сын! Рядом с нами грохнулся здоровенный валун, каменные осколки разодрали мне щеку, а Монтенегро — предплечье. Не знаю, от моих ли слов он очнулся, или это его так боль отрезвила — главное, что он очнулся и с серьезным видом, кивнув головой, последовал за мной. По пути я прихватил с собой и шлем, раз уж в дело не пойдет, то уж как сувенир на память сгодится. Чуть ли не пинками загнав пирата в найденную «нору», я моментально забрался туда же следом за ним, и, нахлобучив шлем себе на голову, принялся быстро перебирать руками и ногами, сгорая от нестерпимого желания убраться отсюда подальше. А где-то там, над нашими головами, разрушалась пещера, которая некогда считалась святой у людей одних, и которая приманивала к себе людей совершенно других. И мне было совершенно не жаль, правда. В самом низу обнаружилась вода, вода была ледяной и соленой, а потому — морской. Получалось, что, если повезет, мы проплывем под этой пещерой и окажемся где-то в открытом море рядом с островом. Судя по тому, что ни Криса, ни Августа, ни Роджерса тут уже не было, эта мысль пришла не только в мою голову, и они уже уплыли. И прежде, чем я успел нырнуть под толщу ледяной воды, я почувствовал на своем плече крепкую хватку пирата и, развернувшись, чтобы поинтересоваться, что ему надо от меня, наткнулся на его губы. Стянув шлем с головы одной рукой и обнимая пирата за шею другой, я прижался к нему, отвечая на поцелуй так же яростно и болезненно, как и он, усмехаясь, слизывая кровь с наших искусанных губ, тихо рокоча. Монтенегро, явно нехотя, отстранился и уже было открыл рот, но я жестом попросил его замолчать. - Я понял, все в порядке, а теперь давай побыстрее съебемся отсюда, потому что мне никак не улыбается оказаться тут похороненным заживо, окей? – усмехнулся я и, не дожидаясь ответа, набрал полные легкие воздуха и погрузился под воду с головой, крепко сжимая в руке свой "трофей".* * *
Спустя сутки;
Я был выжат и морально, и физически, да и не только я: все, кто спускался в пещеру, сейчас были не в состоянии даже пальцем шевельнуть. Из-за боли я узнал о таких местах своего организма, о которых раньше и не подозревал, я вообще не подозревал, что буду когда-либо измотан до такой степени. Все мы были разбросаны по разным частям особняка доктора Эрнхардта, и лично я предпочел упасть на террасе, именно «упасть», потому что «лечь полежать» это не назовешь. Даже более того — я не отказался бы пролежать так еще очень и очень долго, потому что шевелиться сейчас было просто смерти подобно. Болело у меня все, что болеть могло и даже не могло, сказывалась нагрузка и стрессы, которых в пылу действия я не замечал. Жмурясь на солнце и радуясь виду неба, я закрывал глаза, то падая в сон, то снова вырываясь из него, чтобы вновь посмотреть на небесную гладь. Господи, как же я люблю небо. После нескольких дней во тьме вид небосклона просто манна небесная и бальзам на душу. А воздух! Воздух-то тут какой — соленый бриз с моря, запахи трав и горячего песка, запах старого дерева и пыли; в пещерах пахло только влажностью и затхлостью, а тут, на поверхности, оказывается столько всего прекрасного, что мы не замечаем только потому, что привыкли ко всему этому. Из того ада мы выбрались успешно, правда, я искренне полагал, что я захлебнусь, потому что полный воды туннель казался мне бесконечным, но в итоге мы выплыли из этой «кишки» на поверхность. Кстати, стоит сказать спасибо Рико, не знаю, как без них мы добрались бы до берега. Оказалось, что они (Рико и оставшиеся пираты), решив подстраховаться, скрутили кого-то из местных и вызнали у него, откуда предположительно мы можем появиться, и подъехали туда на катерах, они же в итоге нас из воды и выловили. Весь путь до берега лично я провел не то в бреду, не то в отключке, в себя я приходил несколько раз: сначала, когда мы ехали на машинах до особняка, тогда, убедившись, что