Обречённые

♪Glasslands — Soul Without a Home       Ньюту понадобилось ровно две недели, чтобы понять, что Томас врёт. Нет, сам Томас об этом, конечно же, не сказал, но чёртово шестое чувство, постоянно устало-виноватый взгляд, который отчаянно отводили в сторону, встречи лишь по утрам, длившееся до ужина — это всё заставило забить тревогу где-то глубоко внутри себя.       Но в ответ на свои многочисленные вопросы Ньют получал лишь легкомысленное пожатие плечами и тупое, до невозможности отрепетированное таким чистым и драгоценным «всё нормально, Ньют. Я правда в порядке. Почему ты вообще беспокоишься?».       Действительно, зачем Ньюту беспокоиться. Почему он беспокоится за человека, которого любит. Зачем переживать, если твой парень вечерами пропадает, и от него ни слуху, ни духу. Зачем бить тревогу, если Ньют на самом деле не должен замечать тремора конечностей, бледности лица и бессвязную речь раз в несколько дней. Можно ведь тихо сидеть и листать страницы книги, когда сердце колотится как бешеное, а взгляд не фокусируется ни на чём от той тревоги, что подарил ему Эдисон.       Да, в целом Ньют не волнуется. В целом и Томас в порядке.       «Перестань волноваться, Тому не пять лет, чтобы он не смог уследить за собой», — мельтешит вокруг парня Тереза, никак не унимаясь в своих словах. Да, Томасу не пять. И даже не десять. Может, Ньюту давно пора перестать так опекать его, но что-то подсказывает, что Томасу в таком доверять нельзя. Не то чтобы Уилсон не верит ему, просто давайте на чистоту: Томас всё ещё ребёнок, и навсегда останется им. Вспыльчивым, упрямым, своевольным. А ещё глупым. И любящим идти на риск. И Ньют думает, нет, он уверен, что это может убить его, обкорнав кожу до костей, истощив организм до жалких хрипов.       Окончательно убеждается он в своих словах, когда посреди промозглой ночи в дверь начинают с силой тарабанить, словно хотят выбить её. Блондин, недовольно морщась и ругаясь себе под нос, чудом найдя в кромешной темноте серые тапочки, тихо открывает дверь, выглядывая из-за неё. Он вздрагивает, когда натыкается на трясущиеся руки, что ухватились пальцами за край белой майки, и безумные, полные животного ужаса глаза синего, словно ночь, цвета.       Тереза старается казаться спокойной, но её тревожность выдаёт её дрожащие губы и частое моргание. Делает она это, скорее всего, чтобы не заплакать.       — Ньют… там Том… Он… — пытается выдавить из себя девушка, но постоянно сбивается с мысли, боясь заглянуть Ньюту в глаза.       — Тереза, что происходит? — напряжённо спрашивает блондин, схватив Терезу за плечи. Он пытается остановить огромный поток мыслей, что, словно цепные псы, пытаются разорвать сознание своим весом и ужасом.       — Томас, — Агнес меняется в лице. Голос её становится чётким. — У него передоз.       Ньют точно не помнит, как оказался около реанимации, сидя на холодном, пропитанным запахом спирта и медикаментами полу. Кажется, ноги сами донесли его до пункта назначения.       В коридоре пугающая, леденящая душу и кровь тишина. Уилсон устало открывает глаза, чувствуя, как мокрые от слёз ресницы склеиваются между собой. К горлу подступает тошнота от разъедающего нос запаха. Запаха страха, тревожности, смерти. Ньют глубоко вздыхает, понурив голову. Сейчас нельзя винить себя в своей невнимательности (вообще-то, время как раз самое подходящее). Ведь он знал, он понимал, что с Томасом что-то не так, но всё это время лишь донимал вопросами, будто тот ему мог сказать правду. Ты, наверное, просто наивный дурак, Ньют.       Позже Ньют узнает, что он действительно просто наивный дурак.       