Люблю твои сложности и проблемы, давай сделаем их моими! Санта Анна выжигает наши истории в небе Города, который ангелы посчитали достойным носить их имя. На фоне чёрного сияния миллионы белых огоньков, Боимся прикоснуться друг к другу, и потому прячемся в ночной темноте. А голоса рыдают: «Дорогой, всё будет хорошо!»
— Что, снова плохой день выдался? — с досадой в голосе спрашивает Минхо, повернув голову в сторону двери. — Почему снова? И с чего ты это вообще взял? — угрюмо отвечает Эдисон, закрыв за собой дверь, и плюхается на кровать рядом с Минхо, отчего тот невольно подпрыгивает, раздражённо переведя взгляд на друга. — Ну, когда тебе хреново, ты приходишь сюда, — Минхо пожимает плечами, стараясь удержать равновесие, чтобы не рухнуть с оглушающим грохотом на пол. — Неправда, — возмущается Томас, легонько толкнув азиат в плечо. — Я здесь не за этим. Ну, не только за этим. И вообще, я сюда прихожу, чтобы не на жизнь пожаловаться, а чтобы с тобой поговорить. — Господи, да понял я, понял, только отцепись, — усмехается брюнет, поднявшись с постели. Он подходит к окну, провожаемый парой янтарных глаз. Облокачивается локтями на подоконник, предварительно вытащив пачку сигарет из кармана. Тихо закуривает, чувствуя на себе пристальный взгляд. Он закрывает глаза и, выдохнув, разворачивается к Томасу — тот сидит неподвижно, схватившись рукой за плечо, и не отводит от него взгляда. — Ты чего? — Что? — отзывается Эдисон, подавшись вперёд, словно пришёл в себя после странствий по разуму. — Ты чего? — повторяет вопрос азиат, зажав сигарету между зубами. — Извини, я… просто задумался, — протягивает Томас, подвигав челюстью. Он смотрит куда-то в сторону, потерев воспалённые от усталости и недосыпа глаза. На бледном лице мягким, еле видимым пятном светятся веснушки, давая ресницам ещё более глубокий контраст с лицом. Эдисон, потрепав и без того взъерошенную чёлку, оттягивает серую футболку и снова ложится на кровать, распластавшись на ней звездой. Брюнет некоторое время лежит с закрытыми глазами, вслушиваясь в такт часов, чей тик доносится из коридора. Тяжело выдохнув, он открывает глаза; пристально смотрит на тумбочку напротив себя, медленно моргая. Он видит грязную пепельницу с множеством окурков, которую не удосужились убрать. Затем переводит взгляд на силуэт, что так и застыл напротив окна, и сталкивается с вдумчивым, жадным взглядом, который прожигает его насквозь. Дыхание сбивается, и Томас закусывает губу, снова переведя взгляд на пепельницу. Он старается удержать свой взгляд хоть на чём-нибудь, чтобы не сдаться и не посмотреть в эти безумные глаза снова. Цепляется взглядом за пластмассовый стаканчик из-под кофе, который, кстати, ещё не допит, судорожно бегает глазами по поверхности дерева, стараясь унять дрожь. — Так что случилось? От внезапного поданного голоса, опьяняющего тишину, у Томаса бегут мурашки по спине, и он поджимает губы, переведя взгляд на Минхо — тот не тронулся с места, лишь потушил сигарету о подоконник. — Да это… Ньют, дело в нём, — Томасу сейчас ужасно неловко нарушать тишину и в целом странное и до сведения челюстей неловкое напряжение такими разговорами, но лучше разбить это, чем пытаться не сойти с ума от собственных мыслей и тёмных, играющих всеми оттенками синего из-за луны, глаз. — Мы, кажется, поссорились. — Вот те раз, — отвечает Минхо и вскидывает брови, изображая удивление. — Что произошло между вами? Томас шёл сюда за тем, чтобы рассказать всё Минхо. Ну как всё — скорее ту часть, где он поцеловал Ньюта, но никак не претензии в их адрес. Минхо это точно разозлит. До побеления костяшек пальцев. Но сейчас почему-то не хочется вымолвить ни слова, вообще все проблемы почему-то как-то