Я не могу поверить, что испытываю такую сильную ненависть. Давление, оказываемое новым местом, расплющивает мою жизнь. Комбинезон, комбинезон, защити меня! Комбинезон, комбинезон, защити меня!
♪Twenty one pilots — Jumpsuit Разлагаюсь на больничной койке чёрт знает сколько. Знал бы, чего мне будет стоить работа здесь, никогда бы сюда не пошёл. Я и не хотел. Просто отец решил, что так будет лучше для меня и моего будущего. Усмехаюсь в пустоту и чувствую, как кровь сочится из потрескавшейся губы. Спасибо, отец, я счастлив. Это было твоим лучшим решением — отправить своего любимого сына проводить всё своё время с психически нездоровыми людьми. Конечно, он гарантировал мою безопасность. Но что мы имеем сейчас? Я привык к мордобоям и унижениям. Ну, а что делать? Учебные годы не обошли стороной и меня, так что я особо и не удивлён, не опечален, не зол. Мне плевать. Судорожно пытаюсь вспомнить, когда мне было не плевать на что-либо, но не могу. Даже когда я был ребёнком, мне было плевать, что происходит. Плевать на то, что отец бил мать, что она угрожала ему разводом, а мне — что оставит на попечение отцу. Я лишь пожимал плечами и уходил в свою комнату, зарываясь в горы книг и учебников. Многие думают, что я ботаник и «любишь читать книжки, потому что друзей нет и больше занять себя нечем». На самом же деле начал учиться, чтобы сбежать от проблем в семье. Банально и, может быть, плаксиво, но так и есть. Да я и не жалуюсь. Отец всегда давал мне денег и особо не следил за тем, где я и что делаю. Главное, цитирую: «чтобы оценки были хорошими, и ты был послушным мальчиком в школе.» Да без проблем, пап. Моя ненависть ко всему миру с каждым годом растёт в геометрической прогрессии. Эти люди, что постоянно лгут, постоянно хотят причинить боль другим. Люди, которые любят разрушать, ломать, уничтожать. Ненавижу. Я ненавижу их. Наедине с собой гораздо приятнее. И мне даже не грустно. Уж лучше прослыть волком-одиночкой, чем дышать рядом с эгоистами и убийцами. Лучше умереть в одиночестве, чем влюбляться и потом грызть свои кости от разъедающей сердце боли. Лучше разучиться чувствовать, чем ощущать, как твою пустую оболочку засасывает в пропасть без воздуха и выхода. Хотя, думаю, не многие хотели бы выбраться оттуда вообще. Им кажется, что проще умереть, чем бороться и жить дальше. И в какой-то степени они правы. Безумно смешно с того факта, что сейчас вся больница обвиняет в невменяемости того азиата. Минхо, кажется. Хотя как тут его не запомнить? При очередном происшествии врачи буквально выплёвывают его имя. Прям-таки знаменитость нашего учреждения. Я знаю, что там был замешан ещё и Галли. До сих пор помню эти глаза, которые пожирали ненависть и холод, о который можно было сломать пальцы. Помню, как в тот момент я оцепенел от страха. На самом деле не знаю, чем это было вызвано. Обычно никогда не боялся. Наверное, чувству страха поспособствовало знание того, что эти люди больны. Никогда не знаешь, чего от них ожидать. Минхо я видел и раньше; он всегда нарывался на драки, лез в разборки с такой напористостью и таким бесстрашием. Прямо рыцарь на белом коне. Хотя тут скорее подойдёт млекопитающее. И на чёрном коне. А вот про того парня с веснушками я толком ничего и не знаю. Видел только пару раз, и то он просто помогал во дворе, либо же брал какие-то таблетки в отделении для буйных. Я так понял, что никто не собирается разбираться в том, что к тому инциденту, где был замешан сын главного врача всей больницы, причастен и он. Я не люблю оставлять всё так, как есть. Особенно когда ложь, особенно когда несправедливо. Ведь именно он чуть не проломил мне череп ударом об унитаз, ведь именно он пытался раскрошить мне лицо и злорадствовал, когда я отключался. Урод. Надеюсь, что скоро он узнает, что всё так просто не закончится. Поднимаюсь с постели и медленным шагом иду в кабинет своего любимого папаши, шлёпая тапочками по кафелю, сбивая ногами все разбросанные вещи. Думаю о том, что нужно прибраться, но знаю, что в итоге все вещи лёгким движением ноги отброшу в дальний угол своей палаты.***
Я — дурак, я — неудачник, Я всё ненавижу, я всех использую, Я одержим, я сбит с толку, Я не доверяю никому, кто рядом с нами.
