«Победителей не судят»

Dr. Alban – «One Love» Jack Wall – «Reflections» Sting – «The Book Of My Life» Metallica – «Nothing Else Matters» Чиж и ко – «Фантом» У Дженсена отсутствовала необходимость в дипломе психиатра, чтобы понять, что Миша нестабилен. Кроме тех двух вопросов он не произнес ни слова. Практически не шевелился, за исключением того, что оперся плечом на стену и несколько раз отпил виски прямо из горлышка. Категорически отказывался смотреть в глаза. Дженсу стоило лишь попытаться поймать его мутный от недосыпа и алкогольного марафона взгляд, как Миша начинал отворачиваться, жмуриться или прятать лицо в ладони. Эклз не рискнул настаивать. Он подумывал отнять у партнера бутылку, но пришел к выводу, что сложившаяся ситуация от его трезвости не упростится. Неизвестно, что с ним произошло и еще происходит, насколько катастрофичен шок, а значит давить на него не только бессмысленно, а еще и чревато. Очевидно, что психика Миши травмирована перенесенным потрясением, обязательно понадобится квалифицированная помощь – потом. Позже. Сейчас парень, аккуратно, со всей, на какую способен нежностью приобняв Мишу за талию, вывел его на улицу. Посадил на переднее сиденье и собрался захлопнуть дверцу, как понял, что не может вытащить руку из мертвого обхвата. Миша вцепился в неё и сжимал так крепко, что кисть покраснела и начала затекать. Дженс в растерянности нахмурился – сторона левая, и вести машину в таком положении не представлялось возможным. — Миш, — актер склонился над проемом. — Отпусти меня на минутку. Я за руль сяду, — мягко уговаривал он. Миша сосредоточенно свел брови и сжал конечность еще сильнее, накрыв сверху свободной ладонью. Он хватался за него, как за последний осколок ясного сознания, приоткрывая своей истошной потребностью в тактильном контакте завесу над испытываемой болью. Он не в состоянии скрывать нахлынувшего бессилия. Не может отрицать панику перед изоляцией. — Я не уйду больше, слышишь? — Дженс прижался губами ко лбу Миши, прильнул, насколько получалось через порог внедорожника. — Никуда не денусь, — тиски размыкались нехотя, очень медленно. Дженсен предпринял очередную, слишком преждевременную попытку отодвинуться и в тот же момент ощутил, как Миша настороженно выдохнул и вновь поймал трясущимися пальцами ускользающее запястье Дженсена. Остервенелый, верещащий ужас. Он просачивался сквозь поры сломленного, ошарашенного, выбитого из колеи суровой реальностью мужчины. — Я никогда тебя не брошу. Позволь мне сесть за руль. — Прости меня, — внезапно сказал Миша. Еле слышно, почти беззвучно. — Я виноват. Я так сожалею. Прости меня, умоляю. Пожалуйста, — лихорадочно шептал он, прикрыв веки. Он находился где-то далеко от Эклза, Jeep-а, Северной Дакоты. Вселенная стремительно отодвинулась за грань реальности: голос Дженсена доносился до Миши гулким и растянутым, как искаженный вокодером. Словно под толщей воды. Лицо Дженсена, окружающий пейзаж – любые визуальные образы отдалены и размыты, как в сером тоннеле или через линзы с неподходящими диоптриями. Угол обзора сузился, теперь Миша мог разобрать лишь то, что находилось непосредственно перед ним. Он действительно видел, если его заставляли видеть. Привлекали внимание прикосновениями или словами – тогда он «выныривал» в материальное измерение. Но и среди материального измерения он ни на секунду не отвлекался от переполняющей его черепную коробку коварной сатанинской мозаики, разваливающейся на беспорядочные фрагменты и в мгновение ока собирающейся в чудовищное по значению целое. Паззлы вращались, то одной, то другой кромкой объединяясь в непоследовательные, сюжетно отличающиеся иллюстрации, содержащие только три константных фигуры – жертва, пытка и палач. — Я прощаю, — искренне ответил Эклз. — Прощаю. — Это невозможно, — не поверил Миша. Он неохотно отстранился, откинулся на спинку кресла. Собственные руки явно казались ему лишними, сначала он сложил их на колени, как ученики младших классов, нервно провел правой по бедру, разыскивая карман, но не нашел – на нем надеты те же брюки, в которых он собирался выступать в Сан-Франциско, и стильная темно-синяя водолазка, ныне безвозвратно испорченная. Наконец, он свил предплечья на груди в замок, спрятав ладони подмышками, и затих, снова угасая где-то вне просторного салона авто. Дженсен стоял рядом с дверным проемом, опираясь локтем на крышу. Чувствовал себя, как некто, утративший какую-то неизбывно важную деталь своей индивидуальности. Миша, лишенный десятилетиями пестуемого оборонного комплекса, ассоциировался у Дженса с детьми-аутистами – Дженсу неоднократно доводилось общаться с ними в процессе благотворительной деятельности. Замкнутый, отрешенный, апатичный. Созерцая