разом забылись. И Томас не понимает почему. Или понимает. Нет, он прекрасно понимает. Он не может объяснить, что это было, но разом захотелось перестать дышать и провалиться сквозь кровать, покинув город. Потому что он не понимает, что происходит. Потому что не понимает, что произошло. Томас давно перестал понимать, что происходит в его жизни, каждый день, между ними. Каждая их встреча словно болючий укол в вену, от которого шипишь и хочешь расчесать руку. Каждое их совместное действие словно героин, внедряющийся в организм по венам. Каждый их взгляд, брошенный друг на друга, выводит тело из равновесия. Томас не помнит ту нить, по которой они, ухватившись за неё с неимоверной силой, шли друг к другу. Он не помнит, когда они оборвали её, чтобы сократить расстояние между друг другом. Но каждый день сердце стучит и говорит, что нити рвать не обязательно, чтобы быть ближе к человеку. И каждый день Томас оглядывается на Ньюта, боясь потянуть за ту нить, что приведёт его к нему. Эдисон краем глаза замечает, как пара тёмно-карих глаз выжидающе смотрит на него, скрестив руки на груди. Он вздыхает, решившись снова взглянуть на Минхо. И при каждом взгляде на него его постоянно бросает в дрожь. — Я просто… поцеловал его. — Чего?! — не то с усмешкой, не то с недоумением восклицает Минхо, отойдя от окна. — Зачем? — Потому что он мне нравится, придурок, зачем же ещё? — бросает Томас, нахмурившись. И когда видит полный недоумения и оскорбления взгляд, устремлённый прямо на него, замолкает, опустив глаза. — Извини, было резко. — Ага, — как-то обиженно отвечает азиат. Он тяжело вздыхает и садится рядом с Томасом, сложив пальцы в замок. — А он что? — Он… Он просто не верит мне, как я понял, — брюнет чешет затылок, грустно осматривая свои пальцы. — Или нет, я… Я ничего уже не понимаю, Минхо. Я устал и запутался. — Чёрт. Дерьмо, — только и удаётся сказать Минхо, посмотрев куда-то в пустоту. — Да, ещё какое дерьмо. Иногда я думаю, зачем мне всё это. Но потом понимаю, что я себя не спрашиваю, а просто делаю. Потом уже думаю. Идиот, — протягивает Томас, схватив подушку, лежащую под рукой, и бьёт себя ею по лицу. — Эй, спятил там? — возмущается Минхо, выхватив у Томаса подушку из рук. — Прекращай бить себя, мазохист хренов. — Смешно, — цокает Эдисон, плюхаясь на кровать, раскинув руки в стороны. Он случайно цепляет пальцами волосы азиата, отчего тот машинально бьёт его по руке. Томас в недоумении поворачивается в сторону Минхо, вскинув брови. — Извини, — не дождавшись вопроса отвечает Минхо, — Просто я их только уложил, не трогать. — Одним жестом поправляет сбившуюся чёлку. Томас смотрит прямо, потом переводит взгляд на Минхо; тихо прыскает, закусив губу. — Ты издеваешься что ли? — Да, — как-то наигранно и слишком радостно отвечает брюнет, подавшись вперёд, и оказывается перед носом Эдисона. Он хочет отпрянуть назад, но позади него словно выросла огромная стена, не дающая двинуться никуда, лишь вперёд. И Томас считает, что лучше не двигаться вообще. Он старается дышать ровно, пытается сделать так, чтобы ресницы не дрожали, поэтому опускает взгляд, чувствуя, как всё тело сводит судорогой. А Минхо будто отпрянуть и не собирается. Он видит янтарный блеск в глазах напротив, горящий пламенем страха и волнения, но этот блеск в мгновение улетучивается, когда Томас опускает взгляд, переставая казаться живым. Сейчас он застыл в неестественном для человека положении, словно надвигается опасность, а его парализовало. И на самом деле было бы правильным оставить в покое, просто отойти и дать ему вздохнуть полной грудью, но тело не хочет слушаться и продолжать делать то, что делает. Минхо просто застыл рядом с Томасом, заглядывая в его