♪Bebe Rexha — I'm A Mess Томас сидит в своей постели, ногами зарывшись в одеяло. Середина октября гораздо холоднее обычного. Поэтому приходится кутаться во всевозможные кофты, толстовки; во все одеяла и простыни. Некоторые говорят, что обычно человека греет другой человек, отчего Томас прыскает и идёт в свою палату, ещё сильнее сворачиваясь калачиком и кутаясь в своё одеяло. Эдисон только переворачивает страницу книги ледяными кончиками пальцев, еле ухватившись за край листа, а также удачно порезав себе подушечки пальцев, как слышит стук в дверь. — Да? — откликается Томас, шипя от боли и размахивая пальцами в воздухе. — Томми, можно зайти? — доносится мягкий, родной голос по ту сторону двери. Брюнет тут же подскакивает с кровати, пытаясь расправить до жути скомканное одеяло, но забывает ответить. Тогда Ньют просто распахивает дверь и застаёт душераздирающую картину: Томас, бегающий вокруг своей оси, пытается заправить постель, тихо матерясь и вместе с этим вытирая кровь с пальцев о серую футболку. Эта картина душераздирающая скорее от смеха, нежели от грусти. Уилсон понимает, что парень его попросту не замечает, поэтому останавливается в проёме, оперевшись хрупким плечом о дверной косяк. Блондин вскидывает брови вверх. Губы расплываются в усмешке. — Томми, можешь не прихорашивать свою постель, я пришёл к тебе, а не к ней. Томас замирает и поворачивается всем корпусом к Ньюту. Он встречается с ним глазами и тут же опускает взгляд. Уилсон видит, как парень заметно краснеет. Ньют хмурится, пытаясь понять, что того так смутило, и сразу вспоминает свою только что брошенную фразу. Он усмехается и садится на стул, стоящий рядом с кроватью Томаса, всё ещё не сводя глаз с алых щёк и хлопающих от растерянности ресниц. Какой ты глупый, Томми. Блондин краем глаза замечает книгу, что сейчас лежит на полу обложкой вверх. «Сияние» Стивена Кинга. Недурно. Ньют помнит, как давно пытался прочитать её, но руки так и не дошли. Хотя книги ужасов были скорее по части его умершей матери, парень всегда любил психологию и детективы. — Ты тут живой, Томми? От тебя ни слуху, ни духу, — Ньют скрещивает пальцы и закидывает одну ногу на другую. Эдисон склоняется над книгой и поднимает её одной рукой; поясница неприятно хрустит, отчего Томас морщится. — Как видишь, со мной всё в порядке, — улыбается парень. — Я тебя не видел ни вчера за ужином, ни за завтраком сегодня утром. Что-то случилось? — Нет, — коротко бросает брюнет, продолжая расправлять одеяло. Но делает он это быстрее обычного. — Томас. Парень останавливается и смотрит Ньюту в глаза. — Что? — его голос звучит сухо. В нём слышно раздражение. — Что случилось? — Я ведь сказал, что ничего, Ньют. Что не так? — Томас продолжает заправлять сбившуюся простынь. — Где ты был? — сухо и с осуждением спрашивает Ньют, сведя брови к переносице. Эдисон громко вздыхает и снова выпрямляется. — Я был всё это время здесь, Ньют. Что за вопросы дурацкие? Уилсона начинает раздражать то, с какой дерзостью и детским возмущением отвечает Томас. Он щурится, пытаясь рассмотреть лицо парня: под глазами залегли мешки фиолетового цвета, такие, словно Томас не спал несколько ночей; взгляд растерянный, но вместе с тем и злой. Парень медленно моргает, ресницы слипаются между собой. — Хорошо, я отстану. Но я знаю, что лжёшь, — отвечает блондин, надеясь, что этим зацепит Томаса и тот выдаст всю правду на блюдечке от взбушевавших в нём эмоций. Но кареглазый лишь усмехается, взбив подушку, и плюхается на уже заправленную постель. — Хорошо, можешь считать, что я вру. Но Ньют — я никогда не лгу, — Томас впивается глазами в Ньюта. Его взгляд чистый и серьёзный. Блондин коротко кивает, разворачиваясь в сторону окна. В воздухе повисла тишина. Разговор не клеится, и это понимают оба. Томас сидит