тогда возлюбленного сверху вниз, глиссируя взором по встрепанным черным прядям к впавшим, заросшим щетиной щекам и заострившемуся подбородку, Дженс с пронзительной четкостью понял: если случившееся с Мишей – цена его безмятежности, то она чертовски завышена. Миша – это Миша. Жесток он или отзывчив, значения не имеет. Парень ощутил вину. Он догадался, что прежнего, уверенного в себе, эгоистичного и надменного Мишу вряд ли когда-либо увидит, и уяснил, что Миша, благодаря его долбаному эксперименту, вполне вероятно, вообще не сумеет оправиться. Он осознал, что слишком поспешил обнажать оружие и отнимать у взрослого, неприспособленного к смене реакционных механизмов человека его единственный щит. Неоднозначная, щедро пропитанная пороками и недостатками личность Коллинза формировалась более пятнадцати лет. Из-за Дженса основы её значительно пошатнулись, убежденность в правильности совершаемых поступков, как негативных, так и позитивных, коих на счету Коллинза немало, растворилась. Исчезла объективность мышления. Дженс отнял их у Миши. Теперь только самому Дженсену по силам восстановить утраченное. Он, конечно, не психолог, и, тем более, не психиатр. Коллинзу нужен специалист, его наблюдение и профессиональный подход. Однако Эклз пребывал в абсолютной уверенности, что в присутствии своего персонального инквизитора Миша нуждается не меньше. Без этой уверенности он бы сам сошел с ума. — Миш, мы всё исправим, — скрипнув зубами, пообещал Эклз. — Обязательно. Они ехали часа три - до ближайшего придорожного мотеля. Коллинз, взирающий на мир сквозь пелену своей индифферентности, не озаботился тем, что его могут опознать местные фанаты. Три дня назад, с трудом сохраняя относительную ясность разума, он закупился в Джеймстауне, расплатился наличными, сел в такси и приехал туда, в бывшую егерскую хижину. То, что после его демарша в окрестности не набежали папарацци, говорило о том, что либо тут не в чести «Сверхъестественное», либо уже тогда он выглядел, в лучшем случае, как человек, совершенно не похожий на ангела Господня Кастиэля. У Дженса мысль о пристанище на ночь вызывала настоящую головную и не только головную боль. Опять же, викодин при Коллинзе он пить опасался. Неизвестно, какую у него реакцию спровоцирует прием лекарств. Выходить из салона тоже поздно – Миша, едва Джей успел сесть за руль, повернулся к нему вполоборота, и снова крепко обхватил запястье, а на кисть сверху положил правую ладонь. Поза у него, по всем стандартам физиологии, вряд ли удобная – Дженс время от времени переключал передачу, дергая за собой держащие его руки, но мужчина не пытался ни сообщить о дискомфорте, ни протестовать. Он расслабился, смежил веки. Вырубился, кажется. Дженсен, нарушив внутренне установленные правила поведения на дороге, гнал, превышая скорость. Пока еще не рассвело, и он торопился спрятаться, обезопасить Мишу и себя от лишних взглядов. Глаза, опять же, уже слипались от недосыпа, из Калифорнии в Северную Дакоту он мчался, останавливаясь лишь на перекус, заправку и короткий отдых на несколько часов. Мимо мелькнул поворот на мотель. Дженс, забывшись, резко топнул на педаль тормоза, выдернул у Миши руку, чтобы развернуться. Коллинз в испуге сжался всем телом, как от удара, и съежился на сидении калачиком. Зашептал что-то быстрое, судорожное, невнятное. Эклз остановился, даже не въезжая в перекресток, дотянулся до любовника, дотронулся до локтя, но результата не достиг. Аккуратно приподнял голову Миши, подхватив пальцами под челюсть. Коллинз замолчал, сфокусировался взглядом на лице Дженса, смотрел прямо в глаза. Смотрел долго, минуты полторы, молча. И внезапно слезы хлынули в два потока. Беззвучные, без слов и рыданий, просто слезы водопадом из-под век. Ресницы слиплись, а на дне глубокой синевы плескалась вина, страх, сожаление. Безнадежность. Безысходность. Покорность. Так невыносимо удручали оттенки безумия в глубине радужки когда-то сильного, уверенного в себе мужчины. Дженс притянул его к себе, обнял. Тихо говорил упрямое «Все будет хорошо». Убеждал его… или себя? Припарковав машину, он вышел, вывел из салона Мишу, пикнул брелком сигнализации. Какова вероятность, что двух, пусть не самых знаменитых, но все же популярных актеров, не узнают здесь, почти у границы США и Канады? Дженсен не знал и мысленно молился, чтобы портье оказался не очень дотошным. Документы Коллинза, кроме водительских прав, которые Эклз нашел в заднем кармане брюк бойфренда, скорее всего, сейчас у отдела по работе с общественностью CW. Виктория пообещала самостоятельно разрулить разборки со студией и агентством, поэтому такими проблемами парень мог пока не заморачиваться, и слава Богу, потому что хватало и состояния Коллинза. Он