Обречённые

♪Twenty one pilots — Heathens       Томас выходит из своей палаты медленным шагом, пытаясь не рухнуть на пол как тряпичная кукла. Всё-таки лежать две недели, не вставая, ужасная идея. Санитары наконец разрешили Томасу выйти в столовую и поесть там, когда он вернулся. Это произошло около трёх дней назад.       Эдисон выдыхает и заходит в столовую в надежде увидеть там Ньюта и сесть к нему за стол, но в глазах рябит, а в шею внезапно впивается толстая верёвка, перекрыв дыхание, когда он видит, что блондин сидит не один. Именно в этот день рядом с ним сидят Тереза и Минхо, а напротив — Галли.       Уилсон что-то рассказывает Терезе, задумчиво устремив взгляд куда-то в стену, но краем глаза замечает Томаса; он что-то шепчет Агнес, после чего девушка резко поворачивает голову в сторону брюнета. Ньют толкает её в плечо, и она резко отворачивается.       Томас тем временем резко выдыхает и проходит в очередь за едой. Только не здесь. Только не с ними. Уж лучше вернуться обратно в палату, чем сидеть с этими людьми. Воспоминания возвращаются, и Томас не знает, как их остановить. Но теперь он помнит, что произошло между ним и Терезой. Точнее сказать, восстанавливает хронологию событий сам. И из-за этого желание сидеть с ними за одним столом ещё больше сводится на нет.       Эдисон спокойно стоит в очереди, опустив голову, но вздрагивает, когда чувствует, как ему медленно кладут ладонь на плечо.       — Томас? — спрашивает Ньют, недоверчиво смотря на брюнета.       — Кто ж ещё, — отвечает Томас, всё также устремив взгляд в пол.       — Я думал, ты… Неважно, — вздыхает Ньют, — Как ты себя чувств… — хочет спросить парень, но резко замолкает, когда переводит взгляд на запястья Томаса и видит, что они плотно перевязаны белыми бинтами. Ньют сглатывает и хватает Эдисона за руку. — Это что?       Томас буквально выдёргивает свою руку из хватки Ньюта и отворачивается, развернувшись к блондину спиной. Уилсон закатывает глаза и разворачивает Томаса обратно к себе, ухватив за плечи.       — Нет, не отворачивайся. Этот разговор всё равно не исчезнет.       — А зачем ему вообще появляться, Ньют? — с досадой в голосе спрашивает Томас, — Я не хочу об этом говорить. Да и что это вообще даст? Просто не получилось, — брюнет одаривает его больной, усталой улыбкой.       — Не говори так, Томас, — Ньют подходит к парню ближе, — Я не хочу, чтобы ты умирал, — он смотрит тому в глаза, не моргая.       Эдисон слабо улыбается, оглядываясь по сторонам — не хочет пересекаться глазами с Ньютом. Его взгляд падает на столик, за которым сидят Минхо, Галли и Тереза. Томас прищуривается.       — А почему вы все вместе сидите, Ньют?       — Ну, как тебе сказать… — усмехается Уилсон. — Мы вроде как знакомы давно, вот и решили перегрызть друг другу косточки.       Томас нервно усмехается, задерживая взгляд на Минхо. После переводит взгляд на Терезу и невольно улыбается. Это замечает Ньют и сводит брови к переносице, смотря на Томаса в упор.       — Ты, наверное, сядешь за другой столик? — отвлекает того Ньют.       — Я… — Томас переводит взгляд на Ньюта и перестаёт улыбаться, — Я не знаю, Ньют. То есть я не горю желанием сидеть рядом с ними, они меня пугают. Но… — он снова переводит взгляд на Минхо. — Я знаю, что они просто больны.       — Да, они больны, Томас, — с раздражением в голосе отвечает Уилсон. — Но это не делает их безобидными, если ты к этому ведёшь разговор.       Когда Томас пожимает плечами, Ньют, цокая, облокачивается на его плечо и устремляет взгляд на Галли.       — До того, как Галли попал сюда, он часто просиживал задницу в полицейском участке — дело шло от избиения людей до публичных издевательств. Многим он угрожал оружием, некоторых просто бил ногами до потери сознания, а самым ненавистным ломал ноги, чтобы они не смогли убежать. Многих пытался утопить, других — обливал кислотой, — Ньют опускает взгляд, — Его отец — важная шишка где-то в военном деле, я толком подробностей не узнавал. Но именно отец постоянно вытаскивал его. И Галли не сидел в тюрьме ни дня. Ему всё сходило с рук.       