полупрозрачные янтарные глаза. Сердце пропускает удары, и он не чувствует уже половины тела, изогнувшись в неудобной позе, и кажется, что шея скоро сложится пополам, но если сейчас вздохнуть или сделать резкое движение, всё рухнет вниз, пылью оседая на зубах. Он просто слишком напряжён сейчас. А он слишком красив. Медового цвета глаза тянут за собой тягучей патокой. Бледная кожа светится голубым в свете полной луны. Словно призрак. Нет. Просто остановись. Он не нужен тебе. Тогда зачем ты так смотришь на него? Минхо видит, как вены на руках Томаса вздуваются, когда он пальцами впивается в и без того мятую белую простынь, а грудь тихо вздымается. И сейчас он словно фарфоровая кукла, которую хочется с жадностью забрать себе; схватить и разбить, уничтожая всё то прекрасное, что в ней есть. Но Минхо как-то раз уже забрал её, схватив точно за горло. Он уже разбил её, сломав пополам. Было красиво. Но больно. И не ему. — Сходи к Галли. — Что? — неожиданный вопрос сбивает Минхо с мыслей, а вместе с тем рушит всё то напряжение, что дорвалось до максимальной точки; что вообще может быть между ними. — Вы так давно не разговаривали. Решите уже всё. Да, возможно, эти слова — не самый лучший выход из ситуации, а уж тем более не самая приятная тема для разговора, но Томас точно знает: если не прервёт всё сейчас, сдержать себя он точно не сможет. Как-то не хочется делать всё ещё более шатким, чем есть. Как-то не хочется оправдывать заявление Ньюта. — Да я не могу, понимаешь? — Минхо тут же отстраняется от Томаса, замечая, как тот тихо вздыхает с облегчением, сглотнув. Азиат старается не обращать внимание на этот жест и продолжает: — Что я ему скажу? Прости, что я избил тебя за то, чего ты не делал? — Нет, достаточно просто сказать «прости», — мягко улыбается Томас, качая головой, и наблюдает за обеспокоенным Минхо, что сидит, перебирая пальцами, и смотрит куда-то вниз, — Эй, — он заботливо берёт его за руку, заставляя перевести взгляд на себя. — Всё будет нормально, ладно? Это же вы. Он поймёт. — Думаешь? — грустно усмехается Минхо, переметнув взгляд с Томаса на свои руки снова. — Я не думаю, я уверен, — Томас в считанные секунды становится серьёзнее. — Просто пойди к нему. Он ждёт, я уверен. Минхо какое-то время просто сидит, не издав ни звука. Просто вцепился в ладонь Томаса, не желая выпускать его из своей хватки. Томас лишь взволнованно смотрит на Минхо в ответ, задавая ему немой вопрос, но азиат упорно старается не замечать этого, нагло отводя взгляд от него. — Минхо. — Что? — Пойдём. — Стой, чего? — внезапно оживляется Минхо, вскинув брови. И когда Томас хочет подняться с кровати, брюнет тянет его назад, отчего он плюхается обратно на постель. — С ума сошёл? — Да почему ты так боишься? — в недоумении спрашивает Эдисон, скривив брови. — Не боюсь я, — шипит Минхо, судорожно поднявшись с кровати. — Ладно, пойду. — Мне пойти с тобой? — Томас продолжает держать парня за руку, заглядывая ему в глаза. Азиат, помешкавшись, осматривается по сторонам, после чего вздыхает и отвечает: — Да. Хорошо. Они выходят из палаты, не выпуская рук, и оставляют там то напряжение и химию, что громким взрывом оглушила обоих; оставляют сбившееся дыхание друг друга и немое молчание, растворяющееся в глазах, полных жадности и неуверенности. И страшнее всего возвращаться обратно. Потому что они знают, что вернутся. Словно сели в один поезд, где нет точки прибытия. Где рельсы режут сердца, а скорость смывает с лиц всю грязь и похоть. Они минуют освещённые приглушённым светом коридоры, проходя через столовую. Томас поднимает взгляд, невольно улыбаясь от ощущения тепла, что исходит от человека, в чью руку он вцепился мёртвой хваткой, словно если