вел его за собой, без затруднений, легко – Миша держался за Дженса, не отпускал ни на мгновение. На ресепшен сидела женщина лет сорока семи, а на экране маленького переносного телевизора мелькали знакомые декорации из «Дней нашей жизни». Крупным планом Эрик Брейди, молоденький мальчик с впалыми щечками. Отлично. Обычно те, кто западает на мыльные оперы, редко интересуется мистическими, с элементами триллера сюжетами. Женщина, не отвлекаясь от экрана, провела кредиткой по картридерной полосе терминала, списывая расчет, выдала ключи от номера на двоих и снова погрузилась в просмотр, чем немало порадовала парня. Он прошел в коридор, скрытый полумраком, нашел нужную комнату. Запер дверь на два оборота замка, вздохнул с облегчением. Наконец-то можно немного расслабиться, принять долбаные таблетки, вымыться и лечь спать. Первым делом он посадил Мишу на кровать, высвободил, после долгих уговоров, правую руку и налил себе воды в стакан. Вытащил из кармана пузырек с викодином – таблеток осталось всего на пару дней – и повернулся к партнеру спиной. Проглотил немаленькую пилюлю, чуть покривившись от горечи, несколько минут стоял, прижимаясь спиной к стене. Структура викодина такова, что попадая в желудок, обезболивающие, на основе опиатов компоненты всасываются через стенки в кровь почти моментально, достаточно семи-десяти минут, чтобы боль притупилась, и пятнадцать-двадцать, чтобы окончательно прошла. Джей, ожидая эффекта, глядел на Мишу, с огорчением и гнетущей скорбью. Любил, и потому ему не могло доставлять удовольствия удрученное состояние Коллинза. Нервные окончания постепенно успокаивались, с каждым днем потребность в викодине уменьшалась соответственно заживлению. Врач, бормоча о необходимости более детального обследования, обещал полное выздоровление через две-две с половиной недели. Десять дней безвозвратно истаяли… а кажется, целая гребаная жизнь. Фантасмагория властным ураганным порывом ворвалась в их относительно уравновешенный быт, хотя, вряд ли можно назвать то, что между ними происходило, уравновешенным бытом… По крайней мере, всё находилось на своих местах. Миша остервенело зверствовал. Дженсен стоически терпел. А сейчас… неизвестно, что происходит и чем кончится. Джей со звенящей точностью понял, что растерян и дергается. Заставил себя уняться. Психовать – не вариант. Миша не должен видеть еще и его страха. Мише с лихвой хватает и собственного. Дженс скинул надоевшую за день футболку, повел плечами, разминая затекшую шею. Приблизился, стараясь не производить резких движений, к Мише, опустился на одно колено. Вновь попытался установить визуальный контакт и вновь потерпел неудачу. Коллинз отворачивался, хмурился, словно ведьмовская зелень его обжигала. Тяжелая, сильная, неумолимая длань сдавила горло Дженсену, не позволяла дышать. Мучительно – видеть любимого человека таким. Мучительно, потому что Эклз винил себя в том, что произошло с Мишей. И поступки самого Коллинза, его безжалостность, жестокость и равнодушие сейчас отступили так далеко, что, казалось, совсем истерлись из памяти. Для Дженса, собственно, так и есть. Он никогда не упрекал возлюбленного, никогда не винил и не осуждал. Огорчался, переживал, стискивал зубы, но смирялся. Знал – это не Миша. Кто-то другой, испытывающий Дженса на прочность. Пытающий Коллинза, запертого в организме агрессивного, жестокого чужака. Эклз не стал настаивать, в конце концов, неизвестно доподлинно, каково состояние психики Миши. Возможно, он лишь сильнее его травмирует. Поэтому Джей отстал и прикоснулся к талии любовника, пробираясь под покрытую паутиной и пылью водолазку, начал её задирать, чтобы снять. Миша чуть ожил, метнул в него затравленный, полный горечи взгляд, но промолчал. Поднялся, не мешал Дженсу стянуть с него одежду: носки и брюки, оставшись в одних боксерах. Когда Дженс завел руки за его шею, чтобы снять ошейник, мужчина отпрянул, с явственным протестом вцепился в проклепанную сталью кожу пальцами. Эклз апостериори знал, что происходит с толстой полоской, когда она высыхает после душа, поэтому попытался еще раз, но Миша забился в угол и накрыл тугой замочек ладонью. — Миш, — начал Дженс спокойно, чтобы не волновать его еще больше. — Дай, я сниму. Он задушит тебя, — ноль эмоций. — Разреши мне. Я отдам его после, — уговаривал он, но Миша только помотал головой, настаивая на своем решении. Парню не оставалось ничего иного, кроме как согласиться. Он скинул с себя остатки шмоток, подхватил с кроватей чистые полотенца и зашел в ванную. Как во многих придорожных мотелях, непосредственно чаши там не имелось – душевая, отделенная от унитаза и раковины раздвижной пластиковой панелью. Планировка играла Дженсену на руку – места