Внутри что-то разгорается синим пламенем, обжигая внутренние органы. Не даёт вздохнуть полной грудью, моргнуть без слёз. Ведь он должен был прийти на помощь. Ньют должен был знать, что в скором времени что-то произойдёт. Сейчас, следом за ним, примчится Тереза и начнёт утверждать, что его вины здесь нет. Будет говорить это как можно правдивее, нежнее и спокойнее. Но чёрное ядро внутри Ньюта уже открылось. Оно затаскивает внутрь себя, цепляясь за нервные окончания, закрывая тебе рот, вырывая глаза.       Ньют закатывает глаза от своей же собственной глупости и слабости. Неплохое решение — убежать рыдать в подушку, потому что ничего уже не сделать, нечего исправлять. И никакие слова вроде «прости меня, Томми» или «я должен был следить» не изменят того, что как только Ньют зайдёт к нему в палату, заглянет в потухшие карие глаза, в которых будет огромными усилиями скрыта боль, страх и стыд, он мешком рухнет на колени, обещая Томасу, что останется с ним и больше не будет таким легкомысленным.       Разрывает его нить удушающих мыслей чей-то тяжёлый, нависший грузом в воздухе громкий вздох. Уилсон медленно поворачивает голову на шум, не поднимая её с колен, и увиденное заставляет его сорвать внутренний голос на писк, а сердце пропустить удар. Минхо. Ну конечно.       — Ты тут какого чёрта делаешь? — тихо шипит блондин. Хочется броситься на него с кулаками, но сейчас еле хватает сил нахмурить брови и изобразить хотя бы каплю гнева, что внутри бушует ураганом.       Азиат поворачивается в сторону Ньюта, в недоумении приподнимая бровь.       — То же, что и ты.       «То же, что и ты». Услышанное заставляет огонь ненависти вспыхнуть теперь и на лице. Глупо и тошно сравнивать ситуацию, когда твоя любовь умирает от передоза хрен вообще знает чем, но волноваться и сидеть в реанимационной должен только он. Ньют, а не он.       — Ты не должен здесь быть, — устало проговаривает Ньют, стараясь скрыть отвращение и презрение. Не выходит.       — Это что ж за дискриминация такая, — прыскает азиат, разведя руками в стороны и злобно усмехнувшись.       Ньют, словно в замедленной съёмке, поднимает голову, впившись глазами в надменное лицо. Он скрипит зубами, озлобленно фыркнув.       — А такая, что уйди от него к чёрту.       Минхо давится воздухом, в удивлении качнув головой.       — Нихрена себе, — брюнет хмурится и смотрит Ньюту в глаза в ответ. — А ты кто такой?       — Я его парень, — рычит Ньют. Он чувствует, как кровь приливает к лицу от наступившего гнева, что дерёт горло.       — Уверен? — как-то весело спрашивает Минхо, поджав губы.       Видимо, этот день решил испортить все планы Ньюта к чёртовой матери. Что ж, невелика беда. Парень быстро поднимается с пола и со скоростью света подлетает к азиату, замахиваясь для удара, но останавливает его чей-то хриплый, оглушающий голос, словами «вы ебанутые что ли?».       Уилсон сжимает кулак ещё сильнее, но опускает руку, прижав её к бедру. Он поворачивается спиной к Минхо, в любопытстве узнать, кто испортил его несбыточную мечту этого месяца. Раздражённый вздох вырывается сам, а глаза готовы провернуться вокруг своей оси. Галли мастер всё портить, как всегда.       — Тут Томас полудохлый, а вы драться вздумали. Нет, ну серьёзно? — возмущается Колдфилд, встав у стены. — Что вообще за хрень происходит?       — Не знаю, — огрызается Ньют, скрестив руки на груди. — Спроси у Минхо.       — У меня? — возражает азиат, всплеснув руками. — Я тут причём?       — А вот и ответь нам. Ты пришёл сюда раньше меня. А Тереза точно пришла бы ко мне первой.       Брюнет сжимает челюсти, раздувая ноздри, но молчит. Галли в недоумении косится в сторону Минхо, но молчит в ответ. А Ньют, словно окаменелый, переводит взгляд с одного на другого, явно ожидая какой-нибудь реакции Галли, или ответа Минхо. Но молчание продолжается и в последующее время. Тогда блондин гневно цокает, оперевшись спиной на стену.       — Ты что-нибудь скажешь, или мы будем как идиоты друг на друга пялиться?       Азиат вздыхает, понурив голову.       — Я его нашёл, поэтому первым и оказался здесь.       — Чего? Где? — хмурится Галли, переведя взгляд с Минхо на Ньюта.       Уилсон меняется в лице, сделавшись грустным и уставшим.       — У себя в комнате, — как-то невнятно отвечает Минхо, всё также пялясь в пол.       Ньют задумчиво трёт губы пальцами, бегая глазами по коридору. Если раньше ему было ничего не ясно, то сейчас он окончательно запутался. Почему Томас решил обдолбаться в комнате Минхо? Если это так, то Минхо точно должен знать об этом. Или они принимали вместе?       Мысли грязевым потоком вливаются в уши, и Ньют не прочь их отогнать, потому что картина пазлом складывается воедино. И эта картина не кажется Ньюту правильной или красивой. За такую картину на аукционе возьмут разве что косяком. От собственных мыслей блондин прыскает себе под нос, отчего ловит на себе непонимающий взгляд Галли. Да, на самом деле не до шуток сейчас.       — Ну и какого чёрта? — злобный голос Галли бьёт по ушам, и Ньют отстраняется от него, в надежде, что сила гнева Колдфилда не заденет и его.       — Да откуда мне, блин, знать? — не то устало, не то раздражённо отвечает Минхо. — Я просто нашёл его, и всё.       — Окей, мы все будем считать, что он просто так решил выбрать именно твою комнату, чтобы обдолбаться, — прыскает Колдфилд, опустившись на пол.       — Ты сейчас в чём-то пытаешься обвинить меня? — спрашивает Минхо, прожигая взглядом блондина. Галли лишь цокает в ответ, маша рукой в сторону азиата, на что Минхо сжимает кулаки, громко выдохнув.       — Долго вы собачиться будете? — доносится осуждающий голос с начала коридора. Все парни резко оборачиваются. Тереза стоит в дверном проёме, скрестив руки на груди, — Там Том еле дышит, а вы решили отношения выяснять? Фу на вас, — брюнетка хмурит брови, не сводя глаз с ребят.       — Она права, — отвечает Ньют, устало потерев глаза. — Сейчас нам просто нужно ждать.       Тереза садится рядом с Галли, положив голову ему на плечо. Все сидят молча, сверля глазами кто стену, кто пол. Эту абсолютную тишину нарушает лишь Минхо, щёлкая колёсиком зажигалки, на что Ньют напряжённо хмурится, но лишь устало наблюдает за маленькой вспышкой огня, что то вспыхивает, то угасает.       Сидят они так около часа.       Когда нервы на пределе, а терпение, конечно же, лопается, Галли поднимается с пола, разминая пальцы.       — Они там его с того света поднимают что ли?       Три пары глаз злостно смотрят на него в ответ, на что блондин лишь поднимает руки вверх, словно сдаётся. Тереза запрокидывает голову назад, запустив пальцы в волосы.       — Что ж так долго, Господи, с ума сойти можно, — протягивает брюнетка, тяжело вздохнув.       — Надеюсь, всё нормально, а то они серьёзно чего-то долго там копаются, — задумчиво протягивает Галли, сверля взглядом потолок.       Минхо, изнемождённо охнув, поднимается с пола и уверенным шагом идёт к двери реанимационной, проигнорировав осуждающий взгляд Ньюта.       — Эй, ты куда, дебил? Спятил? — кричит ему вслед Галли, но Минхо будто его и не слышит. Тогда блондин цокает и, подскочив с места, догоняет азиата, грубо схватив его за руку. — Ну и куда ты собрался, хиро*?       — Собираюсь выяснить, что там происходит. Мне надоело ждать, — рычит Минхо и тянется к двери в попытках открыть её.       — Не сможешь ты туда зайти, туда нельзя, Минхо, — не унимается Галли, продолжая держать его за руку. — Пойдём, будем ждать вместе.       — Да не буду я больше ждать, отпусти, — фыркает азиат, теперь вцепившись в руку блондина, словно пытается не вырваться из хватки, а оторвать её. — Я не буду просто так сидеть, пока мой друг там умирает.       Ньют медленно моргает, вытянув ноги перед собой, и смотрит на разгорающийся спор около реанимационной.       — Если ты не хочешь, чтобы твой друг умирал, — последние слова Ньют выплёвывает, словно желчь. — Не нужно было позволять ему пичкать себя хрен знает чем. Что это вообще? Ты знаешь?       Минхо перестаёт вырываться из хватки Галли и переводит взгляд на сидящего в конце коридора Ньюта. Азиат скрипит зубами, выглядывая из-за широкого плеча.       — Я не знаю, Ньют. Отстань от меня. Почему я должен вообще знать об этом?       — Да потому что ты, Минхо, знал об этом с самого начала, — цедит сквозь зубы Ньют, склонив голову набок. — Он постоянно пропадал у тебя, разве я не прав?       — Ты хочешь, чтобы я тебе вмазал? — чуть ли не на крик срывается Минхо, но ближе к Ньюту не подходит. — Я могу спокойно, не сомневайся.       Тереза прислоняется головой к стене, зажмуриваясь.       — Ребята, вы серьёзно сейчас? Просто закройте хлебальники! — девушка поворачивает голову в сторону орущих. — Не хватало ещё, чтобы нас выгнали отсюда. Так мы точно хрен что узнаем.       — Да какого… — встревает Минхо, пытаясь что-то возразить, но резко замолкает.       Из реанимационной, бледный и растрёпанный, в больничном халате, выбегает Томас. Нет, он не выбегает, он буквально выпрыгивает из-за дверей, ошарашив этим не только Минхо и Галли, стоящих рядом с реанимационной, но и всех сидящих здесь.       Ньют резко подскакивает с пола, срываясь на бег, но Галли молниеносно хватает его за руку, тем самым откинув его в сторону. И Ньют мог бы возмутиться, закричать или просто открыть рот в удивлении, но вставшая перед ним картина заставляет его зашить себе рот и приковать себя к стене.       Томас, с бешеными глазами, под которыми залегли мешки пуще прежнего, оглядывает всех находившихся здесь с ног до головы. Стеклянный, отрешённый взгляд останавливается на Минхо, отчего у азиата волосы на голове встают дыбом. Он рефлекторно делает шаг назад, не отводя встревоженного, напряжённого взгляда от Эдисона, на что Томас лишь скалится, словно волк.       Казалось бы, можно не бояться Томаса, и Галли мог пустить Ньюта к нему, но Эдисон, что-то тихо рыкнув, бросается на Минхо, сбивая того с ног.       — Не трогай его! Не смей никогда трогать его! — кричит словно в припадке Эдисон, схватив азиата за ворот футболки. Обезумевший взгляд точно сверлит дыру в голове парня, а потрескавшиеся, сухие губы застывают в озлобленном оскале.       Ньют, буквально оббегая вытянутую руку Галли, которую Колдфилд выставил в попытке защитить или остановить его, бросается к парням, бездумно ухватившись за плечо Томаса.       — Томас! Томас, ты меня слышишь? Прекрати, — срывает голос Ньют, пытаясь перекричать уже охрипшего от собственного истеричного крика Томаса. Он судорожно трясёт его за плечи, но Томас продолжает кричать на Минхо, задыхаясь от собственных эмоций, поглотивших его с головой.       А Минхо лишь зажмуривается в ответ, не вымолвив за всё это время ни слова. Кажется, он до сих пор просто находится в состоянии шока, но Ньют замечает, как из-под напряжённых век текут самые что ни на есть настоящие слёзы. И это задевает так, что блондин замирает, перестав трусить Томаса, как коробку с игрушкой внутри.       — Просто оставь его в покое, кусок дерьма! Он не должен быть рядом с тобой! Просто съебись! — не унимается Томас, пустив в ход кулаки. Он с силой бьёт Минхо по лицу и, похоже, от этого гнев разрастается ещё сильнее, а желание причинить боль становится максимально высоким, — Мы говорили тебе не трогать его! Ты слышал! Слышал! — осипшим, низким голосом кричит Эдисон, выбивая из азиата не только дух, но и последние слёзы и всхлипы, на которые способен сейчас Минхо, покалеченный и сломленный.       — Оставь его, придурок! — уже кричит Галли, одним движением оттолкнув Томаса от азиата, — Минхо! — он подлетает к брюнету, хватая его за талию, и усаживает в угол, чтобы тот не захлебнулся кровью. — Мин, ты живой?       Ньют тут же хватает Томаса за руки, а тот, словно бешеный пёс, пытается броситься на Минхо, подаваясь вперёд.       — Томас, Томас! Успокойся, ты слышишь меня? — судорожно тараторит Уилсон, разворачивая Эдисона к себе лицом и прижимая дрожащее тело к себе.       Томас что-то кричит Ньюту в плечо, но в мгновение переходит с крика на шёпот. Его плечи расслабляются, и он прерывисто вздыхает, утыкаясь Ньюту в ключицу. Блондин пытается выровнять дыхание, которое сбилось в процессе криков и судорожных движений. Они вдвоём оседают на пол, и Ньют не выпускает Томаса из своих объятий. Он медленно перебирает каждую мокрую от пота прядку, зарывшись пальцами в его волосы.       В голове, как всегда, полная неразбериха, и Ньют действительно не знает, что ему делать. Поэтому он лишь наблюдает за Томасом, изредка бросая взгляд на Галли, который рукавом кофты вытирает кровь и слёзы с лица Минхо. Ньют поджимает губы, не в силах оторвать взгляда от азиата. В груди что-то с оглушающим воплем лопается, обжигая противной жидкостью стенки лёгких и желудка. Какая бы злость не таилась в его начисто сгнившем (как сам Ньют считает) и пустом сердце, он никогда не сможет простить себе слёзы Минхо, даже если вина не его.       Он бы окунулся в пожирающие его мысли ещё глубже, если бы не Томас, плечи которого снова начинают дрожать. Ньют напрягается всем телом, и в душе нагло зарывается мысль отстраниться от него, потому что, если быть честным, сейчас Ньют боится его. Испытывать это чувство ему стыдно и мерзко, но ничего с собой он поделать не может. Ведь только что перед ним этот самый Томас, с пеной у рта, стеклянными, бешеными глазами и пугающим оскалом, бил его теперь уже заклятого друга.       Но ничего из того, что ползает мерзкими червями в мыслях блондина не происходит. Он лишь ощущает на своём плече что-то мокрое и холодное, словно растекающаяся лужа. Ньют понимает, что Томас плачет. Тихо, без всхлипов, словно он потерял способность дышать.       Краем глаза Ньют замечает, как Тереза и Галли уводят избитого Минхо из коридора и ведут в сторону кабинета медсестры. Он тихо вздыхает, прижимает Томаса сильнее к себе, впиваясь в его спину холодными пальцами, словно он может в любой момент просто испариться в воздухе.       Он ненавидит плакать. Ненавидит чувствовать себя уязвимым или слабым. Но Ньют срывается. И плачет. И плевать, что Томас рядом. Плевать, что он может услышать или увидеть его слабость. Слёзы крупными, солёными каплями падают на Томаса, прячась в его волосах. Эдисон, слыша тихие всхлипы человека, который является для него единственным солнцем в его жизни, с которым хочется шагать в одну ногу, обнимает Ньюта своими дрожащими, расцарапанными и со сбитыми костяшками руками, прижимаясь к нему ещё сильнее.       Они сидят так долгое время, плача друг другу в плечо, пока Томаса с силой не оттаскивают от бледного, опустошённого облака, что растворилось в темноте коридоров и превратилось в тонкую хрупкую льдинку. Эдисон отчаянно пытается удержаться за Ньюта, хватая его за рукава чёрной толстовки, на что блондин лишь устало, сквозь слёзы улыбается, шепча кривое: «иди, Томми, тебе нужно отдыхать». И смотрит так тепло, но так замучено, что сердце обливается свинцовой кровью, что течёт в жилах Томаса с того момента, как он попал сюда.