Ньют замечает, как Томас напрягается. Он переводит взгляд на Минхо.       — Минхо постоянно дрался и издевался над людьми; один раз какого-то парня пришлось везти в реанимацию, так как была вероятность смерти от потери крови и болевого шока: у него был пробит череп, сломаны рёбра, а нож из руки пришлось доставать с огромной аккуратностью, чтобы не зацепить артерию, — Ньют вздыхает, — Я не могу пересчитать, сколько костей он ломал, скольких людей запугивал, — парень замолкает на секунду, но после тяжёлым голосом продолжает: — Иногда он запирал людей в подвалах, просто так, без умысла покалечить или убить. Просто чтобы им было страшно, чтобы они понимали, что не нужно шутить с ним.       Ньют снова переводит взгляд на Томаса и видит, как тот тяжело дышит, замерев на месте. Тогда он переводит взгляд на Терезу.       — Тереза по сути ничего такого не делала. У неё психоз, поэтому ей кажется, что за ней следят и хотят убить, — Ньют с сочувствием смотрит на девушку, что сейчас ковыряет вилкой в тарелке, потупив взгляд, — Я лишь знаю, что однажды она набросилась на парня, который просто хотел познакомиться с ней. Она проткнула ему вилкой глаз и чуть не лишила его члена… — Ньют медлит, — Зато теперь вся больница боится её, — с этими словами парень хихикает.       Томас нервно усмехается, не отводя взгляда от Терезы. И это его подруга, да уж.       — А вообще, — продолжает Ньют, — все мы больны. Сейчас я стою рядом с тобой, и я тоже болен. И ты никогда не узнаешь, что на самом деле делали эти люди. Ты не знаешь и половины, Томас. Так что не стоит доверять им, считать их белыми и пушистыми, и скидывать всё на болезнь, — Ньют хлопает Томаса по плечу, — Будь начеку. А теперь, хочешь — садись к нам, психам. Хочешь — можешь пересесть. Я не буду заставлять, — после этих слов Ньют идёт обратно к своему столику и смеётся, когда Минхо ему что-то говорит.       Томас так и застыл на месте, забыв, кажется, что нужно дышать. Неужели они так опасны? Даже будучи ещё детьми, они настолько опасны? Тогда почему Ньют сидит рядом с ними, будто ничего ранее не происходило? Почему делает вид, что всё нормально, что ему не противно?       Внезапно Томаса толкают в плечо и он мотает головой, пытаясь выбросить услышанное из головы. Пациенты, что стоят в очереди за Томасом, начали возмущаться, что тот не двигается. Эдисон цокает и выходит из очереди, когда понимает, что аппетит у него пропал и вернётся не скоро.

***

♪Crystal Castles feat.Robert Smith — Not In Love       Галли поднимается со стула и идёт в сторону выхода, но ему преграждает путь рассерженный Минхо.       — И какого хрена это было? — спрашивает брюнет, вплотную приблизившись к парню.       — Тебя выпустили? — отвечает Колдфилд, смотря Минхо в глаза. По его спокойному взгляду кажется, что ничего между ними не произошло, и сейчас они встретились, словно старые друзья, которые были в разъезде.       — Прикинь, несколько недель прошло. Ты почему соврал врачам? Решил подставить меня? — голос Минхо дрожит от злости.       Галли быстро моргает, после чего выдыхает и смотрит в сторону.       — Я не мог сказать, что был к этому причастен. Меня перевели бы в отделение для буйных.       Минхо вскидывает брови, разводя руками в стороны.       — Да что ты. Ты сейчас издеваешься, да? Галли, тогда зачем это было всё вытворять?       — Я на самом деле не сильно помню, что произошло, — Колдфилд слабо улыбается. — Хороши же приступы агрессии. Знаешь, я хотел лишь проучить этого мелкого недомерка, но всё пошло по пизде.       — Именно так, Галли, всё пошло по пизде. Чего ж меня не отдубасил заодно? — огрызается Минхо и смотрит блондину в глаза: Галли внимательно наблюдает за ним. После этого азиат продолжает: — Ты не отказался принимать в этом участие, а отвечать за свои действия — отказался, просто удрав. Ты с самого начала это планировал? — брюнет отходит от Галли, встав у стены.       — Что планировал?       Минхо сжимает руки в кулаки, тяжело выдыхая. Он не может понять, издевается над ним Галли или нет, но кидаться на него и бить морду — не лучший вариант.       — Бросить меня, что ж ещё. Ты рассчитывал на то, что в случае чего просто встанешь и уйдёшь, скинув всё на меня? Поздравляю, у тебя получилось, ублюдок, — с ненавистью в голосе процеживает Минхо и направляется в столовую.       — Стой! — кричит блондин и, догнав Минхо, мёртвой хваткой цепляется за его плечо, — Прости меня.       Азиат медленно разворачивается к блондину, с недоумением смотря на него. Слышать от него «прости» словно услышать, как младенец сказал своё первое слово.       — Извини, — продолжает Галли, — Я… я просто не мог этого сделать, здесь я постоянно за всем слежу, у меня есть проход во все корпуса. А там я…       — А там ты будешь как в клетке, я правильно понял? — с издевательством в голосе спрашивает азиат, — Вот так новость, да? Я в этой клетке уже полгода, почему тебя это не волнует, твою мать? Почему тебе плевать? — он срывается на крик.       Галли хмурится, сжав челюсти.       — Мне не плевать, Минхо. Слушай… — блондин глубоко вздыхает. — Я допустил ошибку, признаю. Что я могу сделать для тебя?       Брюнет усмехается и, вплотную приблизившись к Галли, да так, что тот начал чувствовать его дыхание, сквозь зубы шипит:       — Что ты можешь сделать, Галли? — Минхо толкает блондина кулаком в плечо, отчего тот пятится назад, — Не приближайся ко мне и не разговаривай со мной — здоровее будешь. Я не собираюсь оставлять это просто так, ты ведь знаешь. И если попытаешься что-то исправить — я убью тебя, — последние слова произносит с убивающей серьёзностью и леденящим душу безразличием.       Блондин с оцепенением смотрит Минхо вслед, когда тот удаляется в столовую, громко хлопнув входной дверью. Он с раздражением вздыхает и слабо бьёт кулаком в стену.       Бывает так, что ты стараешься всё делать правильно, пытаешься уберечь себя и других от ненужной суеты, просто избавить их и себя от своей же глупости. Стараешься держать равновесие, пытаешься не сломать себе ноги, балансируя на канате. Но оступаешься. И падаешь. Падаешь, ломая себе конечности.       И дальше идти становится невозможным. Но ты можешь лишь вырвать себе конечности, чтобы было не так больно, и продолжать ползти. Но ползёшь один, словно акробат, который потерял способность быть полезным. А кому ты нужен, если бесполезен? Если можешь только разрушать всё, к чему прикасаешься? Преодолеваешь препятствия, и у тебя даже получается. Но один раз не обходишь преграду, а просто сбиваешь её, и всё катится по наклонной. Зачем жить и пытаться кому-то помочь, если не можешь помочь даже себе?       Эта неспособность сделать лучше и хоть что-то исправить убивает, цепляя волосы, выдирая их с диким треском. Хочется сломать себе пальцы, чтобы больше не касаться людей, которые, словно песок, рассыпаются в воздухе, стоит тебе только дотронуться до них. И пытаться не сгореть, пытаться не сжечь себя от нескончаемой ненависти, которая душит до темноты в глазах, которая режет ножом по свежим ранам.       Галли опускается на пол, схватившись за голову, и поджимает колени. Хочет порадоваться тому, что сейчас все сидят по своим комнатам и не идут в столовую — так можно было бы полюбоваться, как отчаянный псих занял своим телом пол коридора и думает о том, как бы выпилиться. Блондин усмехается собственным мыслям, прислоняясь головой к стене. Он закрывает глаза и, наплевал на правила, достаёт сигареты, зажигалку и тихо закуривает.