отпустит, то утонет. В жилах стынет кровь, когда он встречается с бешеным, устремлённым прямо на него взглядом. Глаза смотрят с таким раздражением, что кажется, будто их мощь может снести голову, оставив дыру в стене. Он смотрит на него с отвращением и усмешкой. Не потому, что он отводит взгляд, полный какого-то стыда и страха; не потому, что нервно сглатывает, начиная идти быстрее. И не потому, что пытается выпустить руку из хватки Минхо. Ему смешно от того, что Томасу действительно стыдно перед ним, что он даже посмотреть на него не может, будто всё, о чём он говорил ему сегодня — правда. И Томасу становится ещё страшнее, когда он понимает, что руку из хватки выпустить не получается. Кажется, Минхо ещё крепче вцепился в руку Томасу, жадно утягивая его за собой. — Перестань смотреть на них так, словно они серийные убийцы, Ньют, — подаёт голос Тереза, с тревогой смотря на парня исподлобья. — Прямо Бонни и Клайд, — сквозь зубы цедит Уилсон, скрестив руки на груди. — Ты ведь понимаешь, что нет причин, чтобы так сердиться? Ньют медленно поворачивает голову в сторону девушки, поджав губы. Тереза тут же закусывает губу, отведя взгляд. Одним нервным движением она поправляет съехавшую с хрупкого плеча синюю кофту, поёжившись. — Я ни черта не понимаю, — с отчаянием протягивает Ньют, откинувшись на спинку стула. — Поговорите. По-настоящему поговорите. — Думаешь, разговоры спасают жизни? — блондин бездумно смотрит в стол, подавшись вперёд, и подпирает лицо кулаком. — Да, — пожимает плечами Тереза, соскребая с тарелки остатки пищи. — Не хочу я с ним разговаривать, я зол. Сделаю только хуже, — он начинает стучать ногой по полу, — Вот куда они поплелись, держась за руки? — блондин буквально закипает от гнева, чувствуя, как жар обжигает щёки. Агнес разочарованно качает головой, переведя взгляд с тарелки на Ньюта. — Ну не просто же так он тебя поцеловал, Ньют. — В прошлый раз ему ничего не мешало, — с осуждением возражает Уилсон, опустив глаза. — Он был под наркотой. — Да плевать мне, — огрызается блондин, встрепенувшись. — Думать надо. Девушка лишь снова пожимает плечами, тяжело вздохнув. Не то чтобы это её касалось, но наблюдать каждый день за тем, как друзья уничтожают друг друга просто невыносимо. И действительно хочется помочь, только вот она не знает как. На самом деле все проблемы только из-за них, и ни от чего больше. Но в голову не приходит что-то решить без драм и кулаков. В их головы приходят лишь ложные обвинения, требования и враньё. Унижения, обиды и замыкание в себе. Это стало словно чем-то обыденным для всех них. И чем-то обыденным стало не слушать Терезу, хотя она знает, о чём говорит. Но они слишком упёртые и наглые, играющие на своей несущественной правоте. Но кто расскажет? — Ладно, твоя взяла. Я не могу спорить с тобой, — поднимает руки Тереза. — Но я бы всё-таки советовала не противиться и поговорить с Томасом. — Хватит капать мне на мозг, — с раздражением проговаривает Ньют, поднявшись с места. Тереза провожает его злобным взглядом, смотря на парня исподлобья. — Ты погубишь себя из-за своего же упрямства, дурак, — в пустоту шепчет девушка, наблюдая за тем, как пар из чашки выходит длинной струёй, растворяясь в воздухе.***