достаточно, чтобы искупаться самому и искупать в процессе Мишу. Джей включил воду, настроил тёплую. Зашел сам и затянул за собой Коллинза. В мытье Миша тоже участвовал только пассивно. Когда Дженс дал ему в руки бутылку с шампунем, тот покорно её принял и держал. Не реагировал ни на слова, ни на струи воды. Эклз, в принципе, ожидавший подобного, принялся смывать с него пыль и паутину. Миша не сопротивлялся. Жмурился, когда пена попадала в глаза. Абсолютно беспомощный, беззащитный, бессильный. Он шарахался от касаний их тел, Дженс не понимал причин – что он себе там вообразил, кто же знает? Не похоже, что Мише неприятно, но отчетливо страшно. Кого он боялся, естественно, не говорил. А Джей удрученно думал, что Миша, скорее всего, боится именно его. Закончив с душем, Эклз набросил на голову Мише полотенце, обсушил волосы и торс, обмотал ткань вокруг бедер. Вытерся, правда, с трудом – одной рукой действовать сложно, несмотря на то, что он – амбидекстр, и одинаково ловко управляется и правой, и левой. Достал из сумки вещи – купил их наспех, ничего особенного, несколько футболок, джинсы, смена нижнего белья и обуви. Гардероб небогатый, но достаточно разнообразный, чтобы одеть двоих мужчин. Комплекцией Коллинз чуть поменьше, плечи уже, ниже рост, поэтому тряпки Дженса на нем, с учетом резкого сброса веса, повисли, как на вешалке. Подушка манила, призывно влекла мягкостью и свежестью постели. Веки составили заговор против обладателя и потяжелели, ресницы переплетались, с каждым их взмахом глаза все сложнее открыть. Эклз погасил свет, чувствуя, как обхват кисти стал сильнее, присел на краешек кровати и посадил Коллинза рядом. — Давай спать, — шепнул он Мише на ухо. — Я очень устал, — Джей мягко отнял у любовника руку, в сиянии луны недовольно наблюдая, как тот хмурится, перебрался в горизонтальное положение и с наслаждением вытянул ноги. Как только он улегся, на запястье снова легла ладонь. — Миш, — Дженс потянул его на себя. — Иди ко мне, — тишина. Парень не осмелился давить. Если Мише понадобится, ляжет. В конце концов, в плане личных и естественных потребностей он сохранил абсолютную автономность. Эклз провалился в забытье моментально, едва притронулся щекой к наволочке. Спал беспробудно, почти не шевелился и не ворочался. Утром, проснувшись, не сразу понял, где Коллинз. Присутствие прикосновения к правому предплечью говорило, что он где-то поблизости, но ни на кровати, ни вокруг его не оказалось. Дженс потер лицо. Хотел встать. И нашел. Миша дремал, свернувшись калачиком и сильно стискивая его руку, свешенную с матраца. На полу. «Жесть, какая жесть» – мысленно повторял Эклз. Тянуть нельзя, необходимо в срочном порядке показать Коллинза специалисту, пока еще не поздно что-то изменить. Думал Джей недолго – у кого просить помощи в такой ситуации, ясно и без сомнений. Миша спал – и замечательно. Выходить из номера Эклз не намеревался, неизвестно, как его отсутствие воспримет Миша, если проснется в одиночестве, а обсуждать при нем его скорбное состояние считал неуместным. Это невежливо и недопустимо. Тем более что логично вести себя как раз так, словно ничего не произошло. Миша должен чувствовать, что он не брошен. Любим. Поддержка близких часто творит чудеса, а в их случае еще не все настолько плохо. — Виктория? — негромко поприветствовал он в микрофон мобильного. Разница в часовых поясах между Северной Дакотой и Калифорнией всего два часа, а день уже катится к закату. За последнюю неделю Эклз, да и Миша, похоже, впервые нормально отдыхали. — Дженсен беспокоит. — Да, я поняла. Ну, ты нашел его? — с живостью поинтересовалась Ванточ. Само собой она разъярена и невероятно зла на мужа. Но ныне, когда эмоции чуть перекипели и улеглись, к ним прибавилась тревога за друга. Как бы ужасно ни вел себя Коллинз, она тоже отчасти понимала причины. И конечно переживала. — Да, — еще тише ответил парень. Покосился на пол, пошевелил затекшей рукой и откинулся на подушку, прижимая телефон к уху плечом. — Нам нужна помощь, миссис Коллинз. — Что с ним? Он не ранен? — тут же всполошилась женщина. — Физически с ним всё в полном порядке. Похудел, похмелье помучает, но причина не в том… — А в чем тогда причина? — насторожилась Викто. В её грудном контральто проскочили жесткие нотки, такие… цельнометаллические. Она определенно готова защищать то, что ей дорого любыми способами, любой ценой, наплевав на любые грехи Коллинза. Логично – сначала спасать, потом наказывать. — Что-то с психикой. — Конкретнее! – потребовала она. — Он не говорит. Едва ли слышит. Не смотрит мне в глаза. Эмоционально реагирует очень странно, — послушно перечислял Дженсен, поглядывая на любовника. Кажется, он спит. — Внешне выглядит, как синдром