***

      Эдисон снова буквально выползает из палаты в столовую, чтобы хотя бы поужинать — завтрак он удачно пропустил, а обед провёл в одиночестве, расхотев есть вообще. Но когда начала кружиться голова, а желудок требовать влить в него хотя бы чашку кофе, Томасу пришлось отлипнуть от подушки и пойти за едой.       Он размеренным шагом минует коридоры, зная, что сейчас почти все пациенты сидят в своих палатах, давно поужинав. Брюнет поднимает голову и резко тормозит, спрятав руки в карманы, когда замечает Минхо, который сидит на подоконнике и дымит. Томас оглядывается по сторонам, решая, что ему делать. Он старается делать это как можно тише, чтобы азиат не заметил его.       Что делать? Идти или не идти? Спросить, в чём дело или проигнорировать? И не убьёт ли его Минхо, ведь в прошлый раз не получилось? Томас тихо вздыхает, потерев веки, и в упор смотрит на азиата: тот, прислонившись лбом к окну, с безразличием смотрит куда-то вдаль. Чёрные волосы, чёрная футболка и чёрные штаны делают его почти невидимым в этом коридоре с выключенным светом. «И почему он всё время в чёрном?», — мелькает вопрос в голове Томаса.       Сейчас было заметно, что парень чем-то очень расстроен. Эдисон даже мог бы сказать, что глаза Минхо сейчас блестят от слёз, если бы он не знал его. Томас переводит взгляд с брюнета на пол, и обратно. Тихо вздыхает, и, зная, что, возможно, будет корить себя за содеянное, приближается к Минхо медленным шагом.       — Минхо, — окликает того Томас, подойдя к нему на небольшое расстояние. — Что-то случилось?       Азиат медленно поворачивает голову в сторону Эдисона, доставая сигарету изо рта. Побегав глазами по сторонам, он косится на брюнета.       — Ты это мне?       Эдисон кивает, улыбнувшись.       — Зачем спрашиваешь?       Томас тупит взгляд в окно, часто поморгав.       — Мне интересно.       — Тебе? Ты серьёзно? — спрашивает Минхо с насмешкой в голосе.       Томас сжимает челюсти и сглатывает, закрыв глаза. Азиат замечает его злость и вскидывает брови, снова закурив.       — Слушай, ты думаешь, что это нормально — общаться со мной после того, что произошло?       Томас громко усмехается и, сев на подоконник рядом с Минхо, свешивает ноги.       — Ну, для тебя было нормальным — заговорить со мной в тот день, когда я приехал сюда.       Азиат снова разворачивается к Томасу и с недоумением смотрит на него.       — Ты о чём?       Эдисон хочет ответить, но заставляет себя заткнуться, чтобы не начинать эту тему. Сейчас важно узнать, что произошло у Минхо, а не между ними ещё когда-то в детстве. Забудь, Томас, не сегодня, не сейчас. Ты просто всё испортишь, и Минхо сбежит.       — Неважно. Так что? Скажешь, что произошло? — спрашивает Томас, с надеждой смотря азиату в глаза.       Минхо отворачивается, устремив взгляд на бычок у себя в руке.       — Что?       — Не знаю, обо что потушить бычок, — усмехается азиат.       — Можешь об меня, — отвечает Томас, после чего издаёт едкий смешок.       Минхо пожимает плечами и медленно тянется к Эдисону с бычком, отчего тот отодвигается, вжавшись в стену.       — Больной что ли? Я ведь пошутил, — кричит Томас, наблюдая за Минхо. Тот лишь тихо смеётся, выбрасывая бычок в окно. Парень улыбается, задержав взгляд на брюнете.       Азиат встречается взглядом с Томасом, и тот резко отводит глаза, выдыхая. И когда Минхо начинает странно смотреть на него, Томас поднимает голову и прожигает того серьёзным взглядом.       — Ты мне расскажешь, Минхо?       — А почему я должен тебе что-то рассказывать?       Томас вскидывает брови и тихо усмехается.       — Да потому что мы были друзьями, если ты не забыл. Нет, ты можешь мне не рассказывать, если не хочешь, — брюнет медлит, но затем продолжает: — Я просто волнуюсь.       — За меня что ли? — Минхо в удивлении вскидывает брови.       Томас быстро кивает.       Минхо не знает, будет ли считаться нормальным то, что он сейчас расскажет Томасу об их ссоре с Галли. Ведь по сути эта тема касается и его, и напоминать ему об этом — будет ли это ошибкой? Хотя если подумать, здесь всё ненормально и всё — сплошная ошибка.       — С Галли поссорились, ничего особенного. После того, как… — Минхо щурится, решая, говорить или нет, но затем продолжает: — После того, как он сказал, что не причастен к тому, что мы сделали, я…       — То есть — не причастен? — с удивлением спрашивает Томас, перебивая азиата.       — А ты не знаешь?       Томас мотает головой.       — Как замечательно. Никому не сказал, — Минхо скалится, — Эта сука сказала, что не причастна к тому инциденту, который произошёл две недели назад. Ну, ты понимаешь… — Минхо косится на Томаса. Тот лишь нервно кивает. Минхо кивает в ответ. — И меня, конечно же, отправили в дерьмовый зверинец, а он белый и пушистый. Знаешь, как бывает: доверяешь человеку, а он тебе — говно под дверь.       Томас незаметно ухмыляется.       — Вы об этом поговорили? Когда тебя выпустили оттуда?       — Только сегодня утром. Я две недели просто сидел там и сходил с ума. Не очень, скажем так.       Томас потупил взгляд.       — Две недели…?       Минхо странно косится на Томаса, медленно кивнув.       — А что, ты не помнишь эти две недели?       Эдисон качает головой, не моргая. Тогда Минхо поджимает губы и смотрит на Томаса в упор.       — То есть ты думал, что прошло всего пару дней?       — Да… Я… — Томас перестаёт отвечать и начинает смеяться, отчего Минхо застывает и смотрит на него с беспокойством в глазах. Томас продолжает: — Я, кажется, выпал из круга… Неудивительно… — бормочет себе под нос Эдисон, — Ладно, это неважно, — он улыбается. — Так вы поговорили и…?       Минхо продолжает с беспокойством смотреть на Томаса, но решает не поднимать эту тему, так как было ясно, что Томас об этом говорить не хочет.       — И ничего, — усмехается азиат, — Галли сказал, что не мог этого сделать, мол, его заберут в отделение для буйных. Испугался, — процеживает сквозь зубы парень. Его тёмно-карие глаза темнеют от гнева, став почти чёрными.       Томас с сочувствием смотрит на Минхо. Это неприятно и больно — когда тебя вот так бросают, да ещё и делают главным зверем. Он знает, что Минхо проводил почти каждый день в смирительной рубашке в одиночестве. И Томасу действительно жаль азиата. Но он знает, что ничем не может ему помочь. Минхо сам не хочет, просто не даёт этого сделать. Будто специально отталкивает от себя тех, кому он не безразличен. И, по законам иронии, те, кто не безразличен ему, отворачиваются от него. Похоже, это навсегда — жить по таким правилам.       Хочется помочь. Хочется забрать его боль себе.       Томас понимает, что не знает Минхо, когда видит, как его глаза действительно блестят от слёз. Но Минхо, как обычно, делает вид, что ничего не происходит, и что он просто зол. Пытается скрыть свою боль, пытается показать, что ему всё равно; что больно только из-за несправедливости, а не из-за чего-то большего, давно плотно засевшего в грудной клетке.       Эдисон тихо вздыхает и опускает измученный взгляд на подоконник, начиная пальцами отковыривать штукатурку со стены. Он не знает, что сказать Минхо. Не знает, как поддержать и чем помочь. Кажется, одно слово, и Минхо уйдёт; накричит, может, даже побьёт. Томас так боится спугнуть его, потому что знает, что азиат его ненавидит, не может принять, не хочет даже попытаться снова начать общение. И Эдисон не понимает почему.       Почему раньше было всё нормально, а теперь Минхо делает вид, что Томаса никогда и не существовало? От осознания этого во рту оседает горечь, заставляя лицо скривиться в отвращении, кровь по венам перестаёт бежать; возникает ощущение, что всё, что ты делал до этого времени, оказывается бессмысленным, неважным, ненужным. Ведь зачем пытаться что-то делать, если человек, которого ты любишь, буквально убивает тебя своей ненавистью, своей агрессией, своим сухим безразличием? Хотя по сути ты ничего не сделал. На самом деле ты просто жил. Ты просто разговаривал, ты просто дышал. А тебя ненавидят за твоё существование, за то, что всегда был рядом. За то, что не отвернулся, когда ненавидели все.       По бледным щекам медленно текут слёзы, и Томас одним движением руки смахивает их, краем глаза посмотрев на Минхо: парень смотрит в окно, закуривая вторую сигарету.       Просто забудь об этом, Томас.       Это не поможет.       Перестань думать.       Хватит чувствовать.       Когда ситуация не имеет выхода, приходится чёрными когтями проникать себе под кожу, ломать рёбра и доставать своё сердце, чтобы не чувствовать.       — Мне очень жаль, Минхо, — только и отвечает Томас.       