Слыша звук приближающихся шагов за дверью, Минхо со страхом в глазах мотает головой, поворачиваясь к Томасу. Эдисон лишь цокает и фыркает в ответ, показывая азиату на дверь. И когда она открывается, брюнет прячется за угол, словно кипятком ошпаренный, а Минхо застывает на месте, прилипнув взглядом к полу. Азиат долгое время не поднимает глаз на собеседника, терпеливо выжидая, когда тот спросит что-нибудь, но ни вопросов, ни простого бурчания не следует. Тогда Минхо, поборов в себе страх и неуверенность, поднимает голову и сталкивается с Галли, что глядит на него с немым укором. Холодные глаза и грубый голос заставляют покрыться мурашками и не поднимать головы в дальнейшем. Уж лучше сгореть от стыда, бездумно пяля в пол, чем быть уничтоженным нависшей над головой ненавистью, что сейчас играет всеми красками в глазах Галли. — Что-нибудь скажешь или так и будешь пялиться на меня? — Я… — Минхо словно язык проглотил, вовсе забыв, как правильно связывать слова между собой, — Прости меня, — единственные слова, что вырываются из его уст с таким трудом и осторожностью, отчего Галли усмехается, не сводя глаз с брюнета. Азиат всё-таки удосуживается поднять голову, с детским страхом заглядывая блондину в глаза, — Я знаю, что повёл себя как последний мудак, знаю. Просто избил тебя ни за что. Это всё полный... И я знаю, что никогда не искуплю своей вины, потому что это ненормально. Знаешь, я знаю и понимаю, что на самом деле ненормальный, но от этого не легче, так? — усмехается себе под нос, спрятав руки в карманы джинсов, — Это всё равно не меняет того, что я сделал тебе больно. Я вообще не должен стоять здесь и извиняться… Я… Потому что давно пора было, но я оттягивал это до последнего, как всегда… — Минхо запинается, начиная бегать глазами по полу. — Я просто не мог. Прости. Я… — Вот это тебя понесло, — обрывает его Колдфилд, облокотившись на дверной косяк. — Круто ты тараторишь. Минхо сжимает челюсти, недовольно фыркнув, но скрыть раздражение старательно пытается. Галли лишь улыбается, завороженно смотря на брюнета. Сейчас Минхо кажется таким другим. Не таким, каким он обычно хочет казаться: саркастичным и агрессивным ублюдком, который не боится ничего и никого. Сейчас он просто Минхо, которому действительно стыдно, и самое смешное, что парень пытается этому противиться, всячески скрывая, что ему неловко. Но Галли давно выучил этот испуганный взгляд, опущенную голову и нервное перебирание пальцами. А ещё Минхо не может связать и двух слов, когда волнуется. И каждый раз, когда он рядом с Галли, связи между словами становится всё меньше. И Галли давно это понял. Просто не сказал. — Идиот, — на выдохе проговаривает Колдфилд. Минхо продолжает стоять неподвижно, словно прибитый к полу. Он закусывает губу и долго её жуёт, но, чувствуя прикосновение ледяных пальцев к своим рукам, резко вздрагивает, устремив взгляд на Галли. — Эй, я не кусаюсь, хватит вздрагивать, — возмущается блондин, но продолжает почти в воздухе держать руку, невесомо касаясь ладони азиата, словно ждёт его одобрения. — Я в курсе, эй, — отмахивается Минхо, крепко схватив Галли за руку и заглянув ему в глаза. — Видишь? Не страшно, — довольно улыбается, нахмурив брови. — Я это с нашей первой встречи заметил, спасибо, — сквозь зубы улыбается Галли, смотря на Минхо не то с раздражением, не то с непривычным ему обожанием. Когда-то ты думал, что не способен на то, чтобы чувствовать что-то больше, чем ненависть и боль. Но внезапно эта боль и ненависть превращаются в того, кого позже называешь своей любовью. — Хватит на меня смотреть так, — Минхо вскидывает брови, уставившись на Галли. И он не выпускает его руку из своей, словно боится, что больше никогда не прикоснётся к нему. Колдфилд бросает взгляд на руки, затем на Минхо, потом снова на руки. И делает он это настолько судорожно, что просто сдаёт с себя с потрохами; словно этим заявляет, что ему сейчас хочется провалиться сквозь землю. Они слишком привыкли ненавидеть друг друга. Они слишком не привыкли любить. — А как я на тебя смотрю? — коварно улыбается Галли, насмехаясь над Минхо. Он любит ставить людей в довольно неловкое положение, а с Минхо это занятие кажется ещё веселее. Трудно