Монтенегро рядом со мной и дышит, я вновь вырубился; второй раз я очухался, когда мы уже доехали и меня растолкал какой-то из помощников Рико, жестами и словами говоря и показывая мне, что мы приехали, и что я могу валить на все четыре стороны. Прихватив тогда с собой Вааса, я сгрузил его тушу где-то на кухне, а сам из последних сил вывалился на улицу с черного хода, дошел до террасы и рухнул мордой в гамак, за сим и отключился, и в сознание пришел только теперь. Подслеповато щурясь на солнечный свет, я осмотрелся, перевернулся на брюхо и уставился в окна особняка, за грязными стеклами сновали туда-сюда силуэты людей. После, поняв, что я что-то сжимаю в своей руке, я покосился на зажатый в моей ладони шлем. Сначала я смотрел на эту неуместную в данной ситуации хреновину, диковато и с явным непониманием, а потом, припомнив события суточной давности, расплылся в довольной улыбке. Таки не проебал пока добирались, и на том спасибо. Поднапрягшись, я все-таки смог подняться на ноги, побалансировал на месте, ловя равновесие и надел шлем себе на голову, чтобы не нести его в руках, а после шаткой походочкой направился в особняк, в котором уже кипели страсти всех видов и форм. Крис, вытянувшись на диване, с видом великого оратора рассказывал историю про наше путешествие Рико и нескольким пришедшим вместе с ним пиратам, причем рассказывал живо, бурно, в подробностях и «со спецэффектами», явно привирал и преувеличивал, но от этого хуже никому не станет. Август настойчиво сопротивлялся потугам уложить его в горизонтальное положение, рвался помогать всем и вся, цитировал клятву Гиппократа, при этом угрожая всем, что: «если вы меня сейчас же не отпустите, я вам морды подправлю, сучьи дети». Деннис гремел чем-то на кухне, явно пытаясь найти тут хотя бы что-нибудь спиртосодержащее, чтобы этим закрепить успех нашего предприятия. Вааса на горизонте было не видать, судя по всему, он свалил от всего этого гомона на второй этаж. В какой-то момент я понял, что звуки разговоров и посторонние шумы стихли, а уже после почувствовал на себе несколько пар глаз. - Здрасте, - сконфуженно выдал я, поморщившись. Не нравится мне быть центром всеобщего внимания. Это только потом я вспомнил о том, что выгляжу как какой-нибудь бравый рыцарь-тамплиер, правда, в одном только шлеме, без коня, меча и остальных доспехов, но сути это не меняло. Стянув с головы злополучную «каску», я вновь поздоровался уже более бодрым голосом и ввалился в помещение. Признав меня, все продолжили заниматься своими делами, я же направился к Деннису и с ним на пару принялся греметь посудой, только я искал чего пожрать и чего выпить — очень хотелось и того, и другого. Соорудив себе нормальный такой завтрак и отвоевав бутылку питьевой воды, я уселся за стол и, наблюдая за всем оттуда, принялся задумчиво жевать, при этом рассматривая стоящий рядом шлем. Ровно в этот же момент на лестнице нарисовался Монтенегро, который для пущей убедительности вооружился мачете, которым, рискну предположить (и даже поклясться), он бы покарал всякого, кто осмелился бы говорить непозволительно громко. Как ни крути, а Ваас остался все тем же Ваасом, который способен забирать людские жизни, судя всех по каким-то своим эталонам и моралям. Но мне, если честно, на это уже как-то поебать, меня сейчас волнует только содержимое моей тарелки. - Как ты? – пират присел напротив и, утянув мою минералку, принялся жадно хлебать воду, я лишь отмахнулся про себя, спорить с вооруженным человеком, тем более, если этот человек — Ваас Монтенегро, идея, заранее обреченная на провал. - Жив, цел, теперь даже не голоден, а если ты оставишь мне воды, то я вообще буду прекрасно себя чувствовать, - оставив на тарелке один из двух бутербродов, я придвинул тарелку к Ваасу, а сам протянул руку. Пират, усмехнувшись, все-таки закончил хлебать и отдал наполовину опустошенную