неподвижно, хлопая ресницами. Он выглядит расстроенным, но конечно же старается этого не показывать. Ньют тихо вздыхает и поворачивается к Эдисону. — Ты ведь не помнишь того разговора, который произошёл между мной и Майком? Томас медленно поворачивает голову в сторону Ньюта и с напряжением в глазах спрашивает: — Какой Майк? Блондин замирает на мгновение, уставившись на Томаса круглыми от удивления глазами. Так он не знает о Майке вообще ничего? — Ты не знаешь, кто такой Майк? Тот качает головой. Ньют выпрямляется, сидя на стуле, и упирается локтями в колени, складывая пальцы домиком. — Но ты ведь знаешь, что он есть? — Ньют, я не совсем дурак, — огрызается Томас. — По крайней мере знаю, по какой причине тут лежу. Ньют цокает и хочет закатить глаза, но лишь сжимает руки в кулаки и выдыхает через нос. — Это понятно. Я просто подумал, что вы, может, встречались раньше. — Нет, конечно. Он постоянно выталкивает меня из круга, когда есть опасность. И не даёт нам встречаться, — брюнет усмехается уголком губ, — Ньют, я чувствую, что не один. Будто внутри не только я и он, — парень переводит распахнутые от страха глаза на Ньюта. Блондин в удивлении вскидывает брови. Все мышцы тела напрягаются, и парень сжимает челюсти. — А врачи не… — Ньют, мне страшно. Что со мной происходит? — спрашивает Томас, перебивая Ньюта. Парень вжимается в кровать, беспокойно моргая. Ньют вскакивает со стула, и тот с грохотом падает на кафель, эхом отскакивая от стен. Парень садится на кровать рядом с Томасом и обнимает его за трясущиеся от плача плечи. — Томми, успокойся. Всё хорошо, слышишь меня? — он встречается взглядом с Томасом, и тот медленно качает головой. Медового цвета глаза становятся почти прозрачными, отражая отчаяние и потерянность, — Я рядом, всё хорошо, — Ньют забирается пальцами в мокрые от слёз волосы Эдисона, перебирая каждую прядь. Томас тихо всхлипывает, обнимая Ньюта за талию и уткнувшись носом ему в грудь. Следующие двадцать минут они проводят в полной тишине, разбавленной лишь плачем и тихим, спокойным «Я рядом» и «Всё хорошо». Ньют ловит себя на том, что начинает привязываться к этому детскому поведению, к этим грустным глазам; к бледной коже с россыпью родинок, к привычке перебирать пальцами и часто моргать. Он не понимает как и когда, но Томас стал не безразличен ему. Именно Томас стал тем, кто буквально вытаскивает его из омута, из самоуничижения, из собственного отвращения и ненависти к себе. И осознание этого заставляет думать о том, в какое время лучше выброситься из окна и в какой позе, чтобы точно сдохнуть. Ньют не хотел. Ньют никогда не хотел привязываться к кому-либо. Особенно здесь. Особенно к нему. Это сравнимо с самоубийством — думать о ком-то, нуждаться в ком-то. Может, это и неплохо, но точно не здесь, точно не в этой жизни. Для Ньюта любовь всегда была чем-то не лёгким и счастливым, а тяжёлым и обременяющим, чем-то тёмным и вязким. Слишком много проблем и непонятных эмоций, чувств, которые на самом деле ни к чему. И наступать в это болото он не собирался и не собирается. Нет, увольте. Ньют тихо вздыхает, быстро мотнув головой. И какие только мысли не лезут в глухой тишине. Он поворачивается к Томасу, переведя взгляд со стены на брюнета: тот тихо шмыгает носом, всё ещё уткнувшись носом в его грудь. Но неожиданно парень резко поднимает голову, и они встречаются глазами. Взгляд Ньюта — успокаивающий, сравним с бездонным океаном орехового цвета, и такой взрослый; взгляд Томаса — разбитый, играющий всеми оттенками эмоций, такой наивный, но такой притягивающий. И Ньют отводит взгляд, начиная ёрзать в постели, чтобы не утонуть с головой в этих медово-янтарных огнях.***
Я — дурак, я — неудачник, Я всё ненавижу, я всех использую, Я одержим, я сбит с толку, Я не доверяю никому, кто рядом с нами.