Азиат медленно переводит поникший взгляд на Томаса и замечает, что брюнет смотрит на него с сочувствием в глазах; с невообразимой важностью и щемлением в сердце. Он понимает, что никогда прежде не видел такого взгляда в свою сторону. И улыбается. Искренне, неподдельно, с благодарностью, сквозь слёзы.       Томас спускается на пол, медленно спрыгнув с подоконника, и идёт к Минхо; он обнимает его, вкладывая в свои объятия все силы и эмоции. Он знает, что это мало чем поможет; знает, что Минхо, возможно, рассердится, но ему плевать. Томасу плевать, что будет дальше, плевать, что подумает Минхо, ведь сейчас кажется, что это самая важная вещь на свете — пытаться защитить кого-то, спрятать от боли, нести вместе тяжёлый груз, что всё это время висел на плечах одного.       Минхо на мгновение замирает и усмехается с дикой иронией, но обнимает Томаса в ответ. Что-то в голове переключается, и парень не понимает, почему так злился на Томаса всё это время. Не помнит, не хочет вспоминать. Он знает, что причинял ему бесконечное количество боли и проблем. И ему стыдно. Минхо действительно стыдно за всё, что он сделал Эдисону. Но говорить вслух не хочется. Хочется лишь поскорее справиться со своей болезнью, чтобы больше не причинять боль другим; чтобы не сбивать с ног, чтобы не разочаровывать.       — Постой, тогда почему сегодня утром вы сидели за одним столом? — спрашивает Томас, уткнувшись в плечо Минхо.       Азиат отстраняется от Эдисона и смотрит тому в глаза.       — Да, мы сидели за одним столом, но это не значит, что мы разговаривали. Галли пытался заговорить со мной снова, но я заехал ему в нос, и он отстал. Надеюсь, что навсегда.       — Но ты ведь этого не хочешь, — проговаривает Томас, продолжая сверлить взглядом Минхо.       — Чего?       — Больше никогда не разговаривать с ним. Ты ведь этого не хочешь на самом деле, — отвечает Эдисон с уверенностью в голосе.       — С чего ты это взял вообще?       — Ну… — Томас замолкает.       — Что «ну»? — с раздражением спрашивает азиат.       — Я просто заметил, что вы хорошо общались, вот и подумал, — Томас отводит взгляд в сторону, оперевшись плечом на стену.       Минхо лишь цокает и переводит взгляд с Томаса на окно.       — Ну… может быть, — нехотя отвечает Минхо. — Но это не отменяет того факта, что он мудак.       — Я знаю, — усмехается Томас. — Я не говорил, что он не мудак.       Минхо искрящим взглядом косится на Эдисона, после чего начинает тихо смеяться. Томас улыбается в ответ, снова запрыгивая на подоконник; чувствует, как ветер с улицы обдувает спину, заставляя поёжится от пронизывающего до костей холода. Он понимает, что ему не хочется курить; не хочется спать и не хочется есть — об ужине он и подавно забыл. Что-то странное заполняет его сердце: оно тёплое и тягучее. Уходить ему отсюда не хочется.

***

      — Минхо, у меня есть к тебе разговор, — окликает азиата Ньют, поправляя чёлку, которая взлохматилась от ветра.       Азиат вопросительно смотрит на блондина, поднимая голову.       — Я разговаривал с Томасом и… — Ньют запинается, раскачиваясь на качелях, что находятся во дворике. Он отводит взгляд в сторону, но потом продолжает: — Его вопрос… Он спросил: «Тебя тоже изнасиловали?». Это «тоже» меня напрягло.       — Что? — с недоумением в лице спрашивает Минхо. — Его изнасиловали?       — Это я и хотел спросить. У тебя, — последние слова он словно подчёркивает жирной линией.       Азиат перестаёт болтать ногами в воздухе. Он медленно переводит взгляд на Ньюта, после чего устало усмехается.       — А я тут причём?       — Ты у меня спрашиваешь?       Минхо начинает сверлить взглядом своего друга, сжав челюсти.       — Ты сейчас издеваешься, да? — азиат опирается руками на лавку, не сводя с того глаз.       — Нет, я… — Уилсон опускает взгляд вниз. — Просто хотел убедиться.       — В чём убедиться, Ньют? — Минхо поднимается с лавки, разведя руками в стороны. — В том, что я ещё могу и насильником оказаться? Отлично, — огрызается брюнет.       Ньют хочет подать азиату руку, но тот, с презрением посмотрев на блондина, цокает и, спрятав руки в карманы красной кофты, уходит в свой корпус.       Уилсон качает головой будто самому себе; достаёт из кармана тёмно-синих спортивных штанов сигарету и, задрав голову, чувствует, как капли дождя начинают падать ему на лицо, цепляясь за ресницы, стекая по щекам и носу. Ньют закуривает. Он решает, что лучше промокнуть под дождём, чем пойти обратно в корпус. Думает о том, чтобы сходить к Томасу и всё прояснить.