Аспергера или аутизм. — Все настолько плохо? — с недоверием спросила Вик. Ей показалось, что с лица схлынула краска, настолько её шокировали слова собеседника. Побочные явления затеянного эксперимента. Миша зашел слишком далеко в отношении Дженса. Дженс и Викто в своей обоснованной, но катастрофичной интриге – тоже. Странно, неправдоподобно слышать подобное о Мише. Его пронзительный, изощренный разум темного гения отличался устойчивостью. Коллинз – воплощение здравого смысла и трезвой рациональности. Был, во всяком случае. Мысли в сознании Виктории замелькали, не уловить ни одной, она поняла, что проваливается в панический ужас. Присела на кресло, несколько раз глубоко вдохнула, нахмурилась, стиснула челюсти, заставляя себя отвлечься от несвоевременных и заполошных эмоций. Сосредоточилась. — Ты как считаешь, насколько… — Не мне судить, — произнес Эклз, догадавшись, что она намеревается узнать. — Я не врач, но не сомневаюсь, что он выберется. Я сделаю всё, что смогу, чтобы ему помочь, — добавил он, и не подозревая, что своей искренностью и преданностью льет бальзам на сердце женщины. Виктория не глупа и подкована по части психологических проблем. Если Коллинз впал в такое состояние из-за содеянного в отношении Дженса, то исключительно Дженс сумеет его вытащить. — Спасибо, — повисла долгая пауза. Вик собралась, снова стала холодной и расчетливой. — Тебе нужен психиатр, — веско вымолвила она. Помедлила немного, прикидывая варианты. — Вы еще в Северной Дакоте? — Мне нужен не просто психиатр, миссис Коллинз, — решительно заявил Эклз. — При всём уважении, но в этом вопросе моё мнение – приоритетное. И моё мнение заключается в том, что специалист, который будет работать с Мишей, должен мне доверять и держать рот на замке. Я не оставлю его и на секунду. Уверен, вам причины объяснять нет нужды. Плюс ко всему, могу добавить, что он очень негативно реагирует на мои попытки даже просто отойти. Даже если в поле его видимости. — Хочешь увезти его в Канаду? Я бы не советовала, — Ванточ понимала, что Дженсен прав. Он никогда не позволял себе грубить ей, не проявлял косности и не повышал голоса. Если теперь Дженсен, отзывчивый, предупредительный и, в какой-то мере, совсем толику уступчивый, требует, значит, считает необходимым. И он на взводе. Испуган. — Нет, — нахмурился Эклз. — Ни один аэропорт не даст нам полной приватности, и при пересечении границы потребуется подтверждение рабочей визы… К черту эти заморочки. О том, что с Мишей что-то случилось, узнают в считанные минуты. Папарацци, вспышки фотоаппаратов, лишнее внимание навредят его состоянию, не говоря уж о карьере. Мы спрячемся. Врач будет посещать его, по необходимости, сам. И вам придется взять на себя общение с прессой и студией. — И что ты хочешь, — иронично протянула Виктория, — чтобы я им сообщила? — Отложите все запланированные визиты и деловые встречи. Думаю, до зимы ему расписание не понадобится. Я… — запнулся Дженс, — сожалею. — Очень эгоистичное сожаление, Дженс. Сделаю, что смогу. — Спасибо. Мы едем ночью, не хочу светиться, — предупредил Эклз. — У моих родственников в Вермонте есть лесной коттедж. — Хорошо. Поступим так: когда доберетесь, набери меня. Если что-то изменится, предупреди. Как только я найду квалифицированного психиатра, которому смогу доверять – свяжусь с тобой. У вас с деньгами как? — Миссис Коллинз, — парень позволил себе улыбнуться. — Я вполне обеспечен. — Береги его, Дженс. Иначе я тебя убью сама, — вдруг пригрозила женщина. Тон у нее изменился, стал уставшим и расстроенным. Джей ощутил вину, снова. И еще не раз он ощутит ее в ближайшие несколько месяцев. — До свидания, — попрощался он, но в трубке уже звучали короткие гудки отбоя. Виктория любила уходить по-английски. Эклз повернулся, посмотрел на Мишу. Угольно-черные ресницы подрагивали, мужчине снилось что-то. Жаль будить его, скорее всего, он не спал нормально все те дни, что скрывался в егерской хижине. Надо накормить его обязательно – щеки впали, так похудел. Дженс хотел немедленно сползти на пол, обнять его, прижать к себе так крепко, чтобы кости затрещали, черт возьми, он так давно хотел так сделать!.. Не мог. А теперь нельзя. За что Бог наказал их обоих – Дженс не знал. Почему самое светлое чувство, дарящее другим счастье и умиротворение, в их жизнь ворвалось, как ураган, как волна цунами, как извержение вулкана – внезапно и разрушительно? Неужели они настолько плохие люди, Миша и Дженсен? Неужели их потребность друг в друге обречена сопровождаться слезами и невыносимой болью? Неужели их любовь – кара, а не дар? Возможно, они не имели права идти на поводу у своих исступленных чувств, возможно, за их осуждаемую людьми и Богом связь им и даны испытания и