Осенний холод не даёт нормально функционировать не только пациентам, но и их желудкам. Поэтому сейчас, казалось бы, когда все должны уже разойтись по своим палатам, толпа кружит, словно стая коршунов, в столовой и опустошает все запасы больницы. За дальним столом, около пустых баков, уместились Томас, Ньют, Тереза и Галли. С виду кажется, что всё нормально и они даже общаются между собой; их разговоры разбавляются тихим, а иногда безумно громким смехом Агнес и Эдисона. Ничего не предвещает плохого вечера, пациенты тихо сидят и разговаривают, попутно жуя горячую пищу. Ньют тянется за салфеткой в середину стола и тихо матерится, когда салфетница падает на стол. Краем глаза он замечает движение в свою сторону. Уилсон поворачивает голову и видит Минхо, который буквально бежит в его сторону: руки сжаты в кулаки так крепко, что кажется, будто сейчас он проткнёт себе ладони пальцами; на лбу и шее вздулись вены, а челюсти плотно сжаты. Выглядит он рассвирепевшим. Азиат приближается к Ньюту, и Томас, который отвлёкся на кофе, слышит около себя смачный удар. Он резко поворачивается и видит Уилсона, лежащего на полу, буквально слетевшего со стула. Брюнет в шоковом состоянии переводит испуганный, растерянный взгляд вверх и видит Минхо, который сейчас навис над Ньютом. Почти все пациенты смотрят на происходящее в недоумении, лишь некоторые — с интересом и улыбкой на лице. Галли и Тереза с беспокойством переглядываются. — Ты издеваешься? — хрипит Минхо, уставившись на своего друга. Ньют медленно потирает скулу и приподнимается на локтях. Парень выглядит растерянным; пытается скрыть разочарование в глазах, но получается плохо. — Ты спятил? — спрашивает сухим голосом блондин. — Серьёзно веришь ему больше, чем мне? — кричит азиат и указывает рукой в сторону Томаса. Эдисон судорожно моргает, с тревогой переводя взгляд с Ньюта на Минхо, и обратно. — Когда ты стал таким, Ньют? Уилсон тихо усмехается и медленно поднимается с пола; рана саднит, и Ньют вытирает кровь белым рукавом своей кофты. — Если ты вдруг захочешь объяснить мне, в чём дело, то я отвечу, Минхо, — отчеканивает Ньют. — А когда ты стал таким? Азиат громко выдыхает и сокращает расстояние между ним и Ньютом. — Каким «таким»? Я всегда верил тебе и никогда бы не обвинил во лжи. — Да о чём ты, твою мать, говоришь? — А ты не помнишь наш вчерашний разговор? И ваш вчерашний с Томасом? — горько усмехается Минхо, переведя взгляд на Эдисона. Томас невольно опускает взгляд, застыв на месте. Глаза Ньюта распахиваются от удивления. Их вчерашний разговор с Томасом был о Минхо. О Томасе и Минхо. Он выпрямляется, подавшись впёред: — Откуда ты знаешь, о чём мы разговаривали? — А ниоткуда. Понял это, когда санитары начали допрос. Представляешь, меня снова хотят затащить в тот обезьянник. — Стой, что… — хочет спросить Томас, но Минхо резко поворачивает голову в его сторону и прожигает взглядом. Эдисон замолкает, заметно побледнев под тяжёлым и полным ненависти взглядом тёмно-карих глаз. — Зачем санитарам это делать? Это ведь было чёрт знает когда. И вообще, ты считаешь, что Томас врёт об изнасиловании? — срывается Ньют, вцепившись в край стола. В столовой повисла тишина, сопровождающаяся напряжённой атмосферой в воздухе. Агнес тихо ахнула и закрыла рот руками, а Галли вскинул брови, переведя взгляд с Ньюта на Минхо. Уилсон опускает голову, понимая, что допустил огромнейшую ошибку. Азиат нервно сглатывает, смотря на Ньюта глазами, что полны ненависти и боли. Он усмехается и говорит с презрением короткое: — Можешь оставаться со своей шлюхой, мне всё равно. Ньют резко поднимает голову, с гневом в и без того горящих глазах