бутылку мне, а сам принялся за еду. Вот такой вот акт взаимовыгодного обмена. - Я думал, ты избавился от этой хуетени. Нахрена она тебе? – Монтенегро кивнул в сторону шлема, который сейчас пялился пустыми прорезями для глаз куда-то в сторону океана, виднеющегося за окном. - Жалко было оставлять, лучше уж что-то, чем вообще ничего. Умный, знаешь ли, человек, и этому применение найдет, ты не беспокойся, я с этой хреновиной как-нибудь сам разберусь. И тебе потом доложу, удачно ли все прошло. Кстати говоря, по поводу того, что было в пещере… - стоило мне заговорить о последнем, как пират жестом призвал меня к молчанию и отмахнулся. - Только не сейчас, окей? Это был бы слишком долгий разговор и все такое, а меня ребята ждут. Надо съездить на аванпост, посмотреть, что да как. Нас, Броди, ожидает еще много работы, надо вернуть этому острову прежнее величие. По секрету тебе скажу, что я даже как-то соскучился по этим ебанутым туземцам и всем прочим личностям, - Ваас кивнул в сторону пиратов, а потом услышал деловитое покашливание со стороны напрягшегося Роджерса, от которого он только отмахнулся, мол: «Не принимай на свой счет». Наконец, расправившись с бутербродом, Монтенегро поднялся на ноги и подошел к Рико, сказал ему что-то, получил кивок в ответ и, махнув мне рукой на прощание, вышел за дверь вместе с Рико и оравой пиратов. Я вышел вслед за ними спустя какое-то время и молча наблюдал за тем, как вся эта разношерстная компания направляется к машинам. Деннис тоже наблюдал за этим шествием. Возможно, этот момент мы запомним надолго, потому что, может быть, именно сейчас в судьбе острова Рук начинается новая глава. Когда машины уехали, оставив после себя только облако песчаной пыли, я повернулся к Роджерсу. - Кстати, Деннис, мне было интересно спросить. Почему ты спас меня? Почему не Орлову и не Уокера, насколько я помню, тебе с ними неплохо работалось и все такое, - я не язвил, мне просто действительно было интересно узнать причину подобного поведения, если Роджерс не захочет говорить — это его право. Мужчина молчал довольно долго, задумчиво пожевывал щеку и наблюдал за дорогой, по которой все дальше и дальше уезжали красные джипы. Я уже отчаялся получить ответ и хотел возвращаться к ребятам, но стоило мне шевельнуться, как Роджерс все-таки подал признаки жизни. - Знаешь, Джейсон, некоторые вещи и события очень трудно объяснить. А труднее всего — понять человеческое мышление. Если честно, я не преследовал никаких целей, я был готов спасти или принять от вас смерть. Ты ведь знаешь, что после смерти Цитры у меня и цели-то особой нет. Но, знаешь, мне кажется, что без этого психа Вааса Рук потерял бы всякое свое очарование, а я привык к «Старому Рук» — без толп туристов, с опасностями и приключениями. Да и ты, я полагаю, тоже. К тому же настоящему Воину нужны настоящие трудности, а тут, на этом сумасшедшем острове, ты — Воин, так что, будь добр, присматривай за этим придурком, - козырнув мне, Деннис скрылся в доме, а я еще какое-то время наблюдал за дорогой с усмешкой на губах. Да, был прав этот сукин сын, джунгли уже давно поглотили меня. Поглотили всех нас и приняли, потому что этот остров терпит только сильных, и мы будем сильными лишь для того, чтобы побыть тут подольше, чтобы сполна насладиться свободой и вседозволенностью, приключениями и проблемами и, в конце концов, друг другом и нашим массовым сумасшествием. Как ни странно, только сейчас я понял, что этот остров стал для меня вторым домом, потому что только здесь я не чувствую тьмы внутри себя, которая, казалось бы, уже давно поглотила мою душу. Потому что только здесь я могу не сдерживаться и выпустить эту тьму наружу. Здесь, на фоне всех этих сумасшедших джентльменов удачи, я кажусь вполне нормальным, несмотря на то, что я — Джейсон Броди, легенда острова Рук и на самом деле тот еще удачливый сукин сын.