печали. Возможно… Да какого растакого хрена ты ноешь, собственно?! Дженс отвесил себе ментальную пощечину. Устыдился. Малодушие – так думать. Не нравится – собирайся и вали, не играй в героя. Не можешь? Тогда заткнись и терпи. Дженсен не жертва, никогда не был жертвой. Не важно, как бы посмотрели на него друзья или просто посторонние, узнай они, через что его провел любимый человек – сам Эклз знал, что согласился добровольно. Его никто не заставлял и уж тем более – не удерживал. И еще вопрос, кто чей палач – Миша его, или все-таки он Мишин. Вопрос о принадлежности встает хотя бы потому, что Дженсу даже не приходилось прилагать усилий, чтобы причинить любовнику страдания. Он отчетливо понимал, что делает, понимал и трезво оценивал совершенные поступки. Ему оказалось нелегко – потому что наступать себе на горло всегда нелегко – смириться. И легко одновременно – потому что идти вслед за любимым человеком легко даже на вершину Эвереста. Он намеренно покорялся, зная, что насилие над безответной личностью больное место Коллинза. Коллинз же просто защищался, не зная, что для Дженса происходящее – лишь средство достижения своей цели. Коварство? Изворотливость? Безжалостная жестокость? Травмы, что нанес Миша Дженсену, так болезненны, правда? Но Дженсен сейчас, пусть с трудом, но ходит. А Миша – не способен даже стоять. Они оба хорошо потрудились, измываясь друг над другом. Они оба сломали то, что дорого. Они виноваты оба, и, наверное, можно бы и закрыть обсуждение сей темы, не слети Коллинз с катушек. Дженс знал точно – даже если Миша превратится в пускающего слюни идиота, не бросит его. Не сможет. Не потому что должен. Потому что любит. Слово «люблю», в действительности, аватар любой из возможных причин, коих масса. Неокрепшему рассудку, не испытавшему на себе, не понять альтруизма всей душой влюбленного человека. Когда любишь, себе не принадлежишь. Миша откинул голову, повернулся, отпуская руку Дженса. Парень решил воспользоваться возможностью и смылся в ванную. Там, вытряхнув из пузырька с викодином одну из оставшихся четырех таблеток, закинул ее в рот, запил водой из-под крана. Задумчиво почесал заросшие щеки, размышляя, что щетина сейчас как нельзя кстати – лишняя маскировка. Выдавил из тюбика на щетку пасты, принялся методично чистить зубы. Слегка завис, погрузился в мыслительный процесс, неспешно двигая рукой то слева, то справа. Вывел его из транса голос Миши, он привычно улыбнулся, потом осекся, понимая, что это вовсе не обычное утро у них дома, собрался выйти, как услышал громкое: — Джей! – и парень бросил щетку в раковину, сплюнул туда же, открыл дверь в комнату. Наткнулся на Мишу. Тот сидел, опираясь спиной на кровать, обхватил голову руками. Съежился весь и дрожал. — Эй, я здесь, — Дженс упал на колени рядом, накрывая ладони Миши своими. — Миш, посмотри на меня. Я тут. Подними глаза, — видон у него был под стать фильму о коровьем бешенстве. Испуг в глубине узких, в точку зрачков, пена на губах, но Коллинз не видел нелепого вида партнера. Он медленно провел взглядом линию от своих ног до ног Дженса, зажмурился, но перестал закрываться. Привычно сжал руку Джея, а потом вздрогнул. — Ты опять уйдешь? — прошелестели слова. Черт, как же тяжело, как невыносимо тащить груз нелепой, чудовищной вины. Как невыносимо жжет легкие желание перемотать стрелки на вечном циферблате мироздания. Изменить постапокалиптическое сегодня на тянущее, изуверское, но уравновешенное вчера, и осталось лишь выбрать, что менять. Запретить себе подходить к ноутбуку, чтобы пальцы не выстучали на клавиатуре тот текст? Запретить себе поднимать трубку и ехать к Дэннил, в их когда-то совместную квартиру? Запретить себе и на пушечный выстрел приближаться, и тем более, спать с Мишей? Возможно, поссориться с Дэн, и ни за что не посещать тот гребаный бал в Нью-Йорке?.. Кого спасать, себя или Мишу, отматывая ленту страшного кино? — Нет, — коротко ответил он. — Прости меня, я так сожалею, — Коллинз отвернулся в сторону, не смотрел на Джея, только говорил. — Прости. Пожалуйста, прости меня… — Я простил. Не держал зла, правда. — Это невозможно, — еле слышно произнес Миша. Свежая влажная дорожка по небритой щеке, по подбородку. Упала и впиталась в темную ткань футболки, оставила еще более темный мокрый след, едкая слеза. — Ты поймешь, — зашептал Дженс, прижимая любовника к себе. — Ты обязательно поймешь. Продолжали умываться вместе. Странно, Мише оказалось несложно повторять за Эклзом. Он умылся, почистил зубы, переоделся тоже сам. Однако единственное место, куда он ходил один – туалет. Не отпускал руку ни на мгновение, пока Дженс не начинал его уговаривать, и, отпуская, заметно нервничал. Сильно нервничал. Ели они в машине – Джей заезжал в города по пути следования и набирал фастфуда в автокафе. Кормил Мишу почти насильно. Мужчина упирался и отказывался от еды с завидным упрямством, приходилось долго убеждать его, что питаться необходимо. Дженс понял, что ему вновь приходится манипулировать Коллинзом, играть на его чувствах. Сказать, что его обозлила собственная предприимчивость – ничего не сказать. Но злился он на себя, не на Мишу. В любом случае, стоило только намекнуть Мише, что что-то в его поведении расстраивает Дженса, и тот моментально разворачивался на 180 градусов. За двое суток до Вермонта Коллинз произнес всего три или четыре связных фразы. Что он повторял постоянно – свое отчаянное «прости». Ни с чего, просто так. Отвлекая внезапно от дороги, стоя под струями едва живой воды в душе, в постели, сидя рядом с Дженсеном. Эмоциональность его – не чувствительнее, чем у полена, если можно так сказать. Цинично? Зато правда. Юмор? Смех? Улыбки? Такого он не ощущал, и вообще, словно не испытывал никаких позитивных моментов в жизни. Он замыкался, что-то шептал, иногда ронял слезы. Сжимал запястье Дженса. Самыми откровенными его порывами стали крики – он кричал по ночам имя Джея. Кричал так, что у Дженсена сердце холодило. Массена – небольшой городок в устье реки Сейнт Лоренс, на границе Вермонта и канадского штата Онтарио. Тут живут спокойные нелюбопытные люди, если кого-то из людей, собственно, можно назвать нелюбопытными. Здесь стоял лесной коттедж Шефферов – родственников Дженсена по материнской линии. Где лежат ключи, и код замка Эклз знал, как знал и то, что здесь очень редко кто-то бывает. Если раз в год заедут, уже часто. Идеальное убежище, главное, чтобы не прознали журналюги. Скорее всего, придется нанять постоянную домработницу, для выездов в город, но хлопоты после. Сейчас Дженс заехал в Массену, в местный круглосуточный супермаркет, затарился продуктами на пару недель, бытовой химией и кое-какими шмотками, расплатился наличными. Приобрел в салоне связи предоплаченный мобильник, отправил со своего iPhone sms в агентство – с извинениями и просьбой не искать в ближайшие пару месяцев. Вынул из гладкого корпуса Apple аккумулятор. Включил новоприобретенный и набрал sms Виктории, сообщая новый номер и место их нахождения. Через несколько минут пришел ответ – позвонить вечером. Ванточ нашла для мужа специалиста. — Здравствуйте. На крыльце стоял пожилой мужчина, француз американского рождения, лет пятидесяти пяти, почти полностью седой, хороший костюм и портфель в руках. Он добрался сюда из аэропорта Либерти на арендованной машине через сутки после разговора с Викто Ванточ, его хорошей подругой. Викто не раз консультировалась с ним во время написания «The threesome handbook», довольно… откровенной книги. Ее пространные объяснения по поводу Миши весьма заинтересовали доктора, ибо насколько он знал Коллинза, психика того должна была подвергнуться серьезнейшим испытаниям, чтобы пошатнуться. — Энтони Баренн, психиатр, — он переводил взгляд со светловолосого парня на брюнета, тревожно жавшегося к его руке. Это – Миша? Дела… — Меня попросила приехать Виктория Ванточ. — Она предупреждала. Заходите. Джей сделал шаг в сторону из дверного проема, пропуская визитера в холл. Мише врач не понравился, он опустил голову, и сжал запястье Дженса так, что актеру больно стало – верный признак беспокойства. Дженс провел доктора в гостиную – самая большая комната первого этажа, камин, диван, шкура на полу – охотничья хижина с размахом. Эклз сел, посадил Мишу рядом и указал гостю на кресло напротив. — Итак, — Баренн закинул ногу на ногу, сложил руки в замок и устроил ладонями на колене. — Виктория очень неточно описала мне ситуацию, но из того, что я вижу… — Вы не могли бы говорить чуть тише? — вдруг перебил его Дженс. — Миша нервничает. Вы его пугаете, — док в изумлении изогнул бровь, вежливо кивнул головой и продолжил, существенно сбавив громкость. — Реакции очень притуплены, как я вижу. Травмы? — Физически он абсолютно здоров. Трудности только с восприятием, — ответил Эклз. — Мне нужно знать о его последних днях перед срывом. Поведение, ссоры, проблемы в работе? Личная жизнь, возможно? — Для начала… — прищурился Дженс. — Я обязан спросить, могу ли доверять вам? Миссис Коллинз говорила, что вы ее друг, но в данной ситуации, прошу меня простить, многие бы сочли весьма удобным спекулировать нашими затруднениями, местоположением, а главное – нашими отношениями. — Вы очень напряжены, мистер?.. — он вопросительно приподнял конец фразы, но Джей проигнорировал намек. — Мое имя не имеет значения ровно до того момента, пока я не пойму, что вы надежный человек, — обрубил он. — Я профессионал, — спокойно отреагировал на его