смотрит на Минхо. — Что ты сказал? Томас тихо усмехается себе под нос, опустив голову. Тереза округляет глаза и переводит взгляд на Галли, а тот в свою очередь, облокотившись на спинку стула, молча наблюдает за происходящим, не меняясь в лице. — Ты всё правильно услышал, Ньют, — ехидно отвечает Минхо и разворачивается к Уилсону спиной, чтобы уйти, но его резко хватают за плечо и бьют с такой силой, что азиат падает на пол, ударяясь поясницей о кафель. — Забери слова назад, — холодно проговаривает Ньют, смотря на то, как Минхо скрутило от боли. — Пошёл ты, Ньют. Ньют замахивается для ещё одного удара, но его руку перехватывают и заламывают за спину. — Твою мать, — шипит блондин. Он открывает глаза и слышит грубое: «Перестань» у себя над ухом. Галли отпускает Ньюта, и тот, шатаясь, хватается за край стола, чтобы не упасть. Колдфилд хватает Минхо за руку и ведёт в сторону выхода. Азиат хочет что-то возразить, но лишь опускает голову, закрывая глаза, чтобы не дать слезам упасть с ресниц. Галли краем глаза замечает это и ускоряет шаг. Они вдвоём уходят из столовой, прожигаемые взглядом Ньюта. Томас, видимо, оклемавшись, подскакивает с места и подлетает к блондину. — Ньют, Ньют! Ты цел? Уилсон медленно кивает, садясь на стул; шумно вздыхает, убирает чёлку, упавшую на глаза. Томас оглядывается по сторонам, замечая, что несколько десятков глаз всё ещё смотрят в их сторону. — Шоу окончено, кретины, разойдитесь! — кричит Эдисон, положив руки на плечи Ньюта. Блондин через силу улыбается. — Ньют, тебе нужно в больничное крыло, твоя скула… — Издеваешься? Тебе плевать, что произошло? Плевать, что он сказал? — спрашивает Ньют, смотря на Томаса с отвращением мокрыми от слёз глазами. Брюнет сжимает челюсти и качает головой, всё ещё не отводя взгляда от Ньюта. Упрямый, — Со мной всё нормально, — Ньют поднимается со стула и уходит из столовой. Томас тихо садится за стол рядом с Терезой. Девушка обнимает его за плечи, положив голову на одно из них. Эдисон тихо вздыхает, стараясь унять дрожь в коленях и не расплакаться на глазах у Агнес. Слова Минхо словно ножом по сердцу. Хотя трудно сказать, есть ли оно вообще. Томас чувствует, что этот чёртов азиат уже давно вырвал не только все его нервные клетки, но ещё и это самое сердце, что сейчас, кажется, не бьётся. Разорвал в клочья, топча ногами каждый кусок, каждый сосуд; а вдобавок ещё и голову оторвал. Хотелось бы. О чём они с Ньютом говорили? Какое изнасилование? И причём здесь он? От мыслей гудит голова, и парень кладёт голову на стол, уткнувшись в кусок пластика носом. — Тереза, почему всё настолько сложно? — Потому что по-другому будет неинтересно. Эдисон усмехается в стол, закрыв глаза. — Тогда я не хочу жить интересно. Ньют тем временем сидит на подоконнике в туалете, глубоко затягиваясь. Сигареты. На этот раз ментоловые. Дрянь такая, какой свет не видывал, но сейчас плевать. Хочется блевать от принятия того, что Минхо сделал. Точнее, не сделал — не сдержал обещания, что никогда не ударит. Эти слова наглухо врезались в уши Ньюта, когда он был ещё мальчишкой. И что же теперь? Правда пеленой спадает с глаз, будоража сознание, обнажая сердце. Парень делает очередную затяжку и прислоняется лбом к холодному окну, периодически морщась от неприятного шипения в ссадине. Больно и тошно, но сейчас его интересует не только то, почему Минхо позволил себе сделать это, а то, какая мокрая крыса сдала их разговор с Томасом врачам, и почему Томас никак не отреагировал на его обвинения в адрес Минхо. Он думает, нет, он уверен, что вся эта история — только начало. Близится что-то гораздо хуже и мощнее, и в этом нет сомнений.