Гедонист

Леголас завидел отца уже издали, когда только вышел из внутренних покоев в сад. Полуденное солнце пронизывало беседку, отчего та казалась возведенной из чистого золота, и червонным золотом же отливали волосы короля, возлежавшего в беседке на оттоманке, заваленной шелковыми подушками. Принц невольно замедлил шаг, к своему неудовольствию ощутив, как при виде отца его охватывает предательское волнение. Что, если король спросит Леголаса, куда он направляется? Юноша остановился, не отваживаясь пройти мимо беседки. Сказать, что идет на охоту? Тогда почему он не зовет отца с собой, ведь они всегда охотились вместе? Или, быть может, соврать, что хочет проверить сторожевые посты на границах? Нет, нелепая мысль. Трандуил ни за что не поверит – ведь за всю свою жизнь принц ни разу не проявил интереса к защите королевства. Тряхнув головой, Леголас решительно двинулся в сторону беседки. В конце концов, отчего он должен отчитываться перед отцом, куда идет? Ведь сам Трандуил никогда не думал о чувствах принца, когда собирался поразвлечься с очередным любовником-на-одну-ночь. Когда отправлялся в лес к своим драгоценным оркам… К тому моменту, когда Леголас поравнялся с беседкой, он настолько растравил свою обиду, что уже готов был ответить горькими, злыми словами на любой вопрос отца. Он даже чуть помедлил возле беседки, сам того не осознавая, ожидая, что Трандуил приподнимет голову с подушек и, смерив сына своим обычным чуть презрительным взглядом, спросит его, куда это его он направился без ведома отца. Но когда Леголас, набравшись смелости, взглянул на короля, то встретился с равнодушным взглядом его глаз: Трандуил лишь на несколько мгновений приоткрыл их и, увидев, что перед ним всего лишь его сын, вновь прикрыл тяжелые веки, отдавшись дремоте. К стыду своему, Леголас почувствовал, что у него на глаза наворачиваются слезы: казалось бы, принца должно было порадовать то, что отец не стал расспрашивать его, но это равнодушие ранило юношу больнее, чем любые жестокие слова, что с такой легкостью слетали с губ короля. А ведь принца еще терзала совесть, когда он собирался в лес! Ему казалось, что он предает Трандуила… Юноше по-прежнему хотелось верить, что он хоть что-то значит для отца, и вновь он горько разочаровался. Леголас раздраженно утер глаза и почти выбежал вон из дворца. Оказавшись в лесу, Леголас остановился, и, прижавшись пылающим лбом к прохладной коре дерева, прикрыл веки, растворяясь в умиротворяющих лесных звуках и запахах. Глаза все еще щипало, но юноша чувствовал, как его сердце успокаивается, и во рту уже не было солоно от слез. Его обида не исчезла, но улеглась, и Леголас постарался сделать вид, что забыл о ней. Что забыл о Трандуиле, который, сам того не зная, причинял боль своему сыну, о его совершенном теле, будто светившемся в золотых лучах солнца, о его чуть приоткрытых губах, манящих, как запретный плод, и о волосах, в которые хотелось зарыться лицом и вдыхать, вдыхать их пьянящий пряный запах… Леголас впился пальцами в кору дерева так, что содрал кожу с подушечек пальцев. Он обессилено опустился на землю, закрыв лицо руками, злясь на самого себя, на свою слабость… Из оцепенения его вывело прикосновение к щеке чего-то шершавого. Отняв руки от лица, Леголас, моргая, взглянул вверх и встретился с ласковым взглядом темных мудрых глаз. - Митрандир! – выдохнул юноша с облегчением. Он взял руку Гэндальфа в свою и прижался щекой к заскорузлой старческой ладони. - Ты скучал по мне, мой мальчик? – Гэндальф опустился на траву рядом с Леголасом. - Я очень скучал по тебе, но дела, которыми не следует омрачать твою юную светлую душу, задержали меня на Востоке. Иди же сюда, поцелуй меня, – Леголас позволил старику обнять себя, но когда тот потянулся к нему для поцелуя, что-то в последний момент заставило принца отвернуться и подставить Гэндальфу щеку. Леголас почувствовал, как борода щекочет шею, и поежился – от щекотки, как убедил себя принц. - Как хорошо, что у меня есть ты, Митрандир, - прошептал юноша, положив голову на грудь старику. Тот запустил пальцы в волосы эльфа и начал нежно перебирать их. - Что у меня есть кто-то, кому я по-настоящему дорог… И пусть отец стал бы насмехаться надо мною, узнай он о нас с тобой, - я знаю, что ему никогда не понять нашей любви. Ибо она безгрешна, а он лишь порок и разврат принимает за высшее наслаждение. Леголас закрыл глаза, чувствуя, как по телу разливается покой – пусть зыбкий и призрачный, но все-таки достаточный для того, чтобы на время заглушить его мечты о Трандуиле. Гэндальф задумчиво гладил юношу по спине и время от времени касался губами его макушки. Но вот он замер, опустив голову, и