эскападу Энтони. — Любое слово, сказанное мне, охраняется законом. Утечка любых, самых незначительных данных, самой невинной информации, грозит мне лишением лицензии и практики, — объяснил доктор. Вообще-то в любое другое время он бы уже уехал. В конце концов, лечить можно только тех, кто нуждается в лечении. Тут же, исходя из поведения обоих, уже готов, по крайней мере, один диагноз – тяжелый стресс, чрезмерная агрессия, гиперопека. — Это не причина. Вы немолоды, потенциально такая ситуация вероятна – вам покажется более привлекательным продать полученные секреты и жить на Гавайях, — цинично бросил Эклз. Что ж, подобные случаи бывали, удивляться тут нечему. В таком состоянии люди часто становятся излишне подозрительными. — Мне нравится моя работа, молодой, — он подчеркнул слово, разделив его на слоги, — человек. До того момента, пока я могу ею заниматься, мне не покажутся привлекательным ни миллионы, ни Гавайи, — парень посмотрел на него пытливо, изучающе. Сжал челюсти, нахмурился недовольно. — Примите мои извинения. Я – Дженсен Эклз. Мишу, — он покосился на партнера. — Вы наверняка знаете. Мы любовники. Его нездоровье… Я приложил много усилий, чтобы довести его до такого состояния, — сдался он. Баренну пришлось приложить массу усилий, чтобы у него глаза на лоб не вылезли. Получилось, необходимо отметить. В конце концов, Энтони действительно отличный, высококвалифицированный психиатр и профессионал. Он постарался расслабиться и не думать о том, как Коллинзу удавалось столько лет скрывать свою ориентацию. Попросил продолжать – именно личная история составляет большую часть анамнеза. — Мы вместе почти три года. Когда мы начали встречаться, у меня были длительные, казалось, серьезные отношения с девушкой. В итоге, она поймала нас на горячем, — Дженсен болезненно, с горечью скривился, вспоминая те сложные и, одновременно с тем, такие простые дни. — Дэн не плохая. Но она запуталась, гневалась и считала, что потребовав немедленной регистрации брака, восстановит нашу связь. Я тогда сильно переживал о… — он замолчал, рассматривая рисунок паркета. Миша тоже задергался, пустой и отрешенный взгляд насыщенной сини заметался по полу, то и дело цепляясь за попадающиеся предметы. Коллинз притянул Дженса к себе, обхватил его руками – редко так делал. С Северной Дакоты всего пару раз. Эклз вымученно улыбнулся, повернулся к возлюбленному. На его высоких скулах проступили желваки. Поперек лба – скорбная черточка. — В общем, я женился. Миша категорически не одобрял моё решение. Мы полгода не виделись. Когда возобновили встречи, моя жена быстро об этом узнала. Хотела забеременеть, чтобы… — он осекся, заметно волнуясь. — Напоила меня наркотиками, а потом Миша… — пауза, рваный, горестный выдох. Закушенная нижняя губа, испуг в палой зелени. — Он нашел у нее кое-что и… — Прости меня, — обронил Коллинз. — Пожалуйста. Я сожалею. Прости… — он цеплялся за плечи Джея, за руки, очень нервно, порывисто, тенор его, надтреснутый и безжизненный, звучал пугающе. Слеза, опять. Еще одна. Доктор сидел и наблюдал, как некогда сильный и даже жестокий мужчина держался за другого мужчину, своего, да, явно любовника, растерянный, оглушенный жизнью. Дженсен только привычно положил ему на ладони свои. — Т-ш-ш… — утешал он. — Я простил. Простил, все хорошо. Не тревожься. — Это невозможно, — привычно отверг Миша. Традиционные мольбы, традиционные заверения и неизменные отрицания. После этого Миша всегда надолго замолкал. Мог молчать сутками. Почти ничего не слышал. — Не думаю, что сейчас подходящее время для беседы, доктор Баренн, — удрученно сказал Джей. — Предлагаю вам остаться на ночь и поговорить, когда Миша уснет. — Вы слишком опекаете его, мистер Эклз. Рано или поздно ему придется понять, что и вы уйдете, — отметил док. На самом деле, принцип здоровой личности строится на обособленности, самодостаточности и независимости. Патологическая привязанность, связывающая их двоих, ставит процесс исцеления под удар. Конечно, еще только предстоит поставить конкретный диагноз, провести тест Роршаха, расстановку Хеллингера, MMPI, CAH, Cattel, но и сейчас налицо глубокая депрессия, ангедоническое отключение основных эмоциональных проявлений. Глубокая корреляция. Блок-регрессия на психологической основе не позволит пациенту почувствовать себя автономным индивидуумом. Еще неизвестно, что такого могло произойти в клубке, который доктору лишь предстояло размотать. Однако Дженс, незнакомый с основами психиатрии и откровенно плевавший на них с высокой колокольни, насторожился, с обвинением посмотрел Энтони в глаза, едва ли не испепеляя его взглядом. — Нет, док! — гневно возразил Дженс. — Он должен понять, что я-то как раз больше никогда не уйду.