сказать, как поведёт себя азиат, потому что обычно он довольно напористый и даже наглый. Но Галли знает, что только у него получается смутить его. Колдфилд с неподдельным интересом наблюдает за реакцией Минхо. Но брюнет никак не реагирует, лишь смотрит на Галли в ответ с какой-то лёгкостью и одновременно с усмешкой. — Это ты мне скажи, — растягивается в уверенной улыбке, впившись глазами в фигуру напротив. — Поиграть вздумал? Заканчивай это дерьмо, — прыскает Колдфилд, опустив голову. Не в его правилах проигрывать, но лучше не провоцировать Минхо ради его же блага — за колкие фразочки ведь и по лбу можно получить. — Так ты прощаешь меня? — с нескрываемой надеждой в глазах спрашивает Минхо, незаметно приблизившись к Галли. — Ладно, проехали, — соглашается блондин, вздыхая. Он с подозрением осматривает азиата с ног до головы, после чего усмехается, покачав головой. Минхо лишь смотрит на него в ответ, застыв с счастливой улыбкой на лице. И когда Галли целует его, положив холодные руки на его щёки, он улыбается ещё шире, ощущая, как мир выворачивает наизнанку прямо под их ногами. — Теперь мне придётся ломать спину каждый раз, — проговаривает Галли в губы брюнета. — Ты не мог повыше быть? — Слышь, это ты тут дылда просто, ясно? — возмущается Минхо, отпрянув от Галли. Колдфилд начинает громко смеяться, схватив Минхо за футболку, и тянет его на себя. Он обнимает его, да так крепко, что азиату кажется, будто из него сейчас весь дух выбьют. Он начинает вырываться из объятий Галли, что-то бурча себе под нос. — Господи, ты как бабка ворчишь, не могу, — гогочет блондин, выпуская его из объятий. — И что мне с тобой таким делать? Бесишь. — Сам знаешь, — ехидно улыбается азиат, прожигая взглядом блондина. Он приближается к Галли и, обхватив его за талию, прижимает к себе. Смотрит на него, не отрываясь, словно выжидает его типичной на такие действия и слова реакции. — Ты… — Галли закатывает глаза, усмехаясь. Он с серьёзностью смотрит на Минхо сверху-вниз, внезапно перестав улыбаться. Блондин буквально впивается глазами в азиата; его взгляд мгновенно темнеет. Он хватает пятернёй Минхо за лицо и грубо толкает его в свою палату, закрыв за собой дверь.***
Он судорожно перебирает документы, разбросанные по полу, постоянно оглядываясь. Если его заметят, ему точно наступит конец. — Ну где же… Давай, ну давай же, — бубнит себе под нос Эдисон, чуть ли не порвав чьи-то документы в порыве раздражения. Нагло пробираться в кабинет архивов идея не лучшая, но что можно назвать у Томаса хорошей идеей? Только одиннадцать вечера, Томас, почему бы не заняться поиском информации о совершенно не интересующим тебя человеке? Нет, сейчас он действительно интересен Эдисону. Потому что он слышал странный разговор между Эрисом и его психотерапевтом, Брендой. Что-то вроде «давно бросил?» и «депрессивная фаза». — Нашёл! — радостно шепчет Эдисон, явно гордясь своим успехом. Он глазами бегает по листам, что-то тихо проговаривая. Видит в правом верхнем углу: «Галли Колдфилд», — Так, ладно… Были вместе… Что? — повышает голос Томас, тут же осмотревшись вокруг — никого. Он облегчённо вздыхает, бегая глазами по засыпанному бумагами полу. О чём-то на несколько секунд задумывается, после чего начинает рыться в этой огромной куче, закусив язык. И когда получается отыскать ещё одну немаловажную для него стопку бумаг, искренне улыбается, блеснув глазами. Видит в правом верхнем углу «Эрис Джонс». — Биполярное расстройство? В смысле они связаны? Да что происходит… — Я тебе не помешаю? Томас вздрагивает, мигом подскочив с места. Он даже не утруждает себя повернуть голову в сторону голоса, потому что слышит до боли знакомый и раздражающий щелчок шариковой ручки.