Леголас, подняв взгляд, увидел, что волшебник задремал – рот старика приоткрылся, и он даже начал похрапывать. Когда принц пошевелился, Гэндальф вздрогнул, проснулся и опять добродушно, даже с какой-то отеческой любовью, улыбнулся ему. - Так уж и безгрешна, мой дорогой мальчик? – старик провел пальцем по губам Леголаса – тот заметил, что у него грязные ногти, но постарался сразу же избавиться от этой мысли. На этот раз он заставил себя не отпрянуть, когда Гэндальф приблизил свои губы к его губам. Леголаса коробил запах табака, дорожной пыли и давно нестиранной одежды, но он сам устыдился своей брезгливости – ведь волшебник проделал долгий путь, чтобы встретиться с ним, со своим единственным возлюбленным… Обняв Гэндальфа за шею, юноша ответил на поцелуй, стараясь не прислушиваться к запаху немытого старческого тела и к хриплому, слегка задыхающемуся дыханию волшебника. - Я привез тебе подарок, мой прекрасный принц, - сказал Гэндальф, когда отстранился от Леголаса. - Ты долго меня ждал, а ожидание всегда вознаграждается. Леголас просиял. Он подумал, что отец никогда не дарил ему подарки; да что там – ему вообще никто ничего не дарил, а этот подарок – доказательство любви, он будет напоминать юноше о том, что на свете все-таки есть тот, кому он небезразличен… Гэндальф сунул руку за пазуху своей поношенной хламиды, и Леголас нетерпеливо заерзал, с почти детским любопытством наблюдая за стариком; а тот вынул небольшой изящный сосуд, наполненный розоватой жидкостью, и вложил его в руки принцу. Когда Леголас откупорил его, в воздухе поплыл густой цветочный запах. Леголас недоуменно поднял взгляд на старика. - Да, милый мой мальчик, как я уже говорил, ожидание всегда вознаграждается, - проговорил тот. - Ты молод, и радости духа еще не могут приносить тебе наслаждение столь же сильное, как радости плоти. Вот поэтому, мой дорогой принц, я и решил сделать этот день особенным… для нас обоих. Сегодня мы станем по-настоящему близки, а это значит – близки не только духом, но и телом… Я долго копил силы, и теперь чувствую, что наконец мне удастся совершить то, о чем ты так долго мечтал. От удивления Леголас не нашелся, что ответить; вместо этого он смотрел на морщинистую, покрытую старческими пятнами руку Гэндальфа, которая поглаживала руку юноши, и представлял, как эти длинные пальцы с раздутыми суставами будут растягивать его анус, царапая обломанными ногтями… Леголас вздрогнул и отогнал от себя эту мысль. - Ну что ж, пойду смою с себя грязь странствий, - не обратив внимание на побледневшее лицо Леголаса, сказал волшебник, - а ты пока подготовь себя с помощью моего подарка. Да-да, мой мальчик, нам с тобой предстоит дело серьезное и ответственное, хотя и не лишенное приятности, поэтому не помешает как следует к нему подготовиться, – крякнув, Гэндальф поднялся на ноги, – Леголасу показалось даже, что он слышит, как трещат суставы старика, - и, с трудом ковыляя на затекших ногах, направился к реке. Со странным чувством жалости и отвращения Леголас наблюдал за тем, как волшебник снимает с себя побуревший от грязи плащ и серую хламиду, обнажая высокое, костлявое старческое тело с выступающими лопатками и позвоночником, с кривоватыми тощими ногами; на груди у него росли редкие седые волоски, и клочья таких же седых волос виднелись в подмышках. Леголас отвел глаза, чувствуя, что отчаянно краснеет от стыда. Что сказал бы отец, увидев его сейчас? Юноша поморщился, рассердившись на себя самого. Конечно же, отец просто позавидовал бы ему – ведь он, Леголас, удостоился любви одного из истари, посланника самих Валар!.. Такое не снилось ни одному эльфу Средиземья. Да и вообще – какое ему дело до того, что скажет отец? Трандуила здесь нет. Леголас уже не ребенок, чтобы испрашивать у отца дозволения на все, что бы ни делал… Он волен поступать так, как хочется ему, а не как заблагорассудится его отцу. Вздохнув, Леголас заставил себя вновь посмотреть на Гэндальфа. Тот стоял по колено в реке и, наклоняясь, чтобы зачерпнуть воды, плескал ее на себя; от влаги его борода сбилась в длинные неопрятного вида космы. Старик тщательно тер свое тело, смывая с него многодневную грязь, и Леголас видел, как растягивается и вновь собирается морщинами его кожа. Он представил, как уже через несколько мгновений это сухое старческое тело будет касаться его, представил, как оно будет содрогаться и тереться о его кожу, оставляя на юноше несмываемый старческий запах… Невольно принцу вспомнилось благоухание Трандуила; его атласная кожа, которой так и хотелось коснуться… которую хотелось покрывать поцелуями и пробовать на вкус, и гладить – снова и снова. Леголас до боли сжал кулаки. Митрандир прав: в его годы радости плоти еще порабощают дух – поэтому принц не может избавиться от мыслей о развратном короле. Но после того, что произойдет сегодня, образ отца перестанет олицетворять для него плотские наслаждения, - ибо сейчас Леголас познает их с Митрандиром… С тем, кто по-настоящему его любит. Юноша заставил себя улыбнуться и снова взглянул на Гэндальфа: в этот момент тот повернулся к нему, и Леголас увидел, что старик омывает свои чресла. Юноша сглотнул подступившую к горлу тошноту. Он смотрел на дряблый член старика, на его мошонку, покрытую седыми волосками, темную и сморщенную, и чувствовал, что никакие слова, никакие убеждения, которыми Леголас обманывал себя все это время, не способны заставить его прикоснуться к этому. Принц запаниковал. Сейчас Митрандир выйдет из реки, и приблизится к нему, обнаженный, тощий, с этими дряблыми чреслами, похожими на комок грязной ветоши, и Леголасу придется ласкать их руками и ртом, чтобы они восстали… Дождавшись, когда Гэндальф отвернется, принц положил флакон с маслом у дерева, поднялся на ноги и тихо пошел прочь. Вернувшись в сад, Леголас продолжал убеждать себя, что его поступок – вовсе не позорное бегство. Что это не было подло с его стороны, что Митрандир не будет расстроен, когда увидит, что юный возлюбленный оставил его, даже не попрощавшись. Ведь всякое могло случиться. Может быть, срочное дело во дворце требует присутствия принца. Или Леголас обещал отцу отобедать вместе с ним… Так, захваченный придумыванием всевозможных оправданий и отговорок, Леголас подошел к беседке и резко остановился, увидев, что отец по-прежнему там. Войдя внутрь, он с замиранием сердца опустился на колени у оттоманки, на которой раскинулся Трандуил. Король спал, красиво закинув руку за голову; его волосы тяжелыми волнами разлились по подушкам, лицо было прекрасным и умиротворенным, как у имладрисских скульптур, чувственные губы чуть приоткрыты; грудь Трандуила мерно вздымалась, а легкое льняное покрывало сползло на пол, открыв взору Леголаса гармонично сложенное, соблазнительное в своем совершенстве тело короля. Прикрыв глаза, юноша с наслаждением вдохнул аромат его кожи. Потянув за край покрывала, Леголас стянул его с отца полностью, и закусил губу, чтобы сдержать восторженный стон: он увидел, что член Трандуила налился твердостью, а на его головке блестит капля смазки. Принц вгляделся в лицо отца, пытаясь угадать, что ему снится – на губах короля блуждала счастливая улыбка… Приблизив лицо к паху Трандуила, юноша вновь вдохнул запах его кожи – прекрасный король эльфов пах цветами и медом, и еще чем-то неуловимым, пьянящим, как летнее вино. Словно околдованный, Леголас склонился еще ниже и медленно, наслаждаясь каждым мгновением, каждым оттенком вкуса, слизнул каплю смазки с члена отца. Трандуил сладко застонал во сне и пошевелился, но не проснулся. Тогда Леголас, осмелев, полностью вобрал в себя головку члена, вырвав у отца еще один стон. Король подался вперед и вверх, глубже проталкивая член в рот юноши, и тот с готовностью принял его в себя целиком… Уже не сдерживая стонов, Леголас принялся жадно ласкать член отца. Проникнув рукой себе за ремень, он торопливо удовлетворял себя, боясь, что сейчас король откроет глаза и прогонит его, или – что еще хуже – бросит на него этот свой равнодушный, пустой взгляд… С каждым разом Леголас брал член отца все глубже, и вскоре с сожалением почувствовал, как в горло брызнула первая густая струя семени. Не выпуская члена изо рта – юноше хотелось хотя бы еще на несколько мгновений продлить свое наслаждение – он глотал сперму, давился, и она стекала у него по подбородку вместе со слюной… Трандуил в последний раз коротко толкнулся в горло принца и на выдохе прошептал: - Больг!.. Леголас отпрянул. Воцарилась тишина. Дыхание короля снова стало ровным, и он опять начал погружаться в глубокий сон; а Леголас сидел, машинально слизывая с губ сперму, и снова и снова повторял про себя это имя: «Больг». Он не хотел в это верить. Леголасу хотелось убедить себя, что грубое, режущее слух орочье имя всего лишь почудилось ему; но шепот Трандуила, на пике наслаждения произнесшего имя орка, стоял у него в ушах, и принц никак не мог избавиться от него. Вскочив на ноги, Леголас вылетел из беседки и бросился бежать, не разбирая дороги; слезы душили его и застилали глаза. Оказавшись в каком-то запущенном, заросшем сорной травой уголке сада, принц упал на колени, обхватил свой член и в несколько быстрых, резких, почти болезненных движений довел себя до разрядки. Содрогаясь от рыданий и отголосков оргазма, он повалился на землю, свернувшись, как в детстве, и, закрыв лицо руками, горько расплакался.