***

♪IAMX — Fire And Whispers       Мне в уши дышит холодная печаль и скрытый гнев, а к горлу давным давно приставлен оголённый провод, только вот наткнуться на него никак не получается. Столько времени прошло с того момента, когда я мог сказать, что не противен себе. Когда я мог думать, что поступаю правильно. Когда мог каждый день повторять себе, что я честен. С самим собой, с людьми, которые меня любят. С ним.       Я никогда не хотел врать ему. Никогда не хотел думать, что могу соврать Ньюту. И до сих пор не хочу. Только вот уже осмелился ступить на тонкий канат, по которому теперь хожу, словно неумелый, принуждённый к своей профессии акробат. И шанса на ошибку нет, потому что это уже является ошибкой — ступить на канат, по которому я теперь хожу. У меня было время, был шанс рассказать ему, и не один, но я струсил. Просто испугался, оттягивая неизбежное. Я знал, что когда-нибудь он узнает о наркотиках. Но не знал, что именно так.       Стыдно ли мне? Да. Хочется ли умереть от собственного омерзения? Да. Хочется закончить, что начал? Нет. Как бы печально не звучали мои тупые, натянутые на лезвие слова, но наркотики спасают меня. И он спасает меня. Эта тупая боль, что кроется глубоко в моём наглухо закрытом сердце, никогда не окажется услышимой, потому что я отчаянно бью тревогу у себя внутри, когда слёзы хотят облить мои щёки, когда немой крик вырывается наружу.       Потому что тяжело любить того, кто становится твоим лучшим другом.       Потому что тяжело пытаться разлюбить того, кто въелся в твоё сердце, словно накипь.       От этой любви не хочется блевать цветами или кричать о ней на каждом углу. Эта любовь разрушает меня. От неё хочется вырвать себе нервные окончания; хочется вырвать себе глаза и отрезать уши, чтобы никогда не слышать и не видеть его. Потому что он убивает меня.       Каждый раз, когда, казалось бы, все мои уродливые чувства сходят на нет, я давлюсь собственной наивностью. Потому что каждый мой вздох, каждое движение пропитано им. Минхо будто связывает меня, не давая нормально дышать. Постоянно даёт какие-то чёртовы надежды, что я не пустое место, но только когда принимает кокаин, ЛСД, и ещё много чего другого вместе со мной. Встречается со мной взглядом, чарующе улыбается, заставляя меня давиться воздухом.       Он касается меня, играет со мной, будто хочет сделать больно. Каждый вечер я плыву по волнам того мира, который даже не снится мне, потому что это слишком за пределами реальности. И каждое грёбаное утро я плыву по волнам своей собственной печали, потому что он бросает меня обратно в огонь, из которого каждый вечер вытаскивает своими же руками. И общается со мной так, будто мы лучшие друзья.       Да, мы друзья, но… мы не друзья. Мы просто не можем быть ими. Это так смешно и по-детски глупо. И это было бы детской глупостью, если бы не его до помутнения странные намёки и грубые прикосновения, если бы не свежие порезы на моих запястьях, говорящие об обратном.       Тяжело делать больно тому, кто накрыл своей волной солнечной теплоты моё синее пламя, обдающее холодом жалкие попытки согреться. Вот он, Ньют, такой чистый, светлый, с настоящей любовью ко мне. И она не обжигающая, не пылающая своим безумием. Она успокаивающая, заставляющая меня спуститься на землю и ступать ровно, без ухабов и ям.       Но, видимо, мне суждено самому оступаться, падать на камни и раздирать не только своё лицо, но и сердце Ньюта. Потому что я хочу быть с ним. Потому что я хочу любить его. Но когда говорю, что люблю его, в голове что-то ультразвуком пищит, словно сирена. Неоновым красным загорается табличка «лжёшь», от которой я каждый день устало отвожу взгляд, стараясь не захлебнуться в собственном эгоизме.       Минхо помогает мне выплыть, позже снова бросая в боль.       Ньют помогает вынырнуть из боли, бросая в любовь.       И, наверное, то, что я постоянно под дозой, постоянно с Минхо, скоро переедет меня, словно поездом, раскидав мои конечности по лесу.       Но пока я живу, я хочу дышать им*. Пока я не потерял всё, я могу ухватиться за него*. И когда придёт час расплаты, я мечтаю раствориться в темноте своих пороков, оставляя за собой лишь кровавые следы. *Хиро — перевод с английского, знач. — «герой» *Им — Минхо *Него — Ньют